Вторая попытка

Третье ноября

Я решила не делать никаких движений, даже если это мой ход. Я поклялась, что не сдамся Мастеру игры.

Это продолжалось дня три, на тридцать шесть часов дольше, чем я думала, и было чертовски здорово.

Однако этим утром терпение лопнуло, как мыльный пузырь. Я просто должна рассказать Бриджит все о костюме Мастера игры, о видении в спальне и о том, что я нравлюсь Лену. Я пребывала в состоянии лихорадочного возбуждения, и поскольку Бриджит была еще одной, кто видел поэму «Падение», я поняла, насколько беспокоит меня, что их группа называется «Хаотическое Мироздание». Что мне с этим делать, в конце концов?

Не может быть такого, чтобы из всех строк во всех стихотворениях, которые писал Маркус, он выбирал именно те строки, чтобы соблазнить меня. Одна из строк гласила, что он готов «поблагодарить» меня за то, что я помочилась в баночку. Другое стихотворение начиналось так: «Мы — Адам и Ева/Порожденные хаосом/По имени Созидание», а заканчивалось словами: «Я знаю, что мы будем/когда-нибудь снова вместе/Обнаженные/Бесстыдные/в раю/Благодарю тебя/за то, что оказалась в моем грехе». Вот оно. Прошло десять месяцев, а он все еще думает об этом.

Вот более-менее краткое изложение той пылкой речи, с которой я явилась к Бриджит домой этим утром. Как она отреагировала? Она хлопнула меня по голове осенним номером «Вог», — а в нем, извините на секундочку, девяносто с лишним страниц рекламы.

— Расслабься. Он же ничтожество.

— Но он больше не… — запротестовала я.

— Единожды ничтожество — всегда ничтожество, — отрубила она.

Бриджит просто выражала мнение большинства из Пайнвилльской школы. Единожды попав в одну из многочисленных категорий — Придурок, Сопляк, Ничтожество, Шлюха и прочих лестных наименований, — отмыться было почти невозможно.

— А Лен? — спросила я.

— Он симпатичный, умный. И он девственник, — проговорила она. — Вы, типа, идеальная пара.

— Откуда ты знаешь, что он девственник?

— Все знают, что Лен — девственник, — сказала Бриджит удивленно, словно провозглашала всем известную истину, что дважды два — четыре. — Как все знают, что и ты — девственница.

Я была потрясена.

— Как это — все знают, что я девственница? Может быть, я с каждым из Великолепной семерки вступила в интимную связь этим летом? Это так невероятно, что ли?

— Да.

— Почему?

Она рассмеялась.

— Если бы тебя трахнули, ты не была бы такой напряженной. И Лен тоже.

И такие слова говорила мне ближайшая подруга в Пайнвилле, а может быть, и во всем Нью-Джерси, на всем северо-восточном побережье. Грустно.

А у нее снова нашлось что сказать:

— Ты еще с бабушкой не поговорила?

— Нет.

— Ты должна это сделать. А вдруг этот придурок что-нибудь ей скажет?

— Он нарвется!

Глэдди не была полностью вменяема. Два удара — кто мог поручиться, правильно ли она выражает свои мысли? Как только я поняла это, я осознала, что можно не спешить в «Серебряные луга». Какая разница — все равно я уже опоздала.

— Вот куколка, о которой я говорила, Тутти-Флютти, — гаркнула Глэдди. — Моя внучка Джей Ди.

Маркус, Глэдди, Mo и очень бледная женщина по имени Ирен, одетая в старомодный свитер, играли в карты. Карты — это очень зрелищный спорт здесь, в «Серебряных лугах», как и все, что требует участия бабушки.

— Ты здесь не случайно. — проговорила я.

— Да, — ответил он.

— Ага! — торжествующе вскричала я, нацелив на него обвиняющий палец. — Сам признался!

— Конечно, я тут не случайно, — пожал он плечами. — Я здесь работаю.

Черт.

— Вы что — знакомы? — поинтересовался Mo.

— Да, — я уставилась на Маркуса. — Мы знакомы.

— Ну это же прекрасно, ты сможешь заменить Ирен, и мы сыграем в «червы» уже по-настоящему!

— Согласна ли ты, Джессика Дарлинг, присоединиться ко мне в игре в «червы»? — спросил Маркус, нацепив вызывающе невинную маску, ни дать ни взять как те младенцы с рекламных плакатов, одетые в карнавальные костюмы солнышек и пчелок.

— Что ж, — отозвалась я. — Ты же Мастер игры, не так ли?

— Что? Тебе не нравятся «червы»? — спросил Mo. — Тогда давайте в покер.

— Да иди ты со своим покером, — отрезала Глэдди. — Тебе никогда не удавалось у меня выиграть.

Маркус сидел и невинно хлопал ресницами.

— Тебе понравился мой костюм, а?

— Да, мне понравился твой костюм. Почти так же, как твои футболки с днями недели, — отозвалась я. — Кстати, хорошие футболки…

— Я всегда любил нижнее белье «неделька», — ответил он.

Готова поклясться, так оно и было. Я уверена, что он обожает белье «неделька». По меньшей мере, обожал его на трех дюжинах девиц.

— Но сам я не ношу белья.

Глэдди и Mo зашлись в приступе раскатистого хохота.

— Ха-ха-ха!

— Молоток!

— Я просто пошутил, — заявил Маркус, когда хохот утих. — Видите? — Он оттянул пояс джинсов, и нашим взорам открылась ослепительная полоска его трусов. Глэдди снова загикала и засвистела — но на сей раз в одиночестве.

— Так ты будешь играть или нет? — спросил Mo, глядя в карты. Он был шокирован тем, как жадно Глэдди смотрела на полоску молодого тела над поясом джинсов. И я тоже. Тоже.

— Спасибо, Mo, но я сейчас не в настроении. Глэдди, давай-ка удалимся в твою комнату для девичьего разговора? — предложила я бабушке.

— Но здесь с парнями так весело! — воскликнула Глэдди, кокетливо накрыв своей рукой ладонь Маркуса, а другой — руку Mo. — Разве ты не хочешь повеселиться здесь, с Тутти-Флютти и Mo?

О боже. Я опоздала. Тутти-Флютти уже очаровал мою бабушку. А она просто не могла упустить ни одного проблеска внимания к себе человека, который моложе ее больше чем на семь десятков лет.

Я отклонила приглашение «повеселиться» со всем тактом, на который была способна в тот момент.

— Похоже, тебе придется вернуться в игру, Ирен, — сказал Мо.

Ирен подняла палец и покрутила его у виска в интернациональном жесте «ку-ку». Я подумала, что Ирен мне бы понравилась, если бы я узнала ее чуть лучше.

— Глэдди, Мо, Ирен, рада была познакомиться. Скоро увидимся. — Затем я повернулась к Маркусу: — Могу я сказать тебе пару слов?

— Конечно, — кивнул он, не двигаясь с места.

Вы знаете, я и забыла, что Маркус может быть жуткой занозой в заднице, когда захочет.

— А, ты имеешь в виду наедине?

— Да, я имею в виду наедине.

— Ох, — вздохнул он с облегчением, словно разгадал мировую тайну, и обвел всех присутствующих понимающим взглядом. — Должно быть, речь пойдет о Лене.

Глэдди, Мо и все остальные заохали и заахали. Очевидно, кто-то уже рассказал им о Лене.

— Нет, речь пойдет не о Лене, — сказала я. — Речь пойдет о тебе.

Еще более громкие ахи и охи.

— Знаешь что? Забудь.

Выбежав из комнаты, я вспомнила, что думала, будто «Серебряные луга» похожи на колледж. Я ошибалась. Начальная школа, не более того. Чем старше становишься, тем больнее бьет жизнь. Это и называется зрелостью.

Шестое ноября

У меня действительно не было выбора.

Я хотела поговорить с Глэдди наедине. Хотела поговорить с ней лично, потому что она не брала трубку — единственное доказательство генетической связи между нами.

Мне позарез нужно было знать, будет ли Маркус сегодня работать. Если ответ будет положительным, я отложу визит. Естественно, я спрошу Лена. «Эй, Лен, а Маркус сегодня работает в доме для престарелых?» Просто, как нечего делать. За исключением того, что так просто это уже не было. Выспрашивать насчет Маркуса у Лена было бы крайне бессердечно, если то, что я ему нравлюсь, — правда.

Вот что случилось, когда я позвонила в «Серебряные луга» выяснить, работает ли сегодня Маркус.

— ЧТО?! — оглушительно гаркнул в трубку какой-то джентльмен. — ВЫ ХОТИТЕ ЗНАТЬ, РАБОТАЕТ ЛИ СЕГОДНЯ МАРКЕТ ФЬЮИ?

