Взрослые и дети

Из дневника учителя

«ПОДУМАЕШЬ, ОПОЗДАЛ!»

В самый первый день учебного года, 1 сентября, мать привела своего малыша-первоклассника на первый урок с опозданием, после звонка. Все дети уже сидели в классе, кроме него. А ведь для ребенка это было началом большого пути, запевом большой песни. Директор школы совершенно справедливо указал матери на недопустимость опозданий на уроки, тем более в первый день учебных занятий.

Мать тут же, в присутствии мальчика, решила поставить директора на место.

— Мой сын, — сказала она высокомерно, — не на военную службу поступил. Подумаешь, опоздал!

Директор посмотрел на мальчика и отправил его в класс.

Мать была очень довольна собой: поставила-таки директора на место!

ДОЧЕНЬКА

Часто мне звонила очень милая женщина и весьма любящая мать. Она по телефону излагала свою очередную жалобу на школьные порядки, на учительницу, на директора школы. Девочка ее учится в третьем классе.

По мнению матери, к девочке не проявляют должного внимания, к ней нет необходимого педагогического подхода. Уроки дают не так. На дом задают не то. Разговаривают с девочкой и с другими детьми не в том тоне.

— Если бы вы знали только, какая она грубая, эта директорша, как она ничего не понимает!..

Хотелось спросить:

«А вы понимаете?»

Нс ведь необходимо быть вежливым.

Я думал еще о том, как трудно должно быть ребенку, со слов которого в этой семье судят обо всем, что происходит в школе, и, возможно, обо всем на свете. А ведь девочка только в третьем классе.

— Вы хоть при девочке не говорите всего этого о школе, о директоре!

— Что вы, как можно?! — звучит в телефонной трубке.

— Кстати, как фамилия директора школы?

— Доченька, — раздается в телефонной трубке, — ты не знаешь, как фамилия директорши?…

Значит, девочка всё время стоит рядом с матерью, когда та называет директора непонимающей, а порядки школьные просто глупыми.

«А ТЫ МЕНЯ ЛЮБИШЬ?»

Она положительно больна этой постоянной боязнью, что вдруг ребенок не будет ее любить.

Она без конца спрашивает с тревогой:

— А ты меня любишь?

Она заставляет девочку учиться музыке. С большим трудом скопила деньги на пианино, наняла учителя, который приходит давать уроки четыре раза в неделю. Платить учителю тоже трудно. Но девочка вовсе не хочет учиться музыке, садится к инструменту только после долгих уговоров матери. Музыка отнимает время от школьных занятий. Ни склонности к ней, ни особых способностей девочка не обнаруживает. И всё же каждый день ее заставляют повторять упражнения, играть. Четыре раза в неделю приходит учитель музыки…

— Занимается ваша девочка спортом?

— Да что вы, когда ей успеть?

— Ходит ли на прогулки?

— Да что вы, когда ей успеть?

— Так, может, ей не заниматься музыкой?

И тут ответ совершенно неожиданный:

— Я и сама вижу, что это ни к чему, но вдруг вырастет и спросит: почему вы меня не учили музыке? Она тогда не простит мне этого!

И снова заискивающе спрашивает у девочки:

— Ведь ты меня любишь, доченька?…

«МАМА, ЧАЮ!»

Мать ученицы восьмого класса Наташи работает на судостроительном заводе. Еще не бывало такого месяца, когда бы она не перевыполнила нормы. На заводе все ее уважают.

В семье их только двое — она и Наташа. Рано утром, перед тем как уйти на работу, мать успевает приготовить для дочери завтрак, поставить всё на стол, выгладить Наташину школьную форму, аккуратно повесить выглаженное платье на спинку стула.

Вечером мать, вернувшись с работы, готовит обед, затем убирает комнату.

Она счастлива, когда девочка дома и сидит за столом, читает книгу. Утомившись на заводе, приустав дома за приготовлением обеда и уборкой, мать наконец позволяет себе прилечь. Это еще не сон, просто так, баловство.

Наташа читает книгу, должно быть, интересную. Но вот, не поднимая головы, не глядя в сторону матери, она говорит:

— Мама, чаю!..

И мать отвечает ей:

— Сейчас, сейчас, доченька!

Как хочется еще немножко полежать.

Но тут раздается снова:

— Мама, чаю!..

— Сейчас, сейчас, доченька!

Мать встает, торопится на кухню. Она думает о том, какая хорошая у нее дочка, какая разумная. Книжки читает. А она, мать, ей чаю не подает…

Ах, совсем обленилась мать!

«ЧТО ТЫ СО МНОЙ ВОЗИШЬСЯ?»

В кабинете директора школы мать и сын.

Пока мать разговаривает с директором, великовозрастный школьник томится. Наконец мать обращается к нему:

— У тебя всё есть. Ничего для тебя не жалеем. А ты не учишься!

— А что ты со мной возишься, — говорит сын. — Не маленький я! Подумаешь, всё есть… С января уйду работать…

— Ты меня убьешь! — стонет мать.

Сын молчит, отвернулся: он это уже слышал.

Директор предлагает школьнику пойти в класс, — сейчас будет звонок после большой перемены.

Мать жалуется:

— Вот так он всё время: «Хочу работать, хочу работать…» А зачем ему работать?

— Не хочет он работать, — говорит директор. — Он вас только пугает. Но одно несомненно: он и учиться не хочет.

— Но ведь всё-таки неглупый мальчик…

— Нет, пожалуй, не глупый, не такой глупый, — вежливо уточняет директор.

— Вот видите, — торжествует мать.

— Конечно, вижу. Ведь он вам сам сказал: «А что ты со мной возишься?»

КОГДА НУЖНО БУДЕТ, СУМЕЕТ ЛИ?

Ученик девятого класса Георгий Владимиров говорил учителю:

— Ну зачем мне делать что-либо по дому, если мама и без меня чудесно справляется. А когда нужно будет, я сумею, не беспокойтесь.

— Когда нужно будет, — ответил учитель, — ты не только не захочешь, но и не сумеешь, уверяю тебя!

В этой семье, когда мать пыталась заставить сына убирать хотя бы только свою постель, бабушка сердито говорила:

— Ты не мать, а изверг. Уж лучше я сама, старая, сделаю, если ты для своего ребенка ленишься.

А семнадцатилетний «ребенок» только посмеивался.

Вот наконец Георгий закончил школу и стал студентом. Конечно, родители были рады, что он успешно сдал экзамены: не зря учился!

И всё же…

— Всё осталось по-старому, — рассказывала мать учителю, случайно встретившись с ним возле школы. — Георгий всё так же груб и эгоистичен. После работы на заводе мне приходится заниматься всеми делами по дому. Он и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь мне. В лучшие минуты он способен пожалеть, но не помочь. Он говорит: «Понимаю всё, мама, но не могу себя заставить. Какая-то лень меня охватывает. Такой уж я уродился…» Нет, он не уродился таким. Это мы сами — бабушка и я — сделали его таким безруким. Он и болеет часто, и устает быстро, и учится средне…

«НО ВЕДЬ — РЕБЕНОК!»

В пятом классе девочка была необычайно развязна с учителями, позволяла себе на уроках совершенно неожиданные поступки. Могла встать с места и пройти по рядам, чтобы взять у товарища резинку. Разрешения учителя, конечно, не спрашивала. Намучились мы с ней.

Директор школы, разговаривая с отцом девочки, сказала ему:

— Так дальше продолжаться не может… Мы, бесспорно, примем свои меры. Уже сейчас мы снижаем вашей девочке оценку по поведению. Мы будем ее удалять с уроков. Может быть, мы сами виноваты, что были с ней недостаточно строги с самого начала. А сейчас нам очень трудно с ней. Вот к чему мы пришли! Но у нас в школе ничего не получится, если вы дома не поддержите наши требования.

— Но ведь — ребенок! — стал защищать свою девочку отец.

— Смотрите, — продолжала директор школы. — Вы сейчас весело улыбаетесь при рассказах о ее проделках. Вам это кажется только шалостью, хотя учителя доведены ее поступками до необходимости принять крайние меры.

