Сегодня — первый день в школе Лена, Мэнды и Скотти, вернувшихся после вынужденного отсутствия. У меня была неделя, чтобы попрактиковаться вести себя тихо и с достоинством.
— Это классический способ поведения кокеток, — уверила меня Глэдди, когда я навестила ее в последний раз.
— Глэдди, — скептически возразила я, — я никогда не видела, чтобы ты вела себя тихо и с достоинством.
— Это потому что меня никто не пытался увлечь и обмануть, Джей Ди!
— Да и кому бы взбрело в голову сделать это с такой девчонкой, — нежно сказал Mo, обхватив ладонями лицо Глэдди и запечатлев долгий сочный поцелуй на ее сморщенных губах.
— А вот я, похоже, лакомый кусок для обманщиков, — вздохнула я.
Отличный момент для того, чтобы позади меня неожиданно появился бы Маркус и сказал бы что-нибудь ободряющее, что все будет хорошо. Что-то вроде: «Джессика, я тебя никогда не увлеку и не обману».
Но он этого не сделал. В «Серебряных лугах» его сегодня не было, хотя я и не искала особенно (ну хорошо, искала). Мы с Маркусом почти не разговаривали с тех пор, как беседовали тогда в библиотеке. Он избегал смотреть мне в глаза и едва здоровался. Думаю, что он все же за Лена из мужской солидарности.
В любом случае, я поклялась не показывать Лену, Мэнде или остальным сплетникам нашей школы, будто я расстроена. Я даже в класс не хотела заходить, пока не поняла, что вечно так бегать не будешь.
— Боже мой! — заверещала Сара, увидев меня в холле перед классом. — Ты не умрешь, если увидишь Лена и Мэнду вместе?
— Я их пока не вижу.
— Смотри!
Она схватила меня за плечи и развернула в противоположном направлении, как раз вовремя: Лен нежно целовал Мэнду, словно он был рыцарем, а она растреклятой дамой или чем-то в этом роде.
«Тихо и с достоинством», — напомнила я себе.
— Боже мой! Ты не хочешь умереть?
— Нет, — мрачно сказала я. — Не совсем.
— Если бы мой парень унизил меня так, как Лен, я бы точно хотела умереть.
— Вот и хорошо, что у тебя нет парня, — приторно-сладким тоном отозвалась я. — И не было никогда, правда?
Она заткнулась и потащилась в класс.
Я закрыла глаза и привалилась затылком к дверце шкафчика. В этот момент меня постучали по плечу. Я совершенно четко знала, кого хочу увидеть.
— Гм. Джесс.
Последний человек, которого я хочу видеть.
«Тихо и с достоинством», — напомнила я себе, открывая глаза.
— Что тебе, Лен?
— Я просто хотел. Гм. Извиниться за то, что сделал тебе больно.
Я подняла руки, обрывая его тираду.
— Во-первых, ты извиняешься не потому, что ждешь прощения, а потому, что так ты чувствуешь себя менее виноватым. Во-вторых, не думай, что сделал мне больно. Если ты так думаешь, то ты просто самолюбивый психопат, как и твоя мамочка.
Да, вот так. Я опустила тебя до мамочкиного уровня. Он этого заслуживает.
— Это был удар исподтишка, вот что я думаю, — продолжила я спокойно. — И мне это не понравилось, и не потому, что ты спутался с Мэндой, хотя все знают, что ты просто очередная ее игрушка. Нет, мне это не понравилось по единственной причине: ты бросил меня, прежде чем я сделала это. И я еще оказалась бо́льшей скотиной, чем ты. Но наконец-то я это выяснила!
Когда я закончила свою речь, раздались аплодисменты. Я была настолько поглощена тирадой, что не заметила слушателей. Бриджит, Пепе, Скотти, Тэрин и целая куча народу, которого я не знала, стояли и хлопали вслед поджавшему хвост Лену.
Прозвенел звонок, и народ кинулся по классам. И наконец я услышала голос за своей спиной:
— Это чересчур для тихого и достойного поведения, — сказал Маркус, поджав губы и скрестив руки на груди — прямо напротив вылинявшей надписи на футболке: Monday.
— Это не мой стиль, — проговорила я. — Обычно я скандалю почем зря.
— Да, — он медленно расплылся в усмешке, которую я отлично знала. — Да, ты такая.
И когда мы вошли в класс рука об руку, я подумала, что его уверения в том, что все будет хорошо, все же прозвучали. Лучше поздно, чем никогда.
Я только что вернулась из адского круга, приправленного цветастыми мотивами от Лоры Эшли.
Мои родители настаивали, чтобы я поехала на традиционное чаепитие в Пьедмонтский университет, которое устраивается для абитуриентов из Нью-Джерси.
— Но я уже говорила вам, что выбрала Уильямс!
— Джесси, — сказала мама, — но Пьедмонт вкладывает деньги в твое обучение.
— И как люди, которые подписывают чеки за твое обучение, — добавил отец, — мы настаиваем, чтобы ты поехала.
Мне надо было сказать им по поводу Колумбии. Мне стоило прямо сейчас прекратить это безумство. Но я этого не сделала. Потому что сдрейфила.
— Отлично, — раздраженно вздохнула я.
Потащилась наверх и стала одеваться.
Вот доказательство, что месяцы, которые я провела без пробежек и в компании йоги, наконец-то окупились сполна. Я поправилась, но в лучшую сторону. Я не знаю, насколько, потому что никогда не взвешивалась, но джинсы стали приятно обтягивать задницу, а под джемпером появились две выпуклости по меньшей мере первого размера.
Пепе откомментировал мое преображение так:
— Черт побери! Tue s belle! (Да ты красотка!)
— Vreiment? (Правда?)
— J’aime une fille avec un peu de jonque dans le tronc. (Мне нравится девушка с кой-чем в кильватере.)
— Comment?! (Что?!)
— J’ai dit, «J'aime une fille avec un peu de jonque dans le tronc». (Я сказал: «Мне нравится девушка с кой-чем в кильватере».)
— Il у a un probleme avec ta traduction. (У тебя проблемы с переводом.)
— J’aime une fille avec un booty. (Мне нравится девушка с задницей.)
— Oh. Je le recous maintenant. (О. Понятно.)
— Oh, tu l’as recu! (О, понятливая какая!)
