Переступила через себя и пришла в больницу. Потому что намерена посмотреть в наглые глаза Рубцова.
— Ему нельзя волноваться, — дают инструкции перед тем, как пустить.
Нормально устроился. Ему нельзя волноваться. А другим можно? Жить столько лет во лжи и проснуться в один чудесный день с осознанием, что устоявшегося мира нет. Что нет любви, взаимопонимания и верности. А вместо этого долги и любовницы. И надо быть сильной, чтобы двигаться дальше.
— Что с памятью Максима? — поправляю сумку на плече. Убеждаю себя, что здесь именно из-за его "недуга". Кир тоже со мной, потому что волнуется за отца. Кажется, до конца не верит в то, что говорят остальные, и намерен задать вопрос Максу. И я не уверена, что Рубцов найдет в себе силы сказать правду. Опять.
— Так случается, — подготавливает меня врач к неизбежному, — что пациент не в силах вспомнить, что произошло. Он забывает людей, события, имя.
— Это вы о гипотетических людях сейчас мне говорите или конкретно о Максе?
— Пока судить рано, мы наблюдаем, делаем тесты, берём анализы, но, придя в себя, он не вспомнил даже своего имени.
— Как удобно, — хмыкаю, смотря на стену позади визави. На белом фоне очень симпатичное граффити: молодой врач, спасающий жизнь человеку. — Удобно всё забыть, не находите?
Врач держит руки в карманах, смотря на меня убийственным взглядом.
— Понимаю, что положение у вас сейчас незавидное, слышал о проблемах, но придется принять озвученный факт, потому что других новостей у меня нет.
— Что с остальным?
— Почку пришлось удалить, вам до этого должны были сказать. И...
— Почку? — переспрашиваю, округляя глаза.
— Вам не говорили?
Качаю головой, потому что в тот момент, когда я приехала узнать о состоянии мужа, узнала совершенно другое. Упомянули лишь об окончании операции и критическом состоянии. Ну и новости от Инги тут же подъехали.
— Да, был повреждён мочеточник, нам не удалось спасти почку. Многие живут и с одной, но всегда есть вариант пересадки органов.
Чувствую, что от его слов меня мутит. Никогда не любила разговоры о подобном, да и вида крови боюсь. А когда говорят о том, кого знаю, вовсе не по себе.
— Извините, мне пора. Операция.
Благодарю и киваю на прощание, смотря как он уверенной походкой чеканит шаг по коридору.
— Значит, папа и меня не помнит? — подаёт голос Кир.
— Сейчас узнаем.
Первое, что хочется: врезать Рубцову. Но, во-первых, он не в том положении, потому что шутить о почках не станет никто, во-вторых, я никогда не дралась. Только сейчас желание крепко засело в голову и крутится на повторе.
— Пап, — зовёт его Кир, стоя со мной на безопасном расстоянии. Нам выдали стерильные халаты, шапочки, маски. В таком виде кого угодно сложно узнать, только по глазам. И Кир тянет вниз маску, показывая лицо.
Рубцов выглядит так, будто я не видела его года два, и за это время он стал совершенно другим. Дело в его помятом виде и глазах без блеска или же в новых фактах, после которых он стал мне чужим? Не знаю, но его вид, мягко говоря, не очень.
— Пап, — снова зовёт Кир, привлекая к себе внимание, и Макс хмурится, будто пытается припомнить что-то.
Внимательно наблюдаю за мимикой, вспоминая, как он прекрасно умеет лгать на публику. Взять хотя бы его рассказ о названии фирмы. Никто не усомнился в честности слов, а я была шокирована и тем, что он лжёт, и тем, как он делает это настолько искусно.
— Ну что, Рубцов, как сам? — понимаю, что Кир так и не получит никакого ответа. Скольжу взглядом ниже его груди. Туда, где теперь нет почки. Конечно, увидеть шрам сейчас не выйдет, но ненависть поутихла.
— Мы знакомы? — отвечает вопросом на вопрос.
Нет, конечно! Разве одиннадцать лет совместной жизни что-то значат? Пустой звук. И тут же себя корю. Вдруг, он не притворяется?
— Не знакомы, — решаю поддержать его легенду. Внимательно смотрю, потому что я не верю ни единому его слову.
— Мне говорили, что должна прийти жена, но я не помню вообще ничего.
— Поздравляю! — отвечаю на это. — Я бы тоже хотела многое забыть. А самочувствие как?
— Не очень.
Прислушиваюсь к себе: жалко засранца. Вот тут я реально вижу, что говорит правду. Осталось и ему принять факт, что я не купилась.
— Мам, — дёргает за руку Кир, — я в кино видел, как люди память теряли.
— Наверное, вы с папой вместе его смотрели, да? — спешу уколоть, и тут же совесть дёргает за плечо, напоминая, что у Рубцова, оказывается, нет почки. — Ладно, — перебиваю сама себя. — Мы пойдём.
Чего, собственно, приходила? А кто его знает. Накричать, послать, сказать, что ненавижу и презираю. Что подаю на развод, и больше не желаю его видеть. Только смотрю на человека, что ещё вчера был в коме, и понимаю: не могу так. Обстоятельства другие. Да, он самый отвратительный мужчина на свете, мерзавец, каких поискать. Но сейчас, когда лежит под слоем больничных простыней, моё сердце сжимается от жалости. Я не такая, как он, и никогда не стану.
— Постой, — окликает меня, когда бережно выталкиваю Кира из палаты. — Ты же меня знаешь, да?
Он требует ответа, и мне хочется верить человеку, с которым прошла часть жизни. Поддержать, помочь… Чёрт, Карина, уйди отсюда. Он просто тебя разводит!
Да, голос разума. Рада, что вовремя. Пожалуйста, только не уходи, потому что в голове и так раздрай.
— Знаю, — отвечаю спокойно. — Но всё поправимо. Выздоравливай, скоро к тебе пустят твою жену.
Закрываю дверь, чувствуя, как сердце учащённо стучит. Не могу до конца ответить: врёт или действительно его настиг бумеранг? Вспоминаю про почку, но не чувствую удовлетворения. Я не последняя сволочь, чтобы радоваться проблемам Рубцова. Да, он нагадил мне в душу, выставил полной идиоткой, но я за карму другого рода, не физического.
Интересуюсь, где могу найти лечащего врача, но он уже на операции.
— Что вы хотели? — спрашивает миловидная медсестра.
— Если кто-то захочет навестить Рубцова Максима, например, черноволосая девушка, которая будет уверять, что его жена. Пожалуйста, дайте ей возможность.
Медсестра непонимающе хлопает глазами.
— Считаете меня идиоткой? — решаю озвучить вопрос её в голове.
— Ннннееет, — заикается тут же.
— Просто пустите, ладно? Так понимаю, ему нужна поддержка, а от меня он её не получит.
Она неуверенно пожимает плечами, говорит что-то о начальстве, а я в который раз спешу убраться отсюда.