— Нет. Я бы хотела знать, работает ли сегодня Маркус Флюти.

— МАРКЕТ ФЬЮИ? ЭТО ЧТО ЕЩЕ ЗА ХРЕНЬ? КАКОЙ-ТО ДУРНОЙ ЖАРГОН?

— Нет. Так зовут парня, который работает…

Голос посовещался с кем-то.

— ЭЙ, ДОРИС! ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЗА ХРЕНЬ ТАКАЯ — «МАРКЕТ ФЬЮИ»? ТУТ ДЕВУШКА ЗВОНИТ, СПРАШИВАЕТ, РАБОТАЕТ ЛИ СЕГОДНЯ МАРКЕТ ФЬЮИ?

Я положила трубку. Действительно, не стоит позволять местным обитателям отвечать на телефон в приемной, пока Линда курит.

Так что выбора у меня не было.

— Привет, Джессика, — сказал Маркус, сняв трубку после второго гудка.

Это просто оглушило меня. Я и возможности не допускала, что телефон может раскрыть мое инкогнито, если только на нем не стоит какая-нибудь навороченная электроника. Я ожидала, что он снимет трубку и скажет хотя бы просто «привет», как любой нормальный человек. А я скажу: «Да. Привет. Это Мастер игры?», что доказало бы, что я ни на йоту не смущена.

— Джессика?

— Гм. Привет. Ээээ…

Черт бы побрал эту электронику!

— Я полагаю, ты звонишь, чтобы все-таки поговорить о Лене, — сказал он.

— Что?

— А разве не так это происходит?

— Как что происходит?

— Свидание.

— Я не имела в виду…

— Девушка назначает свидание парню через его лучшего друга.

Тупик. Я знала, что девушкой по сценарию была я.

Задница. Но кто этот лучший друг?

Дура. Кого я пытаюсь закадрить?

— Я открыл тебе маленький секрет насчет увлечения Лена тобой. Я сделал это, потому что мой друг весьма застенчив с дамами и никогда не признается тебе в этом. Вот почему я ввязался в эту игру. Ему нужна моя мудрость, моя помощь.

Флэшбек: разговор с Маркусом прошлой осенью, когда наши поздние звонки скрашивали мое бессонное одиночество. Вопрос: «Что Маркус делает сейчас, чтобы убить время, ведь он не пьет больше и не принимает наркотики?» Ответ: «Я использую все свои знания, чтобы помочь Лену расстаться с девственностью».

Он использует все свои знания, чтобы помочь Лену расстаться с девственностью.

— Ты используешь свои знания, чтобы помочь Лену расстаться с девственностью?!

Он хмыкнул.

— Эй, то, что между вами двумя происходит — это ваше дело, а никак не мое. Если я приобрел кое-какой опыт от общения с тобой, Джессика Дарлинг, так он заключается в том, чтобы не ввязываться в твои личные дела.

Это было невероятно. Он еще безумнее, чем Мэрайа Кэрри на пикнике, устроенном журналом «Коневодство».

— Ты думаешь, тут имеет место конфликт интересов? — спросила я.

— Что?

— Меньше чем год назад ты хотел залезть ко мне в трусы.

— Это нечестно, Джессика, — запротестовал он. — Для начала, это было десять месяцев назад, что по стандартам отношений в средней школе — глубокая древность. Второе, твои трусы — не единственная вещь, куда я хотел бы залезть. И третье: когда ты сказала «пошел ты», я понял это как тонкий намек на то, что ты не хочешь продолжать со мной отношения. Так что даже если я и хотел залезть к тебе в трусы, то мне пришлось прекратить.

— Прекратить что?

— Хотеть этого.

— О.

— Так что никакого конфликта интересов.

Затем он поведал мне, что он и Лен в течение последнего года крепко сдружились, особенно после того как этим летом он присоединился к группе. После нескольких репетиций Лен признался Маркусу, что он без ума от моей интеллигентности и моей храбрости, когда я выступала перед аудиторией (аминь!). Так вышло, что он решил, будто я «очень привлекательная». А Маркус сказал, что мы с ним вроде как дружили в прошлом году и что он немного меня знает. Тогда Лен стал умолять его помочь ему уложить меня в койку или что-то в этом роде, и Маркус согласился. Вот такие дела.

— Но я не особенно вдавался в подробности, — проговорил он. — Наметил ему основные моменты. Пусть сам ищет свой лакомый кусочек.

— Маркус, зачем ты это делаешь?

— Потому что так и назначаются свидания. Лен — мой друг. Ты — мой… ну хорошо, мы были друзьями, и сейчас вроде как пытаемся наладить отношения. Если я могу помочь тебе и Лену быть вместе, почему бы и нет?

Действительно, почему бы нет? Не было никаких причин считать сказанное им неправдой. Но я не могла купиться на это. Весь наш диалог был слишком логически верным, чтобы быть правдой. Он отвечал слишком быстро, слишком правильно. Это внушало мне подозрение. Я знала, что Маркус не сказал мне всего, но я не стану умолять его на коленях.

— Думаю, да.

Когда разговор подходил к концу, в мозгу у меня что-то внезапно щелкнуло — бамс! Я не знаю, отчего я не подумала об этом раньше. Это озарение дало мне все ответы и еще помогло мне собраться с духом и оставить последнее слово за собой.

— И снова я должна сделать тебе комплимент по поводу твоего костюма.

— Тебе понравилось?

— Ты видел диски у меня дома и знал, что мне понравится, — ответила я. — Но во всем этом есть одна бессмысленная вещь.

— Какая же?

— Если ты действительно радеешь о сексуальных интересах Лена, удивительно, почему ты не вырядил его в Леона. Ну, чтобы поразить меня. Подумай об этом на досуге.

И я положила трубку.

На самом же деле Маркус не хочет, чтобы я была с Леном. Он только хочет, чтобы я думала, будто он так хочет.

Почему?! У меня не было ни малейшего представления! Но сейчас это не имеет никакого значения! Победа за мной! Я ужасно рада! Надо прекратить этот поток бессмысленных восклицаний! Остынь.

Я выиграла этот телефонный звонок. Такая победа была слаще любой другой, трижды продуманной. Только после того, как я положила трубку, я вспомнила, что так и не выяснила, будет ли он работать сегодня. И решила не рисковать статусом чемпиона и остаться дома. Глэдди не будет скучать по мне. У нее есть Мо.

Десятое ноября

После того как я проковыряла дырку в его алиби «Я помогаю Лену», Маркус отступил. Тихо и как-то внезапно мы решили использовать в наших отношениях не антагонистичный и не слишком задушевный подход. Мы разговариваем, но как-то не по-настоящему.

— Привет, Джессика, — говорит он.

— Привет, Маркус, — говорю я.

— Как Лен? — спрашивает он.

— Лен в порядке, — отвечаю я.

— Это хорошо, — говорит он.

— Думаю, да, — отвечаю я.

Вот как-то так.

Но в то же время Лен выступил вперед. Это не случайное стечение обстоятельств. Его словно прорвало. Он говорил мне о своих чувствах в классе, на переменах, во время ланча, дважды по телефону Я переборола свою телефонофобию и ответила, едва услышала его имя. Во второй раз он попросил меня о чем-то вроде свидания. Не о настоящем свидании. А о чем-то вроде.

— Ээээ… я знаю, ты сейчас не можешь бегать. Может, просто прогуляемся пешком? А?

Это было так мило, что я согласилась. Мои защитные силы, должно быть, окончательно ослабли.

Так что сегодня, к вящей радости моей матери, мы с Леном долго шлялись по длинным и ветреным аллеям парка. Сейчас действительно самое подходящее для прогулок время года, начинают опадать листья — разноцветные, как фломастеры. И в воздухе разлита хрустальная морозная свежесть, напоминающая о том, что скоро зима и можно запросто отморозить что-нибудь, если не поторопиться. Прекрасная погода для кросса по стране. Я не скучала по своей команде, однако скучала по тому ощущению, которое делало мое тело таким живым и упругим…

Мы с Леном гуляли около двух часов. И разговаривали. Много.

Действительное содержание наших диалогов я приводить не буду, поскольку они все сводятся к заголовкам «Нью-Йорк таймс» (если интересно, посмотрите архив газеты за 7 ноября и 10 ноября 2001 года). Лен заканчивал диалог всегда одним из двух способов: 1) длинно и пространно; 2) коротко и отрывисто. Предсказуем донельзя.

Моя же реакция варьировалась.

Иногда я пропускала туманные вступления и сразу прислушивалась к самой сути. Слушая Лена, я понимала, что его умозаключения потрясающе глубоки и почти научны — он был аккуратен с фактами, как никто. Ни спонтанными, ни эмоциональными они не были. Бледный отголосок мудрых бесед. Я заканчивала разговор, чувствуя себя более информированной о текущих событиях.

