Второй шанс

Глава 3. Тайны нового тела

Неделя пролетела быстро, и, наконец, Старика-Сашу выписали из больницы. За ним приехали родители и забрали его домой. Старшего брата и Нины с ними не было.

Машина подъехала к стандартной пятиэтажной «брежневке» в жилом районе научного подмосковного городка Пущино. Это был крупно котельцовый дом, а не бетонная панель, что было привычнее для городков подобного типа. Выйдя из автомобиля, он осмотрел место, где ему теперь, очевидно, предстояло жить. Несколько пятиэтажек, расположенных достаточно близко друг к другу, образовывали небольшой, но весьма уютный дворик с зарослями сирени и небольшими цветниками, в которых преобладали весьма приметные анютины глазки. В тени могучего тополя приютилась детская площадка с деревянными качелями и песочницей. Медленно переводя взгляд, он замер от восторга, когда в фокус его внимания попала спортивная площадка: с турниками, брусьями и неким подобием уличного варианта шведской стенки.

— Саша, — окликнула мама озабоченным тоном, — идем домой.

Парень кивнул и направился следом за родителями.

Они вошли в подъезд, и, поднявшись всего на несколько ступенек, остановились у квартиры с номером «тридцать семь». Отец, повозившись с ключом, открыл английский замок, и все вошли в, довольно узкую, прихожую. Немного пройдясь по квартире, новый жилец с лёгкостью распознал типовую трёхкомнатку, так называемую «рубашку»: с большой проходной комнатой и двумя отдельными, со значительно меньшей квадратурой. Одна, как водится, была родительской спальней, а вторая принадлежала детям. Догадаться было не сложно, ведь в их с «братом» комнате, вдоль стен, оклеенных какими-то синюшными обоями, стояли две односпальные кровати.

— А где Леха? — спросил Старик-Саша, обернувшись и взглянув в обеспокоенные глаза, замершей на пороге и внимательно наблюдающей за ним, матери.

— А они с Ниной уехали в Москву, в МГУ. Там сегодня день открытых дверей на биологическом факультете, заодно и документы подаст для поступления, — отозвалась, наконец отмирая, женщина и, махнув рукой, заспешила на кухню: — Скоро будем обедать.

«Значит он ее все-таки окучил, — усмехнулся про себя Старик-Саша. — Ловкий парень. Интересно, на сколько далеко у них всё зашло и как давно они дурят паренька, в теле которого мне по-видимому предстоит теперь существовать или… все-таки жить? А теперь, нужно осмотреться! Должен же я понять, кто я теперь: Чем питаюсь? Что читаю? Как учусь? И где сплю…»

С последней мыслью, он опустил свой, теперь уже юный зад, на небольшую тахту с пестрым хлопковым покрывалом расшитым лоскутами различных геометрических форм, безошибочно распознав в ней свою постель. Почему безошибочно? Именно над ней висел портрет Нины, и она была тщательно заправлена. Немного попрыгав на месте, проверяя матрац на твердость, нашел ее слишком мягкой. Уже много лет, в своей прошлой жизни, он спал на специальном ортопедическом матраце с наполнителем из кокосовой койры. Ну какие кокосы в шестидесятых годах прошлого века. Тут ещё бананов днем с огнем не сыщешь, не говоря уже о прочей экзотике. А уж про наполнение матрацов и речи нет. У него самого в детстве вообще кровать была металлическая, которые койками называли. С пружинными сетками вставленными в пазы двух железных боковин. Такие в конце девяностых только в казармах можно было найти, ну и в местах не столь отдалённых… наверное. А раньше они были повсеместно: в пионерских лагерях, больницах, а где-то и в домах отдыха. А что? Дешево и сердито, хоть и для позвоночника полная хана.

«Что же, видимо придется смириться с тем, что имеем», — Старик-Саша сорвался с места и принялся изучать свои новые владения. Пусть и не единоличные.

Первое, что он сделал, это нашел фотоальбом и стал с интересом рассматривать прикрепленные там фотографии. В основном, его интересовали общие фото с одноклассниками. Должен же он, хоть немного, понимать, с кем ему предстоит общаться… теперь.

На мгновение, он вновь замер, задумчиво хмуря брови и глядя в сторону слегка приоткрытого окна. Потоки ветра слегка покачивали в своих объятиях капроновую тюль, на столько модную деталь интерьера семидесятых. Вместо привычных для Старика жалюзи и тяжелых богатых гардин из фактурной ткани, по бокам окна болтались две хлопковые тряпки в «жуткий» мелкий цветочек, которые шторами и язык-то не повернется назвать.

