Выбор странствий

ВОКРУГ ДРЕВНЕГО ДМИТРОВА

«Того же лета родися Юрью (Долгорукому. - Ю. Т.) сын Дмитрий бе бо тогда на реце на Яхроме и со княгинею и заложи град во имя его и нарече и Дмитров». Так безымянный летописец отметил появление в 1154 году нового города на территории Суздальского княжества. «Известие носит характер позднейшего припоминания, но не заключает в себе чего-либо недостоверного», - так говорит по этому поводу академик М. Н. Тихомиров, бывший в начале 20-х годов сотрудником музея Дмитровского края, один из тех пионеров, кто соединил краеведение с наукой…

Город этот стоит на шестьдесят нервом километре, прямо на север от Москвы. Попасть туда просто: к Дмитрову ведут шоссе, судоходный канал имени Москвы и железная дорога. Блеснув сигнальной полосой головного вагона, электричка отходит от платформы Савеловского вокзала, и буквально через четверть часа (а для Большой Москвы это, согласитесь, редкость) вы оказываетесь среди густой веселой зелени, которая неразлучно сопровождает вас до конца пути, а вместе с ней - то стесненный шлюзами, то погребенный запрудами водный канал, что соединяет великую Волгу с Москвой-рекой; он придает этим подмосковным местам неожиданно северный колорит: здесь и там строгие еловые боры, чернея у кромки берега, словно напоминают о хвойном Заволочье, о безоглядном северном царстве воды и леса. К горизонту испуганными антилопами разбегаются многочисленные холмы, пряча селения в неглубоких, с покатыми склонами овражках. Начинается Клинско-Дмитровская гряда. Будто заслон разделяет здесь равнинное междуречье Оки и Волги. Краски делаются суровее, глуше, вода канала кажется темней, и небо будто повисает ниже.

Я люблю и всякий раз нетерпеливо жду эти час-полтора дороги, пока с вечным чувством возобновленной дружбы не завидишь цель своей очередной поездки. Дорога не только дразнит свиданием, она загодя готовит ум и сердце к встрече с заповедным уголком Родины. Земля за окном вагона красна не только своими борами и лугами, но и поэзией своей, памятью своей, неизбывной из века в век…

И еще: почти всегда с собой в дорогу я беру книги по истории Дмитрова. Об этом городе, особенно за последнее десятилетие, издано немало исследований - археологи, реставраторы, историки искусства сделали интересные открытия в художественной жизни Дмитрова. Пожалуй, больше всего говорится о его всесторонне изученных живописных памятниках, и немудрено: эти бесценные произведения древнерусских изографов украсили бы любой музей.

О том, что Дмитров близко, предупреждают медно-красные паруса Колумбовых каравелл: их изящными макетами увенчаны ворота очередного шлюза. Это город текстильщиков Яхрома, последняя остановка перед Дмитровом. Вокруг уже привычная череда холмов, по уступам которых среди изрядно поредевших сосен сбегают к железнодорожному полотну кирпичные и деревянные дома и дачи.

И вдруг справа, над вертикалью кручи, возникает ничем не заслоненный исполин-монумент: стрелок-солдат с автоматом над головой делает первый яростный шаг перед броском на врага. Как отчетливо видна под пологом низкого неба фигура воина! Движение поднявшегося для атаки солдата упруго, резко, неостановимо: в нем читаешь решимость и праведный гнев ратоборца, грудью своей закрывшего перед Гитлером путь к столице - к Москве.

Перемиловские высоты! Тут глубокой осенью сорок первого года войска наши противостояли противнику, который рассчитывал массированным фланговым ударом охватить Москву с севера, блокировать ее на Дмитровском направлении. Тут держала оборону и накапливала силы для победного - первого под Москвой - широкого контрнаступления 1-я ударная армия генерала В. Кузнецова. Речной канал являлся в те решающие дни рубежом сторон…

Войска северной ударной группировки группы армий «Центр» 28 ноября взяли город Яхрому и с ходу переправились через капал, захватив на правобережье деревню Перемилово. Гитлеровцы могли добиться решающего успеха. Поэтому советское командование постам вило перед 1-й армией задачу: во что бы то ни стало выбить противника с правобережья. 30 ноября генерал В. Кузнецов рапортовал, что задание выполнено, немцы были отброшены за канал.

А неделю спустя началось знаменитое контрнаступление - 1-я армия во взаимодействии с 30-й армией генерала Д. Лелюшенко нанесла сокрушительное поражение немецкой северной группировке.

Штабы наших армий располагались в те дни в Дмитрове. Фашисты так и не заняли этот старинный город. Но памятью о той тревожной и героической осени остался боевой танк на городской площади, над башней грозной машины реет алый флаг - символ независимости нашего государства. Надпись на постаменте гласит: воинам 30-й и 1-й ударной армий, остановившим наступление врага и 6 декабря 1941 года перешедшим в контрнаступление.

Мне приходилось встречаться и беседовать с дважды Героем Советского Союза и Героем Чехословакии генералом армии Дмитрием Даниловичем Лелюшенко. Как и многие москвичи, я глубоко признателен ему, неутомимому ветерану-пропагандисту, за его вклад в создание беспримерного мемориала - Рубежа Славы вокруг нашей столицы. Впечатляющий по своим формам исполинский монумент на Перемиловских высотах - один из тех победных и скорбных памятников (их около тридцати), что ныне составляют этот Рубеж Славы, возведенный на политых кровью подмосковных полях срая;ений: от Калинина до Каширы.

