Второй выстрел

Глава 14

Читатель простит меня за то, что я обрушил на него такой поток подробностей из моей личной жизни — слишком тесно они переплелись с историей, которую я собирался рассказать. Я постараюсь впредь не упоминать их больше, чем того потребуют интересы повествования.

Несмотря на то что я лег спать очень поздно, не было еще и семи часов, когда я оказался снова на ногах. Ничуть не колеблясь, я разбудил Шерингэма, чтобы поделиться с ним радостной новостью. Надо сказать, когда мне наконец удалось его разбудить (приложив к его лицу мокрое холодное полотенце), он рассыпался в поздравлениях, хотя почему-то присвоил большую часть лавров себе. Слушая его самовосхваления, можно было подумать, будто он насильно убедил меня сделать Аморель предложение вопреки моему отчаянному сопротивлению. Я сообщил ему, что мы ждем рекомендации к епископу, и отправился вниз.

Утро было чудесным, солнце приветливо светило с небес. Я вышел из дома и задержался в саду, взглянув на окно Аморель. К моему восторгу, я увидел, как она стояла там, облокотившись на подоконник, и при виде меня крикнула, что через пару минут спустится поплавать в бассейне. Я поспешил в комнату и выудил из шкафа свой купальный костюм.

Мы отлично искупались, и Аморель научила меня основам искусства ныряния. Оказалось, это вовсе не так сложно, как я полагал.

Мы весело смеялись над моей неудачной попыткой нырнуть с бортика, при которой я неуклюже шлепнулся об воду животом вместо того, чтобы войти в нее вытянутыми руками вперед, когда вдоль кромки воды послышались быстрые шаги, и чье-то тело красиво описало дугу прямо над тем местом, где все еще барахтался я. Это был Шерингэм, который, к моему удивлению, оказался превосходным ныряльщиком. Он начал развлекать Аморель уроками спасения на воде, причем я, разумеется, играл роль манекена. Если у Шерингэма и был недостаток, так это желание играть на публику, но, учитывая обстоятельства, я не мог обижаться на него.

После купания мы расположились на солнышке на склоне холма, и Шерингэм изложил нам план своих действий на день. Он собирался поговорить с Эльзой Верити, с де Равелями (желательно с каждым по отдельности), а также поискать следы того человека, с которым, как он был теперь уверен, у Скотт-Дейвиса было назначено свидание.

— Видите ли, — сказал он нам, — это свидание даст ответ на один из основных вопросов, который я себе задал, а именно: зачем Скотт-Дейвис вообще пошел на эту поляну? Помнишь, Тейперс? Я говорил тебе об этом как об интересной задаче, когда мы спускались в лес вчера утром.

Я помнил и подтвердил его слова.

— А к каким еще выводам вы пришли, Роджер? — спросила Аморель, шевеля траву своими хорошенькими голыми пальчиками ног. Я удивился тому, что она назвала Шерингэма по имени, но удержался от комментариев. Кажется, это принято у современной молодежи.

Шерингэм сорвал лист щавеля и начал мять его.

— Есть одна идея. Человек, которого я ищу, не обладает богатым воображением. Не то чтобы нам это сильно помогало, ведь это характерно для большинства людей, но у нашего воображение просто удивительно ограниченно. Вся идея убийства точно скопирована со спектакля, который вы разыграли. Все разыграно по сценарию, вплоть до мельчайших подробностей. Любой обладающий воображением человек сразу понял бы, что если имитировать несчастный случай, взяв за основу сценарий спектакля, то это вызовет подозрение. Но наш неизвестный не способен понять очевидное и изобрести собственный метод — или хотя бы изменить в старом хоть пару деталей.

— Да, согласилась Аморель. — Но, как вы сами сказали, нам это не очень поможет. Вряд ли вы будете ходить и проверять, у кого какое воображение, а потом арестовывать человека с самым бедным воображением как преступника, верно?

— Тс-с, — прошептал вдруг Шерингэм. — Мы не одни.

Впереди, прямо по кромке леса, граничащей с рекой, шел один из работников. Он нес под мышкой ружье и поглядывал на верхушки деревьев.