Иногда я просто отключалась и любовалась им. Пыталась забыть, что этот симпатичный парень с симпатичной челкой, так симпатично падавшей ему на симпатичные глаза, — Лен Леви.

Еще сложнее было с телефоном.

Довольно часто я думала, что моя жизнь была бы намного легче, если бы я могла безумно, безрассудно и страстно влюбиться в Лена. Конечный результат — наша сумасшедшая любовь — был бы не более чем маскировкой ее корней, лишенных всякой романтики. Безумная и страстная любовь к Лену отлично компенсировала бы тот факт, что я позволила ему войти в мою жизнь, чтобы досадить Маркусу, кто, повторюсь, на самом деле вовсе не хочет, чтобы я была с Леном, ему нужно, чтобы я думала, будто он так хочет, по причинам, которые явно проистекают из его крайнего любопытства и стремления к опытам еще в средней школе.

Где-то в середине нашей прогулки мы ступили на мост Граффити. Я пробегала по нему миллион раз во время тренировок, но до этого ни разу не останавливалась.

— Давай прервемся на секунду, — попросила я.

Мы смотрели вниз, на светящуюся воду, сидя на скамейке. Дерево перил было изрезано инициалами и надписями. Мы с Леном смотрели на воду в уютном молчании, которое может возникать только между хорошими друзьями. Было действительно замечательно. Грязь и опавшая листва делали ручей похожим на темное и горькое колдовское варево.

Я повернулась к нему и проговорила:

— Помнишь, как ты разбил мое сердце в третьем классе?

— Гм. Я? Что?

— Ты разбил мое сердце.

Затем я напомнила ему, как подарила ему валентинку, а он ничего не подарил мне в ответ — первое разочарование в моей никчемной любовной жизни.

Он очень серьезно взглянул на меня.

— Прости, что я так сделал. Гм. Теперь я так никогда не поступлю.

Так мило он это сказал… И если бы он хотел поцеловать меня, то сейчас был бы самый подходящий момент. Но он этого не сделал.

Пятнадцатое ноября

Теперь, когда заявления в колледж уже на пути к заветной четверке, мне больше делать нечего, как просто слоняться по школе. Всю свою энергию я прикладывала к тому, чтобы сводная сестра Пола Парлипиано — тихая социопатка — не провалила экзамены.

Я старалась глубже разгадать интригу Маркус — Лен. Маркус, может быть, и не хотел, чтобы мы были вместе, но я не думаю, чтобы можно было бы что-то сделать с его желанием быть со мной. Он должен был сказать или сделать что-нибудь. Почему он вовлек во все это Лена? Так что я продолжала настороженно ждать, что Маркус выкинет что-нибудь эдакое, когда увидит меня с Леном вместе. Но он бездействовал.

Жизнь в школе текла размеренно и плавно. Скука, скука, скука. Я отчаянно желала, чтобы что-нибудь с кем-нибудь случилось, пусть даже и со мной.

Сегодня я получила жесточайшее сотрясение мозга, если можно так выразиться. Теперь мысли пришли в полный разброд. Вроде бы мозг мне сейчас особенно незачем, но все лучше, чем тупо и бесцельно скучать.

Все началось, как любой скандал, с возгласа Сары в своей комнате:

— Боже мой! Ты нашла новый путь вернуться в «Крик чайки»?

— О чем, черт побери, ты говоришь?

— Ты знаешь, о чем я говорю.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Цитата — знаменитая скандалистка, чье поступление в колледж оплачено щедрой рукой папочки-мафиози — конец цитаты.

Я рассмеялась.

— Забавно. Кто это сказал?

— Ты.

— Хотелось бы, — вздохнула я. — Но я такого не говорила.

— Боже мой! Да кто еще мог так написать? Кто еще мог назвать Мэнду цитата — псевдофеминисткой, с помощью фелляции проторившей себе путь в эшелоны власти общества средней школы — конец цитаты?

Я снова засмеялась.

— Где ты такое прочитала?

— Письмо по «мылу», — проговорила она, снизив голос почти до шепота, но все равно он бил по мозгам.

Я проверяю свою почту каждый день и даже ночью, ожидая весточки от Хоуп. Тот факт, что я не сижу в сети круглосуточно, явно свидетельствует о том, что я родилась лет на десять позже, чем нужно. Во всяком случае, в моем ящике ничего такого экстраординарного не наблюдалось.

— Какое письмо? Если это большая фотка голой Хэвиленд и Рика Суэва, я не хочу на это смотреть.

Сара шикнула на меня.

— Это рассылка, — проговорила она. — Цитата — Дно Пайнвилля — конец цитаты.

— Синяк, я ей-богу не понимаю, о чем ты.

Она несколько раз громко выдохнула мне в лицо. Она дышала только ртом, это страшно раздражало.

— А разве не ты развела критику? — спросила она.

— Развела критику где?

— На Дне Пайнвилля, — прошипела Сара.

— Что такое Дно Пайнвилля? — я практически орала, привлекая внимание всех присутствующих в комнате, даже Маркуса, который редко когда отрывался от своего блокнота, испещренного песнями «Хаотического Мироздания» — я узнала об этом из уст приближенного. Лена.

— ЗАТКНИСЬ!

Сара выглядела так, словно в течение последних суток перенесла по сердечному приступу в час. После того как она перевела дух, она заявила:

— Я промолчу, пока не найду достаточно доказательств того, что это твоих рук дело. И не упущу ни малейшего шанса.

Я все еще была убеждена, что Сара шутит. Однако это не остановило меня — когда прозвенел звонок, я сорвалась с места и рванула за Маркусом.

— Ты знаешь, о чем она талдычила? — спросила я.

— Обычно знаю, — ответил он. — Но на сей раз ничего не понял.

Я поняла, что, даже пытаясь примириться с прошлым, Маркус не до конца честен со мной. Так что вопрос был не к месту. Я решила найти другой, более верный источник информации.

— Бриджит, — громко сказала я, привлекая ее внимание в переполненном холле, — что такое Дно Пайнвилля?

Она шикнула на меня еще громче Сары.

— Ты так и не поняла?

— Вроде нет.

— Ох…

— Что?

— Слушай меня, Джесс. Не говори ни слова об этом, пока не придешь домой и не проверишь почту.

— Так ты тоже получила это письмо? Почему ты ничего не сказала утром?

— Потому что, типа, не могла, — ответила она. — Не хотела, чтобы все было еще хуже. Это все, что я могу сказать.

— Какого черта, что происходит? Что за конспирация?

— Я серьезно! Больше ни слова, — она нервно улыбнулась, оскалив зубки. — Иди домой, проверь почту, а затем мы, типа, поговорим. Может быть.

Это начало раздражать. Единственное, что мне оставалось сделать, это потрясти одного человека, который не стал бы ничего от меня утаивать, пораженный в самое сердце моей неотразимой женственностью и все такое. Пусть я ухлопаю уйму времени на то, чтобы вытянуть из него информацию, но я готова на такие жертвы.

— Привет, Лен. Скажи, слова «Дно Пайнвилля» для тебя что-то значат?

Я уяснила ответ еще до того, как он прочистил горло. Его пустое лицо говорило, что для него это тоже тайна.

— Ладно, забудь, — сказала я, прежде чем он открыл рот. Я была уже почти готова развернуться и бежать в класс, как он окликнул меня:

— Эээ… Джесс?

— Что еще, Лен?

Прозвенел звонок.

— Позже.

— Хорошо.

Остаток дня был очень странным. Словно бы Мэнда, Сара, Скотти и все остальные лезли из кожи вон, чтобы вести себя нормально, как обычно. Насквозь фальшивыми казались разговоры о поездке домой и футбольном матче на День благодарения. Это выглядело так, словно настоящие люди играли вымышленные роли. Как если бы все играли самих себя, но не слишком убедительно.

Чертова паранойя. Никто не знает, кто знает, что я еще ничего не знаю.

Перечитайте последнее предложение. Вот что сделал со мной выпускной класс!

Единственный класс, в котором было все нормально, был французский, и то потому, что там в основном все были маленькие. Очевидно, единственным из младших учеников Пайнвилля, кто знал о «Дне Пайнвилля», был Пепе. Классная штука: мы с Пепе могли свободно болтать на французском, и никто из остальных учеников нас не понимал — не тот уровень. Это одно из несомненных преимуществ нашей дружбы. Я рада, что выучила язык, в противном случае такого бы не было.

— Tu l’as écrit! (Ты написала это!)

— Quoi? (Что?)

— Pinevile Bas. (Дно Пайнвиля.)

— Il n’est pas moi! Je ne l’ai pas écrit! (Это не я! Я ничего не писала!)