И теперь, проезжая мимо этого монумента или подходя к нему, чтобы поклониться праху Неизвестного солдата, защитника нашей столицы, я неизменно вспоминаю и бывшего командарма-30, его плотно сбитую невысокую фигуру, его породистую, зеркально выбритую крупную голову, хрипловатый повелительный, громкий голос, воскрешающий быль опаленной дмитровской земли…

Ветеран вспоминал:

«К концу ноября 1941 года ценой огромных потерь враг достиг ближних подступов нашей столицы с северо-запада… И здесь благодаря исключительной доблести советских воинов, воодушевляемых Коммунистической партией, вражеское наступление полностью провалилось. Начался очень ответственный период: в предельно сжатые сроки советское командование должно было подтянуть крупные стратегические резервы и спланировать переход в контрнаступление. Это было выполнено.

…Все войска Западного и Калининского фронтон успешно громили врага и гнали его на запад. За время боев с 6 по 15 декабря одна только 30-я армия уничтожила и захватила более 200 танков и бронемашин, свыше 500 орудий и минометов, 2500 автомашин и большое количество другой военной техники, свыше 20 тысяч вражеских солдат и офицеров было убито и несколько тысяч пленено… Угроза советской столице была ликвидирована, враг на 150 - 200 километров был отброшен на запад…»

Раны страшной войны дмитровская земля залечила давно, а вот память о своих потерях, о мужестве воинов наших храпит она свято. Инструктор Дмитровского горкома партии Валентин Николаевич Киселев - краевед по призванию - показывал мне памятники советским солдатам, установленные в поселках Деденево и Ново-Синьково, в Белом Расте - это уже к югу, почти у истоков речки Волгуши. У подножия памятников лежали свежие букеты цветов, вокруг пестрели клумбы, дорожки были чисто выметены.

Белый Раст поразил меня сильнее остальных - может быть, потому, что здесь, как на Перемиловских высотах, установлен один из памятников Рубежа Славы, и я знал это, знал, что тут, в заснеженных лесах, по оврагам и увалам, катилась на врага черная лавина бушлатов и бескозырок: легендарные морские пехотинцы 64-й бригады шли в атаку и опрокинули противника.

Было сухо и солнечно в тот день в Белом Расте, бушевали ромашки. На краю села, перед взвозом, серебряной парчой светился пруд. Синими кольцами расходился к окоему неба певучий зубчатый лес. На братской могиле павших моряков-тихоокеанцев лежал корабельный якорь… Якорь по законам геральдики - не только символ последнего пристанища, это символ надежды. И спасенная земля ликовала в тот день вокруг матросской могилы. Жизнь исступленно рвалась к лазурному морю света: кипели луговые покосы, дождем зеленых стрел пробивало воздух хлебное поле, звенел жаворонок о славе родного угла.

О, Родина! Ты из века в век.

Плодоносная дмитровская земля! Ты освящена кровью павших защитников наших. Шестнадцать Героев дала ты за годы войны отчизне. А сколько же Героев Труда украшали и лелеяли тебя, чтоб стала ты лучше, чем была.

Дмитровская земля, ты прославлена трудами предков и руками современников наших. Осушенная от бесплодных болот, очищенная от ивняка и мелколесья, раздольная сорокакилометровая Яхромская пойма сделалась отменной житницей: тут хозяйства района берут отличные урожаи капусты, моркови, свеклы, картофеля - это пятая часть «деметровых даров» Подмосковья.

Спокон века идет слава о дмитровцах как о лучших огородниках. Столетиями накапливалось плодородие Яхромской поймы, упрятанное под зыбуны и трясину.

Но в послевоенные годы все изменилось - земля дмитровская, словно одаривая за свое освобождение, стала щедрой и благодатной.

Дмитров как историко-архитектурный заповедник пока известен менее традиционно пропагандируемых Ростова Великого, Углича, Соловков, Кижей, Суздаля. Между тем у него немало достоинств, которые выдвигают его в ряд чрезвычайно интересных городов-музеев, позволяют считать его культурной сокровищницей не только Подмосковья, но и всей России.

Начать с того, что Дмитров практически сохранил планировку конца XVIII века (когда перестраивались многие уездные и губернские города). Причем речной канал, законченный строительством незадолго до войны, только подчеркнул эту характерную особенность города.

Канал провели там, где ранее, замкнутая болотами и пустошами, располагалась одна из дмитровских слобод. По левую сторону тянется теперь Заречье, поднимаясь на невысокие отлогие холмы, а справа - сам город: центральная его площадь, вокзал, административные здания, древний детинец, разделенные прямоугольниками улиц (раньше их называли «регулярными»). Планировка старинного Дмитрова напоминает, в частности, центр Смоленска: она сводилась к тому, что от кремля намечали радиусы, вдоль которых и шла застройка…

Ныне основная магистраль Дмитрова - далеко вытянутая Профессиональная улица, а точнее - отрезок пролегающей через город шоссейной дороги от Москвы к городу физиков Дубне. В середине XVIII века тут проходил Московский тракт - на Волгу. Этот почтовый и торговый тракт на своем пути встречал базарную площадь, где раскладывали «фирменный» товар знаменитые дмитровские огородники, тянулся вдоль несметного количества купеческих лавок, постоялых дворов, навесов, лотков, проходил мимо неумолчных торговых рядов, обычных для уездных городков-посредников, мимо большой Конюшенной слободы, где поднимали пыль многие десятки рысаков… На месте бойких торговых рядов традиционно стоит универмаг. Всюду строятся девятиэтажные, на три-четыре подъезда, дома, но здания эти в основном не нарушают планировочной структуры Дмитрова. Расположение городских улиц было продумано разумно, так что поныне есть резон пользоваться старой топографической схемой.