— Это всего лишь бедный Мортон, — беспечно заметила Аморель. — Он охотится на "этих треклятых грачей". Я с ним вчера долго болтала, и как оказалось, он ужасно злится на "треклятых грачей". Кстати, Роджер, возможно, вам тоже интересно было бы с ним поговорить. Он работал в поле за Колокольчиковым лесом как раз тем вечером.

— В самом деле? — заинтересовался Шерингэм. — Тогда конечно. Он как раз такой свидетель, которого мне недоставало. Ничего себе — а ведь неплохой выстрел! — Молодой грач неожиданно вылетел из деревьев и сделал резкий разворот в воздухе, однако прежде, чем он закончил круг, раздалась вспышка, ружье Мортона выстрелило, и птица упала.

— Должен сказать, я стреляю грачей сидя. Но это из винтовки, конечно, не из ружья.

— Так это тоже винтовка, — уверенно сказала Аморель.

— Нет, не может быть. Это был бы просто поразительный выстрел из винтовки.

— Значит, таким он и был, потому что это определенно винтовка. Разве вы не знаете разницу? Ружье стреляет "плоп!", а винтовка "пип!" Этот выстрел совершенно отчетливо прозвучал как "пип!" Пойдите сами спросите его, если мне не верите.

— Что ж, и пойду, — ответил Шерингэм и, не теряя времени, начал спускаться с холма.

Он обменялся с мужчиной несколькими словами и потом вернулся к нам.

— Вы оказались правы, Аморель, это была винтовка. Кто бы мог подумать... Этому парню надо бы в цирке выступать: знаете, подкидывать вверх маленькие стеклянные шарики и расстреливать их в воздухе. А между прочим, почему вы его называли "бедным", Аморель?

— Просто у него была какая-то проблема с дочерью. Она была здесь горничной, но Этель избавилась от нее, потому что она забеременела или что-то в этом роде — это подает дурной пример другой прислуге, понимаете? Я довольно хорошо ее помню. Симпатичная девочка, только какая-то стеснительная и тихая, как мышка. Она уехала в Лондон, и говорили, что она увязла по уши, но на днях я видела ее в деревне (по крайней мере, мне показалось, что это она, хотя она изменилась и выглядела гораздо уверенней), поэтому я думаю, что вовсе она не увязла — лишь слегка ноги замочила. Вот вам еще сюжет, Роджер, дарю.

— Спасибо, — усмехнулся Шерингэм. — Мы его назовем "Увязнуть по уши или замочить ножки?" или "Девичья дилемма".

— Кажется, стало прохладно, — заметил я с интересом, поскольку до сих пор как-то этого не замечал. У меня уже зубы стучали от холода.

— Тогда быстро назад, — мило скомандовала Аморель. — Давайте, давайте, я вам устрою пробежку до дома.

— А я пристроюсь сзади и столкну тебя в заросли дрока. Я еще не отыгрался за то мокрое полотенце, так что будь начеку, маленький ты наш озорник.

— Так он вас будил мокрым полотенцем? — обрадовалась Аморель. — Ну, тогда он еще не потерян для общества. Вот увидите, Роджер, он у меня теперь будет молодеть с каждым днем.

Я и вправду чувствовал себя совсем молодым, начиная свой бег по холму и каждой клеточкой ощущая близость стройной, летящей фигурки Аморель, — хотя, пока я добежал до дома, мой возраст значительно прибавился. Правда, озноб прошел как не бывало.

Прежде чем мы зашли в дом, Шерингэм крикнул Аморель, чтобы она задержалась на минутку.

— Между прочим, — запыхавшись, произнес он, поравнявшись с ней, — а как вы узнали, что Мортон работал в том конце поля... как раз тем вечером?

— Я сама его видела. Это место хорошо просматривается с Верескового поля и... ах!

— Вот-вот, — ухмыльнулся Шерингэм.

— Ладно, Роджер, — сдалась Аморель, — не буду больше морочить вам голову. Я действительно поднималась тогда на Вересковое поле...

— А-а...

— Но я там не стала долго оставаться. Сразу же спустилась назад..

