Второй Эдем

Глава 19 Сексуальные приключения

В конце концов, как и в первый раз, не Макс нашел Розали, а она его. Сплетни за городом расходятся быстро, и на четвертый день пребывания Макса в Ирландии бабушка и дедушка Розали услышали о богатом, ненормальном американце, который ездит по деревням и спрашивает о старой паре по имени Рут и Шон, которые готовят отличные овощи. Они тут же догадались, кто он такой, и послали весточку внучке.

Она нашла его в гостинице графства Корк.

— Не пора ли вставать, мистер Кеннеди? (Именно под таким именем путешествовал Макс.) Уже половина девятого, и вас ждет молодая дама.

Голос хозяйки с трудом пробился в сознание Макса, и трудность состояла в том, что у него было сильное похмелье. Он, как обычно, начал утро с проверки, подвигав языком, чтобы определить, где уснул накануне. Накрахмаленное, свежее постельное белье. Неплохо, подумал он. Простыня, это обнадеживает. Затем его вдруг посетила тревожная мысль. Возможно, это саван. Нет, не может быть, он лежит лицом вниз, а так никого не хоронят, это точно, по крайней мере, в католической стране. Нет, Макс был уверен, что он не умер, хотя, судя по ощущениям, он действительно умер и теперь его бесцеремонно откопали. Он попытался вспомнить, где находится и, что еще важнее, где был накануне. Льняная простыня. Должно быть, он в кровати. Память начала медленно возвращаться к нему. Скрипач и парень с дурацким барабаном, по которому бьешь обоими концами одной и той же палки… Песни, его вдохновенное исполнение „Янки Дудл Денди“… Восемь пинт „Мерфи“ и восемь „Пэдди“ вдогонку. Все правильно, он в Корке и занят поисками прекрасной девушки.

— Какого черта ты вернулся! Зачем ты трезвонишь о моих бабушке и дедушке по всей округе? Тебя стоило бы пристрелить на месте, именно это мне и нужно сделать, тупой американский ублюдок.

Тот самый, прекрасный, нежный голосок. Музыка, даже с похмелья. Он нашел ее.

Розали вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Хозяйка немного оплошала, что позволила ей подняться наверх, но Розали можно было остановить только силой. Макс повернулся под одеялом посмотреть на нее в тот момент, когда она распахнула занавески. Свет хлынул в комнату.

— Ты что, я же ослепну, — запротестовал Макс, схватив темные очки.

Розали открыла окна.

— Господи, до чего же тут воняет перегаром, просто отвратительно. — Она с сожалением посмотрела на него сверху вниз.

— Ты все еще злишься на меня? — спросил Макс.

— Конечно злюсь. Господи, ты заставил поверить, что спас меня от копов, а потом вдруг все запорол. Любая девушка злилась бы на тебя!

Но Розали все же не могла сдержать улыбку. Он действительно неотразим, подумала она, когда лежит вот так вот в постели и моргает за стеклами очков, словно перепуганный кролик. Отношение Розали к провальной попытке Макса помочь ей скрыться от Гарды значительно смягчало то обстоятельство, что она все-таки избежала тюрьмы. Макс хотя бы попытался помочь.

— Боже мой, ну и видок, — продолжила она. — Ты в состоянии соображать? Мы можем поговорить?

Макс нашел ее тон немного покровительственным и почувствовал, что нужно вступиться за свою честь.

— Прости, но для того, чтобы лишить меня возможности нормально соображать, восьми пинт крепкого портера и восьми шотландских „Пэдди“ недостаточно.

Он сказал что-то не то. Работа Европейской Федерации ускорила и без того быстрый процесс стирания культурных различий, но Розали яростно защищала ирландские символы.

— При чем тут Шотландия, невежда! „Пэдди“ — это наше! Шотландское виски производят в Шотландии, а ирландское — в Ирландии, а если не видишь разницы, то тебе лучше остановиться на мерзком ядовитом фирменном бухле, которое в Голливуде называют выпивкой.