Шоссе внизу, почти на одном уровне с каналом и железной дорогой, а основная часть города уходит вверх, по склонам дмитровских горок, местами до сих пор закрытых купами лип, сиренью, акациями, яблоневыми и вишневыми садами. Летом зеленое великолепие буйно разлито над городом, открывая лишь верхние этажи новых зданий да колокольные шпили. Зимой сквозь запорошенные ветви тянется ввысь голубой дым, заснеженные крыши будто льнут друг к другу, спасаясь от холодов, зато ватаги звонкоголосых ребят вольготно катаются по стихшим крутолобым улицам на быстрых санках.

А майские погожие вечера? А червонное бабье лето в Дмитрове? Как привлекателен он тогда!

Помню, я поразился этому задушевно-провинциальному виду нагорного Дмитрова, когда попал сюда впервые лет семнадцать назад. Проведя детство и юность в центре Москвы, среди каменных дворов, я буквально задохнулся от сладости белопенных дмитровских садов, от почти деревенской ласковой сказки. Дмитров был родиной моего друга по институту, киноведа, и мы частенько ездили к нему в дом с аккуратным яблоневым садом, с крошечной, как у японцев, беседкой, где был врыт в землю круглый стол и где мы блаженствовали за чаепитием с вкуснейшими духовитыми пенками от ягодного варенья, которое варила здесь же, в саду, матушка моего друга. За невысокой изгородью виден был завод, где работал отец моего друга, выглядывали вихрастые верхушки яблонь, которые росли в кооперативном саду, заведенном сообща несколькими рабочими этого завода. Прозрачной березовой корой светилась поленница дров, заготовленных на зиму (тогда еще приходилось топить печи).

Теперь же, когда я прихожу на такую знакомую мне улицу Пушкина, я не скоро узнаю ее. Деревянного домика и флигеля пет, почти все сады исчезли, меня встречают незнакомые многоэтажные кирпичные дома, и только остроголовая колокольня Тихвинской церкви (памятник суховатой Павловой эпохи) напоминает мне о старом Дмитрове.

Город, где полвека назад жило пять тысяч человек, а сейчас пятьдесят, строит много и благоустраивается активно. Надо знать старый город, чтобы судить, насколько он изменился.

До 1930 года Дмитров практически не имел промышленности. «Памятная книжка Московской губернии на 1914 год» насчитывала в нем четыре заводика с несколькими десятками рабочих… Сейчас промышленность определяет весь ритм, все направление жизни города. Дмитров, славившийся огородничеством, стал экспортером, его хозяйственная деятельность получает широчайший резонанс. Вот лишь один завод - фрезерный. У его проходной - карта планеты, испещренная стрелками, которые рассыпались через все материки и границы. Около пятидесяти стран мира получают станки, сделанные рабочими Дмитрова. Столь же широка география поставок дмитровских экскаваторов. А слава завода мостовых железобетонных конструкций? Его знают по всему Союзу: ведь адресаты изделий завода - эстакады Москвы и дальневосточные порты, ленинский мемориал на родине вождя - в Ульяновске, Криворожская домна и всеизвестный КамАЗ…

Для Дмитрова нет времен года, когда он потерял бы что-нибудь от своего вечно милого облика, равно как нет для него таких точек обзора, откуда он показался бы невыразительным, скучным… Но если у вас есть возможность попасть в Дмитров со стороны Загорска, непременно воспользуйтесь ею.

Широкая дорога настелена через красивейшие места северного Подмосковья. Синие дали, лесные просторы, неустанные, будто дети высокогорья, хотя и мелководные, речки, основательные, крепкие деревни среди покосов… Холм сменяет другой, третий, четвертый; за ними - по краю горизонта - гряда, покрытая плотным, сильным лесом. А за этой грядой - новая, столь же причудливая по своим очертаниям. Здесь орлиное крыло Залесья, край исстари воспетых радонежских и переславльских лесов смыкается с дмитровскими увалами, образуя исполненный суровой поэзии превосходный пейзаж.

…Дмитров становится виден километров за пять. Автобус минует большое село Жестылево, его заросшие лилиями и кувшинками пруды. Теперь будьте внимательны! От Загорской дороги вид на Дмитров самый привлекательный. Она выше города, поэтому вы разом охватываете его панораму. Вы оцениваете выбор местоположения Дмитрова, вы понимаете, насколько он, подчиняясь необходимости, вытягивался вдоль тракта (шоссе), вы любуетесь его холмистой оправой, его чистыми пригородными перелесками, вы отмечаете про себя узловые точки его застройки, которые затем вам предстоит рассмотреть вблизи…

Князь Дмитрий, в честь которого Долгоруким был основан город, вошел в русскую историю под именем Всеволода Большое Гнездо. Продолжатель прогрессивного для той поры единодержавия, поборник дела своего брата - владимирского великого князя Андрея Боголюбского, Всеволод, опираясь на поддержку владимирских низов, «мизинных» людей, завоевал право великого княжения ценой кровопролитной борьбы с ростово-суздальским боярством. При Всеволоде Владимиро-Суздальская Русь достигла, пожалуй, наивысшего политического расцвета. Железная рука владимирского самодержца сдавила центробежные силы феодалов, так что в нем стали справедливо видеть избранника-полководца, способного избавить от распрей всю Русь.

