Второй выстрел

Глава 15

— Разумеется, полковник, — сказал Шерингэм, поудобнее усаживаясь в кресле, — вы понимаете, что это всего лишь неофициальная беседа?

— Разумеется, — согласился начальник полиции.

Шерингэм задумчиво обвел взглядом присутствующих.

Конечно, до сих пор происходившее носило достаточно неофициальный характер. Полковник Грейс приехал вместе с инспектором, как и обещал; их провели в гостиную, где уже ждали все остальные, предложили им присесть и подали аперитивы. Некоторое время обеда велась на отвлеченные темы, никак не затрагивая смерть Скотт-Дейвиса, хотя было сразу заметно, что все расселись так, чтобы стулья образовывали своего рода круг, во главе которого находился Шерингэм. Кроме двух полицейских чипов и Шерингэма в комнате были Этель и Джон, де Равели, Аморель и я. Эльзы Верити с нами не было; подразумевалось, что наша беседа не будет касаться ее лично и может лишь причинить ей лишние страдания.

— И еще я хочу подчеркнуть, что все сказанное здесь кем бы то ни было, кроме меня, не может служить уликой или использоваться впоследствии как таковая.

— Вот с этим я вряд ли могу согласиться, сэр — сказал инспектор, который сидел на краешке стула и выглядел явно не в своей тарелке.

— О, я думаю, мы можем на это пойти, инспектор, не правда ли? — авторитетно сказал полковник Грейс.

— Это будет совершенно против правил, сэр, — не уступал инспектор.

— Так ведь и сама наша встреча против правил, — заметил Шерингэм. — Совершенно против правил. Полиция и подозреваемые собираются вместе в одной гостиной, чтобы в приватной беседе обсудить ситуацию. Что может быть более необычным?

— Боюсь, я не могу взять на себя подобного рода обязательства, о которых вы здесь упомянули, — повторил инспектор, весь вид которого выражал напряжение и ослиное упрямство.

— Тогда вы разрушите весь мой замысел, который подразумевал откровенное обсуждение всех назревших вопросов. Вряд ли вы можете ожидать, что люди будут говорить откровенно, если они будут опасаться, что их слова потом обернутся против них в зале суда. Впрочем, — заметил Шерингэм, поступайте как знаете, инспектор. Если вы не согласитесь на мое условие, я больше не скажу ни слова. Вам ведь, видимо, не так уж и важно, буду я говорить или нет.

— Извините, мистер Шерингэм, одну минуту, — сказал полковник и, наклонившись перед, начал что-то вполголоса обсуждать со своим подчиненным.

Миссис де Равель изящно зевнула.

Наконец полковник выпрямился на стуле и кивнул Шерингэму.

— Мы согласны, — коротко сказал он.

— Отлично! Тогда я начинаю. Первое, что я хочу сказать: если на миг забыть о возможности несчастного случая и допустить, что мы расследуем убийство, то прежде, чем возлагать ответственность на кого бы то ни было, мы должны четко доказать наличие трех элементов: возможности, орудия и самого действия. В дополнение к ним желательно, хотя юридически и необязательно, доказать наличие четвертого элемента — а именно, мотива для преступления. Давайте сначала рассмотрим возможность.

Вспомните обстоятельства преступления. Все покинули плато в низине. По крайней мере три минуты тропинка вдоль реки оставалась вне поля зрения, пока Пинкертон не появился там во второй раз. За эти три минуты кто угодно мог спуститься по ней от верховьев ручья и так же легко кто-то мог прийти с противоположной стороны. Единственным человеком, чье алиби могут подтвердить несколько человек, является миссис Хилльярд. Следовательно, она единственная, кого мы можем сразу исключить из числа тех, кто теоретически мог оказаться рядом с местом убийства в тот момент, когда оно произошло.

Что касается остальных, мистер и миссис де Равель подтверждают алиби друг друга. Мистер Пинкертон сам не знал, что у него есть алиби, до тех пор, пока его не предоставила миссис Пинкертон. Миссис Пинкертон не...

— Простите, — прервал его полковник. — Вы сказали, миссис Пинкертон?

— Да, — как ни в чем не бывало ответил Шерингэм. — Которая была мисс Скотт-Дейвис. Они вчера поженились. А вы разве не знали?

— Нет, к сожалению, меня не известили.

— Ну да, верно. Они обручились позавчера вечером. А поскольку ни тот, ни другой не считает длительное обручение чем-то необходимым, они взяли и поженились на следующий день. Впрочем, нам от этого ни горячо, ни холодно. Миссис Пинкертон, как я уже пытался сказать, не может предъявить нам никакого алиби, поскольку ее супруг не желает таковое ей предоставить очень несправедливо с его стороны, на мой взгляд.

— Послушай, Шерингэм, — смущенно запротестовал я, — это не значит...