— Что ж, извини меня, я готов встать в угол на горох.

Макс закурил сигарету. Одним из побочных эффектов гибели окружающей среды — горькая ирония! — стало возрождение табачных компаний. Специалисты не могли уделять пристальное внимание проблеме рака легких в условиях, когда сам факт дыхания приводил к ужасным болезням. К тому же рак легких мало кого пугал, ведь любой человек даже со скромным доходом мог купить новое легкое буквально по цене его установки. Развитие хирургии „органов на молнии“ и наличие миллионов голодающих людей привело к тому, что цена на „парные органы“, то есть на те, которых в человеческом в организме по два, стала поистине смехотворной. Однако единичные органы сохранили свою цену. Трудно убедить даже отчаявшегося человека расстаться со своим сердцем, в то время как почку можно купить ниже стоимости добросовестно выращенной утиной печени.

— Ты понятия не имеешь, насколько отвратителен сигаретный запах в сочетании с ужасной вонью, которая исходит от тебя самого.

— Слушай, сейчас утро, а вчера я напился. Было бы удивительно, если бы от меня хорошо пахло.

Розали решила сменить тему:

— Я спросила, зачем ты приехал.

— Ну, во-первых, просто пообщаться, понимаешь? Мне показалось, нам было весело вместе.

Розали никак не отреагировала.

— А во-вторых? — спросила она.

— А во-вторых, это отчасти связано с тем, о чем мы говорили раньше, — сказал Макс.

— Я же сказала, — резко бросила Розали, — я не стану участвовать в дурацком сценарии твоего ненормального друга, если ты…

— Натан умер, — прервал ее Макс, ожидая, что трагизм ситуации немного усмирит Розали.

— Кто такой Натан? — спросила Розали, ставя крест на трагизме.

— Это мой ненормальный друг. Тот, который прятался под столом в доме твоей бабушки.

— А-а, — сказала Розали. — Ну и как это связано со мной?

Розали не была черствой, нет, просто ей часто приходилось видеть смерть, и вообще она едва помнила, как выглядел тот сценарист.

— Перед тем, как его убили, он изложил замысел сценария Пластику Толстоу. Я считаю, что это Пластик убил его — из-за этого самого замысла.

— Я слышала, что кино — убийственный бизнес, — сухо сказала Розали.

— Натан собирался построить сюжет вокруг идеи, что именно корпорация „Клаустросфера“ тайно финансирует твою организацию.

Последние несколько дней Макс не раз задумывался о том, как отреагирует на это Розали. Он опасался, что она просто рассмеется ему прямо в лицо. В таком случае он собирался шаг за шагом растолковать ей все, рассказать, как погиб Натан, объяснить, что только Толстоу мог организовать это, и что только Толстоу слышал идею Натана, и что Толстоу присутствовал в предсмертных мыслях Натана. Но Розали не смеялась. Она думала. Глубоко в памяти что-то дрогнуло при этих словах. Дрогнуло где-то там, куда она не хотела лезть.

— По-моему, это ужасно глупо, — нерешительно сказала она. — Мне было бы жалко денег за билет на такой дурацкий фильм.

Макс видел, что попал в цель.

— Что тут дурацкого, Розали? Никто не знает, кто вас поддерживает. Это продолжается тридцать, даже сорок лет. Логично предположить, что за это время кто-нибудь приписал бы себе эту честь, верно?

Розали вспомнила одну ночь, случившуюся пять лет назад. Ночь, которую она провела с Юргеном Тором…

Тогда ей было двадцать, а в возрасте восемнадцати лет она стала членом „Природы“, так и не удосужившись появиться на первой лекции в Тринити-колледже. Довольно скоро ее отвага и ум были высоко оценены, и ее завербовали в группу „Мать Земля“. Следом за вербовкой последовали суровые восемнадцать месяцев подготовки, к концу которой она встретилась с великим человеком.