«Боже мой, неужели это все происходит со мной? Я снова молод. У меня тело какого-то юнца. Рядом абсолютно чужие люди, которые считаются моими родителями. Стрёмный брат, который, судя по всему, меня ненавидит. Девушка непонятная, которая вертит хвостом перед обоими одновременно. И вот к этой реальности я должен привыкнуть? Я? Уважаемый там, в моем настоящем, человек…»

Запуская пальцы в волосы и, до боли сжимая прикрытые веки, попытался… проснуться? Но как бы он не старался абстрагироваться от этого бреда, но, с вновь распахнутыми глазами, сон не развеялся. Это действительно не болезненная агония, а суровая действительность. На дворе тысяча девятьсот шестьдесят седьмой. Он в чужой квартире и даже в сознании, правда… не в своем.

Попытавшись сбросить тень былой ностальгии, он вернулся к рассматриванию фотографий.

Найдя виньетку, сделанную, судя по дате внизу, в прошлом году, когда новый он, был учеником восьмого класса, он быстро отыскал себя.

Присмотревшись и убедившись, что на фоне других ребят его новая внешность очень даже ничего, а в сравнении с ним прошлым, так и вообще можно смело считать себя симпатягой, облегченно выдохнул: — Ну хоть тут повезло. Не какой задрот затюканный жизнью. Впрочем, все самое любопытное, по ходу, еще впереди. Тем более, если вспомнить недавнее велосипедное происшествие. Братец так легко не отступится.

Отбросив негативные размышления, он принялся тщательно изучать содержание старенького альбома, найденного там же, — на нижней полке прикроватной тумбочки. На первых страничках — детские черно-белые фото, где маленький Саша в не совсем презентабельном виде. Ага. Вы поняли верно, нижнее белье на нем отсутствует напрочь. И вот к чему это? Семья, видимо, на море. Ну стоит пацан по колено в водичке, ножки полощет и его «бац-бац» и в кадр за это. Понятно, что папа, пребывая в восторге от второго наследного «принца» семейства Ивановых, спешил запечатлеть каждый его шаг и… внешнюю красоту, но зачем так откровенно-то. Ведь не модель для «Плейбоя», а обычный пацан.

«Господи, хоть бы не забыть, что я в далеком прошлом, где не то что журналов с обнаженными красавицами, здесь секса не было. Не ляпнуть нигде про эти глянцевые страницы, столь полюбившегося мужикам журнала. И пусть в Чикаго им наслаждались уже в середине двадцатого столетия, у нас в стране он появился только к концу века. В девяносто пятом вроде. Ох, и шуму же тогда было. Помню и мне от жены, как-то по затылку прилетело, когда залип на аппетитных формах грудастой такой королеве глянца, — Старик провел ладонью по густой темной копне волос, припоминая былые деньки. Где он, кстати, был блондином с голубыми глазами. Ну, ладно-ладно, почти голубыми. А если совсем честно, то серыми. Не Ален Делон, но жена же его как-то приметила и выделила из общей массы поклонников. Ну и чего скромничать, не только жена… Да, веселое было время, хоть местами и смутное, когда страну лихо штормило. А с другой стороны, как без этого. Во все времена есть обиженные и оскорбленные, крутые и власть имущие, а мы… мы простые люди и должны как-то во всем этом хаосе жить… Или все-таки выживать? Я относился к тем, кто жил и радовался тому, что на свое безбедное проживание, заработал собственными мозгами и кропотливым трудом. Изо дня в день придумывая новые направления своей деятельности, анализируя доступные технологии и вырабатывая тактику предоставления услуг населению. Мда-а… я был гуру своего бизнеса».

Параллельно с размышлениями, он пристально всматривался в страницы фотоальбома. Его интересовали детали: номер школы, имена одноклассников, учителей. Среди множества лиц, он нашел себя и Нину. Серьезные лица взирали на него не вызывая никаких эмоций. Абсолютно никаких. До тех пор, пока взгляд не замер на милой блондинке в коричневом школьном платье с белым фартуком и развевающимся на ветру красным галстуком. Его взор заметался по чертам лица этой загадочной незнакомки.

— Бессонова Екатерина, — прочитал он, а по телу прокатилась волна трепетной дрожи, такой забытой и от того кажущейся неправдоподобной. Она ему понравилась. Очень понравилась. В отличии от той же Нины, с ее вздёрнутым носом, надменным взглядом и реденькими темными волосами, собранными в несуразный пучок на макушке. Просмотрев лица одноклассников он постарался запомнить их имена и фамилии, но глаза вновь и вновь суетливо выискивали очаровательную скромницу со струящимися по плечам светлыми локонами. Грудь сдавило от какого-то, пока не объяснимого, волнения. Сознание вернуло в прошлое. Его личное прошлое. Откинуло в годы юности, затем зрелости, но понять, что именно его так тронуло в этой девочке, он так и не смог.