Гениальный автор «Слова о полку Игореве», как мы знаем, явный сторонник единения русских земель, обращает взор свой на северо-восток. «Именно владимиро-суздальский князь достиг того, что поэту казалось для Руси необходимым», - комментировал академик Б. Греков вдохновенные стихи «Слова»: «Великий князь Всеволод! И не в мыслях твоих прилететь издалече - отчий золот престол защитить!… А ведь Волгу мог бы веслами бойцов разбрызгать, Дон - шлемами вычерпать!»

Почти километровое кольцо величественного земляного вала живописно охватывает бывший Дмитровский кремль. Сохранился, к счастью, вал этот прекрасно, давая полное представление о первоначальных размерах городка. Отсюда, из этого родника, растекался старинный Дмитров. Когда-то за этими могучими насыпями располагались хоромы князя, наместника, крепостного гарнизона, хранились архив, городская казна. Сюда - к спасительным валам - тянулись слободки ремесленников и челяди. Двадцатиметровая насыпь представляла крепкий орешек для врагов, особенно если вообразить себе восемь рубленых башен, замкнутых дюжими деревянными пряслами, которые грозно красовались на земляном гребне.

А теперь зеленые склоны вала неправдоподобно романтичны: они насыпаны будто специально для туристских рекламных проспектов… Внутри насыпи выкопан квадратный прудик, где в жару весело плещутся ребятишки. Тихой грустью веет от аллей густых берез и лип; заботливо поливают свои клочки-огороды жители нескольких домиков, как в старину, закрытых земляным щитом. Вплотную к западной внутренней стороне вала примыкает кирпичный оштукатуренный дом с классическим, скромным портиком. По верху вала - желтая змейка выбитой до блеска тропинки: здесь часто гуляют дмитровцы. Отсюда город как на ладони. Далеко видно Заречье, окрестные луга и перелески, строения пригородов, ровные ленты сел. Вкусно пахнет некошеная трава, в которой можно мечтать, лежа почти невидимым со стороны. Есть тут такие укромные, тихие уголки среди разнотравья, что забываешь, куда ты приехал, что в нескольких шагах от тебя - город. Гребень вала скрывает дома, видны лишь кроны нескольких деревьев да мачты-распятия телевизионных антенн…

Но по внешне мирному, оцепеневшему в забытьи валу с визгом карабкались лучники татаро-монгольских отрядов, грабивших и сжигавших Дмитров. Шесть раз потоки русской крови орошали эти земляные склоны. Во рву, захлебываясь, ржали израненные кони.

В 1373 году, не считаясь с расстояниями, бездорожьем, сюда привел воинственную дружину литовский полководец князь Ольгерд.

Здесь, щеголяя отличной посадкой, переодетая кавалеристом, была «вдовствующая царица» - первая из «державных» авантюристок - Марина Мнишек; подоспевшие русские ратники зимой 1610 года выбили из города отряды шляхтичей.

В опаленном 1812 году иноземцы снова заняли Дмитровский кремль… Французский авангард, отыскивая ушедшую от Наполеона русскую армию, выслал из Дмитрова разъезд к Волге.

Наконец, мы помним, был 1941-й…

Древний вал - современник князя Всеволода - молчаливо высится в центре Дмитрова…[1] Ничего другого не осталось из построек XII - XIV столетий. Набеги, опустошительные пожары уничтожили все, что не могло сопротивляться огню. [1 Нынешний вид вал принял в княжение Юрия Ивановича (1504 - 1533), брата Василия III. Это время политического и культурного расцвета Дмитрова].

Но чудесный феникс - Дмитров возрождался буквально из пепла. Люди возвращались из бегов, хоронили убитых, рубили дома, вскапывали огороды, разжигали кузницы, открывали ворота лавок и зазывали гостей… А в XVI веке, когда Грозный покровительствовал заморским купцам, город превратился в торгового посредника державной Москвы…

За несколько километров от Дмитрова Яхрома принимает притоки - Икшу и Волгушу. Отсюда начинался «водяной ход» к Онежскому озеру и Белому морю. Об этом свидетельствовал немецкий дипломат Герберштейн. По Яхроме плыли до Сестры, далее к Дубне, откуда выходили на Волгу. Через Калязин и Углич достигали покоренной Казани; по Шексне доплывали до Череповца и Белозерска; по Мологе - до Устюжны Железнопольской.

К XVIII веку Яхрома обмелела. Почерневшие доски причалов пошли на дрова.

Зато спустя два с половиной столетия после закрытия «водяного хода» на север Дмитров вновь стал пристанью перед Волгой. Теплыми светлыми вечерами, когда утихают дневные ливни, когда слабый туман оседает на воду канала, фантастично видеть, как среди низких, схваченных бетоном берегов канала беззвучно двигаются белые призраки многопалубных теплоходов, изредка предупреждающе гудит сигнал, а стройный корабль торжественно и неслышно скользит по невидимой для глаз наблюдателя воде.