Она и пятнадцать других боевых активистов присутствовали на тайном политическом инструктаже, где выступал Юрген Тор. Там же он выбрал ее, легко и просто. В группе было семь девушек. Тор предпочел Розали, и она была не против. Розали не любила признаваться в этом, но ее роль в той истории была пассивной. Едва войдя в комнату, Тор стал размышлять, какую из девушек соблазнить, и выбрал ее. Женщины всегда чувствовали на себе его взгляд, и Юрген Тор не делал ни малейшей попытки скрыть это. Люди часто говорили, что для главного защитника окружающей среды он слишком прямолинеен. Однако его близкие знакомые знали, что прямолинейность просто его излюбленная тактика.

Розали сильно разозлило небрежное высокомерие этого роскошного самца, и когда после инструктажа один из помощников Тора сказал, что босс хотел бы с ней встретиться, все ее инстинкты кричали, что его нужно послать. Но она не сделала этого. Она была совершенно сражена. Юрген Тор был Зеленым богом. Человеком, в котором все защитники окружающей среды видели своего лидера и вдохновителя. Человека, способного противостоять мировым лидерам и делать свое дело. С самого детства Розали восхищалась Юргеном Тором больше, чем кем бы то ни было. Она, как и миллионы женщин, думала о том, каково это — заниматься с ним любовью. И она продолжала об этом думать. Он был самым сильным, самым привлекательным из всех знакомых ей мужчин и, несмотря на свою сомнительную репутацию, сражал наповал. Розали обычно не нравились крупные мужчины, но Юрген Тор был не просто большой, он был огромный.

Поэтому на выходные, вместо того чтобы поехать в Ирландию навестить бабушку и дедушку, как следовало бы, Розали отправилась с Тором на вертолете „Природы“ в его роскошный дом в Швейцарских Альпах. Дом, построенный на таком высоком утесе, что вокруг него все еще лежал снег, уже давно исчезнувший на окрестных горах.

Лестница с вертолетной площадки на крыше вела прямо в спальню Юргена, где над свечой подогревалась бутылка шнапса. Розали была потрясена. Эта комната была исполнена такого роскошного сладострастия, что от одного пребывания в ней любая монахиня стянула бы трусики. Комната занимала весь верхний этаж дома, и стены здесь были стеклянные. На триста шестьдесят градусов открывался вид на горный хребет. Огромная кипельно-белая кровать стояла словно скала в центре комнаты, приглашая заняться любовью на вершине мира.

— Я сюда немногих женщин привожу, ясно? — сказал тогда Юрген Тор. — Это особенное для меня место.

— Ничего удивительного, — ответила тогда Розали, благоговейно оглядываясь.

Юрген был мастером. Он обхватил Розали своими ручищами и, казалось, одними только поцелуями снял с нее одежду. По крайней мере, она не могла припомнить, чтобы он расстегивал на ней блузку, снимал ботинки или брюки, и все же через некоторое время она оказалась на огромной постели в одном белье, а Юрген Тор склонился над ней с улыбкой, стоя на коленях у кровати. Он и в таком положении был выше ее.

— Юрген, давай потихоньку, ладно?… У меня мало опыта в подобных делах.

— Может быть… у тебя это впервые? — нежно спросил Юрген.

Розали не ответила, и он понял, что угадал.

— Не нужно беспокоиться, — спокойно уверил он ее. — Для меня есть только одно удовольствие: доставить удовольствие женщине. Я занимаюсь любовью только для того, чтобы женщина была счастлива. Только для этого.