— Eh. (Эх.)

— Qù est — ce que tu l’as vu? (Где ты это видел?)

— Bridget m’a montré. (Бриджит мне показала.)

— Oh! (Ох!)

Я должна признать, что почуяла неладное. Пепе я знала в течение трех лет. Он был моим другом, а не ее. Однако она показала это письмо ему. Я уверена, что они даже пошутили на этот счет. Это очень похоже на то, как если бы кто-то, кто в тебя влюбился, пригласил бы тебя на свидание, а ты отказалась бы по единственной дурацкой причине: он недостаточно совершенен для тебя.

А кто совершенен? Кто?

Никто.

Я размышляла об этом, когда в конце урока к моему шкафчику подошел Лен.

— Гм, Джесс, могу я поговорить с тобой? Гм. Сейчас?

— Конечно.

В течение следующих сорока пяти минут Лен просил меня сходить с ним на танцы в честь каникул, которые начнутся на следующей неделе.

Нет нужды вдаваться в детали, поскольку его речь изобиловала извинениями за то, что он просит меня о таком ничтожном одолжении, и коли я не соглашусь, он непременно поймет, потому что эти танцы — совсем не то, на что стоит обращать мое драгоценное внимание. Вам важнее знать, что в итоге я согласилась.

Вы шокированы, не так ли?

Я подумала: а почему бы и нет? Я уже ходила на такие танцы в течение трех лет — и ничего. Почему бы и сейчас не пойти? Я уверена, что в костюме Лен будет неотразим. Если музыка будет достаточно громкой, может быть, нам даже не придется разговаривать.

Придя домой, я проверила почту. Меня обошли, естественно. Никакого письма.

— Почему я не получила это письмо? — пробормотала я себе под нос.

Мой отец сидел в кабинете, занимаясь какими-то техническими штучками.

— Какое письмо? — переспросил он, и эти слова за два с лишним месяца были единственными, не связанными с бегом.

— Да так, одно письмо, которое все в школе получили, а я нет, — ответила я наигранно-весело.

— А ты проверяла папку со спамом?

— А?

— Я установил высокую степень зашиты, так что письмо могло угодить туда.

Затем он вежливо покинул комнату, возможно опасаясь, что удача его покинет, если он пообщается с дочерью чуть дольше обычного.

Я кликнула мышкой на папке «Спам» и там, среди порнографического мусора (РАЗВРАТНЫЕ ЛЕСБИЯНКИ, НАСТОЯЩИЕ ЖИВЫЕ НИМФЫ, XXX. ДЖЕЙ ЛО, XXX!) было письмо, которое я искала. Заголовок: «Дно Пайнвилля». Отправитель: Бланк. Сообщение:

Я ВСКРЫЛ ГНОЙНЫЙ НАРЫВ, ОБНАЖИВ ТУ ГРЯЗЬ, КОТОРАЯ СКЛЕИВАЕТ ЭТУ ШКОЛУ.

Затем шли десять коротких заметок, анонимных, однако настолько детальных, что сразу становилось ясно, о ком речь. Среди наиболее ярких (кроме тех, которые упомянула Сара) были следующие:

КАКОЕ ТАКОЕ ВИДЕО УБЕДИЛО ЭТУ КРОШКУ В ТОМ, ЧТО ВСЕ МАЛЬЧИКИ ПАЙНВИЛЛЯ У ЕЕ НОГ, И КТО ОТВЕЧАЕТ ЗА ЭПИДЕМИЮ ГОЛУБЫХ ПОМПОНЧИКОВ СРЕДИ НАШИХ ДЕВИЦ?

Бриджит!

ЧТО ЗА ПОПУЛЯРНЫЙ КЛЕВЫЙ ПАРНИШКА ТАК ВПЕЧАТЛИЛ ПРИЕМНУЮ КОМИССИЮ КОЛЛЕДЖА СВОИМИ УСПЕХАМИ, ОДНАКО ТАК И НЕ СУМЕЛ СЕКСУАЛЬНО ВПЕЧАТЛИТЬ СВОЮ ТОГДАШНЮЮ ДЕВОЧКУ?

Скотти!

ЗА КАКОГО БОТАНИКА-МАНЬЯКА МЫ ГОЛОСУЕМ, ЧТО ОН РАССТАНЕТСЯ С ДЕВСТВЕННОСТЬЮ НА ТАНЦАХ?

ЛЕН!!!

Намекая и на меня тоже, следовало чудное и одновременно грозное предостережение.

Затем:

ТЕБЯ ВЫБРАЛИ, ЧТОБЫ ТЫ ПОЛУЧИЛА ЭТО ПИСЬМО, ПО ОПРЕДЕЛЕННЫМ ПРИЧИНАМ, ПОКАЖИ ЕГО ВСЕМ, И ТЫ СТАНЕШЬ ИЗГОЕМ, ИЛИ БУДЕТ ЕЩЕ ХУЖЕ. ДО ВСТРЕЧИ. МОИ ГЛАЗА И УШИ ВЕЗДЕ.

Я почти слышала смех Винсента Прайса, который звучит в конце песни Майкла Джексона «Триллер».

Я знаю, что это звучит дико, но мне казалось, будто на радаре Пайнвилля я почти не отображаюсь, что за мной никто не следит. Однако, как мне кажется, по своей природе человек не хочет быть абсолютно незаметным. Мне, собственно, было не о чем беспокоиться. Мне нечего скрывать. За исключением того эпизода, когда я пописала в баночку из-под йогурта, чтобы доказать, что Маркус не употребляет наркотики, моя биография чиста. Никто не знал об этом инциденте, кроме Маркуса и меня, и я сомневаюсь, что кто-то поверил бы ему, если бы он вдруг решился об этом рассказать. Пунктик в том, что пока я веду безгрешную скучную жизнь, я вроде бы никому не нужна.

Безгрешную. Я не думаю, что автор этого письма говорил о Лене всерьез. Я имею в виду, Лен вряд ли мог набраться храбрости, чтобы заговорить со мной, и профукал прекрасную возможность поцеловать меня, так что я сомневаюсь, чтобы он строил на меня какие-то страстные планы. Это просто кто-то пошутил. Я решила: Лен заслужил того, чтобы узнать, что кто-то над ним прикалывается. Так нужно сделать, даже если ваши отношения формальны. Может быть, стоит проконсультироваться у Бриджит насчет этикета?

Семнадцатое ноября

Утром я позвонила Лену, чтобы рассказать ему о Дне Пайнвилля. Ему нужно знать, что я от него ничего не хочу. Плюс к тому мне было интересно знать, что он об этом думает.

— Гм. Дико. Я удивлен, что ты мне это прислала. Гм.

— Ну, я думала, ты имеешь право знать.

— Гм. Верно.

— Так что не переживай об этом, ладно?

— Я не переживаю. Гм.

— Мы все равно молодцы.

— Ага.

После этого разговора я позвонила Бриджит. Хотелось узнать: кто бы мог все это написать?

— Признайся, Джесс. — сказала она. — Ведь это ты сама написала, правда?

— Точно так же говорил и Пепе! — крикнула я.

— Я знаю, — отозвалась она. — Мы с ним говорили об этом и знаем, на что ты способна, и, типа, уверены, что это ты.

— Бриджит! Это не я! Почему все думают, что это я?

— Взгляни на доказательства, — ответила она.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Автор — очевидно, не из тех, кто перечислен в письме («Тебя в письме не упомянули», — сказала Бриджит).

Чтобы сохранить инкогнито, автор должен был исключить из своего списка тех, кого считает друзьями, или написать о них помягче («Как я, — сказала Бриджит. — Обо мне написано не так уж откровенно и шокирующе. А сексуальные планы Лена тебя вообще вознесли на высоту»).

Автор крайне умен, и у него есть доступ к неким компьютерным ноу-хау, которые скрыли бы его имя («Привет, Мозговитая! А твой папочка — компьютерный гений», — сказала Бриджит на манер всезнайки Сары).

Автор дружит со словами («Все знают, что ты непризнанный гений письма»).

Ненавидит аристократов.

И нуждается в аудитории («Кто только что лишился колонки в школьной газете?»).

К концу ее анализа я была наполовину убеждена, что это действительно написала я. Может быть, я писатель-лунатик, как те, что уничтожают запасы в холодильнике по ночам, не выходя из «спящего режима».

— Бриджит, клянусь тебе, это не я. Я найду того, кто это сделал.

Это правда. Кто бы это ни написал, я докопаюсь до истины.

Двадцатое ноября

В школе снова переполох! Письмо со «Дна Пайнвилля» заняло первую страницу в «Эшбери Парк-пресс». О, да я просто буду счастлива рассказать своим сокурсникам на следующий год, откуда я родом.