Не напоминает ли двадцатый век о шестнадцатом? «Водяной ход» восстановлен, вновь через Дмитров современные суда плавают к Мологе, Шексне, Прикамью, Каспию, Беломорью. Разумное прошлое не забывается. Канал не только судоходен, он подает в столицу волжскую воду. Суточный запас воды на каждого москвича вдвое больше, чем у парижанина или лондонца, и вчетверо, чем у жителя Брюсселя…

XVI столетие, его первая половина, оставило нам, потомкам, старейшие архитектурные сооружения Дмитрова. Первое среди них по времени и по значению - Успенский собор в кремле. Собор, центральное здание города, построен из кирпича между 1509 и 1533 годами. В то время в Дмитрове можно было видеть приглашенных князем Юрием отменных «каменных дел мастеров», изографов, чеканщиков, исполнявших заказы честолюбивого, богатого князя и его блестящей свиты.

Этот белостенный собор с его пятью зелеными главами, уходящими в синь неба, является не только художественной достопримечательностью Дмитрова. Он - плод целой архитектурной школы, памятник высокоразвитого московского зодчества, которое к этому периоду начинает играть весомую роль в общерусском строительном ремесле.

«Искусство со стороны своего содержания есть выражение исторической жизни народа», - справедливо считал Белинский. Глядя на Успенский собор, нетрудно опознать - за его утонченными формами, в самой его немоте - лик времени: это годы мелькнувшей, как выстрел, славы. Клио - муза истории - отвернулась от Дмитрова, увенчав лаврами «третий Рим».

При независимом, гордом князе Юрии Дмитров пытается вновь, как три столетия назад, потягаться с Москвой, быть «столицей», пусть маленькой. «Можно предполагать, что автор дмитровского собора был столичным архитектором. Обращение к нему характеризует вкусы заказчика и его окружения - они столичны по своей природе», - отмечает Г. Попов, внимательный и вдумчивый исследователь дмитровских художественных памятников.

Юрий Иванович кончил жизнь в заточении: Московия, переламывая феодальную оппозицию, становилась Россией…

Дмитровский Успенский собор имеет три монументальные изразцовые вставки: одно изображение «Распятия» на северном фасаде, посредине центральной закомары; другое «Распятие» на южном фасаде - также в средней закомаре, и на южной же стене - изразцовый круг «Георгий Победоносец».

Эти многоцветные изразцы не имеют равных среди отечественных керамических украшений. Дело даже не в размерах полихромных картин, хотя диаметр керамического круга, например, достигает почти трех метров! Суть в живописных достоинствах работ, выполненных (увы!) неизвестным нам умельцем.

Из трехтысячелетней истории культуры мировой архитектурной керамики несколько столетий приходится на долю Древней Руси. Художники-керамисты были известны в Киеве уже при Владимире Святославиче. Мастерские монументальной керамики находились и в других городах: Чернигове, Смоленске, Полоцке, Владимире, Галиче (Прикарпатском), Старой Рязани, Ростове. Данные об этом добыла археология.

Неоценимое значение приобретает для нас дмитровский памятник - слабое эхо давно смолкшего хора древнерусской монументальной керамики. Ведь до конца XV века это отечественное искусство было погребено в пепле ханских нашествий. Зато на середину XVI столетия приходится ее поистине стремительный взлет.

Керамические рельефы могли быть установлены на фасаде собора между 1566 и 1569 годами… 1 Вспомним, в 1566 году Иван IV в обмен на Старицу дал Дмитров своему двоюродному брату - Владимиру Андреевичу. Тот покровительствовал керамистам, имел изразцовую мастерскую. Старица - небольшой верхневолжский город - поныне известна этим искусством. [1 Г. В. Попов относит изготовление изразцов к 1504 - 1533 гг. (См.: Художественная жизнь Дмитрова в XV - XVI вв. М., 1973, с. 139)].

Химический анализ показал, что глазурь старицких изразцов аналогична дмитровским. По-видимому, эти шедевры монументальной керамики не только вышли из одной мастерской, но изготовлялись под наблюдением одного мастера.

Из двух изразцовых «Распятий» Успенского собора интереснее то, что на южной стене. Собственно, интереснее не лепкой или колоритом, а своим обрамлением - в форме портала с характерным килевидным завершением. Этот резной перспективный портал - привычный для архитектурных приемов, и тут, на стене собора, форма его повторена в керамике. Портал этот схвачен «дыньками»: по две с каждой стороны (опять прием из архитектуры).

Поразителен, уникален третий образец работы безымянного мастера - монументальная круглая композиция «Георгий Победоносец». Первоначально изображение Георгия находилось непосредственно на южном фасаде, напротив Егорьевских (Георгиевских) ворот Дмитровского кремля. Когда к собору пристроили крытые галереи, керамическая картина оказалась спрятанной внутри южной галереи. Ныне она выглядит как экспонат местного музея - так органически входит в состав его экспозиции. Теперь вам нетрудно рассматривать ее вплотную, зато вы лишены возможности оценить изразцовый круг на расстоянии, как это задумал мастер XVI века. Вам остается вообразить, насколько внушительно и броско выглядела эта полихромная картина непосредственно на плоскости наружной стены.