Решительные меры в школе подействовали всё же. Но дома… Дома ее поведение скоро стало, невыносимым для родителей.

Отец пришел, в школу по собственной инициативе:

— Совершенно не слушается, не признаёт никаких авторитетов. Мать больна, а ей всё равно — только бы чем-нибудь развлечься. Груба с нами нестерпимо! Помогите!

ОНИ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ!.

Мать горько жаловалась учительнице:

— Всё труднее мне становится с Людой. Какая-то она черствая, чрезмерно требовательная. Всё — «дай и дай»!»… Попросила вчера денег, в кино пойти. Дала я ей на самый дешевый билет. Обиделась. Мало, оказывается. Чуть ли не в слёзы, — не люблю я ее, раз так мало даю денег; другим девочкам родители дают больше. А вы ведь мои обстоятельства знаете: у меня еще две, поменьше, а мужа в позапрошлом году похоронила, одна всех тяну…

Справедливая обида.

Но не виновата ли сама мать?

Учительница на следующий день спросила у Люды: — Скажи, пожалуйста, где работает твоя мама?

— Не знаю, — ответила Люда. — Где-то на фабрике…

— А что она там делает?

— Ну, работает…

— А много ли получает за свою работу?

Люда широко открыла глаза. Как же это знать, когда мама ей об этом никогда не говорила. Ну, работает, ну, два раза в месяц у нее получка…

Ничего не знала девочка о труде своей матери, Ничего не знала о ее заботах.

ОСОБЕННЫЙ РЕБЕНОК

В школу пришла мать с разодетой семилетней девочкой. Бант на светлой головке девочки был такой большой, такой роскошный, такой яркий, что прежде всего был виден он, бант. Ну а затем и девочка.

Мать нашла учительницу, у которой будет учиться ее дочь.

— Знакомьтесь, — сказала мать учительнице, — это моя Сашенька. У вас, я знаю, в классе сорок детей, так прошу обратить на нее особое внимание. Я настоятельно прошу об этом.

— А как же остальные? — робко, но не без иронии спросила учительница.

— Остальных я не знаю, — сказала мать. — Но обращаю ваше внимание сейчас, чтобы в дальнейшем между нашей семьей и вами не было никаких недоразумений: моя девочка требует особого подхода, она особенный ребенок.

Девочка стояла тут же.

Учительница хотела рассмотреть ее лицо, глаза, но не смогла. Впереди был бант. Большой, роскошный, яркий, он заслонял всё.

— Хорошо, — сказала матери учительница, — я учту то, что вы мне рассказали о девочке. Я буду обращать на нее особое внимание. И, конечно, — добавила учительница, — на всех остальных детей тоже. Поверьте, иначе нельзя.

Наконец мать ушла.

Учительница старалась убедить себя, что из-за матери и банта не следует неприязненно относиться к девочке, — она ведь не виновата.

ПОЛУЧАЕТСЯ!.. НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ!.

Ученик пятого класса Валера дружит с самых ранних детских лет с другим пятиклассником, соседом по дому. Вот он пришел в гости к приятелю, а затем рассказывал мне о своих впечатлениях. У него был разговор с матерью приятеля. Она спросила:

— Как у тебя, Валера, с английским языком?

— Ничего, благополучно! В общем — четыре, — ответил Валера.

— А у моего — двойка… Вот думаю сходить к учительнице, поговорить с ней, чтобы она ему четверть не портила.

— Ну а ты что сказал? — спросил я у Валеры.

— Я и говорю: «Разве Зинаида Степановна ему четверть портит? Он сам портит…»

И вот весь дальнейший разговор, как его передал мне Валера:

— А если бы у тебя была двойка, ты послал бы маму просить за себя? — спросила у него мать приятеля.

— Что вы, что вы, разве я допустил бы, чтобы моя мама унижалась? Что заработал, то и получил.

— А мой Митя даже рад. Говорит: «Сходи к Зинаиде Степановне, может, и уговоришь…»

Весь этот разговор шел, пока Валера ждал Митю. Тот должен был с минуты на минуту вернуться домой, и его мать ни за что не хотела отпускать гостя.

— Вот скажи, Валера, как ты ешь?

Валера не понял вопроса и переспросил:

— Как вы сказали?

— Ну, ешь как? Хорошо?

— Когда голодный, очень хорошо…

— А вот Митя ест плохо. Просишь, просишь, а он отворачивается.

— Так вы ему не давайте кушать…

— Ты думаешь?

— А чего тут думать? — уверенно ответил Валера. — И так ясно. Если человеку не давать есть, он потом сам будет просить, а не отворачиваться.

Затем пришел Митя, и мальчики сели играть в шахматы.

Педагогическая консультация, однако, продолжилась у матери Валеры. Мать Мити спросила у матери Валеры:

— Как вы добиваетесь того, чтобы ваш умывался перед сном, зубы чистил, вовремя ложился спать?

— Ну он же привык так. А забудет — я ему скажу.

— Только скажете, и всё?

— И всё!

— А у меня не получается.

Одна говорит сыну, и тот слушается, другая говорит то же самое, но ее сын не слушается. У одной получается, а у другой не получается!

«А НА ЧТО Я?»

Разговорился с одной пожилой учительницей (сейчас она уже на пенсии) на обычную, многим уже приевшуюся тему о родителях, балующих своих детей, воспитывающих их белоручками. Учительница мне рассказала об одной матери, работающей дворником. Это совершенно неутомимый человек, содержащий двор дома в абсолютной чистоте. Не любит сидеть без дела. А девочке не позволяет работать, бережет! Радуется, что дочь рисует, ходит в кружок при Доме пионеров и школьников. Говорит: «Пусть дочка рисует, учится, а я за нее метлой помахаю. Другого не умею».

Дочь свою, несомненно, любит. Но, когда в классе решили приобрести коллективный абонемент в театр оперы и балета, отказалась дать на это рубль тридцать копеек. Сказала:

— Мы не так богаты, чтобы ходить по театрам…

Рубль тридцать копеек — это на весь сезон. Девочка никогда не была в опере. Мать отнюдь не скупая — никогда не отказывает дочке в деньгах на кино, на эскимо. Но театр — роскошь! Учительнице пришлось долго разъяснять матери, что девочке совершенно необходимо посещать театр, бывать в музеях, знать искусство. Наконец мать согласилась. Но, когда учительница стала говорить, что необходимо вовлекать девочку в труд, что совсем не худо для правильного воспитания, если дочка будет помогать матери убирать дома, стирать, — ведь у матери и так много дела, — мать решительно стала возражать.

— Ни за что, — сказала она. — Чтобы моя Вера руки грязной работой пачкала? А на что я?

Когда речь идет о требованиях к детям, в семье, как правило, руководствуются сложившимися уже отношениями, взглядами, предрассудками.

— Система требований! — сказала учительница. — Не так это просто. Иногда надо прорубаться сквозь дебри ложных взглядов, ломать установившиеся отношения. В один день, даже в один год, этого не сделаешь. На театр денег жалко, на кино — нет. Почему? Сама работает через силу, а дочь от труда освобождает. Почему? Жалеет? Возможно! Думает, что так девочка будет счастливее? Возможно! Сложились годами взгляды, а тут приходит учительница на полчаса и говорит: надо менять.

А просто ли — менять?…

ЕГО МАМА

Пришла мать в школу и при других детях в коридоре, там, где встретила классного руководителя, стала жаловаться на сына:

— Он меня обокрал! Это невозможный ребенок! Пошлите его в колонию. Я отказываюсь от него!..

Она не хотела пройти в учительскую. Нет, нет, она торопится. И так всё ясно. Сын украл три рубля.

Учительница говорит с мальчиком. Тот отрицает. Плачет.

— Не верьте его слезам, — говорит мать. — Некому больше. Лежали на столе деньги, и нет их!

— Но, мама, ведь ты сама дала их мне, чтобы я уплатил за квартиру…

Мать смущена.