Согласно статье, некая «озабоченная мамочка» проводила ежедневную проверку почтового ящика своего ребенка, обнаружила письмо и немедленно разослала его по инстанциям. Разумеется, тем компьютерным гениям, которые тратят месяц, чтобы восстановить взломанный школьный сайт, так что неудивительно, что отправителя так и не нашли.

— Боже мой! Я докажу, что это ты, — шипела Сара.

— Посмотрим, — отвечала я.

И еще новости: Большая прогулка по расписанию шла следом за вечером танцев, и продлится она так долго, как только возможно. Сотни учеников Пайнвилльской средней школы штурмовали двери и заполняли автостоянку, размахивая нарисованными от руки транспарантами: НЕВЕРНО НА НЕВЕРНО — НЕ ПОЛУЧИТСЯ ВЕРНО! И НАКАЗАНИЕ НЕ СООТВЕТСТВУЕТ ПРЕСТУПЛЕНИЮ!

Против чего протестуют эти бунтари? Против войны в Афганистане? Черт побери, нет.

Прислушайтесь к их кличу свободы:

— ЧТО МЫ ХОТИМ?! — кричал Скотти.

— ПОЕХАТЬ ДОМОЙ! — скандировала толпа.

— КОГДА МЫ ЭТОГО ХОТИМ?!

— В ПЯТНИЦУ!

На глаза Хэвиленд навернулись слезы. Слезы отчаяния. Маркус, Лен. Бриджит и я наблюдали за Большой прогулкой из окна класса Хэвиленд на втором этаже. Мы единственные из всех, кто не присоединился к митингу.

Несмотря на это невиданное шоу солидарности, администрация осталась тверда в своем решении впервые в истории школы отменить танцы в честь возвращения домой. Это было возмездие за то, что человек, прячущийся под именем «Дно Пайнвилля», не вышел вперед и не провозгласил себя ответственным за болезненно-публичное унижение, поразившее школу.

Но в любом случае вмешательство администрации, очевидно, не было успешным, так что директор Мастерс применил одну из своих любимых тактик: в преступлении одного человека обвинил всех и каждого. Это повлекло за собой протест. Когда буря была в самом разгаре, Мастерс сделал заявление по громкой связи:

— Каждый, кто не явится в класс до звонка, не будет допущен к занятиям!

Никто не двинулся с места. Всем было наплевать.

— А также — ко всем остальным внеурочным мероприятиям!

Никто не пошевелился.

— Которые включают в себя участие в спортивных соревнованиях, а также к большому футбольному матчу в пятницу против Истленда!

Я никогда не видела, чтобы ученики бегали так быстро, после того случая с Пи Джей, который тестировал непереносимость лактозы, выдув молочный коктейль.

— Нам надо что-то делать с пятницей, — проговорил Маркус, разглядывая толпу.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, что в действительности означало: «Что ты имеешь в виду под словами „нам“ и „делать“?»

Бриджит встряла:

— Нам надо, типа, организовать альтернативу вечеру танцев.

— Точно, — энергично кивнул Маркус.

— Например? — спросил Лен.

— Лен, я считаю, что «Хаотическому Мирозданию» пора выбираться из подвала.

Лен позеленел.

— Гм. Флю. Гм. Мы не готовы к шоу.

Бриджит запрыгала от возбуждения.

— А какой тогда смысл в группе, если не выступать? — пожал плечами Маркус.

— Мы выступаем…

— В четырех стенах твоего подвальчика. А я говорю о настоящем шоу.

— Я не знаю. Гм, — хмыкнул Лен, поглядывая на меня.

— Я думаю, это замечательная идея, Лен. Я ужасно хочу послушать «Хаотическое Мироздание». — Последние слова я произнесла с ненамеренным сарказмом, заметив, какими взглядами обменялись Бриджит и Маркус. Лен ничего не увидел.

— Гм. О’кей. Где?

Повисла тишина.

— Есть идея! — провозгласила Бриджит. — Дом Синяка!

Раздались стоны.

— Ее дом самый большой из всех, — сказала Бриджит. — И она единственный человек, который может организовать вечеринку за такое короткое время.

Бриджит была права. Огромный особняк Сары с видом на океан был единственным в районе, который выглядел, как те дома в кино, где устраивают забойные вечеринки. Остальные развлекались в темных сырых подвалах или в сомнительных кварталах, населенных малоадекватными стремными личностями. Синяк была экспертом по части вечеринок. По всему дому она расставляла огромные бочки со спиртным, так что никому не приходилось давиться в очереди, чтобы выпить. Не забывала прикрывать мебель специальными чехлами и стелить коврики на паркет.

Она не забывала запирать ценности родителей в кабинете отца, потому что это была единственная комната, где не было кровати, а все кровати на вечеринках были задействованы, все до единой. Так я слышала. Я давно перестала ходить на ее сборища.

— Ты права. Гм. Но она не согласится.

— Она желала Маркусу смерти от передоза, — встряла я.

Маркус повернулся к Бриджит и сказал:

— Эти двое — прекрасная пара, такие пессимисты…

— Типа того, — согласилась Бриджит.

Лен и я просто тупо стояли, молясь про себя, чтобы их разговор вернулся в прежнее русло. Наконец Бриджит сказала:

— Синяк сделает это, потому что она, типа, захочет спасти положение. Она найдет денег на вечеринку. Будь убедительной — как в своих заметках. А не дурой какой-то.

— Я? Почему я? — Почему тяжелая судьба вечера танцев легла тяжким грузом на плечи самого антисоциального элемента в школе? Есть же Тэрин Бейкер, в конце концов…

— Потому что ты единственная из нас, с кем она будет разговаривать, — ответил Маркус.

В тот момент, когда он произнес эти слова, я знала, что он прав. Конечно, я должна это сделать, поскольку я единственная, кто мог общаться с Сарой на ее уровне, как бы прискорбно это ни звучало.

— Ты должна, типа, хорошенько расцеловать ей задницу.

— Вот уж повезло.

В класс ввалились разгромленные участники митинга.

— Извини, — сказал Лен.

— Да, я тоже прошу прощения за то, что вынуждена целовать задницу Саре.

— Нет. Гм. Я извиняюсь за то, что наши планы сорвались. Вот. Гм.

О, моя скорбная судьбина: меня больше никогда не пригласят на танцы! У него нет ни малейшего представления о том, насколько мне все равно.

— Я действительно ни капли не расстроена, — сказала я. — Думаю, мы еще повеселимся.

— Правда?

Веселье — понятие, чуждое нам обоим. Мы действительно прекрасная пара.

— Слушай, я в прошлом году не ходила, и мне, честно говоря, все равно. Я даже ходила покупать антибальное платье…

Упс. Как только я об этом сказала, то сразу и пожалела. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь из присутствующих вспомнил о синем платье, в котором я была на прошлый Новый год — реликт из древней школьной эпохи.

— Ага. Гм. Мы назовем это «Антитанцы», если ты не возражаешь против моего заимствования.

— Нет, я копирайтов не ставлю.

— Гм. Копирайт. Забавно.

Ничто не звучит менее забавно, чем слово «Забавно», не сопровождаемое ни единым, даже самым захудалым смешком. И здесь у Лена много общего со мной.

— Ты можешь даже надеть. Гм. Свое антибальное платье.

Маркус и Бриджит чуть из окна не выпали, когда он это заявил. Я подпрыгнула.

Бедняга Лен! Он был единственным из нас, кто и понятия не имел, что я отдала это платье в Армию спасения, надев всего один раз. Он понятия не имеет, что я никогда не смогла бы снова надеть его, потому что оно слишком сильно напоминало о той ночи, изменившей мою жизнь, слишком сильно напоминало о… ну, вы знаете. О Нем.

Нет нужды начинать заново, верно?

Двадцать первое ноября

Мне требуется пересадка кожи. Мои губы превратились черт знает во что после многократных целований чужих задниц за сегодня.

Бриджит была права. Сыграв на честолюбии Сары и предложив ей роль спасительницы, я поняла, что она готова на все. Но не так-то легко было убедить ее позволить выступить в своем доме группе «Хаотическое мироздание».

— Боже мой! Почему это я должна разрешить мистеру Съем Пончик переступить порог своего дома?

Для меня всегда звучит странно, когда кто-то называет Маркуса его старой кличкой. Он больше не ест чертовы донатсы, насколько знает Лен. И вообще, почему Маркус должен быть с Леном честнее, чем со мной? Маркус переимел кучу девиц в свободное время и обожает их белье «неделька».

— Я жду ответа, — напомнила Сара, топнув ногой. — Почему я должна впустить в дом этого фрика?

Фрик. Фрик-шоу. Ага!