«Кой-что в кильватере» — должно быть, причина того, что Пепе влюблен в Бриджит, которая располагала задницей и прочими атрибутами аж с седьмого класса. У меня это заняло восемнадцать лет, но я наконец-то напоминаю девушку, может быть, лет на пять моложе, чем я есть, однако уже кое-что. Когда я смотрю в зеркало, мне нравится то, что я там вижу.
К сожалению, мне не удалось проскользнуть мимо бдительного ока матери.
— Ты не можешь пойти в таком виде.
— Почему это?
— Потому что это чаепитие, Джесси, — сказала мать, — а не пивная вечеринка.
— Но послушай, — попыталась возразить я, поднимая ногу, — я же не в кроссовках.
— Ты поднимешься и переоденешься во что-нибудь более подходящее.
— Мааааааам, — заныла я. — Я думала, это вполне подойдет.
Мать зашагала наверх и устроила шухер в моем шкафу.
— Нет, нет, нет, нет, — говорила она, перебирая вешалки, пока не добралась до тайных глубин гардероба, где висели шмотки, которые я не надену никогда в жизни.
— Мам, — сказала я, — там ничего н…
— Вот это просто прелесть! — сказала она, вытаскивая один из нарядов, доставшихся мне от Бетани: темно-серый костюм в пластиковом чехле.
— Ни за что! — взвизгнула я. Меня до чертиков напугала перспектива быть похожей на клерка с Уолл-стрит. Неработающая домохозяйка, которая периодически подрабатывает на Уолл-стрит.
— Джесси, — сказала мама. — Это же от Барни. Очень дорогой и великолепно сшитый костюм. Тебе повезло, что сестре не подошел этот цвет. — Она хмыкнула. — Забавно.
Ничего забавного.
— С ее стороны было очень мило подарить его тебе, и поскольку ты немного поправилась, он должен сидеть как влитой.
— У меня уже есть стипендия, мам, — возмутилась я. — Я не понимаю, почему должна одеваться так, чтобы произвести впечатление.
И тут моя мать пустилась в воспоминания о том, как устраиваются чаепития в доме мисс Сьюзен Петрон, блестящей выпускницы Пьедмонта 1986 года. Теперь она — преуспевающий адвокат, и если я не поступлю в Пьедмонт, она сможет наилучшим образом помочь мне устроиться на работу, и бла-бла-бла.
— Второго шанса произвести первое впечатление не бывает.
Мне нравится, когда моя мама изрекает коммерческие истины.
— Мам?
— Да?
Еще одна прекрасная возможность исповедаться насчет Колумбии.
— Ничего.
Верно. Я сдалась и напялила этот колючий, тесный до боли костюм. Сдрейфила.
— Ты выглядишь настоящим профессионалом, — сказала мама, оглядывая меня.
Да уж, очень важно выглядеть профессионалом, когда единственная работа, обозначенная в резюме, это подавать жирные закуски и пиво упитанным кретинам в забегаловке «Уолли Ди» на побережье. Господь наш Иисус. И как я позволила себе вляпаться во все это?
Мы приехали в Ошенхед, классический американский кукольный городок на самом побережье, ничего особенного. Мисс Сьюзен Петрон жила в одном из огромных домов с окнами от пола до потолка, откуда открывался великолепный вид на кремовый песок и пенный прибой. Частный пляж, никаких окурков, пивных банок и оберток от мороженого.
Не приходится и говорить, какое впечатление это произвело на мою маму.
— Представляешь, сколько это стоит? — спросила она. — По меньшей мере, три миллиона.
Также не приходится говорить, что я единственная как дура вырядилась в костюм. Все в комнате были одеты в легкие цветастые платья пастельных тонов, одна я — как лесбиянка на масленичном карнавале. Поэтому я решила вести себя совершенно не по-лесбийски.
— А почему здесь нет мальчиков? — нарочито громко спросила я.
— Это чаепитие для девочек из колледжа Вестлейк при Пьедмонтском университете, — ответила мисс Сьюзен Петрон, высокая тощая женщина с тщательно уложенными волосами, изящными украшениями и высокомерной манерой держаться.
— Но в Пьедмонте обучение совместное…
— Действительно, — оборвала мисс Сьюзен Петрон весьма авторитетным тоном, словно в суде. — Однако одно из величайших преимуществ Пьедмонта — система раздельного проживания, предоставляющая все плюсы роста и развития в исключительно женском окружении.
— О, — отозвалась я, слабо припоминая, что нечто подобное читала в их брошюрке в прошлом году. Сейчас, когда я была сыта по горло мужчинами, такая тема была очень к месту.
— Собираемся в круг, леди, — объявила она, — и я объясню вам все преимущества раздельного проживания — одного из самых малоизученных компонентов обучения в Пьедмонтском университете.
В течение следующего получаса она распиналась о том, что в кампусе Пьедмонта лица разного пола живут раздельно, словно в летнем лагере, когда мальчики с девочками обитали на разных берегах озера — мальчики из Пьедмонтского колледжа, девочки из Вестлейка. У них разные общежития, студенческие советы, но обучение тем не менее совместное. Согласно мнению мисс Сьюзен Петрон, грандиозное преимущество раздельно-совместного проживания-обучения состоит в том, что женщины живут и работают без «давления патриархата».
Вот это точно смахивает на псевдофеминистское дерьмо, которое исповедует Мэнда. Я никогда не понимала девиц, которые верят в то, что единственный способ для женщины добиться чего-либо — это исключить мужчин из жизни. Не поймите меня неправильно, наличие У-хромосомного набора не означает полного дебилизма. Но как мы сможем оставить след в истории, если отвергнем половину населения Земли? Это как Пол Парлипиано говорил по поводу ЛПКУ: лучший способ изменить систему — это работать в ней. (Он должен гордиться мной! Меньше трех недель до Марша Змей! Йеххху!)
Самое странное, что в настойчивой пропаганде «разнополости» отчетливо звучало желание сделать эту концепцию основополагающей. Я не думаю, что это совпадение, что в сверкающей цветной брошюре Пьедмонта такая система упомянута чуть ли не как вторая по значимости. Я считаю, что популисты знают правду: если «однополость» — ваш конек, это замечательно. Но почему мальчики — или, что логичнее, девочки — должны ходить в школу, где двести менструаций синхронизированы до минуты? Кошмар!