— Ты ведь отрицал под присягой, что в её рассказе есть хоть капля истины, так? А если это не является нежеланием подтвердить её алиби, тогда уже не знаю, что является. Как бы то ни было, не будем сейчас тратить на это время, мы потом это обсудим, если хочешь. У Хилльярда, кстати, тоже нет никакого алиби и... кто у нас там еще был? Ах да, мисс Верити. У нее тоже ничего нет. Так что, если рассматривать возможность, у нас с вами замечательно широкий выбор.

Теперь, что касается оружия. Те же люди, у которых была возможность для совершения убийства, имели и средство для этого, потому что у меня нет практически никаких оснований сомневаться, что Скотт-Дейвис сам взял ружье, из которого был произведен роковой выстрел. Мисс Верити готова поклясться, что, когда они пошли прогуляться после завтрака, он нес с собой оружие; она почти уверена, что это была винтовка, так как он что-то говорил насчет грачей. Они спустились к ручью возле бассейна и прошли по тропинке до самого Колокольчикового леса, а потом свернули и стали подниматься на холм. По пути они несколько раз присаживались отдохнуть. Перед возвращением в дом они зашли в гараж, где Скотт-Дейвис хотел что-то подправить в своей машине перед тем, как ехать в Бьюдфорд. Мисс Верити не может присягнуть, что, когда они пришли в гараж, винтовки при нем уже не было, она говорит, что не уверена в этом, хотя ей кажется, что ее все же не было. Я думаю, мы вправе предположить, что винтовка осталась лежать в одном из тех мест, где они сидели.

Кстати, инспектор, — не слишком тактично поинтересовался Шерингэм, — почему вы не установили это из допроса мисс Верити? Она говорит, что вы даже не задавали ей никаких вопросов относительно ружья, иначе она сразу же рассказала бы вам об этом.

— Нет, сэр, в самом деле не задавал, — расстроенно пробормотал инспектор. — Видите ли, мне пришлось поторопиться с допросом, бедная юная леди так переживала. И мне как-то не пришло в голову, что мистер Скотт-Дейвис мог сам взять ружье из стойки. Видите ли, сэр, я знал, что она-то не могла этого сделать, поэтому я просто не додумался спросить ее о ружье. — Он обращался не столько к Шерингэму, сколько к своему начальнику, который теребил свой седой ус и выглядел строго и официально. Я решил, что он обдумывает, какое взыскание наложить на подчиненного, и, судя по несчастному виду инспектора, того посетила такая же мысль.

— Однако, как бы то ни было, средство предлагает нам такой же широкий выбор, как и возможность. Кто угодно мог найти это ружье. В противоположность этому, действие не дает нам практически ничего. Возможно, я ошибаюсь, но пока нет вообще никаких улик относительно действия. — И Шерингэм вопросительно посмотрел на полковника.

— Действительно, никаких прямых улик, — согласился тот.

— Прямых улик? Это уж точно. У нас и косвенных-то нет, насколько мне известно. Нет, что касается действия, то тут нам придется полагаться на догадки, причем это относится не только к самому убийце, но и тому способу, которым мы изобличим его. Или ее. И, наконец, мотив. Я не хочу вдаваться в подробности на эту тему. Достаточно сказать, что каждый из тех, кто имел возможность, имел и мотив для убийства. За исключением мисс Верити, конечно. И во всех случаях этот мотив был достаточно серьезен, если не считать мистера Пинкертона. Его мотив, надо признать, был слабоват. Обычно люди не заходят так далеко из-за идиотской шутки, разве что в тот момент, когда они становятся ее жертвой и находятся под воздействием неконтролируемой ярости.

— Разрешите, я сделаю предположение, сэр, — вмешался инспектор. — Помнится, вы говорили, что разговор будет откровенным.

— Совершенно верно. Прошу вас, инспектор.

— Хорошо. — Он смерил меня неодобрительным взглядом. — Вы сказали, что мистер Пинкертон и мисс Скотт-Дейвис только что поженились, что само по себе замечательная новость. Однако это дает ему тот же мотив, что и ей, не так ли? Мы навели справки, разумеется, и убедились, что мисс Скотт-Дейвис — то есть миссис Пинкертон — получает существенную выгоду от смерти своего двоюродного брата.

— Вы имеете в виду, что они могли сговориться между собой? — ничуть не смущаясь, переспросил Шерингэм. — Возможно. Я как раз хотел коснуться этой темы позже. — Я затаил дыхание. — А пока мы отметим про себя, что если они планировали обручение заранее, у него был такой же превосходный мотив для его осуществления, как и у большинства остальных.

— Эта идея только что пришла мне в голову, — сказал мне инспектор почти извиняющимся тоном. Он казался слегка удивленным, что Шерингэм согласился с ним с такой готовностью.

— Конечно. Так же, как и мне. В принципе, это совершенно очевидно. Однако продолжим. Я хочу представить вам мистера Пинкертона как человека, который действительно застрелил Скотт-Дейвиса. И даже точно скажу вам, как именно он это сделал.

Я едва мог поверить своим ушам. Неужели Шерингэм, за которым стояла мощь его репутации, действительно решил сдать меня той самой полиции, от которой он приехал меня спасать? По мере того как я его слушал, во мне росло мрачное предчувствие.