— Где квитанция?

— Вот…

Действительно, вот квитанция. Уплачено за квартиру два рубля девяносто восемь копеек.

— Ах, я совсем забыла, — говорит мать. — Но всё равно, ты очень груб, ты не слушаешься…

Мальчик плачет. Ошибка разъяснилась, но все товарищи, слышавшие разговор в коридоре, будут думать, что он вор.

— Пойди скажи им! — кричит он. — Пойди скажи!..

— Вот видите, он еще смеет кричать на мать!

И тут же она меняет тон:

— Впрочем, он не такой уж плохой мальчик.

И уходит.

ПРИНЦИПИАЛЬНОСТЬ…

Между классным воспитателем десятого класса Сергеем Дмитриевичем и матерью ученика произошел такой разговор:

— Моему бы учиться хотя бы на тройки, — сказала мать учителю. — У нас есть хорошие знакомства, и мы его как-нибудь в вуз устроим. Только бы аттестат получил…

— А он об этом знает? — спросил Сергей Дмитриевич. — О хороших знакомствах вы ему говорили?

— Ну как же? — удивилась мать. — Конечно, знает. — Сколько раз ему говорила: ты уж хоть как-нибудь аттестат получи…

— Вот он и учится не на тройки даже, а на двойки, — сказал Сергей Дмитриевич. — Зачем ему учиться, если можно устроиться и так, по знакомству, если сами родители убеждают его в том, что можно не поступать в вуз, а прокрасться, можно взять не трудом, не знаниями, а ловкостью рук… Ведь это гадко, поймите!

Мать пришла к директору школы с жалобой на учителя.

Чересчур он у вас принципиальный, — сказала она с негодованием.

НЕ ЗНАЮ, НЕ ЗНАЮ

Григорий Савельевич задержался в учительской не без умысла. Все собрались в кабинете физики и слушали лекцию о воспитании детей в семье, но это ведь — для родителей. А он, Григорий Савельевич, учитель математики, при чем? Что ему там делать?

Раздался стук в дверь.

— Войдите!

Вошла мать ученика и спросила классную воспитательницу шестого-б класса.

— Здесь, как вы видите, ее нет, — сказал Григорий Савельевич, — и вряд ли вы скоро ее дождетесь.

Он не прочь был поговорить с матерью.

— Как фамилия вашего мальчика?… А, знаю, знаю… Плохой, очень плохой мальчик…

— Сказал он это спокойно, даже без особой укоризны.

Но у этой матери был только один мальчик. И у нее сразу стало такое лицо, будто ее ударили. Она не спорила. Она только спросила — что же ей делать?

— Не знаю, не знаю, — ответил учитель. — Не знаю… Но мальчик плохой, всем мешает.

Мать смиренно сказала, что она работает уборщицей, что образование у нее маленькое; может, учитель посоветует, поможет… Может быть, он не откажется…

Он отказался. Он действительно не знал, что же посоветовать матери.

— Не знаю, не знаю…

И мать вышла из учительской, пожелав учителю всего хорошего и сказав ему: спасибо!

ОБЫКНОВЕННОЕ КОЛИЧЕСТВО

Нет, она не похожа на чеховского Беликова, на человека в футляре. Она ни за что летом не возьмет с собой зонт, не наденет калоши. Летом должно быть тепло и сухо.

Если погода хмурится, это — ошибка, исключение из правила.

Такое бывает, но с этим нельзя считаться.

Осенью зато, даже в солнечный день, она обязательно берет с собой зонт. Осенью должны выпадать осадки. Должны!

Когда во время прогулки одна девочка в восторге закричала: «Мария Емельяновна, смотрите, как много солнца!..» — учительница ей сделала замечание:

— Во-первых, так не говорят, а во-вторых — солнца самое обыкновенное количество… Ровно столько, сколько должно быть в это время года!..

В другой раз, в учительской, она говорила, глубоко убежденная в своей правоте:

— Меня нисколько не интересует то, что невозможно проверить, например — чувства детей. Меня интересуют их знания… Знает или не знает? А всё остальное — лирика…

Она против лирики.

ЧУДАЧЕСТВО

Однажды я услышал рассказ об одном известном и весьма почитаемом докторе медицинских наук, который, экзаменуя студентов, вдруг упал в обморок. Закрыл глаза, запрокинул голову, — худо человеку! Студенты засуетились, забегали. А экзамен-то был как раз об оказании скорой помощи.

Вдруг профессор выпрямился, строго и весело посмотрел на экзаменующихся и сказал:

— Убирайтесь вы все! Я уже умер!.. Четыре минуты прошло, а вы всё бегаете, помощи оказать не можете!..

Чудачество?

Возможно.

Но какое хорошее стремление проверить не только формальные знания, но и умение воспользоваться ими на практике, в жизни.

И в школе иногда сталкиваешься с тем, что ученик прекрасно рассказывает о благородных идеях Герцена, Чернышевского, а затем совершает поступки, далекие от благородства.

Нельзя снизить оценку, — ведь урок выучил, знает. Знает ли?

В сочинении на выпускном экзамене ученик написал, что вот у него над кроватью висят портреты краснодонцев, героев «Молодой гвардии», он смотрит на них как только проснется, старается быть похожим на них… Сочинение было написано отлично, очень грамотно, даже с блеском… Но всё же один из учителей вспомнил, что он был у этого ученика и никаких портретов краснодонцев над кроватью не видел, был совсем недавно…

— Фальшивка, — сказал учитель. — Не висят у него над кроватью портреты краснодонцев…

— Никакой фальшивки, — не согласился с ним другой учитель. — Ведь он писал сочинение, а не автобиографию.

Прозвучало как будто убедительно.

В самом деле, ведь — сочинение!

А я, присутствуя при этом споре, вспомнил чудачество профессора, не подписавшего зачета студентам, которые знали всё по учебнику, но сплоховали на практике, в жизни не сумели. Надо уметь — в жизни!

Мне хотелось бы, чтобы высокие чувства не сочинялись.

Мне тоже чем-то претило сочинение выпускника, хотя формально он и имел право так писать.

— Вы всегда были чудаком, — сказал второй учитель первому. — Вы ищете во всем точного соответствия…

Мне и это чудачество, как чудачество профессора, нравится.

Но дело еще в том, что первый учитель хорошо знал выпускника. Никогда тот не обращал своих взоров к краснодонцам, никогда по-настоящему не думал об их высоком примере. Он и вспомнил о них только для сочинения.

Вот в чем дело!

И в этом связь между двумя рассказанными здесь случаями.

Всё проверяется жизнью, действительностью.

Чудачество здесь только мнимое.

НА УЛИЦЕ

Несколько раз милиционер задерживал одного и того же мальчика, прыгавшего в трамвай на ходу. Этот безбилетный пассажир никуда не торопился, на остановке он спускался с подножки и отходил в сторону. Стоило трамваю тронуться с места, мальчик снова оказывался на подножке, — как будто ему подарили этот большой, мчавшийся с шумом и грохотом вагон исключительно для веселой игры.

Милиционер — что за черствый человек! — не хотел понять всей увлекательности такого препровождения времени. Он задерживал любителя покататься на трамвайной подножке.

В отделение милиции вызвали мать. Мальчик ждал ее без всякого трепета. Она всегда брала его под свою защиту. Почему задержали? Кто дал такое право задерживать детей? Что он, преступник? И как только не стыдно?!

И вот ее — в который раз! — вызвали, но уже не в. отделение милиции, а в больницу: мальчик погиб под колесами.

Горько сознавать, что уже нельзя помочь этой матери, потерявшей ребенка.

Не все матери так неразумно восстают против вмешательства посторонних в поведение ребенка на улице. Разумные матери надеются на это вмешательство.

Конечно, милиция должна быть активнее в борьбе с детской безнадзорностью. Но нужно быть справедливым: без нашей помощи самый расторопный милиционер не справится полностью с задачей. Если мы будем равнодушно, а то и сочувственно расступаться перед убегающим маленьким нарушителем порядка, не превратится ли для него всё усердие милиционера в новую игру: «Дяденька, поймай меня!»?