Поэтому я ненавижу пиарщиков из Пьедмонта, которые лезут из кожи вон, чтобы всучить идею, которая кажется им единственно правильной — тем более что я почти купилась. Оказывается, мы так мало знаем о вузах, на которые возлагаем большие надежды. Я не могу поверить, что готова была подавать туда документы, пока не вмешался Пол Парлипиано. О Колумбийском университете я вряд ли знаю больше, но одно мне известно: он — диаметральная противоположность Пьедмонту, а это уже шаг в правильном направлении. Спасибо тебе, Гей Моей Мечты, за то, что помог мне избежать катастрофы. (Девятнадцать дней! Я в восторге! Я в таком восторге, что даже не осознаю, насколько патетично будет отметить в своем весеннем социальном календаре день, когда я выйду на марш протеста бок о бок с гомосексуалистами! Пока девчонки пляшут, я протестую!)
И еще один пунктик насчет колледжа — я хочу узнать все типы людей, включая — о ужас! — парней. В Колумбии (если я поступлю, о, пожалуйста, Боженька, пусть я поступлю) я буду пялиться на противоположный пол ежедневно, потому что даже ванные комнаты там — совместные. Я не понимаю, как Пьедмонту удается продвигать что-то кроме неестественных отношений между разнополыми людьми. Парни — лентяи. Они не собираются покидать свои комфортные общаги, чтобы преодолеть милю по мосту над озером и через лес для просмотра передач по телику. Нет, единственная причина, по которой они готовы пройти эту милю, состоит в том, что там их будут ублажать, пока они смотрят телевизор. Вообще-то такая система напоминает публичный дом — отличное учебное заведение для Мэнды, не так ли?
К слову о гнусных уродливых бабах…
— Посмотри, кто здесь! — весело сказала моя мать. — Вот так совпадение!
Называй-Меня-Шанталь. И ее мама.
Вот дерьмо!
Это было не совпадение. Это был знак. В любую секунду я ожидала появления Эшли — с ее носом-картошкой и несусветным занудством, с чайником в руке, грызущей безвкусное сухое пирожное.
— Может быть, мы снова станем соседками по комнате! — восторженно пискнула Называй-Меня-Шанталь.
Я огляделась. В комнате было полно возбужденных трещащих девиц. Это было безумие. Почему я здесь, одетая в идиотский ненавистный прикид, нацепившая маску дурацкого счастья для своей мамы и слушающая идиотские бредни Называй-Меня-Шанталь?
— Так это правда? — сказала я.
— Что — правда? — спросила меня Называй-Меня-Шанталь.
— Что психоз — один из симптомов запущенной стадии сифилиса, — прошептала я ей на ухо.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что ты, должно быть, подцепила передающийся половым путем вирус, который пагубно влияет на мозг, иначе ты ни за что бы не решила, что я буду делить комнату с тобой.
Рожа Называй-Меня-Шанталь побагровела от ярости и напомнила мне в точности стоп-знак на дороге. Я была почти уверена, что мне сейчас предстоит схватка с 75 килограммами ее веса, но мне было лень предпринимать что-либо, чтобы ее избежать. Моя мать и миссис де Паскаль были настолько заняты болтовней о стипендии Пьедмонта, что даже не заметили возникшего между их дочерьми напряжения. Я схватила маму за руку и сказала, что нам пора идти.
— Но Джесси, дорогая, — простонала она, — мы же только приехали…
— Мы довольно долго пробыли тут, чтобы я поняла: я никогда в жизни не буду учиться с этими людьми в этом колледже! — отрезала я, продолжая тянуть ее к выходу.
Когда мы дошли до машины, мама взорвалась.
— Да что на тебя нашло? Я в жизни не видела, чтобы ты так отвратительно себя вела!
— Мам, я не собираюсь поступать в Пьедмонт, — повторила я уже спокойно. — Я никогда не позволю себе впутаться в этот безумный проект.
Подвернулась третья прекрасная возможность сказать правду. Я подача документы в Пьедмонт, потому что у меня духу не хватило подать документы в тот вуз, в который я действительно хочу поступить и куда вы просто не позволите мне поступить. Вот что мне нужно было сказать.
Но я сдрейфила в третий раз, потому что я трусиха.
Наконец-то выпуск «Дна Пайнвилля» без упоминания всуе имени Джессики. Наслаждаюсь.
ЧТО ЗА БОГАЧКА-ТОЛСТЯЧКА НЕДАВНО ВЫПРЫГНУЛА ИЗ СВОИХ ДЖИНСОВ, ПОТОМУ ЧТО РЕШИЛА, ЧТО У НЕЕ ВСЕ ЕЩЕ ВТОРОЙ РАЗМЕР?
Сара, разумеется. Ха!
Чтобы окончательно избавиться от беспокойства, я решила наконец-то поговорить с Пепе о Бриджит. Он увивался за ней уже давно, и я не могла видеть его таким влюбленным. Я очень чутко отношусь к таким типам отношений по очевидным причинам. Когда я обвинила Пепе в том, что он втюрился в Бриджит, ответ последовал незамедлительно, быстрее, чем пиарщики Уитни Хьюстон опровергли слухи о ее «обезвоживании».
— Connerie! Bridget a eu un boyfriend celebre! (Дерьмо! У Бриджит парень — знаменитость!)
— Elle a eu une rendez-vous avec Geai de Kay. Et il n’est pas si celebre. (Она всего раз встречалась с Кейджеем. И не такой уж он знаменитый.)
— Pourquoi un РОА chaude comme Bridget me choisirait? Je souhaite. (Почему бы такой киске, как Бриджит, не выбрать меня? Я бы этого хотел.)
— Bien, uh… Elle ne va pas. C’est pourqoui je t’ai dit de l’oublier. (Ну… Она и не выберет никогда. Вот почему я уговариваю тебя забыть ее.)
— Ne t’inquietes pas de moi. Je suis copacetic. (Не волнуйся за меня. Я в порядке.)
Позже я попыталась попросить Бриджит проводить с ним меньше времени, чтобы его чувства не зашли слишком далеко.
— Я никогда не вступлю в тайные отношения с человеком, с кем вместе работаю, — ответила она.
— Ты уверена? Я думаю, он от тебя без ума.
— Джесс, это, типа, так непрофессионально…
— Но…
Бриджит решила закрыть тему, потому что в уме у нее зрел план мести.
— Забей. Нам есть о чем, типа, подумать, кроме этого, — она протянула мне страницу из «Нью-Йорк таймс». — Мы должны наконец-то встретиться лицом к лицу с Хай.