— Он нашел ружье, которое забыл в лесу Скотт-Дейвис, и припрятал его для своих целей. Во время спектакля он сумел прошептать Скотт-Дейвису, что желает переговорить с ним наедине по чрезвычайно важному делу, и предложил встретиться на маленькой поляне, когда все уйдут, и обсудить все с глазу на глаз. Он пропустил вперед профессора Джонсона и Брэдли, а случайный выстрел Хилльярда предоставил ему отличный повод, чтобы уйти от миссис Фицвильям якобы для того, чтобы предостеречь неизвестного стрелка. Хотя здесь сгодился бы и любой другой предлог — например, нарочно забытый в лесу портсигар. После этого ему несложно было застрелить Скотт-Дейвиса, как он и планировал. Пытаясь представить все как несчастный случай, но обладая чрезвычайно ограниченным воображением, он точно скопировал детали спектакля, в котором только что участвовал (и даже в том же качестве) и поэтому знал свою роль назубок.

Мисс Скотт-Дейвис подозревала его в преступлении, или даже больше чем подозревала, но поскольку была влюблена в него и хотела его прикрыть, то выдумала довольно убедительную историю, с которой и выступила на дознании. Я предположил, что ее рассказ был ложью от начала до конца, и все это время она в действительности провела на холме. Мистер Пинкертон отрицал правдивость ее рассказа именно потому, что понял: защищая его, она подставляет под подозрение себя, а поскольку он и сам был в нее влюблен, то скорее готов был принять все последствия своего преступления, чем допустить, чтобы она оказалась в нем замешана. Вот, полковник, в чем, по-моему, заключается истина, и не понимаю, почему вы до сих пор не арестовали Пинкертона.

Я в ужасе уставился на Шерингэма. Неужели все это происходило на самом деле?!

Полковник был поражен не меньше меня. Он подергал себя за ус и произнес:

— Да-а, я предполагал, что эта беседа будет необычной, но чтобы такое... — Он переглянулся с инспектором, и кровь застыла у меня в жилах.

Но прежде чем тот успел ответить, Аморель вскочила с диким воплем:

— Вы не можете его арестовать! Он этого не делал. Я признаюсь, слышите! Это я его застрелила. Я потихоньку спустилась с...

— Ага! — воскликнул Шерингэм, и в его голосе послышалось злорадство. — Этого я и добивался! Теперь мы знаем правду. Поздравьте меня, полковник, я заставил настоящего преступника признаться в убийстве перед вами и целой комнатой свидетелей. Я-то знал, что это она, но не мог это доказать. Вот такие маленькие уловки часто помогают в таких случаях, жаль, что вы в полиции не очень-то умеете ими пользоваться.

Больше я не в состоянии был вынести.

— Шерингэм! — закричал я. — Да ты что, совсем свихнулся? Ты же отлично знаешь, что она не имеет к этому никакого отношения. Я вижу, для чего ты расставил эту ловушку, но мне не остается выбора. — Я повернулся в ту сторону, где сидели полицейские чины. — Джентльмены, Шерингэм вынуждает меня сказать вам правду. Ваше первое подозрение было совершенно правильным. Я убил Скотт-Дейвиса.

— Ох, Сирил! — простонала Этель, но я едва слышал ее.

— Однако я должен вас попросить, — продолжал я со всем достоинством, на которое был способен, — поверить моему слову, что моя жена не имела никакого представления ни о моих намерениях, ни...

— Так-так, теперь у нас есть уже два преступника на выбор, — внезапно перебил меня Шерингэм. В тот же момент Аморель, которая опять заняла свое место на диване, поймала мою руку и вынудила меня сесть рядом с собой. — Два чудных признания. Единственная загвоздка в том, что они совершенно противоречат друг другу, но не будем же мы смущаться подобными мелочами?

Давайте получше рассмотрим эту виновную парочку. Предположим, все так, как считает инспектор, — то есть мы имеем дело с очень умным, заранее просчитанным до мелочей планом. Предположим, они сговорились убить Скотт-Дейвиса, а потом поделить между собой наследство путем женитьбы. Возможно, они пошли еще дальше и спланировали это двойное признание на тот случай, если подозрение все же падет на них. Это было бы необыкновенно хитро с их стороны, не так ли? Единственный минус — то, что на самом деле ничего этого не было. Я сам свидетель, что до позавчерашней ночи никаких мыслей о помолвке, не говоря уже о женитьбе, у них не было и в помине, и если бы я в буквальном смысле слова не взял мистера Пинкертона за дрожащие плечики и пинком не подтолкнул его делать предложение девушке, в которую он был безнадежно влюблен, и не настоял, что сам напишу письмо епископу с просьбой выдать им разрешение на немедленное венчание до того, как мисс Скотт-Дейвис успеет передумать, — до сих пор не было бы ни этой помолвки, ни свадьбы. И сей факт нельзя проигнорировать. Так ведь все было, Пинкертон?