— Почему?

— Я уже говорила: мне хотелось посмотреть, что будет, понаблюдать за нашими детективами.

— А разговор с Тейперсом?

— Вранье. Да, он сказал правду, я все это выдумала. Я с ним не разговаривала, он вообще не знал, что я рядом, но зато я его видела.

— Аморель! — вырвалось у меня.

— Да-да, видела, и это уже чистая правда.

— И что, он срывал дикую розу? — спросил Шерингэм.

— Срывал, — спокойно ответила Аморель.

— Да ничего я не срывал! — вмешался я в разговор.

— А как бы иначе она туда попала? — спросила Аморель, не обращая на меня никакого внимания.

— И правда, как? — сказал Шерингэм. — Надеюсь, хоть это-то, по крайней мере, правда, юная леди?

— Почти что, старая ищейка, — засмеялась Аморель. — Будут еще вопросы?

— Да, целых два. Вы часто сюда приходили?

— Довольно-таки часто.

— И всегда вместе с кузеном?

— Не всегда. Обычно.

— Благодарю вас, это все.

— Это я вас благодарю, мистер Шерингэм.

И Аморель присела в шутливом реверансе, приподняв полы купального халата, а потом убежала в дом.

Я задержался еще на мгновение.

— Уверен, — искренне сказал я Шерингэму, — что она опять врала. Она и близко не подходила к этому месту.

— Беги, беги, — настойчиво выпроводил меня Шерингэм, — а то опять начнешь клацать зубами.

Не буду утомлять читателя описанием того, что мы с Аморель делали остальную часть дня. Скажу только, что мы сразу после завтрака ускользнули на машине, так что остальные не имели ни малейшего понятия о наших намерениях (и даже о нашем обручении), повидались с епископом (который был с нами чрезвычайно любезен) и обвенчались. Я запомнил первые слова, которые сказала мне наедине Аморель, став миссис Пинкертон. Вот они: "О, безжалостный Сирил, поцелуй свою бедную жертву, милый".

Под влиянием момента мы решили остаться в Эксетере на ночь, причем Аморель настояла, чтобы мы послали Этель телеграмму: "Похищена Сирилом, напоена допьяна и обвенчана. Вернусь завтра, Аморель".

Кажется, и она, и девушка на почте очень веселились, когда это отсылали, но я чувствовал себя глупо. Так же глупо было путешествовать без багажа, поэтому Аморель взяла меня в поход по магазинам. Я раньше никогда не был в магазине женского белья и отчаянно протестовал, но Аморель настояла, что пора начать мое обучение. А потом в отеле она...

Впрочем, это уже не имеет отношения к моему рассказу.

Мы вернулись в Минтон-Дипс к обеду на следующий день. Естественно, все устроили большой переполох вокруг нас, Эльза распахнула свои голубые глаза во всю ширь, Этель всплакнула, а Джон принес шампанского. К моему большому облегчению, оказалось, что де Равели уехали накануне. Де Равель подошел к начальнику полиции и получил от него разрешение уехать вместе с женой, с той оговоркой, что они должны будут немедленно вернуться, когда того потребуют интересы следствия. При виде всеобщего веселья за ужином, последовавшим за нашим приездом, трудно было поверить, что кто-то встретил здесь жестокую смерть всего неделю назад. Вот уж действительно, устраивать траур по Скотт-Дейвису ни у кого не было желания..

Нет нужды говорить, что тучи все еще висели над нами. Как только женщины вышли, я задал Шерингэму вопрос, который давно вертелся у меня на языке: обнаружил ли он что-нибудь новенькое?

— И да и нет, — невразумительно ответил он.

— По крайней мере, — сказал Джон, — он очень старался. Мы его практически не видели.

— И что же ты узнал, Шерингэм? — волнуясь, спросил я.

Шерингэм пригубил свой портвейн.