Стоит, однако, взрослому почувствовать и себя ответственным за поведение любого ребенка на улице, как многое изменится к лучшему, многое будет сделано.

Нужна всеобщая, добровольная и нерушимая ответственность взрослых за поведение детей на улице.

УПОРНО О ТОМ ЖЕ

В тайгу, если там заблудился человек, посылают на розыски экспедицию. И нет большего позора, чем бросить розыски, испугавшись трудностей. В глухой, далекий поселок, если там заболел человек и срочно нужно ему помочь, вылетает на самолете врач. Никакой шторм не остановит моряков, спасающих человека, упавшего за борт. Таков закон нашей жизни.

Почему же этот закон не действует в тех случаях, когда ребенку угрожает смерть под колесами трамвая?

Да только потому, что опасность здесь не кажется нам несомненной. Сколько их, этих детей и подростков, на наших глазах соскакивает с подножки, и ничего не случается. Висит на подножке, но не обязательно же сорвется. А я крик поднимаю.

Нежелание сделать моральное усилие, проявить настойчивость, когда это совершенно необходимо, и приводит к тому, что под колесами городского транспорта так часто гибнут дети.

Нет, с этим нельзя мириться!

Может, следовало бы каждый раз, когда случается такая беда, оповещать об этом жителей города по радио, включая уличные трансляционные установки, оповещать траурными объявлениями в газетах: «Сегодня из-за нашей общественной нерешительности ребенок попал под трамвай!»

А много ли требуется от нас, хороших взрослых людей?

Совсем немного. Только решимость остановить! Умной, доброй и сильной рукой. Сказать непреклонное и воспитывающее слово:

— Нельзя!

КАК ЭТО БЫВАЕТ

В парикмахерскую вошли маленький школьник и его мать.

Мальчик, ученик второго или третьего класса, занял место в кресле, и мастер обратился к матери с обычным вопросом:

— Как стричь?…

— Оставьте челочку.

— Нельзя челочку, — вмешался мальчик. — Клавдия Васильевна не разрешила.

— Ну и бог с ней, с Клавдией Васильевной, — ответила мать. — А мы всё-таки будем с челочкой.

Мастер начал стрижку.

Названная мальчиком Клавдия Васильевна — это, несомненно, его учительница. Ее слово для него много значит. Он, вероятно, и дома часто повторяет: «А Клавдия Васильевна сказала…»

Но мать, которая должна поддержать такое доброе чувство, бессознательно разрушает веру ребенка в учительницу.

Понимает ли она, как это вредно, чем это грозит не только сыну, но и ей самой?

…Мать ученика третьего класса В. написала для своего мальчика подложную справку, якобы от медицинской сестры, для представления в плавательный бассейн. В школе мальчику справку могут и не дать, а ведь ему так хочется плавать!

Характеризуя ученика В., его учительница рассказала о жалобах матери на лживость сына.

— Мать, как мне казалось, по-настоящему обеспокоена этой чертой в его характере. И вот…

Учительница развернула подложную справку. Маленький клочок бумаги выглядел как тяжелый обвинительный акт. Мать сделала своего мальчика соучастником обмана, подлога. Можно после этого очень долго убеждать его, что обманывать нехорошо, — он этому не поверит.

…Во время одной из своих лекций педагог получил большое количество записок с вопросами о происхождении тех или иных недостатков детей. Одна из слушавших его матерей, когда он уже собирался уходить, заговорила о своей девочке:

— Была таким хорошим ребенком, вежливым, послушным, а сейчас так груба с бабушкой, до слёз ее доводит. Ума не приложу, что с ней произошло?…

Вечером лектор видел, как в трамвае молодая женщина проталкивала вперед, к выходу, свою дочку и кричала на старушку:

— Что ты, старая, не можешь пропустить вперед ребенка? Весь проход в трамвае загородила!

И лектору показалось, что эта женщина ему знакома, что это она после лекции спрашивала, почему стала грубой ее девочка…

Немало можно привести примеров родительской непоследовательности. Пусть о них вспомнят сами родители — отцы и матери.

Лучше пожертвовать «челочкой», чем чувством уважения ребенка к учительнице. Даже если это и действительно не обязательно — стричь всех детей под одну гребенку.

В ЗАЩИТУ ДОН-КИХОТА

Добродушный, милый хозяин дома рассказывал о том, как в его присутствии подвыпивший хулиган избивал женщину. Рассказчик пылал негодованием. Он говорил о том, что хулиган не очень-то и пьяный был, а так, средне, и бить он старался ногами.

— Вы это видели собственными глазами? — спросили, содрогаясь, гости.

— Конечно…

И, предупреждая следующий вопрос:

— Но что я мог сделать? Вмешаться? В драку подвыпившего хулигана с его подругой? Ведь он никаких уговоров и не послушался бы, стал бы сопротивляться… Нет, просто нелепо в таких случаях вмешиваться. Для этого нужно быть Дон-Кихотом…

Это было сказано с презрением к Дон-Кихоту.

Тут же сидел сын рассказчика. Он смотрел на отца. Не задавал вопросов, только смотрел. А тот всё твердил:

— Это было бы смешно, донкихотство какое-то!

У сына хозяина вдруг что-то словно булькнуло в горле, он встал и быстро вышел из комнаты.

«ДУРАЧОК»

В автобусе разговаривают две женщины. Одна из них, одетая с претензиями на моду, самоуверенно, с чувством превосходства над всеми и всем говорит:

— А мой дурачок хочет обязательно уехать работать куда-нибудь дальше, на Урал или в Сибирь… А ведь мы могли бы устроить…

Всё так понятно в разговорах этих двух женщин, двух матерей. Они говорят о своих сыновьях, оканчивающих институт, получающих назначение на работу.

Я думаю об этом молодом выпускнике, отказавшемся «устроиться» с помощью папы и мамы, выбравшем правильный путь, едущем туда, куда едут лучшие его сверстники, выходящие на широкие просторы жизни и деятельности. Как у этой женщины мог вырасти такой хороший «дурачок»? Что ему помогло преодолеть косность маленького, замкнутого, эгоистичного семейного мирка и стать гражданином своей огромной страны?

Конечно, ему помогла сила нашего общественного воспитания, его коснулась крылом большая общая правда народа. И вот он вырвался из душного тепла родительского дома, где всё благополучно, самодовольно, расчетливо.

Счастливого ему пути в жизни!

Он одержал свою первую победу. Он не дал себя обмануть!

В ПОКОЕ НЕ ОСТАВИЛИ

Школа должна бороться за ребенка.

Но это значит, что школа должна бороться и за его семью, за взрослых, от которых ребенок зависит, просвещать эту семью, убеждать ее, предъявлять требования.

…К ученику третьего класса Жене Иванову молодая учительница не решилась пойти сама и уговорила председателя родительского комитета пойти вместе с ней, помочь. Вот и пошли вместе, молодая учительница Надежда Сидоровна и председатель родительского комитета Александра Александровна. Встретила их мать Жени. Разговор был спокойный: учительница не предъявляла никаких требований, ничего, мол, особенного не произошло, просто решила познакомиться. Только уже прощаясь, Надежда Сидоровна, учительница, сказала:

— Ваш мальчик в третьем классе учится второй год, но и то не всегда успевает… Чем мы могли бы вам помочь? И еще хорошо бы, если бы вы бывали в школе… Другие матери находят время. Это очень важно — бывать в школе, где учится ваш ребенок. Тем более что с ним не всё благополучно…

Мать не проявляла особой приветливости, но и не возражала, не «нападала» на учителей. Обещала прийти в школу, побывать на родительском собрании, послушать лекции о воспитании детей.

Александра Александровна, не вмешивавшаяся в разговор, заметила нетерпение матери. Хозяйка дома готова была согласиться со всем (так казалось Александре Александровне), только бы гости скорее ушли.

Гости ушли.