Я взглянула на страницу. Мисс Хайацинт Анастасия Вэллис подписывает книги в книжном магазине 28-го марта — как раз в тот день, когда я наметила встретиться с Полом Парлипиано в Нью-Йорке.
— Я поеду на автобусе с тобой, все равно мне нужно туда ехать, — ответила я.
— О, в этот день состоится Шествие Ящериц?
— Марш Змей, — поправила я, возбужденная до предела при одной только мысли о том, что этот день мне суждено провести бок о бок со своей давнишней любовью, так что мне удалось с легкостью проигнорировать ее возмутительное невежество. — Это большая демонстрация против дискриминации и всех форм тирании, организованная ЛПКУ.
Бриджит вздохнула:
— Он гей, Джесс.
— Я знаю. А что я могу поделать?
— Тебя кинул Лен и ты тут же решила утешиться с Полом Парлипиано?
— Гм… Совсем нет!
Она сунула в рот кончик хвоста и пробурчала что-то вроде: «Ага, как же».
Хорошо, возможно, я немного преувеличиваю свое возбуждение по поводу Марша Змей, но меня публично унизил мой экс-парень и какая-то профурсетка, чьи объятия и поцелуйчики были до отвращения приторными. Может быть, это неправильно — обращать чересчур пристальное внимание на человека, у которого только хорошие намерения относительно меня. Просто случайное стечение обстоятельств, что он стал моей первой одержимостью, моей любовью на все времена.
— Я знаю, что он гей, между нами ничего и быть не может, — сказала я. — Просто я думаю, что это здорово — получить приглашение от человека, от которого такого просто не ждешь.
— От гея, — встряла Бриджит.
Я только свирепо блеснула глазами.
— Ну что ж, если твой протест против дискриминации, типа, не перевернет мир с ног на голову, ты сможешь всегда встретиться со мной в книжном, чтобы уделить Хай пару минут.
— Возможно, — кивнула я.
— Ты все еще злишься? — спросила она. — Не хочешь выпустить пар?
Я пожала плечами.
— Перси помогает мне написать сценарий, — сказала она. — Так что мой разговор будет похож на роль, которую я сыграю. Я, типа, не желаю тратить нервы.
Бриджит — единственная, кто помнит, что книга Хай вообще вышла в свет. Просто забавно, как быстро угасла шумиха по поводу «Тупоголовых девиц». Грустно, но приходится признать, что обитатели Пайнвилля вообще не читают книги.
У нас шесть магазинов жрачки и восемь точек по продаже выпечки, зачем же ехать за двадцать миль в поисках книжного магазина? Ученики просто не могли выкроить время между пьянками, чтобы почитать, они предпочитали ждать, пока в кино будут крутить фильм, который прошел в прокате еще в 2003 году. Но кто знает, что было бы, если бы они действительно посмотрели это кино? За исключением Сары, которая никогда ничего не забывала, у большинства обитателей Пайнвилля короткая память.
Если бы Хай действительно хотела потрясти мир, она бы продала права на экранизацию MTV, и «Тупоголовые девицы» вышли бы в свет в виде короткометражки между «Квартирой» и «Ей все к лицу».
Я все еще борюсь со своим кризисом идентичности Джейн Свит. Довольно неприятно признавать, что я ни на йоту не похожа на свое Альтер-эго. Джейн Свит — не та девушка, которую могут публично унизить ее экс-парень и какая-то профурсетка. Это потому, что Джейн Свит — не та девушка, которая стала бы встречаться с Леном, если бы узнала, что он вовсе не то, что ей нужно. Или, возможно, она дала бы ему шанс, но определенно не стала бы гулять с ним так долго, как это делала я. Я все еще спрашиваю себя: «Что бы сделала Джейн?», даже если знаю, что попытка стать Дженн (как на Новый год) может привести к катастрофическим последствиям.
Но и в своем амплуа я чувствую себя неуютно. Может быть, мне стоит попросить Пепе написать сценарий моей жизни, чтобы не тратить нервы.
После фиаско в Пьедмонте я решила, что родители больше не отважатся появляться со мной на людях. К сожалению, я ошибалась.
Они приехали вместе со мной в «Серебряные луга» на ежегодное празднование Дня святого Патрика.
Я была просто счастлива видеть, что на сей раз наряд Глэдди и ее ходунки были выполнены в единой цветовой гамме — зеленой. Я уж начала было волноваться, что ее цветовой кретинизм — это признак того, что ей исполнился девяносто один год. Но сегодня не было никаких признаков маразма, она даже исполнила «ходунковый» вариант джиги вместе с Маркусом под завывания об ирландских знойных девицах.
На Маркусе была футболка с надписью: ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ, Я ИРЛАНДЕЦ.
— Классная майка, — усмехнулась я.
— Это подарок твоей бабушки, — ответил он.
— Оцени, Джей Ди! — заорала Глэдди.
Когда моей бабушке не хватает нежности, она прибавляет громкости.
— Я не думаю, что Маркус — настоящий ирландец, — сказала я.
— Я на четверть кельт, — возразил он, постучав себя по зеленому пластиковому козырьку. — Посмотри на эти рыжие волосы.
— ОЦЕНИ!
— Тогда я и поцелую тебя на четверть, — я посылала ему воздушный поцелуй.
— Ты разочаровываешь меня, Джей Ди, — промолвила Глэдди, тряся головой.
И Маркус, что довольно нехарактерно для него, ничего не сказал. Пока не влетела моя мать и не задала неизбежный вопрос.
— Тааааааак, Маркус, — пропела она, — и в какой колледж ты собираешься поступать на следующий год?
Меня всегда волновало то же самое. Последнее, что я слышала от Лена, было то, что Маркус не сдал даже тесты.
— Я не собираюсь поступать в колледж, — ответил он.
— Что?! — непроизвольно воскликнули мы с мамой в унисон.
— Я не собираюсь поступать в колледж.
Я решила взять все в свои руки:
— Почему?
— Мне не нужна ученая степень, чтобы жить так, как мне хочется.
— Отлично, — сказала я. — Теперь я смогу навещать тебя в Макдоналдсе в следующем году.
— Если у тебя не складывается с колледжами, то это еще не значит, что ты должна переносить свои страхи на меня.
Мои родители так и подпрыгнули на месте при этих словах.
— Как это — не складывается? — переспросила моя мать.
— Пьедмонт готов ее принять, с минуты на минуту Джесс ждет ответа от Уильямса! — побагровев от раздражения, заявил отец.