Тряхнув головой, он попытался сосредоточиться на своём новом образе и на том, что происходит с ним здесь и сейчас. Потянувшись к тетрадям с записями, он нашёл то, что могло приоткрыть завесу тайны в плане умственных способностей паренька:

Дневник

ученика 9 — А класса

Средней школы Nr. 4

г. Пущино

Иванова Александра

на 1967/68 учебный год.

Он открыл его и принялся внимательно изучать. Прежний обладатель его тела оказался твердым ударником, то есть учился на четверки и пятерки. Это не могло не радовать. Облегченно выдохнув, он нетерпеливо «забегал» взглядом по небрежным затёртым страницам. Четверок было больше. Пятерки красовались только напротив уроков истории, географии, труда и литературы. Старик улыбнулся, вспоминая свой неудачный опыт поступления в Медицинскую Академию и казус с сочинением. По всем остальным предметам стояли четверки.

«Мда-а, — подумал он, — с такими оценками далеко не уедешь. Какая тут наука. Так ни в какой Медицинский институт не поступишь. Нужно срочно подтягивать физику, химию и биологию!»

Поток размышлений прервал пронзительный фальцет мамы, который почему-то невероятно раздражал. Вспомнился голос родной мамы. Такой нежный, ласкающий слух, словно распевный.

— Саша! Обедать!

Юноша отложил дневник и, поднявшись с кровати, направился на кухню. Уже с порога комнаты до его слуха начал доноситься приятный мужской тембр.

«…Его не надо просить ни о чем,

С ним не страшна беда,

Друг мой — третье мое плечо,

Будет со мной всегда.

Ну а случится, что он влюблен, а я на его пути,

Уйду с дороги, таков закон — третий должен уйти…»

Да-а, у него тоже когда-то был друг. И девушка. Хорошая такая. Пышечка с румяными щеками. Таисия… Тася. Нежная такая. Покладистая. И шибко улыбчивая. Всё улыбалась и улыбалась, ямочками на щеках играя, да парней обаянием своим сражая. Вот их, двух друзей, и покорила. Но выбрала она тогда его. Красивого стройного, да вот только, как оказалось позже, слишком доверчивого. И друг играл умеючи, ни разу не спалился, пока в один из обычных июньских дней, по окончании школы, укатили они на поезде, в неизвестном направлении. Вдвоем. Вот и вся дружба. С тех пор, с кем бы он не общался, с кем бы не сближался, но дальше обычных приятельских отношений дело не заходило. Его лучшим другом и, одновременно, сердечной подругой, была супруга. И удобно и нервы в порядке.

— Мам, а кто это поет? — спросил осторожно, с трудом выговаривая обращение.

Суетящаяся возле плиты женщина, обернулась, устремляя на сына полный недоумения взгляд: — И этого не помнишь?

Опустив влажные руки и задумчиво вытирая их о цветастый передник, она тихо произнесла: — Это Эдуард Хиль, «Песня о друге». Ты как-то говорил, что тебе очень нравится и эта песня, и голос. Удивительно, как можно все забыть? Сынок, а голова не беспокоит?

— Да нет. Вроде все нормально.

Для достоверности, Саша даже слегка тряхнул длинной, свисающей на правый глаз, взъерошенной челкой.

Осмотревшись по сторонам, Саша заметил гудящий и, шипящий своими радио волнами, приёмник «Маяк». У его родителей был точно такой же. И как, вот так же сидя на кухне, мама и отец, с замиранием сердца, ждали, когда оттуда польются звуки их любимой песни того времени:

«…Мой адрес не дом и не улица,

Мой адрес Советский Союз…»

В исполнении группы «Самоцветы».

— Садись за стол. Супчик еще горячий. Руки помыл?

— Да, конечно помыл. Я могу забыть всё что угодно, но только не о мытье рук, — ляпнул Лжесаша и тут же послышался кашель отца, который уже приступил к обеду и едва не поперхнулся от услышанного заявления. Причем произнесенного весьма и весьма убедительным тоном.

— Сы… сынок… скажи, а зубы ты тоже чистить… лю… любишь? — по его лицу блуждала ехидная усмешка.

— Ну конечно. Лечить зубы потом очень дорог… — и тут он запнулся, понимая что его занесло не в тот год и даже не в тот век. Медицина, в том числе и стоматология, были тогда бесплатными.