Прошло два месяца, почти полностью еще одна четверть учебного года. В поведении мальчика ничего не изменилось. Он всё так же плохо вел себя на уроках, получал двойки. Мать в школе не появлялась.

Решили еще раз пойти к ученику домой.

И тут мать уже не стала себя сдерживать:

— Чего вы меня учите?! Нечего ходить! Оставьте меня в покое!

Александра Александровна, мать четырех детей, работница, коммунистка, человек прямой и решительный, и то растерялась, когда мать Жени Иванова распахнула дверь и сказала:

— Идите! Сама управлюсь, без вас! Ходят тут, учат!..

Александра Александровна рассказывала об этой отвратительной сцене директору школы:

— …Сперва мать накричала на Надежду Сидоровну, а затем — у открытой двери — на меня. Времени, мол, у меня, должно быть, много лишнего, если я успеваю чужими детьми заниматься и по чужим домам ходить. А у нее для своего времени нет. Так и сказала: «Времени нет убиваться из-за сына. Его жизнь впереди, а моя уходит. Успеть бы только пожить немножко». Сама вся в кудерьках, видно только что завилась, губы ярко накрашены, с ресниц на щеки черные точки краски просыпались, будто мухи след оставили. Воспитательница!.. Смотришь на такую мать, и грустно становится. И зло берет!.. Говоришь, но ни одно слово до нее не доходит. Знай свое твердит: «Не имеете права вмешиваться! Бить я его не бью, пальцем никогда не трогаю. В школу посылаю. Деньги на завтраки даю. А другого ничего не требуйте. Как умею, так и воспитываю!» Поступила я глупо. Рассердилась. Характера не выдержала! Говорю матери: «Ноги моей больше у вас не будет! Прощайте! Встретимся вряд ли — ведь вы в школе не бываете!» И ушла…

— Да, не совсем у вас хорошо получилось, — сказал директор школы.

— Ничего, — сказала председатель родительского комитета. — В покое мы эту маму не оставим!

ТАК СКОРЕЕ!

В середине прошлого века П. Ф. Лесгафт побывал в одной немецкой школе. Он рассказал об этом посещении в своей книге «Семейное воспитание ребенка и его значение»:

«На уроке в городской школе в Лейпциге учитель ходил по классу с небольшой тросточкой, которой стегал то одного, то другого ученика; увидав же, что один семилетний мальчик заговорил шепотом со своим соседом, он вдруг подбежал к нему, отбросил трость и дал ему увесистую пощечину; мальчик не пикнул, только злобно посмотрел на него, следовательно, это было уже дело привычное. После класса этот учитель (молодой человек 26 лет) на вопрос, находит ли он необходимым бить детей во время класса, совершенно откровенно ответил, что находит это совершенно ненужным и даже вредным, но делает это потому, что «так скорее», да у него нет и времени много рассуждать, а иногда, прибавил он, это делается просто по привычке».

Так скорее! Какая лаконичная и точная формула! Как многое она объясняет.

Ребенок не послушался. Надо бы разобраться, почему же он перестал слушаться. Ведь могут быть самые различные причины. Надо бы подумать, как сделать так, чтобы он впредь был послушным. Это всегда проблема сложных отношений между старшими и младшими в семье, вопросы такта, справедливости. Но ведь это долго — разбираться, анализировать, принимать продуманное решение, вырабатывать какую-то программу, смотреть вперед. И мать с места дает ребенку шлепок — иногда послабее, а то и весьма внушительный.

Так скорее!

Затем мать спокойно возвращается к своим очередным делам, — мало ли дел у матери?

Нет, она не прошла мимо проступка. Она всё же воспитывает.

А затем это становится привычкой. Ударила, и отношения выяснены. Всё поставлено на место. Ребенок заплакал, теперь можно его и пожалеть. Привыкает не только мать, привыкает и ребенок. А через какое-то время мать жалуется соседям, друзьям, наконец, учителям:

— Какой-то стал каменный, — встряхнется только, и всё по-старому. Как с гуся вода…

«ПОЧЕМУ НЕ ПОУЧИТЬ?»

Учитель рассказывал, что он долгое время напрасно вызывал в школу отца одного из своих учеников. Тот не приходил. Без всяких объяснений, не пытаясь даже поставить учителя в известность о том, что не может прийти в школу.

Поведение мальчика не улучшалось, а становилось всё хуже и хуже. Своими нелепыми выходками он будто мстил учителю. И тот не мог понять — что же происходит? Ведь он не жаловался отцу на мальчика. Единственное, чего добивался учитель — это того, чтобы отец пришел для разговора.

Встреча всё же состоялась. Учитель пришел к ученику в гости, застал отца дома. И с ужасом узнал, что отец ребенка, весьма ограниченный человек, каждый раз, когда его вызывали в школу, жестоко избивал мальчика. Он считал, что хотя в школу он и не явился, но на вызов учителя откликнулся.

— Ходить в школу мне некогда, — сказал отец, — но раз вы просите…

— Разве я просил его бить? — с отчаянием спросил учитель, добрейшей души человек, искренне жалевший мальчика.

— А это мы сами знаем. Раз вызывают в школу, раз к нам обращаются, то не зря. Ходить нам некогда, а поучить мы всегда можем. Почему не поучить?

РОДИТЕЛИ ССОРЯТСЯ

Мальчик принес в класс записку, объясняющую, почему он пропустил уроки.

— Ты действительно болел? — спрашивает учительница.

Мальчик молчит.

— А это действительно мама писала?

Мальчик молчит.

— Кто же это, Леня, всё-таки писал?

— Никто! — резко отвечает мальчик.

— А в школе почему не был?

Леня отвечает еще резче:

— Не хотел!

— Что ж, — решает учительница, — вернемся к разговору, когда ты успокоишься…

Через несколько дней разговор возобновляется:

— Ну как, Леня, может быть, сейчас мне скажешь?

Они только вдвоем в классе.

И Леня рассказывает:

— Если бы вы только знали, что делается у нас дома! Папа с мамой всё ссорятся. Папа, наверное, от нас уйдет. Я тогда не пришел в школу, потому что они очень ссорились и я не мог приготовить уроков…

Подумав немного, он говорит:

— Мне кажется, что папа у меня неродной…

— Что ты, что ты, ведь ты так на него похож.

Нет, такой не может быть родным!

А еще мальчик рассказывает. Когда родители начинают ссориться, он хочет уйти на кухню. Но ему не позволяют. Ему говорят:

— Сиди здесь! Слушай! Разбирайся!

ЕДИНСТВЕННАЯ ОБЯЗАННОСТЬ

Директор выступил перед школьниками с восторженной речью:

— Всё для вас! Всё для того, чтобы вы были счастливы!

Он слушал себя самозабвенно и полагал, что и школьники слушают его с таким же чувством. Но это было не так. Они слушали равнодушно, смеялись, разговаривали.

Что ж, если им остается только быть счастливыми, если всё для этого уже сделано, если быть счастливыми их единственная обязанность, то это не так уж трудно!

А директор всё говорил:

— Над вами сияет солнце нашей заботы. Перед вами открыты широкие дороги…

Казалось, вот-вот он скажет, что для них приготовлены молочные реки и кисельные берега…

Стоявший рядом со мной учитель возмущался:

— Нет, не так надо с ними разговаривать!

— А вы бы что сказали?

— О, я бы сказал им, что не прошло еще время труда и подвига. Сделано далеко не всё. Еще многое должны сделать они. У каждого поколения своя работа и свои каменистые тропы. Никто не хочет отнять у молодежи счастья собственного труда и собственной ответственности. Я бы сказал молодым: «В труде и в ответственности за судьбы человечества и мира старшие поколения находили и находят величайшую радость. Скажите, что вы, молодые, думаете о жизни, о мире, о людях, о родине? Как вы собираетесь им служить?…»

ОШИБКА СЛОВАРЯ?