— Ну-у, — замялся я в ужасном смущении (право же, этот негодяй Шерингэм вытворяет черт знает что!); но мои дальнейшие слова потонули в совершенно непристойном взрыве дружного хохота, в котором приняли участие все, включая, кажется, и Аморель.

— Признавайся, это правда? — сквозь смех потребовала она.

Я пытался уверить ее, что все было совсем не так — ну, по крайней мере, не совсем так, — однако все в таком радостном предвкушении уставились на меня, что я сразу сбился с мысли и начал бормотать что-то невразумительное. Боюсь, Аморель и по сей день считает, что меня буквально пинками загнали под венец.

— Ну ладно, хватит комедии, — с недоброй ухмылкой сказал Шерингэм. — Причиной, по которой я устроил это представление, было желание показать вам, что мистер или миссис Пинкертон с готовностью признаются в убийстве, стоит кому-нибудь попытаться обвинить одного из них. Я думаю, из этого следует один вывод: каждый из них в душе подозревает другого или знает, что алиби другого не может считаться непробиваемым; другими словами, они оба невиновны. Без сомнения, история, рассказанная нам миссис Пинкертон, является правдой только отчасти, а...

— Я с этим не согласна! — тут же вмешалась Аморель. — Я настаиваю, что все это чистая правда.

— Конечно настаиваете, как же иначе, — сказал Шерингэм с ноткой одобрения в голосе. — Я только говорю, что вы слегка исказили ее, чтобы захватить и момент второго выстрела, а вот это уже неправда. Разумеется, я могу ошибаться, да это теперь и не важно, хотя бы потому, что ваши другие показания (в которых у нас нет оснований сомневаться, так как они подтверждены миссис Фицвильям) доказывают вполне убедительно, что выстрел Хилльярда прозвучал вторым, и, следовательно, Пинкертон не мог его сделать. Кроме того, это доказывает, что Скотт-Дейвис был убит первым выстрелом, для которого у Пинкертона есть надежное алиби. Вы принимаете эти доказательства, полковник?

— Да, — кивнул тот. — Теперь это кажется мне абсолютно установленным. Как вы считаете, инспектор?

— Абсолютно, сэр. Не знаю, воображал ли мистер Пинкертон, будто мы всерьез рассматривали дело против него, но я хотел бы уверить его, что сейчас у нас и в мыслях нет ничего подобного.

— Благодарю вас, — сказал я не слишком искренне, так как все равно не мог забыть сарказм, с которым инспектор выслушивал мои показания. Тем не менее я испытал огромное облегчение.

В этот момент Аморель потрясла меня за локоть. Я обернулся, и она протянула мне открытую записку. С нескрываемым изумлением я прочел следующее:

Аморель,

когда я обвиню С. П. в убийстве, мне нужно, чтобы Вы вскочили и взяли вину на себя. Не беспокойтесь: это блеф с моей стороны. Я хочу заставить его тоже встать и признаться в убийстве, а он сделает это гораздо убедительнее, если будет уверен в Вашей искренности. Я просто хочу воссоздать для полиции ту же сцену, которую Вы устроили мне вчера вечером. Когда он сыграет свою роль, покажите ему эту записку, чтобы слегка подбодрить. После этого ни один из вас не должен больше вмешиваться и произносить хотя бы слово, что бы ни произошло.

NB: ЭТО СЕРЬЕЗНО. Если С.П. попробует ослушаться, зажмите ему рот подушкой и не отпускайте.

Р.Ш.

Я взглянул на Аморель, подняв брови. Она забрала назад записку и тихонько прижала палец к губам.

Оставаясь в изрядном замешательстве, я снова сосредоточил свое внимание на происходящем.

— Итак, мы уверенно исключаем мистера Пинкертона и мистера Хилльярда из числа подозреваемых, — подвел итог Шерингэм. — Что касается миссис Пинкертон, то у меня есть свидетельские показания, которые могут вас всех удивить. Скажите, инспектор, вы опрашивали работника по фамилии Мортон?

— Конечно, сэр, особенно учитывая тот факт, что именно он работал в поле за лесом тем вечером, — с достоинством ответил тот. — Но он не мог сообщить ничего важною для следствия. Даже выстрелов не слышал.

— Все он мог, просто не придал значения тому, что видел, а вы не спросили. Он видел, как мисс Скотт-Дейвис сидела в поле как раз в то время, когда она и должна была там находиться. По крайней мере, он видел женщину в синем платье, а я проверил — она единственная носила в тот вечер синее платье.

— Да, сэр? — озадаченно спросил инспектор. — И что это доказывает?