Он говорил правду. Ничто так не насыщает душу мужчины, как признание женщины в том, что у нее от восторга голова кругом и внизу все уже мокрое. Юрген понимал, что самое великое наслаждение из всех возможных состоит не в том, чтобы поддаться страсти, а в том, чтобы заставить другого человека раствориться в тебе. Вознести женщину на вершину блаженства и видеть, как она теряет над собой контроль. Видеть, как она парит между экстазом и отчаянием. Слышать ее мольбу. Вот это секс. Власть над задыхающейся партнершей заводила Юргена. Ему нравилось быть хозяином положения, когда и сильная женщина, и нервная девушка — а Розали являлась одновременно и тем и другим — отдает свое тело на милость его искусным рукам. Здесь таился источник его неиссякаемого возбуждения. Юрген был чувственным империалистом. Любой дурак в состоянии силой или подкупом сломить чужую волю, но заставить женщину умолять тебя сделать то, что ты сам хочешь, заставить ее подчиниться и удерживать ее в своей власти сколько тебе угодно — вот ради чего Юрген ложился в постель.

К Розали он отнесся особенно заботливо. Стон девственницы — это наивысшая награда. Лучшего доказательства сексуальной и духовной силы мужчины просто не существует. Помочь девственнице преодолеть боль и раствориться в ощущениях, доставить ей наслаждение — удовольствие ни с чем не сопоставимое. Потому что она всегда будет помнить этот первый стон и станет мерить этой меркой всех остальных мужчин. Тот, кто сделал подобное для женщины, всю жизнь будет владеть частичкой ее.

Именно такой логики любви придерживался властолюбивый распутник. Юрген ни на секунду не позволял себе потерять голову. Он не мог допустить, чтобы женщина подчинила его своей воле. Если она начинала гладить или ласкать его тело слишком активно, вместо того чтобы просто ответить на его поцелуй, он мог схватить ее за руку и держать, пока снова не станет единственным проводником в их путешествии.

В возрасте двадцати лет Розали, пораженную его силой и обаянием, это устраивало. Редко кому удается потерять невинность при таких захватывающих обстоятельствах. Задолго до того как войти в нее, Юрген виртуозно довел ее до такой силы оргазма, какого Розали никогда не испытывала. Его гладкое, абсолютно гладкое лицо расположилось между ее бедер (Юрген в подобных случаях всегда обрабатывал подбородок воском), и она непроизвольно выгибалась от восторга, когда же пришло время полностью насладиться этой ночью, она была вполне готова.

Потом она какое-то время в изнеможении лежала на кровати. Юрген Тор взял бокал и сидел обнаженный на подушках, наблюдая, как солнце за окном садится за великие горы. Его тело вырисовывалось словно утес. Именно тогда Розали осознала всю непередаваемую красоту ситуации и на секунду чуть не потеряла сознание, чего с ней никогда не случалось ни до ни после. Однако она все-таки не потеряла сознание, потому что кое-что не позволяло ей полностью окунуться в блаженство. Что-то казалось ей странным, неправильным.

— Юрген, — сказала она.

— Дорогая, ты была великолепна, — откликнулся он, по-прежнему глядя на заходящее солнце.

— Спасибо, но я хотела спросить другое.

— Что же?

— Кто платит за все это?

Последовала мимолетная пауза.

— Это не так и дорого.

— Дом на вершине горы, с вертолетной площадкой? Это очень дорого.

Юрген повернулся к ней, и в его голосе впервые послышалось раздражение.

— Мы дружим с людьми, которые верят в то, что мы делаем доброе дело. Что я делаю доброе дело.

— Я знаю, Юрген. — Розали натянула простыню на себя. — Я только хотела сказать, что это просто поразительно. Только и всего.

— Я мировой лидер, тебе ведь это известно? Мировой лидер.

— Конечно, Юрген, мне это известно.

— „Природа“ участвует в предвыборной борьбе во всех демократических странах. Ты упрекаешь меня за роскошь? За дом, за вертолет? Может быть, мне стоит приезжать на саммиты на общественном транспорте?