Каждое лето, как только кончаются школьные занятия, начинается великое переселение пионеров из городов в леса, на берега рек, озер, морей. С развернутыми знаменами, под барабанную дробь движутся пионеры. Они едут поездом, плывут на пароходах, мчатся в автомашинах, совершают пешие переходы. Лагеря существуют столько же, сколько и сама пионерская организация.

И всë же, что такое пионерский лагерь?

Попробуем, как это часто делается, заглянуть в словарь.

Вот он — «Словарь русского языка», составленный С. И. Ожеговым. На странице 277 мы читаем, что лагерь — это «временная остановка, обычно под открытым небом, в палатках».

Звучит, пожалуй, неплохо.

Но несколько ниже мы находим истолкование того, что следует понимать под пионерским лагерем. Это — «учреждение в загородной местности для летнего отдыха детей».

Такова специальная поправка к первому толкованию.

Легко представить, как огорчились бы пионеры, заглянув в словарь. Неужели они уезжают на лето из города в… учреждение? Не под открытое небо! Не в леса!

Стоит ли в таком случае мечтать о лагере?

Увы, в ином лагере действительно вводят порядки «учреждения для летнего отдыха детей» — вводят потихоньку, и конечно — не по вине составителя словаря русского языка. Так заботливее. Так спокойнее…

СВОЕ, ПИОНЕРСКОЕ…

Надежда Константиновна Крупская писала о пионерских кострах:

«Они помогут сплотить ребят в одном переживании, в одном чувстве так, как не может это сделать школа».

Как всё здесь ясно.

Пионерская организация может сделать то, чего не может сделать школа. И не потому, конечно, что пионерская организация лучше, нужнее, а потому, что она имеет свои собственные задачи, отличные от школьных. На первое место в ней поставлены чувства, переживания.

Это не отрицание мысли и знаний, а только определение своеобразия избранного пути, своей пионерской тропы.

А в школе на первом месте — знания, мысль, хотя никто, конечно, и не подумает отрицать значения интереса, эмоциональности в учебных занятиях.

Дружина не может заменить ребенку школы с ее уроками, с ее программностью, с ее особыми, всенародного значения целями.

Но и школа не может заменить дружины, учитель не может заменить вожатого.

В самом деле, в одном случае в центре всего — урок.

В другом — самодеятельность ребенка в свободное от уроков время.

Всё это совмещается. Учебный труд и разумный отдых. Абсолютное подчинение учителю в школе и свободное проявление инициативы в своем пионерском отряде. Широкая дорога школьного обучения и вьющаяся рядом пионерская тропа, где можно поиграть, отправиться в свободный поиск, удовлетворить свою глубокую потребность в полезной деятельности, в романтике.

В жизни ребенка совершенно необходимы смена переживаний, отношений, появление нового опыта, добытого собственным трудом по собственному желанию.

Надо уяснить полностью, что у пионерского движения есть свои пути в борьбе за нового человека. Эти пути не могут быть противопоставлены школе, ее задачам коммунистического воспитания. Они подчинены той же великой цели, которую решает школа.

Но это — свои пути!

ЧЕМ ИХ МОЖНО РАЗВЛЕЧЬ?

В одном пионерском лагере мы познакомились с воспитателем 3-го отряда Юрием Александровичем. Когда ему предложили пойти с пионерами отряда в поход, он откровенно огорчился:

— А где мы там будем спать?

Он не отказывался, не имел на это права. Как-никак — служба. Но он предпочел бы, чтобы его меньше беспокоили. Самое лучшее уйти в лес с книгой. Хорошо в лесу, особенно если книга интересная.

А тут — дети!

Дети — они дети. Вместо того чтобы радоваться возможности тихо и спокойно побеседовать с умным студентом философского факультета, они хотят бегать по лесу, играть в какие-то игры, мечтают о походах… И даже не задумываются, где же им придется спать!

Юрий Александрович близорук, носит очки, он отнюдь не спортсмен. Детей он любит, так сказать, академически, — когда они очень тихие и не мешают своему воспитателю.

К сожалению, не только в этом лагере можно встретить таких скучающих вожатых и воспитателей.

И пионеры не знают, чем же их можно развлечь.

И, вопреки им, сами стараются жить весело.

Как правило, им это всё-таки удается.

И хорошо, что удается!

КАК ЖЕ С ИГРОЙ?

Воспитывая пионеров, мы, должно быть, не всегда учитываем какую-то очень важную для них, очень органичную потребность в игре.

Для ребенка игра — это настоящая жизнь, в которой он развивает свои духовные силы, способности. В игре он зачастую вырабатывает характер отношений с большим и сложным миром, а следовательно, и свой собственный характер.

В этом великая мудрость природы, которая дает человеку в его детстве — много свободного времени на пробу сил, на узнавание действительности.

Игра не настоящее, а только как бы настоящее, только воображаемое. Для нас, когда мы смотрим на игру детей со стороны, это ясно. Но для ребенка игра — и есть настоящее.

Лишите ребенка игры, и вы погасите свет, отнимете какую-то существенную часть его жизни, отнимете радость. И не только радость минуты. Вы в какой-то мере — большей или меньшей — отнимете и радость будущего, зачеркнете в нем что-то очень важное.

Не забываем ли мы, взрослые, иногда о природе ребенка, хотя и говорим так часто и много о возрастных особенностях?

Для ребенка игра — не только проба сил, но и рост сил.

Иногда так получается, что даже хороший учитель начинает неодобрительно посматривать на игры своих учеников — пионеров. Что это такое, в самом деле, — мог бы заняться историей, географией, русским языком, а вместо этого… играет. Как ребенок!

Но пионер ведь и в самом деле — ребенок!

Ошибочно забывать о том, что пионеры — это дети.

Мне пришлось наблюдать, как два школьника, примерно в возрасте двенадцати лет, возвращались из школы. Они прижимались к стенке дома, будто их кто-то преследовал и им необходимо пройти незамеченными. Мимо ворот они проскакивали, как говорят, пулей. Конечно, они играли.

После уроков это было, надо думать, неплохой, даже необходимой, разрядкой.

Было бы нелепо, если бы такой игрой занялись школьники постарше, но пионеры?… Для пионеров это вполне естественно.

Как важно взрослому, воспитателю, понимать ребенка, его переживания, не возмущаться и не карать тогда, когда следует улыбнуться и… отойти в сторону, не мешать.

«Ступеньки», разработанные в пионерской организации для того, чтобы пионеры овладели многими полезными знаниями и навыками, — это хорошо. Полезные дела, которыми обязательно должны заниматься пионеры, чтобы чувствовать свою связь с большим советским обществом, — это необходимо. Но что-то очень редко приходится наблюдать игры пионеров — в звене, отряде, дружине.

А ведь играть — тоже хорошо.

На то они и дети, чтобы иногда просто поиграть. Просто-напросто!

Вот какой вопрос надо вынести на широкое обсуждение, когда речь идет о пионерах, — о радости. Вопрос о радости! В повестку дня! Как самый неотложный!

Если пребывание в пионерском отряде перестает приносить ребенку радость, надо бить тревогу. Произошло что-то неладное. Куда же девалась радость?!

ЛИЦОМ К НЕБУ

На берегу озера в нескольких шагах от пионерского лагеря лежали мальчики. На обнаженную руку одного из них села пчела. Мальчик не шелохнулся, только скосил на нее глаза. Пчела поползла вверх по руке, затем расправила крылья и с гудением улетела дальше. Мальчик рассмеялся и спросил у приятеля:

— Видал?

Приятель повернулся к говорившему, посмотрел на него, подмигнул и снова улегся лицом к небу.

А кругом стоял запах нагретой солнцем земли, запах трав и цветов. По траве деловито сновали муравьи. Откуда-то из-за озера доносилась, еле слышно, песня. На дереве вдруг раздался шорох, легкий треск, — это взлетела птица, а может быть, белочка перенеслась с ветки на ветку.

И два мальчика, о чем-то радостно думающие. Бронзовые от загара тела. Озаренные солнцем лица, обращенные к небу.