— А-а! Что доказывает? Я вам скажу. Ничего! Это не доказывает даже ненадежность свидетельских показаний мисс Скотт-Дейвис, потому что она уже призналась мне, что поднималась на Вересковое поле на несколько минут перед тем, как спуститься назад в лес. Видите ли, Мортон лишь один раз взглянул на это поле и заметил ее там. Второй раз он туда не смотрел. И у него нет ни малейшего представления, в какое время это было. Он не может даже отталкиваться от выстрелов, поскольку, как вы сами сказали, не слышал их. Я спросил его, не было ли это в двадцать минут четвертого. Он ответил: вполне возможно. Я спросил: а может быть, без двадцати четыре? Он ответил: вполне возможно. Другими словами, он может согласиться с первым, то есть поддержать обвинение, и с той же готовностью может согласиться со вторым, то есть поддержать защиту. Точное время он назвать не может, поскольку и сам не знает. Однако то, что она вообще там находилась, представляет собой гораздо более серьезный аргумент для защиты, чем для обвинения, хотя она и могла находиться там в незначительный период времени.

Что касается остального, против нее нет никаких улик, кроме мотива, который очевиден, и возможности, которую она с готовностью признает. Разумеется, вы не можете требовать свидетельские показания от ее мужа, чтобы получить улики против нее. Но ее история о двух кустах жимолости достаточно убедительна, да и сами кусты действительно существуют, а рассказ о последнем разговоре с кузеном почти наверняка убедит присяжных. Нет, против нее нет никаких улик, разве что слабое подозрение, и ничего такого, что можно было бы предъявить суду. Кроме того, я точно знаю, что она его не убивала.

— Вы говорите так, будто мы ее подозреваем, — сказал полковник, который явно чувствовал себя неловко.

— Конечно. Я уверен, что вы без колебаний исполняете свой долг, полковник, как бы это ни было неприятно, и вашим долгом, разумеется, было подозревать миссис Пинкертон. Тем не менее с вашего позволения, мы также исключим ее из числа подозреваемых и выберем в качестве аргументов в ее пользу ее разговор с кузеном и инцидент с дикой розой, который более или менее подтвержден вещественными доказательствами. Можете ли вы, не раскрывая нам секретов следствия, сказать, согласны вы с этим или нет?

Полковник бросил взгляд на Хэнкока.

— Оставляю решение за вами, инспектор. Вы можете отвечать или нет — как сочтете нужным. Но я не вижу причин, которые бы этому препятствовали, если вы согласны со мной.

— Хорошо, сэр, — против воли согласился инспектор. Было заметно, что такая откровенность противоречила всем его инстинктам. — Я согласен. И я добавлю, если от этого кому-то станет легче, что мы вовсе не рассматриваем дело против миссис Пинкертон, о котором вы только что упомянули. Мы бы, — добавил инспектор с неожиданной для него откровенностью, — и ломаного гроша не поставили на эту версию.

Трудна даже передать, какой камень свалился с моей души после его слов.

— Конечно не поставили бы, — с чувством сказал Шерингэм. — Кроме того, она ведь этого и не делала. А теперь, когда мы очистили двоих от подозрения, я скажу вам, кто же это сделал.

— В самом деле скажете, сэр? — Инспектор напряженно выпрямился на стуле.

— Конечно скажу. Я уже открыл карты перед человеком, которого я имею в виду, так что это не станет для него потрясением. Прежде чем вы приехали, я счел своим долгом предупредить мистера де Равеля, что собираюсь публично предъявить ему обвинение в убийстве. — Шерингэм сделал паузу и в упор посмотрел на де Равеля.

Поль де Равель смертельно побледнел. Он выдавил из себя неестественный смешок и стал теребить свои маленькие усики.

— Мы что, непременно должны выслушивать этот бред? — сказал он, но я заметил, как трудно давалось ему каждое слово. Полагаю, что, учитывая обстоятельства, я должен был бы ему посочувствовать, однако скажу лишь, что не испытывал ничего похожего. По-моему, Поль де Равель заслуживал все, что могло бы свалиться на него. В любом случае, я следовал указаниям Шерингэма и не вмешивался.

— Так... — тихо сказал инспектор. — Надеюсь, вы готовы аргументировать свое обвинение?

— Вполне. Этим я сейчас и займусь. Как вы помните, у мистера и миссис де Равель взаимное алиби. По их заявлению, вместо того, чтобы находиться в разных местах, как им предписывал сценарий, они были вместе. Миссис де Равель, на которую пьеса наводила лишь скуку, решила присоединиться к мужу у бассейна. Так вот, я знаю наверняка, что это заявление ложно.

— Да неужели? — с издевкой усмехнулся де Равель. — А могу я поинтересоваться откуда?

— Из показаний прямого свидетеля, — резко ответил Шерингэм. — Я не делаю подобных заявлений на пустом месте. Возможно, вы в курсе, что как раз за бассейном находится общественная тропа, ведущая через лес в соседнюю деревню. Из определенного места на ней хорошо просматривается весь бассейн. В лесопосадке, окружающей бассейн, есть промежуток, через который все отлично видно.

Джон кивнул.

— Одно дерево свалил буран прошлой зимой. Я знал, что через эту брешь видно бассейн.