«Да, было же время. Он, в далеком семьдесят седьмом, ногу сломал. Прооперировал лучший хирург столицы и ещё по волосам потрепал, когда выписывали, мол, поправляйся, пацан. А сейчас за операцию в клинике Германии состояние все отдашь и без штанов останешься. Вон знакомый спортсмен, сыну колено там чинил, годовой заработок на тренерской работе отдал».

— Дай пожму руку, сынок! — произнес отец, в очередной раз прочищая горло и с опаской поглядывая на стукнутого, но, обновленного в лучшую сторону, Сашу.

Парень пожал крепкую ладонь в ответ и, в очередной раз отметил для себя хилость собственной хватки и слабость мышц.

Когда он уселся за стол, рядом с, уплетающим аппетитнейший борщ, отцом, перед ним появилась такая же фаянсовая миска с наваристым варевом. Вооружившись алюминиевой ложкой и порцией любимого ржаного хлеба, он начал рыскать взглядом по столу, в поисках банки со сметаной.

— Не кривись! — сказала мама строго и Саша вскинул на нее недоумевающий взгляд. — Я знаю, что ты не любишь борщи и супы в целом, но нужно есть жидкую пищу, чтобы не испортить желудок!

— Я… не люблю борщ? — удивился «сын». — Да я его обожаю!

И он с удовольствием застучал ложкой по тарелке. Радио замолкло и в кухне воцарилась тишина. Лишь спустя минуты три, когда Саша расправился с содержимым своей тарелки и, оторвав затуманенный восторгом взгляд от посуды, хотел попросить добавки, он увидел удивленные взгляды родителей, направленные на него.

— Что? — спросил он, ведя плечом от неловкости.

— Ничего, — ответил с опаской отец, при этом упираясь локтем в стол и подпирая щеку раскрытой ладонью. — Любопытно, какие еще в тебе произошли изменения после этого удара головой.

— Самые лучшие! — ответил Старик-Саша, забыв о дабавках борща и с аппетитом уплетая картофельное пюре с котлетами.

Такую царскую еду он в последний раз пробовал лет так пятнадцать назад, когда еще супруга его была жива и врачи, обнаружив язву желудка, не запретили все жареное.

— Мама, было очень вкусно, спасибо большое!

Алюминиевая ложка, в правой руке мамы, застыла на полпути к уже приоткрытому рту.

— Спасибо… большое? — повторила она запинаясь.

— Да! А что?

— Просто… просто ты никогда этого не говорил раньше!

— Неужели я был таким неблагодарным свинтусом? — спросил юноша, изображая наигранное недоумение.

— Ну как сказать, — почесал затылок отец. — В последнее время, с тобой было трудно, скажем так.

— Это проблемы переходного возраста! — произнес Старик-Саша уверенно, и тут же прикусил язык.

— Какого возраста? — переспросила мама.

— Ну-у такого… от детства к взрослой жизни! — пояснил ее мнимый сын, мучительно долго напрягая память и пытаясь вспомнить, как в его детстве это называлось. — Но я обещаю взяться за ум.

— Саша, ты нас пугаешь. Ты так изменился, после этой травмы! — голос мамы звучал обеспокоенно.

— Я сам многого не понимаю, но уверен, что все будет хорошо! Мама и папа, у меня к вам просьба!

— Какая? — все еще с опаской, спросила мама.

— Можно мне оформить читательский билет в научную библиотеку? — решил, не откладывая на дальние перспективы, начать воплощение своего плана, который он разработал в больнице, Старик-Саша.

— Какую научную библиотеку? — на сей раз вновь поразился отец.

— Желательно биологическую или еще лучше в медицинскую!

— А зачем тебе это? — спросила мама, с любопытством глядя на сына.

— Хочу поступать с Медицинский институт, а перед этим ознакомиться с тем, что творится в науке сейчас! — откровенно заявил Лжесаша.

— Х-м, — задумалась мама, — и какое направление медицинской науки тебя интересует?

— Лабораторные диагностические исследования в области инфекционных и неинфекционных заболеваний.

— А ты уверен, что сможешь понять, что там написано? — улыбнулся отец.

— Если я чего-то не пойму, я у вас спрошу, — улыбнулся в ответ юноша и поднялся из-за стола. — Пойду пройдусь после такого сытного обеда!

— Ну хорошо, — пожала плечами мама, — я подумаю, что можно сделать, а ты действительно ступай погуляй.

Подойдя к мойке, Саша вымыл за собой посуду, чем вверг родителей в окончательный шок, и, обувшись, вышел за порог.