ЛЮДМИЛА ЛЮБИТ «ПРЕДЛОГИ»

В классе учительницы Александры Федоровны проводится так называемый предупредительный диктант. Учительница диктует:

«Лед на реке потемнел. На деревьях набухли почки. По дороге расхаживают грачи. На горе кое-где зеленеет травка…»

В диктанте говорилось о наступлении весны.

После окончания диктанта учительница, вместо того чтобы говорить о весне, говорила о предлогах «на» и «по».

Нужно прямо сказать, что раздел предлогов не самый увлекательный в, грамматике. Однако ученица Людмила на вопросы учительницы отвечала с большим увлечением.

— Почему в предложении «На деревьях набухли почки» слова «на» и «деревьях» пишутся отдельно?

Учительница спрашивает о простых и усвоенных вещах так, как будто ответить на ее вопросы и очень важно и очень трудно. Так нужно. Она подчеркивает свое большое уважение к знаниям учеников.

Когда Людмила рассказывает о предлогах, глаза ее сияют так, что только обстановкой урока можно объяснить нелепый вопрос, который я задал ей несколько позже, во время перемены. Вместо того чтобы спросить у Людмилы, рада ли она приходу весны, я спросил, нравятся ли ей предлоги.

— Нравятся! — сказала Людмила.

Это было непонятно.

— Почему?

Людмила задумалась и ответила:

— Потому что я их знаю…

Знать — это действительно радостно!

СЕРЕЖА ШИТИКОВ И СОРОК МАМ

Придя в школу к директору, я случайно попал на заседание родительского комитета. В одном из больших классов сидело сорок мам. Я вошел в класс как раз в тот момент, когда председатель родительского комитета вызвала из коридора ученика пятого класса Сережу Шитикова. Когда он появился в дверях, всем своим видом выражая покорность и раскаяние, председатель родительского комитета с подчеркнутой иронией сказала ему:

— Объясни, пожалуйста, Шитиков, за что ты удостоился такой чести, что сорок мам собрались тебя послушать?

Пятиклассник Шитиков, как и следовало ожидать, не мог это объяснить. Боюсь, что он не оцепил иронии. Был он в школьной форме, — совершенно невозможно понять, почему такой костюм называют формой, ведь формы он как раз и не имеет. Покорность и раскаяние упрятанные в такую форму, могли бы вызвать у всех присутствующих горячее сочувствие, но мамы были не простые мамы, а члены родительского комитета, — они были властью и несли ответственность. Кроме того, они никак не могли разглядеть глаз Сережи Шитикова и поэтому не были уверены в его действительной покорности и раскаянии.

Родительский комитет стал выяснять обстоятельства дела, исследовать проступки Сережи Шитикова, а их оказалось немало. Задавали Шитикову вопросы самые разные. Вот некоторые из них:

— Почему у тебя нос поцарапан?

— Он поцарапался, — ответил Сережа.

Одна из мам при этом его ответе фыркнула так, будто она сама учится только в пятом классе. Остальные мамы на нее строго посмотрели, и она сразу же устыдилась своего непедагогичного поведения.

— Почему у тебя, Шитиков, так много замечаний в дневнике? — спросила председатель родительского комитета.

— А ты делаешь что-нибудь для мамы к восьмому марта? (Заседание комитета проходило как раз накануне этого большого праздника.)

— Да…

— Что?

— Выпиливаю шкатулку…

— Много сделал?

— Еще не начинал…

Так шел разговор, являвшийся только подходом к самому главному. Нужно было, чтобы Сережа Шитиков, получающий замечания и имеющий много двоек, осознал свое плохое поведение и по-настоящему устыдился его. Да, нужно было, чтобы его охватило настоящее раскаяние перед лицом сорока мам. Но он все так же по поднимал глаз, и поэтому совершенно невозможно было определить, произвела ли на него педагогическое воздействие обстановка заседания, присутствие стольких мам.

Пришлось задать ему последний, завершающий вопрос, хотя и не было достаточной уверенности, что мальчик к нему подготовлен:

— Что же ты, Шитиков, можешь обещать родительскому комитету?

— Всё! — ответил он.

Мальчик в первый раз за всё время выпрямился, поднял глаза. Это были озорные глаза ребенка, обрадовавшегося освобождению, тому, что все кончилось и можно уйти.

Его действительно отпустили.

Но еще долго сидели в классе сорок мам и думали о Сереже Шитикове, который так хорош, так. добр, что готов обещать всё… Они горячо спорили, принимали решения.

Но где была в это время родная мать Сережи, что делала, о чем думала?

И ЕЩЕ ОБ ОСОБЕННОМ РЕБЕНКЕ

Не следует забывать о прошлом, тем более о таком недавнем.

Этого не следует делать хотя бы для того, чтобы лучше оценить настоящее.

Всего сорок три года назад не было в нашей стране даже начального всеобщего обучения. Миллионы и миллионы детей были лишены простой низшей школы, дававшей элементарную грамотность. Да и те, кому посчастливилось попасть в эти низшие школы, так рано переставали учиться, что в тяготах жизни очень быстро забывали и чтение и письмо. Так было!

В наши дни каждый ребенок, которому исполнилось семь лет, знает, что пришло его время идти в школу.

Если в какой-нибудь семье — что немыслимо — забудут об этом, к родителям придут и напомнят:

— Пришло вашему ребенку время учиться. Его ждут!

Как это хорошо, как значительно?

Но этим еще не решены все задачи обучения и воспитания.

Задачи воспитания отнюдь не стали проще.

Ведь речь идет о воспитании нового человека, о формировании человека особых качеств, строителя коммунистического общества.

Требования не снизились, а возросли.

Всеобщее обучение, к тому же бесплатное, а значит, и доступное для всех детей, конечно, величайшее благо!

Но разве это всё?

Разве полностью изжиты пережитки капитализма в сознании людей? Разве не бывает так, что мертвое, отжившее давит живое?

Разве нет таких родителей, которые, вместо того, чтобы заглядывать в будущее, в завтрашний день ребенка, оглядываются на прошлое? «Нас так воспитывали, и мы так воспитываем», — говорят они.

А время другое. И требования к человеку у социалистического общества другие.

Даже с позиции того класса, к которому принадлежал Обломов, его воспитание было глупым и вредным, хотя у помещиков Обломовых и были сотни Захаров, которые всё за них делали. Что же можно сказать о тех папах и мамах, которые в наше время, в социалистическом обществе, так воспитывают своих детей, будто оставляют им в наследство сотни Захаров, которые будут за них работать?!

Народный судья, сердечный и умный человек, тяжело переживавший каждый обвинительный приговор по делам несовершеннолетних, говорил мне о некоторых родителях, с которыми познакомился во время процесса:

— Вот так и бывает — любят и губят…

Но разве это фатально, что любовь должна рождать такие тягостные ошибки? Конечно, нет.

Самое главное — нужно воспитывать новые отношения между людьми, воспитывать в труде на общую пользу.

В каждом великом деле, — а их, этих великих дел, немало, — в каждом подвиге, в научных открытиях, во всем хорошем, чем гордится наша родина, есть доля труда нашей молодежи, во всё вложены ее честный ум и доблестное сердце.

Но это не может уменьшить нашей тревоги, когда мы сталкиваемся с недостойными поступками части нашей молодежи, с проявлением таких черт характера, как жадность, честолюбие, потребительство, цинизм.

Мать считает своего ребенка особенным. Она превозносит его и настойчиво противопоставляет другим детям, а затем и другим людям. Как же она сумеет в то же время научить его уважать людей, их труд, радоваться их радости и огорчаться их горем? Ведь такой ребенок умеет только радоваться, когда он удовлетворяет свои желания, он умеет только брать, а не давать.

Как же он, заласканный и захваленный, сумеет найти свое место в большом и требовательном коллективе, установить правильные взаимоотношения со своими товарищами по работе?

Это ведь всё не так просто.

Надо знать, когда же произошла ошибка в воспитании ребенка? В чем она заключалась?

Как тут не вспомнить слова одного учителя, что у каждой школы, у каждого воспитателя тысяча нерешенных задач.