— Да. И, естественно, для деревенских зевак это служит своего рода развлечением — остановиться на тропе и понаблюдать за купанием. Сегодня утром я искал подтверждение для алиби миссис де Равель и поспрашивал в округе. По чистой случайности, я наткнулся на девушку, которая тем вечером заглянула туда в надежде увидеть что-нибудь любопытное. Как я понял, она находилась там минут десять, между тремя тридцатью и тремя сорока. Ни в бассейне, ни рядом с ним не было ни души. Возможно, мистер де Равель объяснит нам, как это получилось?

— Ничего я не собираюсь вам объяснять, — разозлился де Равель.

— Но, по крайней мере, вы признаете это?

— Нет, конечно. Ничего я не собираюсь признавать.

— Что ж, в таком случае, я сам это объясню. Вы вообще не ходили к бассейну. Вместо этого вы бродили в лесу с найденным вами ружьем Скотт-Дейвиса и ждали своего шанса. Вы знали, что он кого-то ждет — скорее всего, мисс Верити, которая должна была подойти из Колокольчикового леса. Вы последовали за ним в чащу и там застрелили его. Ваша жена боялась, что вы совершите что-то подобное. Либо она прижала вас к стенке сразу после этого, и вы во всем сознались, либо она просто пошла за вами и сама все видела. Тогда вы оба состряпали взаимное алиби с бассейном, а присутствие в лесу мистера Пинкертона, которого вы из своего укрытия видели, а он вас — нет, послужило для вас дополнительной гарантией безопасности. Разве не так все было?

— Да идите вы к черту, нет, конечно!

— Нет, — сразу согласился Шерингэм. — Я предполагал, что могло быть и по-другому. На самом деле миссис де Равель стала вашей сообщницей еще до совершения преступления, а не после него. Вы спланировали его вместе. А потом она...

— Черт бы вас побрал, не приплетайте сюда имя моей жены! — нервно воскликнул де Равель. — Она не имеет к этому никакого отношения. Вот вам, по крайней мере, единственный факт.

— А вы, значит, имели? — поймал беднягу на слове Шерингэм.

Де Равель заколебался, глядя на своего мучителя, и облизнул губы. Потом он, казалось, принял решение.

— Да, я имел. Делайте что хотите, мне все равно. Что это изменит? Я пристрелил его. Моя жена не имела к этому ни малейшего отношения. Она даже ничего не знала. Я просто сказал ей, что нам лучше будет сказать, будто мы находились вместе, чтобы избежать нудных расспросов. Ну вот, теперь вы получили, что хотели.

Я слушал все это с возрастающим изумлением, но даже оно не могло сравниться с тем изумлением, с которым я услышал слова миссис де Равель. Томно растягивая слова, она совершенно невозмутимо произнесла:

— Не надо, Поль, это было очень благородно с твоей стороны, но я не готова принимать такие жертвы. Господин полицейский, или как вы там себя называете, — продолжала она, повернувшись к Шерингэму, — вы взялись за палку не с того конца. Его застрелил вовсе не Поль. Это была я. Во всем остальном ваша — как это называется? — реконструкция событий была совершенно верной.

— Благодарю вас, миссис де Равель, — улыбнулся Шерингэм. — Но я как раз взялся с того конца, с которого надо. Я знал, что это были вы. Именно поэтому я сначала обвинил Пинкертона (поскольку знал, что миссис Пинкертон поступит так, как поступила), а потом и вашего мужа. После подобной демонстрации супружеской преданности я был уверен, что могу рассчитывать на то, что вы с честью встретите столь же драматичное испытание. Значит, вы признаете, что застрелили Скотт-Дейвиса?

— Черт возьми, я ведь уже сказал — это я застрелил его! — крикнул де Равель, но в его голосе теперь слышалось больше тревоги, чем волнения.

— Так. У нас, кажется, разгорается конкуренция за этот пост, — вполголоса прокомментировал Шерингэм.

— Боже мой... — растерянно пробормотала Этель. — Что здесь такое происходит?

— Все в порядке, миссис Хилльярд. Я просто коллекционирую признания для полиции, вот и все. Пока что собрал четыре.

Полковник Грейс, который выглядел не менее озадаченным, чем Этель, хотя и не таким расстроенным, вышел наконец из столбняка и воскликнул:

— Шерингэм, вы что, издеваетесь над нами? Не собираетесь ли вы опять сказать, что это двойное признание означает то же, что и предыдущее: то есть что мистер и миссис де Равель подозревали друг друга, и потому никто из них не может быть... тем, кого мы ищем?

— Может быть, и так, — улыбнулся Шерингэм. — С другой стороны, может быть, я предполагал, что виновный как раз и будет рассчитывать на то, что я скажу это еще раз так же, как сказал в первый.

— Все это становится очень запутанным, — вздохнул полковник.

— Вы правы. Но это дело вообще очень запутанно, правда? Хотя если бы мистер и миссис де Равель поведали нам о своих перемещениях в тот вечер, то могли бы его заметно упростить.