Но грех роптать на «несчастливую судьбу» изразцовой композиции… Она сохранена, краски ее не поблекли, рельеф почти не поврежден. Все это позволяет считать памятник близким к изначальному, установленному четыреста лет назад. Отсюда его непреходящая ценность.

Георгий Победоносец, молодой военачальник при дворе римского императора, по преданию, убил страшного дракона. Вот почему иконографический тип святого представляет собой витязя на коне, с копьем в руках, которым он поражает змия. Образ смелого воина, неуклонного поборника добра, получил на Руси особое распространение. В этом витязе находили сходство с легендарными богатырями древнерусских былин. Имя Георгия Победоносца народ связывал с верой в освобождение от монголо-татарской дани, княжеских насильников, тиунов, опричников. Изображение героя недаром отличалось идеальным выражением храбрости, отваги, благородства, непреклонной воли. Высеченная из камня скульптура Георгия Победоносца с 1464 года сделалась символом Московского государства. Она была установлена над въездными воротами Спасской башни Московского Кремля (к слову, городской герб Дмитрова включал фигуру Победоносца).

Керамический «Георгий» Успенского собора состоит из набора довольно крупных глазурованных изразцов, на лицевую сторону которых нанесен рельеф. Мастер дмитровской композиции проделал титаническую работу: ему предстояло готовить каждую плитку отдельно (а они подчас очень сложной конфигурации), затем каждый участок рельефа он покрывал цветной глазурью, затем, как мозаику, соединял изразцы прямо на стене собора. От художника требовалось не только пластическое и живописное чутье, но и виртуозная техника ремесленника.

Дмитровский «Георгий» отчетливо выражает героическое начало. Образ воина трактован поэтически, и вместе с тем витязь сосредоточен, захвачен единоборством. Верный конь более сказочен - своим добродушием он сродни народным игрушечным резным лошадкам. Дракон решен полностью в духе народных представлений: он с красными крыльями, босыми человеческими ногами. Керамический круг охватывает изразцовый подзор плотного зеленого тона. Он как бы распространяет, расплескивает живописное сияние, рождаемое в центре композиции, одновременно отвечая всегдашней тяге народных мастеров к узорочью, щедрой декоративной разработке обрамления.

Однако мастер проявляет сдержанность, когда ему надо непосредственно передать суть действия, считая, что введение добавочной пластинки (к примеру, позади Георгия на живописных или резных иконах располагали горки, дворцы, зрителей, деревья) утяжелит композицию, отвлечет от постижения главного. И он отказался от фонового рельефа, оставляя свободным живописное пространство круга. Лишь ангел, венчающий воина короной, да благословляющая рука вместе с надписью «Сты гегоре» являются тут дополнительными мотивами. Но это скорее область обязательных иконографических правил.

Внимание художника сосредоточивается на ладной фигуре всадника. Победитель дракона представлен в одежде русского воина, он плотно влит в седло, стягивая левой рукой уздечку. Правая отведена вбок, вонзая копье в раскрытую пасть дракона (к сожалению, копье - оно было медное - утрачено в начале 30-х годов, когда галерею занимали очередные временные владельцы. Конечно, на очереди - изготовить новое копье и реставрировать попорченную правую кисть Георгия).

Мастер проявляет уверенное владение ритмом. Увеличивая динамику боя, он приподнимает коня и всадника. Вспомните известный памятник Петру в Ленинграде - там этот прием является доминантой. Автор дмитровской керамики лиричней, но ему удается достичь впечатления упругого скока, освободиться от статики, которую навязывает сама форма круга. Действенность изображения усугубляется развевающимся, как стяг, плащом Георгия. Ткань словно вторит лету коня.

Изразцовый рельеф Дмитрова стилистически близок манере мастеров русской деревянной скульптуры. Однако при этом он сохраняет оригинальность исполнения, отточенное воплощение замысла. Это позволяет считать его законченным, вполне самостоятельным произведением, достойным числиться главнейшей достопримечательностью древнего подмосковного города…

Внутри Успенского собора (был он кафедральным, на тысячу прихожан) развернута экспозиция районного краеведческого музея. Он переехал сюда из неудобного, тесного помещения в 1933 году, но работает с 1918-го; не исключено, что он явился первым краевым музеем в советском Подмосковье…

Музей, без преувеличения, превосходен. Он богат в первую очередь коллекцией отечественной живописи, начиная от первоклассных памятников XV - XVI веков и кончая работами известных мастеров: Ф. Рокотова, В. Боровиковского, П. Соколова, И. Айвазовского, К. Брюллова, А. Васнецова. Есть тут картины и западноевропейских художников.

Очень ценно собрание предметов крестьянского искусства, быта, иностранного и особенно русского фарфора. Ведь завод Ф. Гарднера, основанный в Вербил-ках (несколько севернее Дмитрова) в 1766 году, был крупнейшим в России частным предприятием по производству фарфора. Первое время у Гарднера, который широко разворачивал свое дело, работали мастера, приехавшие из Тюрингии. Но прошло время, и на заводе появились местные умельцы, привнесшие в искусство фарфора черты национального своеобразия. Особенно выразительной была серия бытовых фарфоровых скульптур, навеянная гравюрами периодического иллюстрированного издания «Волшебный фонарь». Все эти «Сбитенщики», «Торговки», «Дворники», «Будочники», «Почтальоны», «Крестьяне», выпущенные заводом Гарднера, были исполнены неподдельного юмора и острой наблюдательности. Характер пластики, нарядная пестрая роспись замечательно наглядно передавали главное в ремесле этих уморительных, простодушных персонажей.

