Взрослые и дети - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Михаил Семенович Панич (ДОРОГА ВЕДЕТ В ЖИЗНЬ) #9

ДОРОГА ВЕДЕТ В ЖИЗНЬ

НОВЫЙ ДЕНЬ

1. ВОСЕМЬДЕСЯТ ЛОПАТ И ПЯТЬДЕСЯТ ГРАБЕЛЬ

Пустырь у школы раздражал, — он был безобразен, неуютен, предельно бесполезен. Даже малыши избегали его, даже малыши, которые готовы для своих игр выбирать самые, казалось бы, неподходящие места — захламленный чердак, сырой и темный подвал. Кто-то из учеников девятого класса сказал, что не худо бы разбить на месте пустыря сад. Он сказал это просто так, ничего по существу не предлагая. Помечтал вслух, и всё! Казалось, что на его слова никто не обратил внимания. Но на самом деле вопрос о пустыре и саде был сразу же поставлен на заседании комитета комсомола, и дело началось. Каждое воскресенье с самого утра учащиеся собирались на пустыре и дружно работали. Вместе с ними трудились учителя и родители.

Трудно было долбить засоренную камнями и утрамбованным кирпичом землю, — это делали старшие. Они же вместе со школьниками-подростками копали ямы, носили саженцы — молодые деревца, кусты.

Самые маленькие — энтузиасты-первоклассники — собирали листья, чтобы прикрыть ими молодое дерево у самого корня. Для тепла.

Блестело железо лопат. Сияли лица. Было шумно и весело.

Все ли ученики были здесь? Нет, не было ученика девятого класса Игоря Петрицкого. Классный руководитель знала, что он не придет. Накануне первого воскресника этот томный, всегда несколько утомленный, но вполне здоровый юноша, передал ей на последнем уроке записку своей матери. Маленькую записку. В маленьком незапечатанном конвертике.

«Высокоуважаемая Ирина Павловна! Мы посылаем своего сына в школу учиться наукам, а не копаться в земле. Простите нас великодушно, но вместе с мужем мы решили, что Игорь на воскресники ходить не будет…»

Наконец работы на пустыре были закончены. Школьники стали складывать в одно место свои орудия труда: 80 лопат, 50 грабель, тяпки…

— Инструмент, — говорил рослый девятиклассник с притворной иронией, а на самом деле с любовью.

— Но, но! — кричал он же своему небрежному товарищу. — Не кидай, клади…

Положив лопаты, другой школьник помогал девочке, захватившей неумело несколько лопат так, что ручки торчали во все стороны.

Школьникам не хотелось расходиться. Как это хорошо — посадить дерево! Была поздняя осень. Школьники знали, что скоро на землю ляжет снег и покроет всю вскопанную ими землю, все эти нежные прутики молодых деревьев, кустов. Но школьники также знали, что весной на всех посаженных и пересаженных деревьях и кустах появятся милые зеленые листья и от них всем станет радостно. Придет весна, и будет сад, большой, настоящий.

Им не хотелось расходиться, настолько они в этот момент завершения большого дела радостно чувствовали свою общность, настолько они были — все вместе.

Кроме Игоря Петрицкого, конечно! Его с ними не было. Завтра они встретятся с ним. Но будет ли он по-прежнему таким же своим, если он не работал вместе с ними?

…Через несколько дней к директору школы пришел солидный, уверенный в себе человек. Огорченно и вместе с тем сердито он спросил:

— Как это вы, директор школы, педагог, могли допустить, чтобы в классе к моему сыну его же собственные товарищи так плохо относились, так возмутительно скверно? К чему тогда все эти разговоры о коллективе, о товариществе, о дружбе? Не понимаю!

Это был отец Игоря Петрицкого.

2. ОШИБКА ИГОРЯ

Сам не подозревая того, отец Игоря Петрицкого, негодуя и жалуясь, затронул, пожалуй, основную тему воспитания, о которой так убедительно писал Макаренко.

Это тема труда и коллектива.

Игорь Петрицкий не принял участия в общей работе. Когда он пришел в свой класс, то сразу почувствовал некоторую перемену. Что-то случилось. Все его товарищи — вместе, а он — один! И не то чтобы это вышло нарочно, по заранее принятому решению. Просто у товарищей были общие переживания, в которых он не участвовал.

Ничто не объединяет с такой силой, как общее дело, труд не только для себя и на себя, но и на общую пользу. Именно в этом, в общем труде на общую пользу, коллектив определенно, зримо выражает свое отношение к миру, к людям. Свое мировоззрение! Чего стоят убеждения, если они не подкрепляются делом?