— Что ж, может, и стоит. — Розали почувствовала легкую досаду. — Мы все знаем, какой ущерб наносит частный автомобиль, и если бы все пользовались общественным транспортом, одно это уже спасло бы…

— Да знаю я все, моя маленькая идеалистка! Я знал это еще до твоего рождения, черт бы все это побрал! Но у человека моего положения должны быть практические соображения. Представь себе, некоторые люди пытаются меня убить! К тому же я немного занят, чтобы ждать автобуса! — На секунду показалось, что Тор задет за живое. — Боже мой, моя маленькая, наивная, милая уже не девственница, как бы я хотел окунуться в роскошь твоей невинности. В двадцать лет можно судить обо всех мелочах с точки зрения того, что правильно. Но я — руководитель, и именно руководителям приходится принимать трудные решения, именно им, а потом жить с ними дальше. Ты не можешь представить себе ужасные компромиссы, на которые я пошел ради того, во что я верю. Так что будь осторожна с вопросами, малышка. Ты можешь услышать ответы, которые тебе не понравятся!

Юрген замолчал, и огонь в его глазах потух так же внезапно, как и разгорелся. Он встал и, несмотря на огромный рост и наготу, стал вдруг похож на маленького мальчика. Он подошел к постели, заговорив вдруг грустно и примирительно:

— Прости меня, удивительно красивая малышка. Иногда даже я устаю. Тебе предстоит играть в трудную игру. Ты должна следить, чтобы твои мечты не подвели тебя. Идеализм — это прекрасно, он приведет тебя к цели, но прагматизм не даст тебе погибнуть. Нам приходится делать много такого, что нам не нравится. Компромиссы неизбежны. Когда взрываешь бомбу, жалеешь о причиненном ею уроне, но зато не жалеешь то, что стремишься уничтожить. Давай не будем больше говорить. Я и так половину жизни провожу в дебатах.

Другую половину жизни Юрген, разумеется, проводил в постели, поэтому он снова принялся за дело, и они занимались любовью, пока оба не уснули.

Позднее Розали много думала об этом разговоре. Юрген так резко вспылил, он действительно был зол и недоволен. Она не могла отделаться от ощущения, что Юрген Тор имел в виду что-то более важное, чем просто дом с вертолетом.

— Эй, ты как насчет кофе или еще чего-нибудь?

Голос Макса вторгся в мысли Розали, вернув ее с горы в Швейцарии на ирландскую землю и пронеся обратно сквозь годы. Короткая горькая речь Юргена время от времени всплывала у нее в голове, затмевая воспоминания о прекрасной ночи. Что он хотел сказать о компромиссах? Почему выглядел таким грустным? Таким злым? Ведь предположение Макса не может быть правдой? „Клаустросфера“ финансирует своих врагов? Безумная идея. Но ведь то, что человечество радостно уничтожает собственную планету, это тоже безумие, и вообще все на свете безумны. Но такое! Это невозможно.

— Макс, я лично руководила отрядами, уничтожившими четыре завода по изготовлению компонентов для „Клаустросферы“. Мы постоянно нападаем на них. Они никак не могут нас финансировать.

— Я знаю только то, что рассказал тебе. Возможно, это чушь собачья, но Натана ведь убили после встречи с Толстоу, в доме, снятом Толстоу, и это была профессиональная и чистая работа, без ограбления. Я не могу придумать ни одного мотива, кроме того, который тебе предложил.

— Возможно, у него были другие враги?

— Да брось ты, он провел в Лос-Анджелесе всего две недели, сидя в гостиничном номере. Кто за это убивает? К тому же только Толстоу, жена Натана в Англии и я знали, где он.

— Это безумие.

— Ну, может, и так. Я не знаю. Почему бы нам не спросить твоего друга Юргена?

Именно в этот момент на поясе Розали запищал пейджер. Она подошла к окну и выглянула наружу:

— Гарда… О господи.

Под окнами, на единственной улице деревни, схватили телохранителя Розали. Местные копы проявляли в тот период особую бдительность, разыскивая республиканцев с севера, которые, по слухам, залегли на дно в этой местности. У ошивавшегося неподалеку от гостиницы товарища Розали констебль в рамках общей проверки взял анализ ДНК и тут же опознал его как члена возглавляемого Розали отряда группы „Мать Земля“. Гарда мгновенно забыла о скучных старых республиканцах. Розали была в розыске, к тому же она опозорила и выставила на посмешище стражей порядка. Если она здесь, это будет знатный улов. Поэтому они принялись стучать во все двери по обеим сторонам улицы, а над домами застрекотал вертолет.