— Так, значит, на самом деле вы никого из нас не подозреваете? — лениво поинтересовалась миссис де Равель. — Какое ужасное разочарование! — Она сдула пепел с кончика сигареты прямо на ковер и с задумчивым одобрением посмотрела на мерцающий окурок, слегка наклонив свою очаровательную головку.

— Ну, на самом деле в общем-то нет. Это был просто эксперимент. Пусть это меня не оправдывает, но он оказался даже более успешным, чем я смел надеяться. Я готов извиниться, но при этом хотел бы предложить вам рассказать наконец правду.

— Будь я проклят, если скажу вам хоть слово! — взорвался де Равель, но скорее с облегчением, чем со злостью.

— Ну и глупо с твоей стороны, Поль, — тихо проговорила миссис де Равель, обращаясь к потолку. — Конечно мы им скажем, если уж им так интересно. Я была на склоне холма, задремала на солнышке. Это что, так ужасно с моей стороны? Кстати, я даже могу это доказать. Я говорила Полю, но он мне не поверил. Думал, что это я застрелила Эрика. Какой абсурд. Я полагаю, он даже пытался запугать мистера Пинкертона, чтобы тот не выдал меня, но это было бесполезно — потому что, собственно, и выдавать-то было нечего. Но Поль только укрепился в своей уверенности. Я попыталась сделать то же самое, с тем же успехом. Вы когда-нибудь слышали что-то более смешное? Но, должна сказать, Поль проявил настоящее благородство по отношению ко мне: он сказал, что признается в преступлении (это ведь было преступлением — убить Эрика? Как странно!..) — так вот, он собирался признаться в преступлении, если подозрение падет на меня. Я-то подумала, что это приступ честности с его стороны, потому что все время была уверена, что это он выстрелил тогда вечером. Видите ли, он тогда был в таком плохом настроении и... Поль, расскажи им сам, где ты был.

Я не мог не улыбнуться, хотя ситуация сложилась довольно напряженная. Миссис де Равель теперь играла роль этакой современной остроумной молодой особы, призвав на помощь весь свой арсенал глупых выразительных приемов. Положение подозреваемой на время развлекло ее, но вскоре опять наскучило. Вероятно, это была лучшая роль, которую она могла выбрать — я был благодарен, что она не вздумала изображать какую-нибудь королеву из трагедии.

— Что ж, пожалуйста, — проворчал де Равель, для которого ее просьба была равносильна приказу. — Если вам так хочется знать, я сначала пошел было к бассейну, но потом решил прогуляться вдоль ручья. Вероятно, я был в нетерпении и ушел раньше, чем мне было предписано. Мне пришлось тянуть время. Я хотел перехватить Скотт-Дейвиса, когда он будет подниматься на холм.

— Скажи им зачем, Поль, — лениво велела ему жена.

— И не подумаю, — впервые взбунтовался де Равель.

— Ну, тогда я скажу. — Миссис де Равель перестала рассматривать потолок и медленно обвела взглядом комнату, широко открыв глаза. — Он хотел вызвать его на дуэль. Вы когда-нибудь слышали что-либо подобное? Очень романтично. Но еще и ужасно глупо, что я ему и сказала, потому что Эрик, несомненно, захотел бы сражаться на булавах, или кирках, или выбрал бы еще какое-нибудь совершенно идиотское оружие — что бы тогда делал бедный Поль? В любом случае, он все равно не смог перехватить Эрика, потому что пришел туда как раз в тот момент, когда мистер Пинкертон с воплями убегал от его хладного трупа, и Поль слышал весь их разговор с Джоном. Поэтому он кинулся обратно, чтобы все рассказать мне (кстати, я говорю с его слов, думаю, он вряд ли может все это доказать) и, конечно, не обнаружил меня там, где предполагал найти. Разумеется, меня там уже не было: выстрел разбудил меня, и я пошла к бассейну, чтобы найти Поля, а его там не оказалось. Но ему, бедняжке, конечно и в голову не пришло возвращаться туда, чтобы проверить, нет ли там меня, поэтому мы не видели друг друга до тех пор, пока не вернулись к дому. Там Поль очень настойчиво заставил меня поклясться, что я буду всем говорить, будто все это время была с ним у бассейна. Я сперва ответила, что не буду говорить такие глупости, но Поль запугал меня, что если я так не скажу, меня просто повесят, поэтому я согласилась; в действительности я потом подумала, что все это блеф и он хотел лишь обеспечить себе алиби. Все это ужасно глупо, верно? — Она в изнеможении откинулась на стуле, будто этот рассказ отнял у нее последние силы.

— Понятно, — сказал Шерингэм. — Благодарю вас, миссис де Равель. Теперь нам все ясно. Так что вы об этом думаете, полковник?

— Пожалуй, я пока придержу свое мнение, Шерингэм, — ответил тот, но я готов поклясться, что в его глазах плясали веселые искорки.

