Вуивра

1

Арсен Мюзелье пришёл на Старую Вевру около шести утра и принялся косить луг, обрамлявший с двух сторон ржаное поле. Старая Вевра была участком земли приблизительно с гектар, вырезанным в лесу в пятистах метрах от опушки. Колючий кустарник рос у подножия больших деревьев тёмной линией, по четырём сторонам образованного таким образом прямоугольника. Луг принадлежал семье Мюзелье, а поле — Мендёрам, их троюродным братьям, с которыми они вот уже три поколения были в прохладных отношениях. Ссора между двумя семьями случилась несколько лет спустя после смерти их общего предка, который раскорчевал этот кусок леса во времена Второй империи.

Арсен, двадцатитрехлетний невысокий, крепко скроенный парень, косил, не поднимая головы, так как работа требовала пристального внимания. Луг был ровный, без уклона, и поэтому глинистая почва удерживала воду в течение большей части года. В жаркую погоду усеянный дырами участок походил рельефом и плотностью на сухую губку, и механическая сенокосилка ломала на нём лезвия. Поэтому приходилось косить косой, стараясь делать это осторожно, чтобы не уткнуться остриём в землю. Арсен оставлял позади себя тощие валки жёсткой травы, такой же жёсткой, как рожь Мендёров. Сено почти не стоило затраченного на него времени, и было бы выгоднее засадить луг рожью или любой другой культурой. Об этом уже не раз думали, но у луга было то преимущество, что он создавал неудобства для владельцев поля. Пренебрегая слишком скудной травой, Мюзелье, убрав сено, пускали пастись туда коров, и какой-никакой урон Мендёрам всегда от этого получался.

Часов в восемь утра, остановившись, чтобы поточить косу, Арсен заметил в нескольких шагах от себя гадюку, скользящую по жнивью между двумя валками. По его телу пробежала дрожь, а сердце сжала лёгкая тоска, как иногда в лесу, когда он слышал шум какого-нибудь шевеления в середине густого куста. В пятилетнем возрасте, собирая однажды ландыши, он дотронулся рукой до змеи, и с тех пор у него остался страх перед пресмыкающимися. Гадюка неслась вперёд, прямо, как стрела, едва изгибая тело, держа неподвижной плоскую головку и наблюдая за юношей своим маленьким, проворным, как у птицы, глазом. Полный ненависти и отвращения, Арсен бросил под ноги точильный брусок. Взяв поудобнее косу, он прыгнул вперёд и сделал короткое, точное движение, послав лезвие косы вровень с травой. Змея видела, как он замахивался и отпрянула в сторону, где её нельзя было достать. А когда он опять поднял косу, она уже скользнула под валок. Арсен стоял со сжатым от нервного напряжения горлом и стерёг то место, где гадюка исчезла, предполагая, что она там притаилась, настороженная и готовая к броску, и ему даже показалось, что он видел, как блеснул её маленький глазок с холодным, устремлённым на него из-под складок кожи взглядом, от одной лишь мысли о котором ему делалось нехорошо. Внезапно он заметил, что птицы в лесу перестали петь, и, стоя в центре этой неожиданно воцарившейся тишины, он почувствовал себя слабым и уязвимым. Пока он готовился пошевелить кончиком косы сено, гадюка выползла несколькими метрами дальше, преодолела открытый участок и, скользнув в высокую траву, исчезла. Арсен, не отважившийся сделать ни шага, чтобы преследовать её, заметил в этот момент, что его руки судорожно сжимают косу, а колени дрожат. Застыдившись, он стал мысленно оправдываться перед самим собой за испытанный страх, вспомнив, что не далее как накануне, когда у них во дворе сорвался с привязи бык, он, Арсен, действовал с хладнокровием и смелостью, восхитившими старшего брата. Он снова принялся за работу, но уже без прежней увлечённости, сосредоточенный на тишине и собственном одиночестве. Он чувствовал тяжесть окружающего леса, враждебную неподвижность просторного сумрака, таящего где-то у своего основания незримое подспудное кишение. Он невольно готовился встретиться глазами с какими-нибудь хладнокровными животными, которые могли выглянуть из-под поросли кустарника, из-за остролиста или чёрного тёрна, живой изгородью окаймлявших Старую Вевру.

Упорное молчание птиц стало в конце концов беспокоить его больше, чем ощущаемое им незримое присутствие многочисленной и затаившейся живности. Чтобы развеять свою тревогу, он решился зайти в лес. Нарочно выбрав именно то место, где скрылась гадюка, он направился по тропинке в сторону источника под названием Соляр, куда он надумал сходить напиться прохладной воды. В полумгле подлеска роса отливала серебряным глянцем, но из-за необычной для такого раннего часа тишины казалось, что наступили предгрозовые сумерки. Арсен, примирённый с окружавшей его природой, жадно вдыхал аромат леса. Ещё не совсем забыв ощущение ужаса, охватившего его на лугу, он чувствовал, что почти избавился от него. Стук башмаков Арсена беспокоил прятавшуюся рядом с тропинкой в папоротнике и диких травах пугливую живность, и о её присутствии можно было только догадываться по шуршанию листьев, колыханию лёгкой растительности, которая, вздрагивая, стряхивала на землю росу. Он старался убедить себя, что всё это доставляет ему удовольствие, и приостанавливался, чтобы раздвинуть траву и попытаться застичь беглеца врасплох.