В конце прошлого века гарднеровский завод перекупил знаменитый промышленник М. Кузнецов. Дмитровские мастера еще помнили традиции своих дедов, они сохраняли потомственный вкус, всю сумму навыков, но при внимательном рассмотрении можно увидеть, что из кузнецовского фарфора, при всем совершенстве техники, постепенно исчезало искусство - то искусство, каким восхищаемся мы при встрече с уникальными собраниями дмитровского фарфора рубежа XVIII - XIX столетий 1. [1 Особого разговора заслуживает история Дмитровского фарфорового завода советского периода. Выпуск фарфоровых изделий вырос здесь в несколько раз. Лучшие образцы дмитровских художников и умельцев показывались более чем на 100 международных выставках. Высокой оценки удостоились работы А. Шобанова, Ю. Ганрио, Е. Смирнова, Д. Горлова, М. Пермяк, С. Вайнштейн-Машуриной. В 1966 году, к 200-летию со дня основания, завод награжден орденом Трудового Красного Знамени].

Среди «музейных» дмитровских икон (часть которых, входя в состав резного пятиярусного иконостаса, еще ждет реставрации) несомненными достоинствами обладают «Параскева Пятница» (первая половина XVI в.) и в большей степени «Житийный Никола» (последняя четверть XV в.), раскрытые от потемневшей олифы в начале 60-х годов художниками Центральных реставрационных мастерских. Это незаурядные живописные памятники из исчезнувших церквей Дмитрова, построенных на рубеже XV - XVI веков, и, так же как Успенский собор в кремле, они говорят нам не только о художественной культуре русского народа, но и о его исторических судьбах.

Принадлежность этих двух икон к новгородскому искусству, доказанная исследователями, заставила сделать предположение: а не появились ли в Дмитрове в конце XV века новгородцы? Ведь после падения «вольницы» не одна семья бывшего Господина Великого Новгорода была отправлена в ссылку и на поселение…

Слово «краеведческий» не случайно применено в отношении Дмитровского музея. Ведь в экспозиции своей он воссоздает, «восстанавливает» все многообразие истории здешней земли.

Сколькими славными именами освящен Дмитровский край! С. Волконского, Е. Оболенского, М. Бестужева-Рюмина, В. Поджио, В. Норова - одними из многих «сенатских мучеников», тех, кто впервые направил штык на императорский трон… Архитектора Ф. Кампорези. Покорителя Берлина фельдмаршала П. Салтыкова. Великого А. Суворова. Крепостного зодчего Я. Бухвостова. Историка-демократа Т. Грановского. Бессмертного Льва Толстого. Художников Аполлинария н Виктора Васнецовых, С. Иванова. Писателя-большевика С. Подъячева… Каждый из этих людей был связан с Дмитровским краем, и о каждом из них нашлось что сказать музею.

Бесконечно отрадно, что Дмитров имеет такой краеведческий музей, нисколько не кустарный, далеко не провинциальный! Завидной чертой большинства старинных городов русских является создание, именно продуманное создание, краеведческих, историко-художественных музеев, назначение которых выходит за пределы собственно этих городов. Русский народ, русская история накопили такие уникальные сокровища искусства, культуры, что почти любой край, любой старинный город, любой так называемый местный художественный центр вполне обеспечены частью этих «кладов» национальной культуры. На память мне приходит - после дмитровского - музей Зарайска, основанный более полувека назад. А Серпухов? Кириллов на Белозерье? Сольвычегодск? Переславль-Залесский, Ростов Великий, Углич, Загорск…

Дмитровский музей организован инструктором по краеведению М. Тихомировым. Впоследствии М. Тихомиров стал одним из авторитетнейших советских историков, автором многочисленных трудов. Он посвятил родному Дмитрову обстоятельную книгу, изданную музеем в 1925 году. Вокруг музея группировались энтузиасты-краеведы, любители старины, истории. Примечательно, что некоторые экспонаты поступили от жителей края. Например, колхозник И. Безруков отыскал под дмитровским селом Дьяковом три чугунных орудия XVII века. Заманчиво было бы полагать, что пушки эти участвовали в столкновении русских с поляками зимой 1610 года…

«Вчера я выступал здесь на учительском съезде. Стремятся уничтожить наш… краевой музей, и я говорил о том, какую пользу молодые люди, сами добивающиеся образования, находят в таких музейных учреждениях, и рассказал о том, какую роль в моем развитии как естествоиспытателя сыграл Иркутский музей - сперва крошечный, как наш Дмитровский». Это письмо адресовал Вере Фигнер 18 сентября 1920 года видный русский революционер, бывший князь Петр Алексеевич Кропоткин.

Летом 1918 года отважный исследователь Восточной Сибири, одиночный арестант Петропавловской крепости, политический эмигрант, более сорока лет оторванный от родины, Петр Алексеевич Кропоткин приезжает на жительство в подмосковный Дмитров и поселяется в доме Олсуфьева. Здесь 75-летний теоретик анархизма работает над своим монументальным трудом «Этика», ведет обширную переписку; трижды выезжает в Москву - для личных встреч с В. И. Лениным; трудится в Дмитровском союзе кооператоров. Сюда, в Дмитров, по поручению Совнаркома приезжал В. Д. Бонч-Бруевич к уже смертельно больному Кропоткину.