— Они обыскивают дома, — сказала Розали, заняв выгодную точку наблюдения у окна. — Господи, ну зачем ты вернулся? Теперь они меня точно сцапают.

Макс был в восторге. Настал момент искупить свою вину.

— Слушай, — сказал он. — В прошлый раз у меня не очень хорошо получилось, но…

— Только не говори, что снова хочешь притвориться мною. Эта история уже известна полиции всего мира — вряд ли они второй раз попадутся на ту же удочку.

— Вариации на тему. Ты мне веришь? Спроси живущего в тебе ребенка.

У Розали не было выбора; все пути отступления были отрезаны. Она считала, что через десять минут уже будет арестована.

— Ну и что ты задумал?

— На туалетном столике лежат усы и грим — принеси их сюда.

Розали решила, что лучше сдаться добровольно.

— Не принесу. Если меня арестуют, я уйду с достоинством.

— Розали! У нас всего несколько минут, — сказал Макс и, выпрыгнув из постели, схватил свой актерский чемоданчик. Розали собиралась продолжить спор, но говорить стало трудно, потому что Макс как раз приклеивал ей на верхнюю губу фальшивые усы.

— В этот раз тебе придется побыть мужчиной, — сказал он.

— Макс, ты с ума сошел! А как же моя грудь?

— По голливудским стандартам у тебя ее нет… Ты сказала, что будешь мне доверять, ну вот и доверяй! Чего тебе терять?

Он собрал волосы Розали в тугой хвост.

— А теперь, боюсь, тебе придется раздеться догола. Ну же, давай, у нас нет времени!

— Макс, я ведь не мужчина!

— Я знаю! Раздевайся скорее!

Сама не зная почему, Розали подчинилась, Макс велел ей лечь в постель, положив голову на подушку. Он небрежно задрапировал простыню вокруг ее груди, но оставил все остальное тело открытым.

— Ладно, поехали, ноги вместе… небрежно, ну же, ты пьяна, ты вырубилась, ты спишь. — Макс слегка приподнял ей одно колено. Затем, прислушиваясь к шуму на улице, Макс свернул кусок телесного грима в маленькую сосиску.

— Поверить не могу!.. — ахнула Розали, глядя вниз.

— Лежи смирно! — рявкнул Макс. — Ты должна войти в роль! Ты должна думать об этом! Ты должна играть! Многие люди думают, что играть легко, но это не так, это чертовски сложная работа. Итак, запомни, ты не женщина-боец с миссией спасти планету, а пьяный калифорниец на отдыхе со своим любовником, поняла? Это сложно, это тонко, это игра!

— Ну и что же мне делать?

— Закрой глаза и попробуй немного похрапеть.

С этими словами Макс аккуратно погрузил один конец сосиски в горку лобковых волос Розали и изящно прикрыл ее простыней поперек бедра. Ноги Розали дернулись от его прикосновения.

— Держи ноги вместе, ради всего святого, — предупредил Макс. — Яйца я с такой скоростью не вылеплю, я тебе не Микель-мать-его-анджело.

Розали лежала неподвижно. Макс слышал, как хозяйка разговаривает внизу с Гардой. Он знал, что у него осталось всего несколько секунд. Розали уже обзавелась легчайшей пушистой полоской, которая змейкой взбегала от лобковых волос к пупку. Макс взял немного пепла из пепельницы и присыпал волосы. Он подумал было изобразить щетину на подбородке, но решил, что в спешке все смажет. На тумбочке стояла полупустая бутылка „Пэдди“, он положил ее на постель, вложив горлышко в руку Розали. Затем снова проверил, достаточно ли взбита простыня, чтобы скрыть небольшую возвышенность грудей, затем собрал простыню на бедрах, пытаясь скрыть женственные изгибы. С тонкой талией девушки он ничего не мог поделать. Должно сойти, самое главное в игре — блеф, а это уже его задача. Он стянул жокейские трусы, в которых спал, к своему стыду, и, как только Гарда начала барабанить в дверь, совершенно голый улегся на постель, положив голову на живот Розали.