Так он шёл несколько минут и вдруг почти без волнения увидел, как на скрещение тропинок выползла гадюка. Подлиннее и потоньше, чем та, что появилась на лугу, она ползла неторопливо, вызывающе выпрямив шею. Змея повернула к нему свою плоскую голову, словно оценивая его взглядом, и Арсен, успевший рассмотреть кусочек нежной, мягкой кожи под челюстью змеи, почувствовал, как его снова охватывает какое-то паническое возмущение. Впрочем, это чувство не успело в нём развиться. Вслед за гадюкой в поле его зрения появилась девушка, крепко сложенная, с горделивой осанкой. Одетая в белое чуть ниже колен льняное платье без рукавов, босоногая, она шла размашистой походкой, слегка выгнув вперёд спину. В красоте её загорелого, выразительного лица было что-то мужское. Её уложенные венцом чёрные как воронье крыло волосы украшала витая серебряная диадема в виде тонкой змейки, державшей в зубах большой овальной формы прозрачный камень красного цвета. По оставшимся в памяти с детства описаниям, которые до этого он считал выдумками, Арсен узнал Вуивру.

Имя Вуивра на франш-контийском наречии является синонимом старого французского слова «гивра», означающего змею и сохранившегося исключительно в геральдике. Собственно в здешних деревнях Вуивра — это девушка со змеями. Она одна заключает в себе целую франш-контийскую мифологию, если не брать в расчёт Фарамину, чудовище, конечно, очень страшное, но по своей внешности и роду деятельности во многом зависящее от каприза воображения. О Вуивре же накопилось немало обстоятельных свидетельств, немало точных и совпадающих друг с другом упоминаний. Дриада и одновременно наяда, безразличная к человеческим трудам, она бродит по горам и равнинам Юры, купается в реках, ручьях, озёрах, прудах. Носит на голове диадему, украшенную большим рубином такой чистой воды, что для приобретения его понадобилось бы всё золото мира. С этим сокровищем Вуивра расстаётся только тогда, когда купается. Прежде чем войти в воду, она снимает свою диадему и оставляет её вместе с платьем на берегу. Обычно именно этот момент и выбирают смельчаки, чтобы попытаться завладеть драгоценностью, но это предприятие неизбежно обречено на неудачу. Стоит только похитителю броситься бежать, как тысячи змей, появившихся вдруг неведомо откуда, бросаются за ним в погоню, и тогда у него нет иного шанса спастись кроме как побыстрее отделаться от рубина, бросив как можно дальше от себя диадему Вуивры. Те же, кого желание разбогатеть лишает разума, отказываются бросить свою добычу, и их пожирают змеи.

Вуивра, персонаж франш-контийского фольклора, является, очевидно, одним из самых важных во Франции воспоминаний, оставшихся от кельтской традиции. Будучи одним из тех божеств рек и озёр, которых обожали галлы и которые некогда насчитывались тысячами, она пронесла сквозь века популярное верование древней Галлии. Об этом веровании, очень распространённом в ту эпоху, когда римские завоевания были ещё свежи в памяти, Плиний Старший пишет следующее: «А кроме того, в Галлии нередко можно услышать про некое подобие яйца, не упоминаемое греками. Когда наступает лето, то вместе собираются и переплетаются мириады змей. Приклеенные друг к другу своей слюной и пеной, выделяющейся из их тел, они лепят все вместе шар, который принято называть змеиным яйцом. Друиды говорят, что это яйцо удерживается в воздухе свистом рептилий и что нужно подхватить его в плащ, прежде, чем оно коснётся земли. Кроме того, похититель должен быстро ускакать на коне, так как змеи продолжают преследовать его до тех пор, пока он не переберётся на другую сторону реки. Это яйцо можно распознать по тому, что оно не тонет в воде, даже если привязать к нему кусок золота… Я сам видел одно из таких яиц, которое размером было со среднее круглое яблоко…» (Pl. Historia Naturalis).

Рассказанная Плинием легенда, лишь немного видоизменённая, без труда узнаётся в легенде о Вуивре. Этот талисман, который у галлов пользовался репутацией чудодейственного средства, помогающего выигрывать судебные дела, со временем сильно вырос в цене. Впрочем, можно объяснить, не слишком рискуя ошибиться, каким образом змеиное яйцо превратилось в рубин. Весьма вероятно, что метаморфоза произошла в те времена, когда в городах и посёлках верхней Юры стала развиваться индустрия обработки драгоценных камней.