— О, теперь уже и Уильямс? — невинно спросил Маркус.
Я заерзала на стуле.
Его взгляд пронзил родителей, затем вернулся ко мне.
— Если бы я решил поступить в колледж, я бы определенно выбрал вуз в Нью-Йорке.
ЧТО ОН ДЕЛАЕТ??? И КАК ОН ДОГАДАЛСЯ???
— Можно тебя на пару слов? — спросила я сквозь стиснутые зубы.
— Рад был повидать вас, мистер и миссис Дарлинг, — вежливо сказал он, пожимая руку моему отцу.
Он потащил меня в тихий уголок, подальше от посторонних глаз.
— Лен, — сказал он, прежде чем я успела задать вопрос. — Я знаю о Колумбийском университете от Лена.
Лен настолько стал мне чужд, что я даже забыла, как когда-то по простоте душевной пыталась исповедаться ему, потому что он всего лишь был моим парнем.
— Почему ты всегда лезешь не в свое дело? — зарычала я. — Вся эта заморочка с Колумбией очень сложна, и я не хочу, чтобы все запуталось еще больше.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал.
— Что?
— Ничего, — сказал он, отворачиваясь. — Совсем ничего.
Ха! Я поняла одну вещь: когда дело касается Маркуса и меня, «ничего» превращается в «совсем ничего».
После уроков в библиотеку ворвался Скотти, поигрывая мускулами.
— Йоу! Джесс! Почему ты не отвечаешь на звонки?
— Скотти, я пытаюсь помочь Тэрин с тестом по геометрии.
Скотти не удосужился потратить драгоценное время, чтобы взглянуть в сторону Тэрин. Она вжалась в стул и не отрывала взгляда от параллелограммов, начерченных на бумаге.
— Так мы идем с тобой на выпускной или что? — спросил он, выдвинув нижнюю челюсть.
С тех пор как Сара предупредила меня, что Скотти собирается пригласить меня на выпускной бал, я искусно избегала его. Я избегала раздевалки, кафетерия и пряталась в таких местах, о существовании которых он даже не подозревал, например в компьютерном классе или в библиотеке.
— Ну когда ты так просишь, разве я могу отказать?
— Да! — выкрикнул он, даже не задумавшись, что я шучу.
— Нет, — отозвалась я.
— Что?
— Прости, но на выпускной бал с тобой я не пойду.
Как только я это сказала, то почувствовала, что за моей спиной сидят миниатюрные версии мамы и сестры, прямо как в мультфильме.
— ТЫ ОТКАЗАЛА САМОМУ ПОПУЛЯРНОМУ КРАСАВЦУ АТЛЕТУ КЛАССА? — верещала моя мать.
— ЛУЧШИЙ СПОСОБ ЗАБЫТЬ ЛЕНА! — визжала сестрица, чей живот со страшной силой давил мне на плечо.
Затем в унисон:
— ТЫ ЗАСЛУЖИЛА ТОГО, ЧТОБЫ БЫТЬ НЕСЧАСТНОЙ!
Возможно. Я просто знаю, что если бы я согласилась, то была бы еще несчастнее.
— Что с тобой случилось, Скотти?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что случилось с тем милым парнем, которого я знала?
— Дай мне подумать, Джесс, — сказал он и вышел.
Он даже не дал мне шанс сказать ему, что я бы с удовольствием пошла на выпускной с тем, прежним Скотти, с тем, который был мил, немножко нелеп и прочее. С тем, кто был просто еще Одним Придурком, но честным и тактичным. Но Скотти сделал свой выбор два года назад. Когда он получил титул «Его Королевское Мужество» в 2002 году, тестостерон, необходимый для достойного ношения титула, потеснил его искренность и симпатичность.
Думаю, что это очень грустно.
Но не хуже, чем те роли, которые мы играем изо дня в день. Я, например, пытаюсь быть такой же смелой и бесшабашной, как Джейн Свит в течение последних трех месяцев, а это полное лузерство.
— Все, что тебе нужно, это быть собой, — сказал мне Мак прошлым летом. Но все, кто учился в школе, знают, что это просто невозможно — быть самим собой.
Этот день, как я и предполагала, кончился ничем, но это было мне только на руку.
— Встаешь ли ты с рассветными лучами, — пропела мать, когда я вошла на кухню.
— А мы не чаяли тебя увидеть до полудня, — в унисон ей подхватила сестра. Бетани стала ужасно громоздкой, как буфет, и день родов неотвратимо приближался. Для моих туманных делишек это было в самый раз, потому что мать была занята громоздким буфетом и на меня почти не обращала внимания.
— Сегодня я собираюсь съездить в Нью-Йорк вместе с Бриджит, — заявила я.
Фактически это так, но не совсем правда.
— Нью-Йорк? — выдохнула мать, прижав руку к груди. — Джесси! Ты не говорила, что книжный магазин находится в Нью-Йорке! — Она начала обмахиваться, словно на дворе стоял жаркий август. — Мне не нравится эта затея.
— Мам, — сказала я, — ты хотела, чтобы я пообщалась с Хай. Вот и подвернулась возможность.
— А почему ты не можешь сделать это поближе к дому?
— Из-за собственных исследований Хай старается поменьше контачить с теми, кто напоминает ей жизнь в Нью-Джерси, — ответила я. — Так что пока весь штат не приобретет иммунитет к ее писанине, сомневаюсь, что она вернется.
— О, мне это не нравится. Бетани, а ты что думаешь?
— Она едет общественным транспортом? — спросила Бетани маму.
Мать повернулась ко мне.
— Ты едешь общественным транспортом?
— Можешь сказать Бетани, что я еду общественным транспортом.
— О, — сказала Бетани. — Я никогда не ездила общественным транспортом. Грант всегда заказывает такси.
К счастью, в заднюю дверь сквозняком просочилась Бриджит, чей золотистый ореол ослепил мою мать и сестру. Я думаю, что мама и Бетани убеждены, что нас с Бриджит перепутали во младенчестве, когда все дети одинаково красные и орут.
— Доброе утро, миссис Дарлинг. Привет, Бетани, — сказала Бриджит. — Джесс, ты готова?
— Бриджит, ты знаешь город, не так ли? — спросила ее мама.
— О, конечно, — Бриджит взмахнула белоснежной рукой. — Как свои пять пальцев.
Мать и сестра с облегчением переглянулись.