— Потому что группа соберет большую толпу слушателей, это как шоу талантов, понимаешь? Ребята придут из-за того, что эта группа — фрики. Многие придут, чтобы убедиться, что «Хаотическое Мироздание» — клевые парни. А еще больше придут, чтобы посмотреть, как те облажаются.

Сара секунду поразмыслила. Невзирая на безусловную мощь моего аргумента про шоу талантов, я все же думаю, что Сара согласилась именно потому, что считает меня Загадочным Разгребателем Дерьма со «Дна Пайнвилля». Она испугалась, что если разочарует меня, то я непременно настрочу о ней много лестного, тем более что я о ней знаю много всего. Довольно нелицеприятного.

— Если они облажаются, я поставлю настоящую музыку.

— Значит, ты позволишь им сыграть?

— Да, — ответила она. — Они могут выступить в игровой комнате.

В доме Сары было много необычных комнат. Игровая комната, как она ее называла, была миниатюрной копией концертного зала, там была даже маленькая сцена для караоке. Но для антитанцев эта комната станет дебютной площадкой для «Хаотического Мироздания». Игровая комната для Мастера игры. Отлично.

— Клево, — ответила я. — Я скажу им.

Затем Сара помчалась к Скотти и Мэнде, которые на миг отвлеклись от обмена слюной и услышали: «Боже мой! Я спасла вечеринку! Я устраиваю цитата — антитанцы — конец цитаты».

— Что за на фиг антитанцы? — спросил Скотти.

Затем Сара объяснила, как она видит это альтернативное мероприятие и бла-бла-бла… Мэнда чуть с ума не сошла от радости.

— Клево, я смогу надеть свое трахательное платье!

Скотти внезапно очень заинтересовался.

— Трахательное платье? — проговорил он, понимающе поиграв бровями. — Я-то думал, у тебя все платья — трахательные.

Лицо Мэнды исказилось. Только ей было позволено признавать собственную физическую непривлекательность. Вот что делало ее сильной женщиной. Она шмякнула Скотти по башке своим блокнотом.

— Заткнись, придурок.

Я думаю, что после трех месяцев общения они уже не столь ослеплены сексом. Скотти и Мэнда наконец-то увидели друг друга по-настоящему. Врагами. Я не могла дождаться, когда они порвут друг с другом.

— А мальчики придут в костюмах, — сказала Сара.

— Я не ношу долбанные костюмы, — пробурчал Скотти себе под нос. — И Пи Джей тоже не наденет костюм. — Предполагалось, что Пи Джей встречается с Сарой.

— О, милый, — промурлыкала Мэнда, приглаживая его волосы, которые сама же разлохматила несколько секунд назад. — Но ты так сексуально выглядишь в костюме… — Она понизила голос, но ее шепот все равно был отлично слышен. — А ты знаешь, что случается, когда ты выглядишь сексуально…

Мы все знаем, что случается. Я помогаю организовывать мероприятие, которое станет им развлечением перед случкой. Если же они перепихнутся, я не думаю, что это будет слишком отличаться от того, что они ежедневно демонстрируют в холле. С того письма так и повелось, что Скотти с Мэндой всячески пытаются доказать публике, что у него может встать. Это дурдом. Они на переменках успевают столько, сколько я не делала за всю жизнь. Я им не завидую. Серьезно.

Мне они не нравятся.

Но мне внезапно становится жарко от возбуждения, и я понимаю, что просто дразню себя.

Наконец-то Хоуп поймет, через что мне приходится проходить. Она единственная девственница, которую я знаю. Я имею в виду, что я думаю, будто это так. Иногда я иррационально, истерически боюсь, что она это сделала и ничего мне не сказала. Она встречалась с несколькими парнями в Теннесси, но ни один из них, по ее словам, не был достоин лишить ее девственности. А тот роман с парижанином, который случился у нее прошлым летом, привел лишь к тому, что она углубила свои знания о «французском» поцелуе. Но если Хоуп занималась сексом, она сохранит это в секрете, и не из-за стыда, а потому что она знает, что эта новость нанесет непоправимый урон нашей дружбе. Это окажется единственной разницей между нами. Иногда лояльность требует лжи. Подумать только, сколько я утаила от нее за два прошлых года!

Проблема в том, что я ждала этого так долго, что весь смысл свелся к ожиданию. Ожиданию правильного человека, нужного времени. Когда придет время этим заняться, я хочу, чтобы у меня не осталось ни тени сомнения в том, что рядом не может быть никого другого, кроме него.

Вот почему я собираюсь умереть девственницей.

Подходящий человек — это не Лен, пошел он к черту со своими танцами. Я думала, это Маркус. Но я ошиблась. Ошиблась. Ошиблась. Я не могла ошибиться еще больше. Должно быть, я сошла с ума. Я читала, что подростковое безумие может быть вызвано переизбытком гормонов в мозжечке, «думающей» части мозга. Наше серое вещество «забивается» новыми клетками, и мы не можем принять правильное решение.

А мой мозжечок, должно быть, перемкнуло еще на прошлый Новый год.

Соедините безумный мозг, тело, бурлящее гормонами, и вам станет понятно, почему мы пьем, принимаем наркотики, протыкаем тела булавками.

Под «мы» я имела в виду подростков. Надо было говорить «они» — так поаккуратнее.

Шутка, как раз подходящая к моему статусу девственницы:

В: Как вы заставляете играть гормоны?

О: Говорю ей, что надену костюм на антитанцы.

Труд-но, труд-но.

Черт. Теряю.

Все, кроме девственности.

Двадцать второе ноября

Беги! Спасайся! Пока Г-младший не начал свое восемнадцатилетнее царствование террора! О боже! А что, если это девочка? Крошка Бетани — как Доктор Зло и Мини-Я.

АААААХХХХХХХХ.

Да, это правда. Бетани и Г-кошелек состряпали нового монстра. Девочку или мальчика — не важно, это ужасно.

Мистер и миссис Докцилковски едва разделись на пороге, перед тем как сообщить эту новость.

— Мы ждем ребенка!

Я не могу описать тот оглушительный и обезоруживающий выплеск радости, исходивший от матери.

Папа хлопнул Г-кошелька по руке — мол, молодец мужик.

Глэдди повернулась к Мо (она настояла, чтобы тот пришел: «Он почти член семьи») и сказала:

— Я же говорила, сынок кое на что способен.

Я просто стояла, огорошенная. Эта новость была последним, что я ожидала услышать от сестры. Мамочка Бетани — звучит абсурдно. Она слишком влюблена в себя и ленива. Она даже не могла пожаловаться, что ей приходится каждый день завивать ресницы — они у нее и так от природы загнутые.

Нежелание Бетани иметь детей роднило нас, помимо коллекций дисков с музыкой и фильмами восьмидесятых. У меня не наблюдалось ни малейшего проблеска материнского инстинкта. Может быть, так мое тело реагировало на то, что я собираюсь умереть девственницей.

— Я хотела тебе сказать, — проговорила Бетани, похлопывая себя по все еще плоскому животу. — Не думай, что я растолстею.

Я сбилась со счета, сколько раз она говорила мне, что ее матка — зона, свободная от детей, именно по этой причине. «Как только беременные жены поправляются, мужья их бросают, — говорила она. — Такого со мной никогда не случится». Ее страх поправиться перекрывал тысячелетнюю историю генетики. По крайней мере, я так думала. Но оставить это так я тоже не могла.

— Бетани, я не думаю, что ты хочешь иметь ребенка.

Большая ошибка. Вам надо видеть выражение гнева и отвращения на ее лице, словно бы я закричала: Я НЕНАВИЖУ ДЕТЕЙ. УБИТЬ ИХ ВСЕХ. ВСЕ ДЕТИ ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ, УМЕРЕТЬ, УМЕРЕТЬ!!!

Теперь я знаю, каково быть, например, Тэрин Бейкер — отверженной. Никто не разговаривал со мной, пока мы не сели за праздничный стол, и Глэдди тут же прошлась по поводу того, что я вчера не навестила ее.

— И почему ж ты не почтила нас своим присутствием?

— Я была занята, гм, уроки делала, — слабо выговорила я.

— Тутти-Флюти говорит совсем по-другому, — прокаркала она.

— Правда? И что же говорит Тутти-Флюти?

— Он говорит, что у тебя появился парень!

Вплоть до этого момента моя мама не внесла в диалог ничего, кроме: «У моей детки будет детка!» Она повторяла это через равные интервалы, расстояние между которыми сокращалось по мере того, как кровь в ее венах сменяло «шардонне». Но, услышав слово «парень», она внезапно обратила на меня все свое внимание.

— Джесси! У тебя есть парень! Кто он?

— У меня нет парня, мам.

— А я слышала, что есть, — сказала Глэдди.