Игорь Петрицкий был новым учеником в этой школе. Он многого не знал и не понимал. Поэтому он сперва не придал особого значения случившемуся. Ему казалось, что стоит только отцу уладить дело с директором школы и классным руководителем, и всё будет в порядке. Главное — чтобы не сердилась учительница!.. А как же с товарищами? С товарищами обойдется и так! Им-то не всё ли равно?

Оказалось, что товарищам было совсем не всё равно.

«Что ж, — решил Игорь, — они сами по себе, а я сам по себе».

Но им-то хорошо, — они были вместе.

А он — один!

3. ИСТИНА И ЗАБЛУЖДЕНИЕ

Было бы совершенно неправильно считать, что позиция отца Игоря Петрицкого типична для советской семьи. Это совсем не так! Родители многих других школьников не только не запрещали своим детям принимать участие в общей работе, но и сами приходили в свой выходной день поработать вместе со всеми на школьном участке. Им тоже хотелось посадить дерево, вырастить сад. Среди родителей, работавших рядом с детьми, были и токари, и разметчики, и домохозяйки, и преподаватели университета. Пришел даже один известный ученый-физик, сын которого учился в одном классе с Игорем Петрицким. Этот ученый-физик отнюдь не был склонен противопоставлять труд «изучению наук».

Но рядом с правилом всё еще цепко держится исключение. Пока еще невозможно утверждать истину, не преодолевая в то же время заблуждений.

Своя польза и общая польза — для Петрицкого-отца понятия несовместимые. Чтобы уклониться от всего того, что связано с общей, а следовательно, и чужой для него пользой, он придумал и твердо придерживается нескольких унылых формул:

— Тебе что, больше всех нужно?

— Не суйся вперед, всё равно спасибо не скажут!

А когда речь идет о труде, он говорит просто и категорически, с ухмылкой, иногда затаенной, а иногда откровенной:

— Работа дураков любит!

Убежденный в своей правоте, он полагает, что учит свое дитя житейской мудрости, практицизму. А на самом деле воспитывает цинизм.

Школа должна поддерживать дружбу с семьей, помогать ей. Но иногда во имя детей нужно вступить с нею в борьбу, нужно ее узко эгоистическим воззрениям противопоставить наши идеалы трудовой общности.

4. БЕЗ ЧЕГО НЕ ОБОЙТИСЬ

У школы и семьи могут быть разные взгляды на воспитание, — так случается. Подвергаясь двум противоположным влияниям, школьник сам не всегда в состоянии выбрать правильное, лучшее. Школа, уверенная в своей правоте, должна уметь в таких случаях проявить необходимые настойчивость и решительность.

Особенность в столкновении между школой и семьей, весьма существенная особенность, заключается в том, что учитель не может прямо взывать к школьнику, ссорить его с родителями. Это, конечно, недопустимо.

Семью необходимо убедить.

Можно убеждать в беседе, споре, терпеливо доказывая правоту нашего общественного воспитания. Но еще лучше, когда общественное воспитание само говорит за себя, убеждает своими результатами.

В школе, где общими усилиями разбили сад, возникли хорошие традиции, — каждый выпуск оставляет по себе добрую память. Пусть в разбивке сада принимали участие все школьники, начиная с первоклассников, но инициаторами были комсомольцы девятого класса. Они перешли в десятый класс и продолжали заботиться о саде, украшать его.

Сад общий, он принадлежит школе. И поколение за поколением трудится в этом саду.

Во время традиционной встречи выпускников, когда бывшие девятиклассники уже стали рабочими, инженерами, врачами, агрономами, учителями, они, явившись в школу, обязательно и прежде всего навещают «свой сад». Это был их подарок школе, их инициатива и их труд.

Вот оно — свое и общее.

Предположим, что вместе со своими товарищами пришел на традиционную встречу и Игорь Петрицкий.

Мы оставили его в девятом класс в тот момент, когда он переживал новое, недружелюбное отношение к нему со стороны товарищей. Он пожаловался отцу. Тот в свою очередь пожаловался директору. Но разговор отца с директором ничего существенного не дал. Поговорили и расстались, не убедив друг друга. А Игорь встречался с товарищами каждый день. И убеждался в том, что они сильнее его своей сплоченностью и своей правотой. В какой-то день, возможно только в десятом классе, Игорь вышел вместе со всеми в сад и никто не сказал ему, чтобы он бросил лопату, никто не напомнил ему, что он не был участником первых воскресников, когда сад только закладывали. Он работал вместе со всеми и снова был своим, товарищем.

Мы говорим здесь о возможном, лучшем варианте.