— Возьми мобильный и звони, если возникнут проблемы, — мама поцеловала меня в щеку.
— Возьму.
— И не разговаривай с незнакомцами.
— Не буду.
— И остерегайся подозрительных лиц.
— Хорошо.
— И ни на шаг не отходи от Бриджит.
— Не буду.
— И…
— Маааааааааааааам…
— Хорошо. Идите, развлекайтесь. — Мать встала и снова поцеловала меня. — Развлекайтесь, пока я тут сижу в ожидании сердечного приступа.
Когда мы уже сидели в машине и нас не было слышно, я была готова оправдываться.
— Твоя мама… — начала Бриджит.
— Я знаю, она чокнутая, — ответила я. — Извини.
— Нет, — отозвалась она. — Это нормально. Она заботится о тебе. Моя мать не знает, где я провожу девяносто процентов времени, потому что она работает в ресторане.
— И ты думаешь, что это нормально. Потому что не жила с ней, — парировала я. — Но ей есть дело только до тех, кто в данный момент под рукой, в свободное время от покупок пинеток, пеленок и прочих детских вещичек.
— Ну это же, типа, клево — первый внук и все такое… Разве тебя не радует мысль, что ты станешь теткой?
— Не совсем, — ответила я. — Мы говорим о Бетани и Г-кошельке. Увековечивание красоты. Ик.
— Я уверена, что ее материнские инстинкты заходят дальше и глубже, чем ты считаешь.
И она права.
Вот только день назад я спросила Бетани, почему она хочет стать матерью, почему она с такой радостью стремится к перспективе до конца дней своих больше не носить бикини-стринг?
— Что может принести б́льшую радость, чем способствовать появлению еще одного человека в этом мире, человека, который бескорыстно любит тебя?
— Но дети могут быть жуткими занозами, — возразила я. — Ну вот как я — вроде и неплохая, но проблем от меня много.
— Да, я знаю, — ответила она, поглаживая живот. — Но хорошее пересиливает плохое.
Может быть, родители и на мир бы смотрели иначе, если бы я была запланированным ребенком.
В общем, мы с Бриджит приехали на автобусную станцию с небольшим запасом времени. Бриджит предупредила меня, что в часы пик автобусы до Нью-Йорка забиты Очень Раздражающими Пассажирами. И снова она попала в точку.
Неполный каталог Очень Раздражающих
Пассажиров в нью-йоркском автобусе № 76
Определение: Сопливикус Малолеткус.
Отвратительные характеристики: рост под три фута. Дико орет, если ему не дают конфетку, игрушку, внимание или еще чего-нибудь. Не умеет контролировать хаотичные размахивания руками, однако достаточно умен, чтобы дуться в геймбой.
Место обитания: детсады, ясли и начальная школа.
Определение: Лощеникус Пижоникус.
Отвратительные характеристики: одет «модно», кичится блестящими штучками, бесконечно трындит о музыкантах, на чьи концерты ходил. Часто поет песни из телешоу, особенно «Я мечтаю о мечте» группы «Отверженные», которых Лощеникус Пижоникус панибратски называет «Отв».
Место обитания: музыкальные магазины.
Определение: Грязникус Первертус.
Отвратительные характеристики: плаш, сальные волосы и темные очки. Садится напротив привлекательных девиц (единственно привлекательных среди всех пассажиров) и тихо поглядывает на них с вожделением.
Место обитания: сексшопы и игровые площадки.
Во время нашего путешествия мы с Бриджит почти не разговаривали, опасаясь, что наши голоса вызовут стояк у Грязникуса Первертуса. Деваться-то из автобуса было некуда.
— Так ты знаешь, куда тебе идти, да? — спросила Бриджит.
— Да.
— Садись на первый или девятый автобус, который идет по 116-й стрит, остановка «Колумбийский университет».
— Я знаю.
— И не дрейфь там.
Я вздохнула:
— Ты мою маму проглотила?
Бриджит хихикнула.
— Помни, я взяла мобильник, так что мы с тобой можем встретиться на Юнион-сквер, если твой Марш Змей провалится.
— Не провалится, — уверила я ее.
Знаменитые последние слова.
Я направилась было к сабвею, как вдруг Бриджит обернулась и задала мне вопрос, который, честно говоря, ошеломил меня:
— Типа, а что творится между тобой и Колумбией?
— Что? Откуда ты…
— Прошлым летом, помнишь? Ты сидела в кофейне с Полом Парлипиано.
— Верно, — сказала я. Я совершенно забыла, что уже говорила Бриджит по поводу Колумбийского университета.
— Так что между вами происходит? В итоге ты подала туда документы?
Бриджит никогда мне не лгала. Ни-ког-да. Так что самое меньшее, что я могла бы сделать, это ответить ей тем же. Какая разница, когда я встречусь с правдой — через пять или через тридцать дней?
— Да, — ответила я. — И все еще жду ответа.
Бриджит подняла красиво изогнутую бровь.
— Твои родители тебя убьют. Правда больно бьет, верно?
— Иди, достань ее, — сказала я.
— О, — отозвалась она, потрясая сжатыми руками. — Не сомневайся, достану.
В течение своего двадцатиминутного путешествия по городу я надеялась, молилась и мечтала, чтобы это путешествие было первым из бесконечной череды. Я ни капельки не нервничала от того, что путешествую одна. Я ощущала себя так, будто знала, куда иду, хотя никогда не была здесь по тому адресу, который выслал мне почтой Пол. Бумажку с координатами я сжимала в кармане, словно талисман. Меня не заботило окружающее, я была слишком сосредоточена на представлении о том, как я поступаю в Колумбийский университет, и Пол становится моим знаменитым гомосексуальным приятелем, просто дар божий. Мы бы ходили по пижонским магазинам на Пятой авеню, радостно визжали бы и топали ногами, едва заслышав на танцполе первые такты песни «Erasure» «Цепи любви». Обсуждали бы парней, которые нам нравятся, и злобно сплетничали бы о тех, кто нам не по душе. Мы были бы более зависимыми и погруженными друг в друга, чем просто друзья, чем любая гетеросексуальная пара на Земле.
Эта фантазия может завести далеко, как и та, что заставляет нас жениться и заводить много-много детей.
Штаб ЛПКУ располагался в общежитии для старшекурсников. Я трижды трезвонила в интерком, пока мне не соблаговолили ответить.
— Что? — раздался нервный женский голос.
— Эээ… Я на Марш Змей.