8 февраля 1921 года Петр Алексеевич Кропоткин скончался.

10 февраля спецпоезд доставил гроб с телом Кропоткина из Дмитрова в столицу. Два дня толпы людей приходили проститься со старейшим русским революционером в Колонный зал Дома союзов.

«Я очень люблю Толстого, - говорил Ромен Роллан, - но мне часто казалось, что Кропоткин был тем, о чем Толстой только писал. Он просто и естественно воплотил в своей личности тот идеал моральной чистоты, спокойного ясного самоотречения и совершенной любви к людям, которого мятущийся гений Толстого хотел достичь во всю свою жизнь и достигал только в искусстве».

В Дмитрове, на Кропоткинской улице, поныне стоит красивый деревянный дом, на торце которого укреплена мемориальная доска…

При осмотре краеведческого музея обратите особенное внимание на работу Аполлинария Васнецова «Дмитров в XVI веке». На картине художника вы увидите рубленые стены и въездную башню кремля, Успенский собор, знакомый вам, и другой, пока незнакомый, Борисоглебский. Отчетливо показана живописцем конструктивная, организующая роль этого второго собора для городского ансамбля, - роль, не потерянная до сих пор.

Собор стоит на горке, над всем старинным городом, и выглядит, как при тех безымянных зодчих, что выбирали для него удобное, «красное» место. Луковица однокупольного Борисоглебского храма господствует над улицами Дмитрова, над песчаными скатами его изрытых дождями обрывов, над ослепительной пеной майских яблонь позади уцелевших дмитровских двориков. Она видна далеко из-за города, ее ясно различаешь, находясь на заречной стороне, она всегда перед вами, когда вы подъезжаете в поезде к вокзалу.

Для русского народа было важно, чтобы среди городских строений выделялись своего рода ориентиры, чтобы силуэты каменных звонниц, ярко выкрашенных куполов придавали завершенность рассыпанным на большом пространстве домам и усадьбам, чтобы город этот обладал четкой панорамой, отличной от соседей. Сейчас крупные промышленные города мира растут, еcтественно, вверх; но вместе с тем и поныне различимо стремление к очень высоким ориентирам, к примеру, таким, как Останкинская телебашня.

Для малых же центров остаются характерными точками городского пейзажа здания прежних градостроителей.

Изящный, даже изысканный Борисоглебский собор бывшего Борисоглебского монастыря датируется обычно 1537 годом - эта дата читается на каменной закладной плите, вмурованной в соборную стену. Как это часто бывает в истории древнерусского искусства, имя зодчего нам неизвестно. Очевидно, был им столичный мастер, отлично знакомый с постройками своих предшественников и лучших современников. Проведенная за последние годы реставрация собора возродила почти не искаженные поздними переделками формы и детали незаурядного по своему архитектурному решению здания.

То была лебединая песнь «золотого века» Дмитрова.

…Поднимитесь наверх, к Борисоглебскому собору, пройдите по соседним с ним улицам, чтобы посмотреть на южную часть города, на извивы его переулков, где таятся любопытные памятники гражданского зодчества, похожие скорее на небогатые усадебные дома, чем на городские постройки. Деревянных старинных домов Дмитров сохранил более других подмосковных городов. Примечателен одноэтажный, подобранный особняк Вадбольского с выносными, очень красивыми портиками. Отрадно, что этот редкостный особнячок городом охраняется, за ним следят, и, кроме того, дом удачно используется: здесь работает музыкальная школа.

Ну вот, проворчит иной критик… Что за привычка у автора - по нескольку раз возвращаться к одному и тому же предмету; то он говорит о дороге, то о соборе, затем снова о дороге, и снова о соборе, или опять о музее.

Нельзя ли сказать сразу о первом, втором и третьем, чтобы избежать повторов?

Нельзя. Ведь у нас тема с вариациями. Литературное рондо, где тема - Дмитров, а вариации - его улицы, его воздух, его соборы, его люди, его история, его душа. Тема эта столь неохватна и глубока, что и сто страниц литературных вариаций не спасут: что-нибудь существенное да упустишь. Тем более в небольшом очерке…

Да наконец, и прием такой: по примеру старинных мастеров терпеливо складываем кусочки смальты, чтобы получилось нечто целое…

Я покидаю Дмитров, думая непременно вернуться сюда снова. Это голос крови, которая никогда не забывает, откуда ее источник. И вот снова откликаюсь на ее зов, н вновь перед глазами моими - дмитровская земля, ее воды и долы, могучий земляной вал подмосковной крепости, медные шхуны Колумба, белоснежные теплоходы, гроздь спелой рябины над гладью Яхромского шлюза. Вновь вижу я опаленные Перемиловские высоты, скорбь новосиньковского памятника павшим, вижу мудрый взгляд возвращенного из сибирской тьмы Е. Оболенского - постаревшего, но не сломленного декабриста, вновь встречаюсь с усадебным Ольговским парком, вижу цветение дмитровских яблонь, шлейф за хвостом работяги «Антоши» над Яхромской поймой; вижу - и это переполняет сердце восторгом и сладкой любовью.

И снова уношу с собой впечатление встречи, чтобы память моя пе давала покоя. Опять и опять «на круги своя»…