— Откройте дверь! — потребовал резкий голос снаружи.

— У? — простонал Макс из глубокого сна.

— Откройте дверь или я ее вышибу! — закричал голос.

— Что?… Какого черта?… — Макс знал, как играть похмельного, потому что сам бывал таким чуть не каждое утро. Дверь распахнулась от удара, и в комнату ворвались два офицера в форме. Макс дал им долю секунды, чтобы оценить всю картину, а затем вскочил в чем мать родила, отвлекая их внимание на себя.

— Господи! Нет! Караул!! — очень убедительно завопил он, хотя его интонации вряд ли пришлись бы по душе членам гомосексуального сообщества, возражающим против подобных стереотипов.

— Натан, проснись! Это арест! Только не говорите, что голубая любовь в этой стране незаконна! Это неправда! Я знаю, что это не так! Я узнавал в бюро путешествий. Как вы осмеливаетесь врываться сюда, вы… вы, чертовы пещерные люди! Проснись, Натан!.. О господи! — Макс сделал вид, что только сейчас заметил наготу Розали. Дав офицерам Гарды проследить за его взглядом и увидеть на кровати бледную, нежную, женоподобную, но, несомненно, мужскую фигуру с пенисом, Макс схватил пальто и швырнул его на Розали, после чего внезапно устыдился сам и прикрылся полотенцем.

— Нам сказали, что здесь женщина, — пробормотал констебль, не зная, что и думать.

— Женщина! Не будьте таким противным! — заверещал Макс.

— Хозяйка сказала, что здесь женщина. — Полицейский явно терял почву под ногами.

— Милый, я боюсь, что в крошечном мире миссис Уборщицы, когда два человека трахаются, как кролики, так что в гостиной тарелки гремят, то они, по определению, мужчина и женщина. Ей и в голову не придет другая комбинация. Проснись же, Натан! — заорал Макс спящей Розали, подходя к туалетному столику и схватив два паспорта: свой собственный и принадлежавший некогда настоящему Натану. — Вот, посмотрите. Это наши документы. Я американец, он британец, и мы оба мужчины, слава богу. Это точно, мне ли не знать!.. Проснись, Натан!! — Офицер нервно просмотрел оба паспорта. Макс, опасаясь, что офицеру захочется сверить фотографии, решил частично скрыть лицо Розали, наклонившись над ней и тряся ее за плечо, и тщательно следил за тем, чтобы не потревожить усы или взбитую простыню на ее груди. Розали, которая начала верить, что, возможно, у Макса все получится, застонала и пустила слюну, исказив свое лицо до неузнаваемости.

— Господи, этот шотландский „Пэдди“ просто смертелен! — заверещал Макс.

Макс верно все рассчитал. Констебля слегка передернуло. Он не был особым поклонником любви, имя которой он не осмеливался произносить и в лучшие времена, но если этот гомосексуалист еще и полный идиот, который думает, что „Пэдди“ делают в Шотландии, то лучше на него вообще времени не тратить.

— Что ж, сэр, повторю, мне сообщили, будто у вас здесь женщина, но поскольку это парень, я полагаю… это ведь нормально, правда?

Глаза Макса наполнились слезами, а голос дрогнул от волнения.

— Офицер, это самая замечательная вещь, которую я когда-либо слышал из уст полицейского.

— Да… что ж… в таком случае извините за беспокойство. — Полицейский немного смутился. — Надеюсь, ваш… друг…

— Любовник.

— Да, что ж, надеюсь, он придет в себя… Удачи вам, сэр… и вам, сэр. — И с легким кивком в сторону развалившейся на кровати Розали констебль и его сопровождающий ушли.