— Массу любопытного, Тейперс. Во-первых, кто был отцом незаконнорожденного ребенка дочки Мортона; во-вторых, как пуля, выпущенная под углом к земле, могла проделать в теле горизонтальное отверстие; в-третьих, что мисс Верити и Скотт-Дейвис обручились не утром в день его смерти, а накануне вечером; в четвертых, что половица напротив комнаты миссис де Равель скрипит, когда на нее наступают, и, наконец, самое интересное: что Скотт-Дейвис тем утром сам взял ружье, которое его убило.

— Именно так я и сказал полиции, — воскликнул я.

— Правда? — тут же переспросил Шерингэм. — А откуда ты знал?

— А я и не знал. Они спросили меня, что я могу сказать в пользу того, что это был несчастный случай, и я выдал им свою теорию: что он утром сам взял ружье в лес и забыл его там. Потом он снова забрал ружье и позволил себе неосторожно обращаться с ним, забыв, что оно заряжено, и в результате оно выстрелило.

— В спину... — задумчиво сказал Шерингэм. — Что ж, может быть, в этой теории что-то есть.

— Так, значит, вы всерьез склоняетесь к версии несчастного случая? — поинтересовался Джон.

— Этого я не сказал. Все эти маленькие любопытные улики надо еще изучить, как вы понимаете, и сопоставить наиболее важные из них.

— Но судебное заседание должно возобновиться завтра утром! — нерешительно сказал я.

— И его вердиктом станет "смерть в результате несчастного случая", улыбнулся Шерингэм с уверенным видом. — Мы с Хилльярдом предприняли кое-какие шаги для этого.

— Вы имеете в виду, что это вы предприняли кое-какие шаги, — сказал Джон. — И если это так, мы все будем вам очень благодарны. Но...

— И что это за шаги? — спросил я.

Джон взглянул не часы.

— Полковник Грейс обещал привезти сюда инспектора Хэнкока сегодня вечером (они должны быть здесь минут через десять). Шерингэм собирался что-то рассказать им — и, как я полагаю, нам тоже. О чем он будет говорить, не имею ни малейшего понятия, однако, как я понимаю, Шерингэм собирается прояснить дело.

— Что вы, Хилльярд, — запротестовал Шерингэм, все не так просто. Я вовсе не из тех людей, которые могут прийти, бросить взгляд на улики и тут же рассказать зашедшей в тупик полиции, где именно она наделала глупых ошибок. Нет, все, что я могу сделать, это постараться так представить ситуацию полковнику и инспектору, чтобы они сами намекнули судье, что вердикт "смерть в результате несчастного случая" более чем желателен. И, разумеется, не в моих силах гарантировать даже того, что они это сделают.

— Ты действительно хочешь сказать, что такой вердикт отражает твое представление об истине? — настаивал я.

— А что есть истина? — ехидно спросил Шерингэм. — То, что могло бы случиться, или то, что подразумевалось, или то, что должно было произойти, или — самый прозаический вариант — то, что было на самом деле? Вот это мы и должны выяснить сегодня вечером.

Я пожал плечами. Если Шерингэму нравилось говорить загадками, я не собирался давить на него.

Джон поднял вверх палец:

— Эй, потише, они уже здесь. Я слышал, как подъехала машина.

— Нет, — успокоил его Шерингэм, — думаю, это еще не полковник. Хотя я знаю, кто это может быть.

— И кто же?

— Выходите и сами увидите.

Мы друг за другом вышли из гостиной, и Шерингэм лично распахнул парадную дверь. Две неясные фигуры приближались к дому по дорожке.

— Ого, — удивился Джон, — да ведь это де Равели!

— Конечно мы, кто же еще, — прозвучал раздраженный голос Поля де Равеля. — Вы же сами дали телеграмму, чтобы мы немедленно возвращались.

Мы расступились, и миссис де Равель плавной походкой проследовала в дом, будто совершая долгожданный выход на сцену в третьем акте; муж последовал за ней.

Джон удивленно уставился на них:

— Но я ничего вам не посылал!

— Позвольте мне объяснить, — вмешался Шерингэм. — Это я послал телеграмму и, боюсь, мне пришлось подписаться вашим именем, Хилльярд. Видите ли, — любезно продолжил он, — я собираюсь публично обвинить де Равеля в убийстве, и я подумал, что ему очень не помешало бы при этом присутствовать.