В этой школе, как мы уже говорили, было такое хорошее обыкновение, что каждый выпуск оставлял по себе добрую и зримую память.

Один выпуск разбил сад. Другой — отремонтировал все пособия в физическом кабинете. Третий — построил радиоузел. Четвертый — оборудовал спортивную площадку.

Каждый выпуск, если это нужно, привлекал и другие классы.

Значение имеют инициатива, организация, ответственность. Важно, кто начал. Таким образом, большое общее дело в свою очередь учит школьников полезной общественной инициативе.

Так в этой школе повелось.

Здесь хочется привести слова Н. Г. Чернышевского о значении такой общей работы для формирования человека. Чернышевский писал:

«Лучше не развиваться человеку, нежели развиваться без мысли об общественных делах, без влияния чувств, пробуждаемых участием в них».

5. НОВЫЙ ДЕНЬ

Это было несколько лет тому назад. Учитель попросил учеников десятого класса написать коротенькое сочинение, в котором искренне рассказать о том, как они представляют себе свою жизненную цель, что делают для ее достижения, что им мешает.

Один ученик написал:

«Я ничего не делаю для достижения поставленной перед собой цели. Я даже не очень хорошо учусь. Мешают мне: недостаточная сила воли и нелюбовь к труду. Точнее, боязнь труда. В этом, конечно, виноват я сам. Но определенное значение имеет и то, что меня плохо воспитывали. Исправить этот недостаток совсем не просто. Правда, если бы за меня взялись усиленно, вероятно, что-нибудь и вышло бы…»

Затем в разговоре с учителем было сделано устное признание, что неясно рисуется и сама цель — что нужно и чего хочется.

— Хорошо, — говорил десятиклассник, — если мне удастся поступить в высшее учебное заведение, безразлично какое. А если не поступлю? Можно пойти работать на завод. Но кому я там нужен? Ведь я ничего не умею. Общее образование, конечно, великое дело, совершенно необходимое, но одного только общего мало, необходимо что-нибудь знать и в частности, в особенности…

И в заключение уже совсем доверительно он сказал учителю:

— Подумаешь — и немного страшновато…

Учитель после этого разговаривал с матерью школьника.

— Как же вы это допустили? — спросил он у матери. — Ведь он ничего не умеет делать, белоручка какой-то! Что же он вам ни в чем не помогает? Вы понимаете, как это ему вредит?

— Признаться, я не придавала этому особого значения, — сказала мать. — Всё думала: придет его время, никуда от работы не денется… А пока — зачем торопиться?

— Так ведь подготовить надо, чтобы человек умел трудиться, не боялся труда.

Мать слушала, слушала и сказала:

— Хорошо, признаю, поступила неправильно. Но разрешите спросить и вас: вы-то где были?! Вы — учителя, школа? Вы его десять лет учили и воспитывали!..

Действительно, его учили и воспитывали в школе десять лет!

Так разве виновата только семья?

Вспоминаю, как наш учитель физики гневно укорял заведующую хозяйством школы, Клавдию Ивановну:

— Что же это такое, я пять раз говорил, чтобы в кабинете физики поставили выключатели!

Ему и в голову не приходило, что это не только можно, но даже должно сделать собственными руками — своими и школьников.

Советская школа начала свой путь с наименованием «трудовая». Затем в наименовании школы это слово было опущено, — не потому, что оно лишнее, а потому, что оно само собою разумеется.

Другой она и не может быть, наша школа, — только трудовой.

Это всегда было программным требованием к школе и учителям.

Беда заключалась в том, что это программное требование не было отражено в школьных программах.

Семья на семью не похожа, но ведь школа у нас — единая.

В иной семье могли и не задумываться над тем, что труд не только практическая необходимость, но и могучее средство воспитания, формирования личности. А в школе должны были знать.

Хорошо это — и сад, и радиоузел, и спортивная площадка, и совместная, раз в четверть, генеральная уборка школы силами самих учащихся, и комсомольско-молодежные лагеря в колхозах, и работа на стройках, Это всё — замечательная инициатива.

Во многих школах завязались очень тесные, очень хорошие связи с производством — с заводами, колхозами. Пройдя в младших классах предварительный курс трудового обучения в мастерских, учащиеся в старших классах совмещают учебные занятия с производительным трудом непосредственно в заводских цехах. Завод становится для школьников действительно родным, знакомым не понаслышке, не по художественной литературе, а из непосредственного опыта.

Вот из школы выходят старшеклассники.

— Куда вы?

— На завод, — отвечают они гордо. — На производственную практику. Работать!

Там, на заводе, — новые впечатления, новый опыт, столь необходимый в жизни.