— Уверена?
— Гм… да.
Она впустила меня, не говоря ни слова.
Дверь в квартиру 3В была открыта, но я с трудом могла различить, что там внутри, ибо у стен и поперек прохода были навалены транспаранты с надписями протеста. «МЫ ИДЕМ ЗА ТЕХ, КТО НЕ МОЖЕТ ХОДИТЬ», — гласил один. «ПРОГУЛКА НИКОМУ НЕ ВРЕДИТ», — было написано на другом. Эти слоганы были ненамного удачнее тех слабеньких лозунгов, которыми Скотти и Мэнда размахивали на том провальном митинге возле школы. Но как бы то ни было, я новичок, и лучше попридержать свое мнение при себе. Одно было ясно: транспарантов было явно больше, чем тех, кто должен был их нести.
— Эти джинсы фирмы «Gap»? — услышала я неповторимый голос Пола Парлипиано. Не совсем приветствие, но лучше, чем ничего.
Я обернулась, внезапно обнаружив эстетическую привлекательность моей слегка пополневшей задницы.
— Да, именно.
Он раздраженно выдохнул:
— «Gap» — дерьмо.
Он пустился в объяснения, что джинсы этой фирмы продаются в магазинах, которые ущемляют права на работу миллионов подростков.
— Я не знала.
— Невежество — это не оправдание, Джессика, — сказал он.
— Гм, хорошо. Прости.
Затем в течение минуты все было хорошо, Пол представлял мне некоторых членов ЛПКУ: афро-американку в хипповой юбке по имени Кендра, маленького испанского хипстера Хьюго, тощего белокожего мальца с дредами по имени Зак. Для людей, которые так пекутся о правах человека, эти были чересчур заинтересованы мной.
Я подкрепилась глотком колы из бутылочки, которую достала из рюкзака, и пришла в готовность делать, что скажут, как вдруг Пол спросил:
— Ты пьешь кока-колу?
Я тупо взглянула на этикетку.
— Брось кока-колу! — закричали все.
Он опять начал объяснять, что кока-кола — самый коварный промоутер в корпоративном империализме. Я обычно не видела Пола Парлипиано без давящего окружения Пайнвилля. Свобода сделала его очень… самоуверенным, скажу я вам.
— Извини, — ответила я. — Я не знала.
Он нежно положил руку на мое плечо с глубокой жалостью.
— Невежество — это не оправдание, Джессика, — повторил он.
— Почему? — спросила я. — Как я могу знать то, чего не знаю?
Блин. Гениально, Джесс.
Затем Пол разразился длинной педагогической тирадой, смысл которой сводился к тому, что наша генеральная цель — создать прочные связи, стягивающие наше общество, а не усугублять различия, разделяющие нас, что все люди в мире должны жить как единое целое в мировом согласии и т. д. Точно так же говорила мне Хэвиленд, когда сообщила, что мое мнение больше не требуется «Крику чайки».
— Что ты должна на это сказать? — спросил он, закончив речь.
Что я должна на это сказать? ЧТО я должна на ЭТО сказать?
— Ну…
Вот он стоит, Пол Парлипиано, моя любовь на все времена, гей моей мечты, опустив свой нос и глядя на меня, словно я была лишней хромосомой. Он, конечно, был неизмеримо крут сейчас, однако я-то знала, откуда он такой взялся.
— Я думаю, такая точка зрения порождает конформизм.
Темно-карие глаза вылупились на меня из глубин его идеально правильного черепа.
— Что?!
— ЛПКУ вроде бы принимает людей разных рас, вероисповеданий и образа жизни, что хорошо. Но по сути вы просто группа одинаково думающих людей, которые хотят говорить с такими же одинаково думающими, как и вы.
Он просто стоял, выпучив глаза, красивый до невозможности.
— Вы ничего не хотите делать с теми, кто не разделяет вашу политкорректную точку зрения, и отфильтровываете любое противоположное мнение, которое может оказаться сильнее вашего.
Я почувствовала, что на меня смотрят все, однако продолжала:
— Я имею в виду, что вы даже не знаете, против чего конкретно надо протестовать, поэтому протестуете против всего!
В абсолютной леденящей тишине мне показалось, что на кончике моего носа выросла сосулька.
— Такие обвинения затрагивают каждого, кто страдает от мировой несправедливости, — наконец отозвался потрясенный Пол. — Как мы вообще можем измерить степень угнетенности?
— Но вы же в действительности не выдержите, если будете протестовать против всего!
— Ты ошибаешься, — проговорил Пол, вновь обретя холодность.
— Видишь? Точно как я говорила. Я имею право на свое мнение.
— Не имеешь, если твое мнение неправильное.
— Это мое мнение, — фыркнула я. — По определению, оно не может быть неправильным.
— Но оно неверное, — настаивал он.
Как такое могло случиться? Это же Пол Парлипиано, моя первая страсть, гей моей мечты, любовь на все времена…
В этот момент я открыла для себя фундаментальную правду относительно любви на все времена: легче убедить себя, что любишь кого-то, если ты его совсем не знаешь. Теперь я увидела самую суть Пола, по-настоящему узнала его и поняла, что заблуждалась на его счет. Вы думаете, это потому, что он гей? Нет, дело было в другом, я бы даже поняла, если бы он испытывал ко мне отвращение как женщине. А вот с его упертостью я ничего поделать не могла. Мне не нравятся люди, которые указывают мне, что нужно делать.
— Пол, я никогда не думала, что скажу это, но я не думаю, что ты и ЛПКУ мне подходите. Я выхожу из игры.
Его ответ ошарашил меня.
— Ты что — отыгрываешься за мою сестру?
— Тэрин? Почему я должна злиться на нее?
Он поджал губы.
— Ну значит, тебе надо узнать ее получше, — проговорил он, указывая на дверь.
— Отлично.
— Ничего личного, — произнес он манерно. — Может быть, увидимся здесь на следующий год.
— Да, возможно, — сказала я, удивляясь, почему после всего этого Колумбийский университет не потерял для меня своей привлекательности, если местные так реагируют на меня, и наоборот.
— Хотя я должен сказать, что разочаровался в тебе, Джессика.
— Аналогично, Пол, аналогично.