— И я, — поддакнул Mo.

— Не верьте всему, что слышите, — ответила я. — Особенно если это говорит Маркус Флюти.

— Извини, девочка! Но он сказал, что ты и этот его приятель Лен собираетесь вместе пойти на танцы, — сказала Глэдди.

— ТЕБЯ ПРИГЛАСИЛИ НА ТАНЦЫ? — одновременно воскликнули мама и Бетани.

— Нет!

— А я слышала…

Я пустилась в объяснения, что Лен пригласил меня, однако танцы отменили, и вместо этого мы завтра вечером организуем антитанцы.

Только представьте, какие крики ужаса испустили мама и Бетани, пораженные возможностью остаться без вечера танцев в честь начала каникул.

— Я не знаю насчет этого Лена, — проскрипела Глэдди, когда улеглось волнение. — Но Тутти-Флюти ничего себе парнишка, верно?

— Да, — согласилась я. — Ничего себе.

— Плохо, что Тутти-Флюти не интересуется тобой.

Ее слова припечатали меня сильнее, чем кулак Майка Тайсона.

— Ээээ…. — забормотала я подобно Лену. — Он… эээ… так сказал?

— О да, — ответила она. — Ему нравятся твои мозги, Джей Ди, но ты ему не нравишься, и прости меня, если я что не так сказала.

Нет. Все так. От стыда у меня навернулись слезы и капнули прямо в тарелку. Не важно, насколько мне больно, важно, что это неплохая новость, верно? Теперь я точно знаю, что Маркус меня больше не хочет. Его намерения в отношении Лена чисты как слеза.

— Этот Лен… да он из штанов готов выскочить ради тебя, — подмигнув морщинистым веком, проговорила Глэдди.

Она, мама и Бетани захихикали.

В течение всего разговора Г-кошелек, Mo и папа были полностью поглощены собственной дискуссией о возвращении в игру Майкла Джордана. В такие моменты я особенно остро хочу, чтобы у каждого члена моей семьи были яйца. Включая меня.

Двадцать третье ноября

Антитанцы войдут в историю Пайнвилля как одно из лучших и самых шумных событий.

Антитанцы войдут и в мою собственную историю, как один из самых странных вечеров в жизни, с того момента, как я села к Лену в машину, и до того мига, как он отвез меня домой.

Давайте не будем вдаваться в подробности попыток мамы и сестры навести на меня марафет — я решительно отвергла их попытки сделать из меня роковую женщину, мой выбор — любимые джинсы и футболка с эмблемой Тура Джексонов 1984 года. Пройдем мимо скучной прелюдии, во время которой мама, папа, Бетани, Г-кошелек, Глэдди и Mo выстроились на лестнице, чтобы надлежащим образом встретить моего «нового парня». Пропустим часть, где мы с Леном обменялись неловкими комплиментами, к вящей радости нашей аудитории, и направились к дверям. Лен приехал на отцовском синем «Сатурне», у которого было примерно столько же шарма, сколько у гигантского кадиллака из семидесятых.

— Джесс? Я не могу. Гм. Сделать это, — сказал он, едва повернув ключ в замке зажигания.

— Что? Ты не можешь выступать?

— Гм…

— Можешь, Лен!

— Просто слишком много. Гм. Давления.

— Я знаю, этой ночью ты просто докажешь всем, что ты лучший…

Он захныкал.

— Расслабься, Лен! Ты замечательно выступишь! Ты же много репетировал, да?

Руки Лена стиснули руль.

— Верь мне, — сказала я, нежно погладив его плечо. — Ты отлично сыграешь.

Он снова захныкал, как доберман, которому французский пудель надрал задницу.

Лен оказался предусмотрительным и провел звуковой контроль еще утром, так что все, что ему оставалось делать, это трястись в ожидании выхода. Когда мы приехали, стало еще хуже. Полукруглый подъезд к дому Сары был заполнен машинами и молодежью. Да, эта вечеринка на пути к тому, чтобы стать легендарной. Не только старшеклассники, но и прочие подростки были открыты для секса, наркотиков и рок-н-ролла. Все пребывали в особенно праздничном настроении, потому что Пайнвилль отделал Истленд с разгромным счетом 21:7.

— Боже мой! — закричала Сара, увидев меня и Лена. — Я дико рада тебя видеть! — Она смачно расцеловала меня. Пиво, очевидно, разжижило ее мозги до предела.

— Боже мой! Лен! Сегодня большой вечер, не так ли? — Она ткнула его локтем под ребра, едва не сбив с ног.

— Гм. Мне нужно отойти. Гм. До начала шоу. Извините.

И он поспешил прочь с гитарой, перекинутой через плечо. Я не знаю, где он надеялся отсидеться в одиночестве, ведь дом был набит битком. В течение пяти секунд я вычислила Скотти, который выглядел до крайности несчастным в своем костюме, и Мэнду, просто излучавшую секс в своем черном платье, у которого не было ни спины, ни переда, с разрезом до промежности. Было бы вернее назвать его идеей платья, нежели настоящим платьем. Никто из них ничего не сказал мне, поскольку их рты были полны слюной друг друга.

Как бы то ни было, вечеринка очевидно приобрела мифический размах, ибо я увидела даже Тэрин Бейкер. Угадайте, кто был с ней?

— Привет, Джессика!

— Привет, Пол! — Я гордилась собственной крутостью. Такой, что я поприветствовала Тэрин, которая тихо выглядывала из-за его плеча.

— Привет, Тэрин! Как поживают параллелепипеды? — Это я к теме нашего репетиторства.

Она пожала плечами и обвела взглядом комнату, словно искала нечто особенное, как охотник, надеявшийся получить десять очков, если поймает поющую рыбу.

— Ты уже послала запрос в Колумбийский университет?! — прокричал Пол между глотками пива.

ПИВО! О боже. Я надеялась, что, увидев меня с пивом, не вспомнит он о том, как я блевала этим пивом ему на ботинки.

— Джессика?! — крикнул он громче, думая, что я не слышу. — Ты уже подала документы в Колумбийский университет?!

— Вообше-то…

Он хлопнул себя по щекам, шокированный.

— Джессика! Ты меня просто поражаешь…

— Что?

— Ты позволила одиннадцатого сентября остановить тебя?

— С ума сошел?!

— Вот именно этого они и хотят! — Его руки бешено жестикулировали, он был весь взвинчен, как, должно быть, на своих митингах. — Разве ты не видишь? Страх — величайшая форма тирании. Лучший способ бороться — это протест и желание жить на полную катушку!

Тэрин что-то прошептала ему на ухо.

— Послушай, я должен идти. Помни, еще не поздно изменить решение.

Затем он пристально взглянул мне в глаза и припечатал напоследок:

— Колумбия.

Колумбия. Колумбия. Колумбия.

Нью-Йорк. Нью-Йорк. Нью-Йорк.

Смерть! Террор! Страх!

— Это ты, типа, с Полом Парлипиано говорила? — спросила Бриджит, выдергивая меня из моей истерии. Я с облегчением повернулась, с ней рядом стоял Пепе.

— Так это был… — Пепе протянул мне стакан с пивом.

— Он самый, — ответила я. Сделав большой глоток, я с приятным удивлением обнаружила, что пиво вовсе не отдает кошачьей мочой, как обычное Лучшее Пиво Милуоки, которое всегда пили на вечеринках.

— Что это? — спросила я.

— MGD, — ответил Пепе.

— Не шутишь? Слишком хорошее пиво для Пайнвилльской вечеринки.

— Вот те крест, — улыбнулся он, и мы стукнулись кулаками.

— А он, типа, все еще гей? — спросила Бриджит.

— Подозреваю, что да, — ответила я.

— Плохо, — отозвалась она.

— Что — плохо? — спросил чей-то голос.

Я повернулась налево и увидела стоящего рядом Маркуса.

— Плохо то, что, типа, будущий муж Джессики — гей, — отозвалась Бриджит.

— Да, прискорбно, не так ли? — проговорил он, задержав свой взгляд на мне чуть дольше, чем нужно.

— Удачи, Маркус, — сказала Бриджит.

— Если нервничаешь, представь, что все вокруг тебя в нижнем белье, — предложил Пепе. — Я так всегда делаю на сцене.

— С некоторыми это еще легче, — Маркус все еще глядел на меня.

Как это я опять умудрилась ввязаться в разговор с Маркусом о нижнем белье?

— Верно, чувак, — сказал Пепе, взглянув на меня, а затем на Бриджит.

Правда шарахнула меня по лицу как футбольный мяч: меня просто променяли. К счастью, Бриджит не слышала его слова, поскольку была увлечена трепом театральной тусовки во главе с Дори Сиповиц. Очевидно, у Пепе с Бриджит нет совместного будущего. Как и мне, Бриджит нравилось чувство юмора Пепе и его общество, но она никогда не рассматривала его как кандидата на серьезные отношения. Мне надо поговорить с ним. Как с другом.