Услышав, как захлопнулась дверь, Розали открыла глаза, сияющие удивлением и волнением. За всю свою жизнь вне закона, сидя с товарищами у костра, болтаясь в вертолете или в надувной лодке, она наслушалась немало рассказов о ловких побегах, но ни один из них не мог сравниться с этим дерзким талантливым представлением, участницей которого она только что стала.

Макс стоял у окна.

— Они вытянули пустышку… Наверное, теперь успокоятся. Не выходи пока из образа, вдруг они решат привести товарищей посмеяться над голубыми чуваками. — Он некоторое время наблюдал за копами на улице, а Розали смотрела на него.

— Подъехал фургон… Господи, они уезжают! — Макс в полном восторге повернулся к Розали. — У нас получилось!

— У тебя получилось, Макс. — Розали была справедливой девушкой и отдавала должное истинному таланту. — Поверить не могу, но ты это сделал. Концепция! Исполнение! Ты спас меня, и ты был совершенно и абсолютно неотразим.

Да, он был неотразим. Макс едва ли мог возразить, это был действительно гениальный, блестящий блеф, а что, в конце концов, есть великая игра, как не блеф?

Глаза Розали, до этого прикованные к лицу Макса, скользнули вниз. Она не могла не заметить, что Макс отреагировал на собственный триумф привычным образом. Он проследил за ее взглядом. Член у него под полотенцем стоял так, что на него можно было вешать флаг.

— Господи, — сказал Макс, искренне смутившись. — Вообще-то в обычной жизни я не такой тщеславный, правда… Дело в том, что, когда я даю действительно классное представление, я…

— Эй, Макс, — сказала Розали с нежным, очень нежным ирландским акцентом, способным превратить пустыню в зеленое пастбище, — не извиняйся. Ты был великолепен, и если кто-нибудь и заслуживает победного стояка, так это ты.

Момент настал, и оба поняли это. Страх перед возможным арестом, а затем всплеск адреналина от победы. Вызванная необходимостью близость уже установилась между ними. Все правильно. Они уже даже раздеты, и Максу не придется снимать носки.

— У меня в сумочке ламинирующий аэрозоль. Достань, пожалуйста, — сказала Розали, и когда нежная музыка ее голоса достигла открытого окна, все молоко в деревне превратилось в отменное масло. Макс нашел флакон.

— Я им автомат в сырую погоду запечатываю, — добавила Розали.

— Женщина никогда не должна извиняться за то, что носит это с собой, — сказал Макс.

— Да, это правильно, но случайный секс не в моем стиле.

— И не в моем тоже, — сказал Макс, распыляя аэрозоль. Он будто и сам в это верил, все, что было, осталось в прошлом. Он решил, что стоит как-нибудь рассказать Розали о своей прошлой жизни, но не сейчас.

Они легли в постель и обнялись.

— Ты не возражаешь, если я уберу твои усы? — спросил Макс.

Розали сняла компрометирующую маскировку, и они снова обнялись. Руки Макса скользнули по обнаженному телу Розали.

— Ты не против, если я твой член тоже уберу? — снова спросил он, наткнувшись на маленькую сосиску из грима, сослужившую им такую добрую службу.

— Конечно, только не испорти, — сказала Розали. — Я хочу оставить его на память. Ни один член никогда не служил мне лучше.

Макс знал, что не может с этим сравниться, но был полон решимости постараться изо всех сил, и они с Розали занялись делом.

Все было не как в кино, придавленные руки и волосы во рту никуда не делись, но это вдруг перестало иметь значение. На земле мало что сравнится с моментом, когда ложишься в постель с человеком, о котором мечтал. С желанным человеком. Макс сотни раз представлял себе, как целует маленькое, нежное, но твердое тело Розали. И Розали, хотя и занятая множеством дел и не так тосковавшая, тоже думала о нем. Сами того не подозревая, они влюбились друг в друга, а теперь, упав друг другу в объятия, осознали, что это так.