— Так много? — спросили у него.

— Никак не меньше, — ответил он. — Каждый ребенок — это новая задача, которую необходимо решить. И решить не по шаблону. Ни один ребенок не повторит в точности другого.

И в этом, действительно, все дети для нас — особенные.

Для нас ясно, что настоящего нового человека — благородного, сильного, счастливого — можно воспитать только как члена нашего большого советского трудового коллектива.

Слиться с этим коллективом — счастье!

Противопоставить себя ему — величайшая беда!

ОКНО

У каждого времени года есть свои установившиеся приметы, но с особой теплотой и любовью мы всегда наблюдаем приметы весны. Взламывается лед на реках и мчится с грохотом, подобным пушечной пальбе, вниз по течению. В небе проносятся с юга на север стаи журавлей, — счастлив тот, кому удастся услышать их радостный, звенящий, зовущий крик. Деревья окутываются легкой зеленой дымкой, превращающейся после первых теплых дождей в пышную крону. До блеска отмывают окна в домах, и в посветлевшем стекле весело отражается поголубевшее небо, легкие облака, весь сверкающий, пробуждающийся к жизни мир.

Весна — это начало. Весной в хорошо вспаханную и подготовленную землю бросают зерно, которое еще только должно прорасти и стать полновесным золотым колосом. Для школы весна — это завершение года, итог многих и многих трудов, осуществление замыслов, радость достигнутого.

Весной каждый школьник, в каком бы классе он ни учился, стоит у порога больших перемен. Вместе со всеми своими товарищами, учившимися так же успешно, он переходит в следующий класс, поднимается еще на одну ступень. Это как подъем в гору: шире горизонт, дальше видно. Нет, не случайно переход в следующий класс приурочен к самому прекрасному времени года. На каникулы дети, как бы в награду, получают синее небо, бегущую вдаль реку, увлекательную жизнь пионерского лагеря, туристские походы.

Но пока еще время заполнено трудами и заботами. Учитель диктует одну из последних контрольных и Настойчиво повторяет:

— Не смотрите, дети, в окна… Не отвлекайтесь…

И в то же время сам нет-нет да и взглянет в окно, засмотрится на синеву неба. Как же иначе? Разве это плохо? Что можно сказать об учителе, который никогда не отрывался от страниц классного журнала, от ученического дневника, чтобы посмотреть в глаза стоящего перед ним ребенка? Чего бы стоила жизнь учителя, если бы он потерял способность испытывать при этом волнение и радость, если бы он забыл, что класс — это только часть огромного, высокого, трудного и светлого мира.

ИЗ РАЗНЫХ ТЕТРАДЕЙ

«ГЛАВНОЕ, ЧТО ОБИДНО…»

Мать говорит, жалуясь учителю на дочь, ученицу седьмого класса:

— Я ей: «Доченька, доченька», а она мне: «Отстань, надоела…» Я не выдержала и говорю: «Ах ты неблагодарная! Кто тебя кормит, одевает? Кто за тебя всё в доме делает?», а она мне: «Ты и обязана кормить, одевать, ты — мать.

— А вы ей объяснили, что и у нее есть обязанности?

— Чего ей объяснять, она всё равно не поймет…

— А вы ее пробовали еще с самого раннего детства приучать к труду, требовали, чтобы она вам помогала?

— Так зачем же, мне и не надо! Мне нетрудно и самой сделать. Главное, что обидно — уважения не вижу!

«Я СВОЮ НИЧЕГО НЕ ЗАСТАВЛЯЮ ДЕЛАТЬ»

Должна ли мать гордиться тем, что сама всё делает по дому?

— Я свою ничего не заставляю делать. Придет еще ее время, потрудится…

В такой семье ребенок не приучен уважать труд, бежит от него. Он неохотно учится и так же неохотно подчиняется обязательной дисциплине школы. Ведь учение — это тоже труд, а работа приучает к дисциплине.

Может ли ребенок, привыкший, чтобы дома за него всё делали взрослые, успешно трудиться в школе? Там, где другим легко и просто, для него сложно и трудно; там, где других ждет успех, его могут постигнуть неудачи…

«НА ТО Я И МАТЬ!»

Полный и гордый отказ от требований:

— Пока я жива, — говорит мать одного из школьников, — я своему ребенку ни в чем не буду отказывать! На то я и мать!

МАТЬ ОБИЖАЕТСЯ

Учительница говорила матери:

— Что вы своего ребенка как напоказ воспитываете, всё лишь бы похвалиться им: тем, как красив; тем, как одет; тем, как стихи читает…

Мать обиженно:

— Так что же это, уж и нельзя порадоваться на ребенка?

— Я не против радости, — сказала ей учительница, — это я понимаю, когда хотят порадоваться. И мы хотим порадоваться хорошему ученику. Но ведь в ребенке развивается тщеславие.

— Ну, — мать уж совсем разобиделась, — абсолютно ничего в нем не развивается…

БЕСПОМОЩНАЯ ЛЮБОВЬ

Мать говорит:

— Я его не могу воспитывать, потому что уж очень его люблю. Ничего не могу с собой поделать…

Это справедливо. Как же можно воспитывать, если от любви к ребенку перестаешь справляться с собой.

Совсем недавно я услышал:

— Беспомощная любовь…

Значит, есть и такая! Это как раз и есть такая любовь, когда мать не может справиться с ребенком потому, что не может справиться с собой.

ШЕЛКОВОЕ ПЛАТЬЕ

В семье очень скромного достатка скопили деньги, чтобы купить дочери, ученице десятого класса, нарядное шелковое платье.

— Что ты, мама, — сказала десятиклассница, — я в нем буду бояться сесть.

Мать, конечно, понимает, что ничего ее дочка не боится. Просто она не хочет, чтобы на нее тратились.

ЗАБОТА

Мать при сыне говорит учительнице:

— Я понимаю, что мой Володя не будет вашим любимчиком.

Мать искренне считает, что она заступилась за своего Володю, что она ему помогает, заботится о нем.

А МНЕ НЕКОГДА

Вот точная запись разговора в учительской между учительницей и матерью ученика-пятиклассника.

Мать возмущается:

— Почему мой получает то двойки, то тройки?

Ведь он материал прекрасно знает…

— Вы уверены в этом? — спрашивает у матери учительница.

— Он говорит.

— А вы проверяли его?

— Я ему верю.

— А мне, его учительнице, не верите?… Вы бы сперва проверили знания своего сына, а затем пришли в школу…..

— А мне некогда его проверять…

ОН ТАК ПРИВЫК!

В семье, в силу тех или иных условий, особенностей, традиций, могут сложиться не вполне правильные отношения между родителями и детьми. Семья, особенно если ребенок единственный, может снисходительно относиться к его проступкам, удовлетворять любые его желания, освобождать от всякого труда. Так бывает.

И вот этот ребенок приходит в школу. Здесь ему обязательно нужно трудиться. Здесь ему, маленькому, нужно вступить в определенные отношения с большим коллективом детей. В его жизнь входит новый человек — учительница. Все его недостатки сразу обнаруживаются. И обязательно начинается трудный путь перевоспитания. Трудный и необходимый.

Этот путь становится еще более тяжким, когда семья упорствует в своих заблуждениях и говорит о ребенке:

— Он у нас так привык!

КОГДА ДОЛГО НОСЯТ НА РУКАХ

Есть дети, лишенные воспитательного воздействия семьи, безнадзорные дети. Это большая беда, ясная для всех.

Но есть и другие дети, замученные воспитанием. С них не спускают глаз, по каждому поводу с ними вступают в поучающие беседы. Их любят так, что вечно дрожат над ними: как ели, как спали, не болит ли голова, не угрожает ли простуда, не занесет ли кто-нибудь в дом инфекцию? Любовь и забота о детях подняты до такой высоты, что они начинают задыхаться от избытка этой любви и заботы. Они уже выросли, но всё равно находятся как бы в невидимых пеленках. Они уже ходят, хотели бы побегать, но их гордо носят на руках!