— Пошли, типа, общаться с другими, — заявила Бриджит и уволокла Пепе за собой.

Маркус и я остались одни. Одни, окруженные сотнями орущих, кривляющихся шутов. Наших знакомых. Воздух был густым от дыма и висел над головами словно облако.

— Ты не хочешь спросить, как поживает Лен?

— И как Лен? — спросил Маркус, драматически закатив глаза.

— Лен в порядке.

— Хорошо.

— Я думаю.

Наш диалог стал уже пародией на себя.

— Классная майка, — сказал он.

— Спасибо, — ответила я, искренне благодарная за то, что кто-то оценил ее. — Хотела то же самое и тебе сказать.

На антитанцы Маркус надел одну из своих белых футболок. На ней было написано: ВОЗВРАЩАЕМСЯ ДОМОЙ. Если бы я достаточно окосела от пива, я бы непременно прижала бы палец к одной из букв, чтобы ощутить ее гладкость и бархатистость.

— Спасибо, буквы я сам приклеил, — ответил он.

Образ Маркуса с утюгом, склоненного над гладильной доской, я вынести не смогла.

— У меня вообще руки золотые, — проговорил он, смеясь вместе со мной и зная, над чем я смеюсь.

Я взглянула на пластиковый стакан в его руке. Жидкость была темной и пузырилась.

— Лучше бы без алкоголя, — тихо сказала я.

Что я делаю? Что я говорю ему?

— Хочешь попробовать?

Почему все, что бы ни сказал этот парень, превращается в дразнящее приглашение? Потому что это так и есть?! Нет! Я все еще не могу поверить. Мастер игры просто забавляется со мной.

— Конечно, — я взяла его стакан и пригубила. Мммм. Просто кола. Не виски и не ром.

— Не соблазнился?

— Меня все время многое соблазняет, — ответил он. — Но алкоголь и наркотики к числу соблазнов не относятся.

Я уже была готова спросить, а что относится, как нас прервал Лен.

— Эй, Джесс. Гм. Флю, Сара хочет, чтобы мы начинали через несколько минут.

— Отлично, — сказал Маркус, отдавая мне стакан, а Лен тем временем направился к игровой комнате. — Допей за меня.

— О, хорошо.

— О, и не волнуйся, — сказал он, когда Лен уже не смог нас слышать. — Я с тебя мысленно шмотки снимать не буду, пусть Лен это сделает за меня позже.

Он с ума сошел!

Сара болталась на сцене, ее топ сполз так низко, что стал похож на пояс. Помада размазалась до подбородка — верный признак, что Пи Джей — или еще кто-то — нашел еще один верный способ заткнуть ей рот.

Сара орала в микрофон так громко, что слова глушились свистом, и я могла разобрать только эти ее бесконечные «боже мой». Когда она замолчала, толпа восторженно заулюлюкала, словно поняла все.

Пепе чудесным образом снова нашел меня в толпе. Помня о его потрясающем знании английского, я перевела ему некоторые слова из ее тирады.

— Она говорит, что если группа облажается, это — боже мой! — не ее вина, и если аудитория желает, то может бросаться в них чем-нибудь.

Ну что ж, ее право рулить вечеринкой так, как она хочет.

Затем Сара прокричала что-то еще, группа вышла на сцену, и публика взревела.

Лен шагнул к микрофону. Помню, я подумала, что, стоя перед микрофоном, с гитарой на плече и в футболке «Нирвана», Лен выглядит очень сексуально. И поняла, что забуду напрочь о его сексуальности, как только он откроет рот.

— Это антитанцы! — воскликнул Лен. — Мы — «Хаотическое Мироздание»!

Никаких заминок-запинок. Весомо. Я ошибалась. Он все еще выглядел сексуальным.

Затем группа начала играть первую песню.

Маркус стоял на сцене слева, почти полностью скрытый динамиком. Я была удивлена. Я думала, он хочет как-то выделиться, быть впереди.

Я не знаю, вклад ли это Маркуса в группу, дополнительные прослушивания, чистая кожа или что-то еще, но Лен в «Хаотическом Мироздании» был гораздо мягче и загадочней, чем в «Четверке Лена Леви». Он выглядел менее измученным. А группа звучала великолепно — ритм их гитар был слаженным и громким. Слишком тяжелый ритм, чтобы танцевать, и слишком легкий, чтобы заморачиваться. Как раз, чтобы прыгать и трясти головой. Я бы сказала, что они были чем-то похожи на «Clash», хотя кто-то сравнил бы их со «Strokes». Я предпочитаю синт-поп восьмидесятых, но я, очевидно, в меньшинстве. Когда они закончили первую песню, аудитория взорвалась радостным ревом. Сара протолкалась ко мне, схватила меня за плечи и яростно затрясла:

— Боже мой! Они не облажались! Боже мой! Не могу поверить!

Даже на Мэнду группа произвела впечатление:

— Они настоящие рокеры!

— А я забил решающий гол в сегодняшнем матче, — невнятно пробормотал Скотти. Он выглядел очень пьяным и лохматым. Стащив пиджак, повязал на голову галстук, как воин кунг-фу.

— А все их песни о том, что женщины доминируют в сексе, — продолжала Мэнда, игнорируя своего дружка.

— Правда? — Хотя вообще слов разобрать было невозможно.

— Да! Это так впечатляет!

И она была не единственной. После того как ребята отыграли, было много хвалебных отзывов. «Хаотическое Мироздание» погребли под собой юные четырнадцатилетние группы, у которых на теле было больше блесток, чем одежды. Мерзко. Просто мерзко. Знаете что? Когда я вижу этих девочек, прижимающихся к Лену, я хочу его. Он — мой парень, а не их гитарный бог. И если у него не хватит смелости уйти, я помогу ему.

Я выхватила у Пепе пиво и допила его. Потом забрала стакан у Бриджит и осушила до дна. Все меньше чем за минуту.

Я знаю, знаю. Алкоголь разжигает кураж, однако утром похмелье, и ты снова становишься собой, и все проблемы по-прежнему на месте, только теперь ты вынуждена решать их с тупой, изматывающей головной болью и бла-бла-бла. Иногда знать, что это плохо, недостаточно для того, чтобы остановиться и не делать этого. Сейчас был как раз такой случай. Кроме того, я не собиралась напиваться до чертиков. Так, просто расслабиться. Не хватало еще, чтобы меня опять вырвало на чьи-нибудь башмаки.

Сработало. Когда Лен и Маркус наконец-то добрались до нас, я схватила Лена за руку и сказала:

— Пошли отсюда.

Мы дошли до машины, и я, помню, подумала, что мы впервые за всю вечеринку остались одни. Я только хотела сообщить ему, как сильно он мне нравится, но тут Лен откашлялся.

— Послушай, Джессика. Ты мне нравишься.

— Я хотела сказать тебе то же самое.

— Гм. Да. — Он снова откашлялся и прислонился спиной к машине. — Я счастлив, что я тоже тебе нравлюсь, и польщен, что ты хочешь потерять девственность со мной, и очень мило с твоей стороны озвучить свои намерения, прислав мне письмо со «Дна Пайнвилля», но я хочу, чтобы ты чувствовала себя более комфортно, и могла поговорить со мной об этом прямо…

Я не могла понять. И не по вине алкоголя, нет. То, что он сказал, было шоком.

ЗА КАКОГО БОТАНИКА-МАНЬЯКА МЫ ГОЛОСУЕМ, ЧТО ОН РАССТАНЕТСЯ С ДЕВСТВЕННОСТЬЮ НА ВЕЧЕРЕ ТАНЦЕВ?

Я подозревала Лена. А он подозревал меня. Ха-ха-ха-ха! Еще скажите, что это не смешно. Но он был слишком занят своим мямленьем, чтобы прояснить ситуацию.

— …вот почему я просто не могу на это пойти. У меня к тебе слишком сильные чувства, но я должен сказать, что решил не заниматься сексом, пока не женюсь, и не по каким-то религиозным причинам, а просто потому, что не хочу омрачать свое будущее незапланированными детьми или всякими болезнями. Нет, я не думаю, что ты больна, просто пример. И я знаю, что воздержание противоречит всему, что я делал, когда был мальчиком, но даже если я и верю в сексуальные отношения до брака, то считаю, что заняться сексом с тобой сегодня будет не совсем правильно, поскольку мы даже не целовались…

На это был лишь один логичный и рациональный ответ — на первую эмоциональную и спонтанную речь Лена.

Я поцеловала его. И он не остановил меня.