— Ну что ж, теперь у нас есть четыре человека, каждый из которых застрелил Скотт-Дейвиса, — задумчиво произнес Шерингэм. — Давайте посмотрим, не найдется ли еще кто-нибудь. Например, как насчет присутствующего здесь Хилльярда? Он бродил где-то в лесу в одиночку, и, между прочим, с ружьем. Он признает, что сделал один выстрел. Но кто сможет поручиться, что он не делал второго? Только не я.

— Ох, мистер Шерингэм... — чуть слышно прошептала Этель.

— Не то чтобы я хоть на минуту подозревал, что он и вправду это сделал, миссис Хилльярд. Но он также не может доказать, что не делал, а именно этого требует сегодня закон.

— Ну, я-то не собираюсь пополнять вашу коллекцию еще одним признанием, Шерингэм, — улыбнулся Джон. — Но вы правы. Кто может подтвердить, что я этого не делал? Никто. С другой стороны, кто скажет, что я это сделал?

— Только не я, — засмеялся Шерингэм. — И, я надеюсь, не инспектор. Так, может быть, мне сказать вам, кто это сделал, инспектор?

— Мне было бы весьма интересно это услышать, сэр.

— Отлично. Как насчет одного из работников — Моргана? Что вы думаете о его кандидатуре?

— Мортон?

— Конечно. Как вы знаете, он работал на краю поля. Что ему мешало прокрасться вниз, встретить Скотт-Дейвиса и так же незаметно вернуться назад? У него была такая же возможность, как и у всех остальных. И я случайно узнал, что он великолепно стреляет из винтовки.

— А как же мотив, сэр? У Мортона не было мотива!

— Разве? — мрачно заметил Шерингэм. — Уверяю вас, был. Не знаю, известно ли вам о его дочери, которая когда-то работала здесь в прислугах и родила незаконного ребенка. Она была хорошенькой девицей, и Скотт-Дейвис заинтересовался ею, когда гостил здесь. Одна из служанок видела, как они целовались в коридоре. Ее ребенок родился девять месяцев спустя. Ну как, мой вывод имеет под собой основания? Думаю, да. После, как мне рассказывали, она уехала и совсем было сбилась с пути, но потом, к счастью, взялась за ум, и сейчас отец принял ее обратно. Разве нельзя предположить, что Мортон знал, кто был отцом ребенка? Едва ли, я думаю. Вот вам и мотив, к тому же очень серьезный.

— Кто бы мог подумать! — беспомощно проговорил инспектор и посмотрел на начальника полиции.

— Это правда, что вы сейчас рассказали, Шерингэм? — тихо спросил Джон.

— Про Скотт-Дейвиса? Разумеется.

— Боже мой... — простонала Этель. — Как подумаю, чего избежала Эльза!

Я заметил, что Шерингэм как-то странно посмотрел на нее, но не смог истолковать выражение его лица.

— Но послушайте, Шерингэм, — возразил полковник, — может быть, все так и есть — даже очень похоже на правду, — но это не может служить доказательством отцовства ребенка. Есть такая вещь, как совпадение, знаете ли.

— Тогда сделайте так же, как я. Спросите девушку сами. Впрочем, может быть, вам она и не признается, но мне призналась.

— В самом деле?

— Да, конечно.

— Старик Мортон... — задумался инспектор. — Не исключено. Однако все это всего лишь теория, сэр, не так ли? Доказательств-то ведь никаких нет.

— Абсолютно никаких, — радостно подтвердил Шерингэм. — А я ни на минуту и не подозревал, что он вправду это сделал. Создать впечатление несчастного случая, стереть с ружья свои отпечатки пальцев и все такое — это совершенно не вписывается в образ Мортона. Но я вам подброшу еще одну версию, еще интереснее предыдущей.

— Давайте, сэр. Я как раз хотел спросить, когда же вы собираетесь назвать нам истинного убийцу.

— Положим, я ничего такого и не обещал, — ответил Шерингэм. — Но, возвращаясь к возможностям, почему мы совсем забыли о миссис Фицвильям? Как я понял из намеков миссис де Равель, которые она как-то проронила и которые, может быть, будет столь любезна повторить вам, между миссис Фицвильям и Скотт-Дейвисом когда-то произошла весьма неприятная история. Что было проще для нее, чем проскользнуть по тропинке вслед за Пинкертоном, спрятаться в кустах, пока он расхаживал по полянке со своими "приветами", застрелить Скотт-Дейвиса, когда он прошел мимо нее, и подождать удобной возможности, чтобы так же незаметно подняться по тропе к дому? Ничего. Представляю вам миссис Фицвильям.

— Но вы ведь на самом деле не думаете, что это она, сэр?

— Не думаю. Ни на секунду. Но теоретически она могла это сделать, так же как и мистер Хилльярд, так же как и Мортон, и так же как любой из четырех человек, уже взявших вину на себя, и так же, как любой человек в целом мире. Но ни вы, ни кто-либо другой не сможет безусловно доказать, что они это сделали. Вот в такую кашу вы попали, инспектор.

Кажется, я услышал, как инспектор вполголоса пробормотал что-то про кашу и про то, что он на самом деле о ней думает.