Я попыталась дозвониться на сотовый Бриджит, но она не брала трубку. Все, что я знала, это что она еще в метро — так быстро начался и кончился для меня марш протеста. Я подумала, что мы с ней встретимся в книжном магазине, даже если у меня не было особого желания видеть Хай. Разумеется, когда я подошла к магазину, Хай была повсюду — на огромных постерах и ядовито-розовых принтах обложки ее книги. Я сделала глубокий вдох и вошла.
Я шла, ориентируясь на звук голоса Хай, усиленный микрофоном, пока наконец не увидела ее. Хай окружало около пятидесяти человек — большинство девочки младшего школьного возраста: все они выстроились в очередь, ожидая, пока Хай подпишет им книгу.
Бриджит среди них не было.
Хай выглядела так, словно была родом не из Нью-Джерси или все еще находилась под прикрытием в Пайнвилле. Ее блестящие черные волосы были мелированы сполохами розового (подходящие по цвету к обложке) и подстрижены, как небрежный боб (выглядело так, будто она только что встала с постели, однако в действительности над ее головой изрядно потрудился стилист). На ней был топик в кантри-стиле и кожаная юбка, купленные в магазине секонд-хенд (все это винтажное барахло, как я прочитала в журнале «Вог» через плечо Бриджит, стоит как новое, если вставлена новая молния, или пришиты пуговицы, или еще что-нибудь). Загорелая кожа, щеки — румяные, и она будто только что вернулась из отпуска (или с «каникул», как называют отпуска такие люди. Бали, без сомнения. Или остров, которого и на картах-то нет). Ее белоснежные зубы изумительно контрастировали с сияющими ярко-розовыми губами.
Я терпеливо стояла в отделе научной фантастики, пока Хай не закончила подписывать книги. Когда последняя девочка отошла с автографом, Хай подняла голову и махнула мне рукой. На ее лице играла улыбка, словно она была безумно счастлива меня видеть.
— Привет, — сказала я.
— Привет, девочка, — она перегнулась через стол, чтобы обнять меня. К моей досаде, я позволила ей это сделать. — Я всегда знала, что рано или поздно ты появишься.
— Ну… эээ… да.
Я. Безбожно. Вру.
— Читала книгу-то? — спросила она.
— Ага.
— И?
И.
— И…
И что, Джессика? Что?
— Я ее читала, думая, что возненавижу тебя еще больше, — сказала я. — Но…
— Но? — заинтересованно спросила она, удивленная, что я не собираюсь продолжать этот разговор о ненависти.
— Но я думаю, что должна поблагодарить тебя.
— За что?
— За то, что, несмотря на отвращение и стыд при чтении, я увидела в этой книге себя — такую, какой могла бы стать, если бы не была такой дурой.
— О чем ты?
— Ну, о Джейн Свит, ты же сделала ее похожей на меня, только лучше.
— Лучше?
— Лучше. Круче. Она верит в себя, ее все любят.
Она вытаращила на меня глаза и недоверчиво покачала головой.
— Девочка моя, я всегда видела тебя именно такой.
— Что?
— Я всегда считала, что ты далеко пойдешь, — пояснила она. — Но ты просто этого не знаешь, потому что замкнулась в своем мирке и не получаешь того внимания и уважения, которого заслуживаешь.
— Ты под кайфом, что ли? — спросила я недоверчиво.
— Нет, — она рассмеялась.
— Тогда как ты можешь говорить, что Джейн Свит — это я?
— Могу, — она вытащила пачку сигарет и постучала ими по своей руке. — Потому что это написала я.
Просто нереально, да? Как же сильно мнение окружающих о тебе отличается от твоего собственного мнения! С тех пор как я прочла книгу Хай, я чувствовала себя неуютно, сравнивая себя и мое крутое альтер-эго. И вот Хай сообщает мне, что я и есть это альтер-эго.
Я была готова запротестовать, когда вдруг вспомнила, что произошло за час до нашего разговора. Я отшила свою любовь на все времена, хотя ему я, очевидно, нравилась. Какое мне еще нужно доказательство ее правоты? Хай права. Я и есть мое альтер-эго. Я просто не рассматривала себя в таком качестве. Сильной. Решительной. И вовсе не социальным изгоем.
Я могу чувствовать себя социальным изгоем, но в действительности я им не была. Тэрин — вот кто социальный изгой. Думаю, что я социальна потому, что хочу, чтобы меня оставили в покое люди, которых я не переношу, а ведь это совершенно другое, чем социальная отверженность, правда?
Осмелюсь сказать, нет.
Почему же мне понадобилось столько времени, чтобы это уяснить? Потому что я — это я, и я полная дебилка. Вот почему. (На протяжении предыдущих страниц вы имели честь в этом удостовериться.)
— Мы те, кем притворяемся, — сказала я наконец.
— Курт Воннегут, — отозвалась Хай.
— Конечно, ты знала. Сказывается образование, данное частной школой.
— Кстати, об образовании. Куда ты собираешься поступать?
Опять этот чертов вопрос! Как странно, что моя первая встреча с Хай неожиданно и быстро стала очень приятной, словно мы обе учились в вузах и обсуждали наболевшие проблемы.
— Я все еще жду ответа, — сказала я. — Не буду говорить, чтобы не сглазить.
— Да ладно, — отмахнулась она. — Но поверь мне, ты психуешь без причины.
Если бы только она знала…
— А что насчет тебя? Гарвард?
— Возможно, — улыбнулась она. — Если только я провалюсь в Кембридж. Если родилась и выросла в самом снобистском городе мира, другие варианты не канают.
Забавно, я родилась и выросла в самом неснобистском городе мира, а все равно пришла к тому же решению.
Тут появились литагенты Хай, чтобы проводить ее на следующую встречу с читателями.
— Я пошла, — сказала она.
— Да, я тоже, — отозвалась я.
— Увидимся.
Знаете что? Я знала, что она права.
— Да, Хай. Увидимся.
Когда я встретилась с Бриджит на остановке автобуса, чтобы ехать домой, она трясла головой от стыда.
— Я струсила, — стонала она. — Я сдрейфила, когда увидела ее.
— Все хорошо, Бридж.
— Я не смогла этого сделать, — продолжала она стонать, — я не смогла выступить так, как хотела.
— Все нормально. Я тоже не смогла отомстить ей — но по более странной причине.
— Ннадеюсь, мы все же не стервы, — вздохнула Бриджит.
— Ты говоришь так, будто это плохо, — усмехнулась я.
— Ну, в университете, — заключила она, закусив свой хвост, — быть лапочкой еще хуже, чем сукой.
И снова Бриджит сказала правду.