Школьница, ученица одного из десятых классов, сказала нам:

— Отец у меня рабочий, а я никогда не представляла себе, что такое станок, цех, завод, работа, не представляла, как отцу копейка достается. Сейчас я поняла, что не так всё просто в жизни. И еще я поняла, что свет клином на институте не сошелся. У меня разряд, правда, не очень высокий — самый маленький, — но всё же разряд токаря. Квалификация! Приду на завод — примут на работу, не скажут, что не нужна, что ничего не умею. Я за себя спокойна!

Как много значит это чувство жизненной уверенности!

Но всё это были только поиски в ответ на требования самой жизни, пока только опыт.

Необходимо было решить эту важнейшую проблему для всей школы. Труд, связывающий школу с жизнью, труд как составная часть школьного обучения и воспитания — вот что было необходимо, вот без чего нельзя было обойтись.

И вот на наших глазах рождается новая школа, рождается в такое время, когда созрели условия не только для осуществления больших, как никогда еще ранее величественных народнохозяйственных планов, но и для постановки самых высоких моральных проблем.

Новый закон о школе выводит ее на главное направление.

В школу действительно пришло новое. А в семью?

Здесь многое зависит от степени убежденности родителей, от их понимания новых задач и новых условий, от их собственных взглядов на труд, на отношения между людьми.

Связь с жизнью, подготовка учащихся к практической деятельности — это необходимое условие успешности обучения и воспитания в советской школе. И в семье также!

Наступает новый день в жизни школы. Следовательно, и в жизни семьи.

ДОРОГА ВЕДЕТ В ЖИЗНЬ

1. ЗАТЯНУВШЕЕСЯ ДЕТСТВО

Помню, в девятом классе учитель вызвал ученика ответить заданный урок. Тот не услышал. Чем-то был занят, должно быть. Учитель потребовал объяснения.

— А я заигрался, — ответил ученик.

Заигрался!..

Что же, это был недоросль?

Отнюдь нет.

Это был весьма и весьма способный юноша. Он отлично писал сочинения на уроках литературы, читал Добролюбова, Чернышевского, Герцена, хорошо решал задачи… Он просто позволил себе пошутить.

В этой шутке, как это часто бывает, содержалась изрядная доля правды.

Только накануне учитель беседовал с учениками о том, что они растут белоручками, что за спиной родителей они прячутся от жизни, что жизнь им представляется игрой… И вот эти слова учителя, как мяч, полетели обратно. «Вот ты, учитель, говоришь, что мы заигрались, — и правильно! Но что из этого? И не ты ли сам виноват?»

В самом деле, ученики имели полную возможность укрыться от жизни не только за спиной родителей, но и за спиной учителей.

В самом деле, весь строй школьного обучения и воспитания, вся атмосфера школы какое-то время всё больше и больше напоминали гимназию.

Конечно, содержание было другим. И состав учащихся был другим. Конечно, кругом бурлила и шумела другая жизнь — советская. И всё же…

Даже в самых старших классах средней школы учащиеся мало что умели делать, весьма бездумно относились к своему будущему, не очень-то переживали свою недостаточную приспособленность к трудовой жизни. Зачастую они не умели гвоздь вбить в стенку, проводку починить. Если и знали, как хлеб растет, то только по книгам.

И резким было деление на учащуюся и рабочую молодежь. Одно дело — учащийся, другое дело — рабочий паренек. Первый не знал, что такое физический труд. Он был избавлен от него родителями, школой, всем ходом своей жизни.

Он был только учеником школы.

А впереди были, по его разумению, не завод, не колхоз, а обязательно высшие учебные заведения. На выбор. Чего тут задумываться. Вместо парты — студенческая скамья. Вот что ждет. Вместо школьных учебников — вузовские. Вот что ждет. И к домашнему, так сказать, пайку прибавится еще и студенческая стипендия. А затем и работы искать не надо, — получишь вместе с дипломом назначение. И еще будешь выбирать, спорить, соглашаться или не соглашаться…'

Всё определено на многие годы вперед.

И не предвидится никаких затруднений.

Можно и заиграться!

2. ФОРМА И ТЕСНОВАТА И УЗКОВАТА…

— Ну гимназист и гимназист, — говорила иная мама о своем сыне-школьнике. И радовалась.

Чему радовалась?

И время другое, и жизнь другая. И требования к человеку тоже другие.

Пусть из всех образцов школьной одежды выбрали для наших советских школьников нечто весьма схожее со старым гимназическим мундирчиком — не очень-то красивым и не очень-то удобным. Не в этом беда. Беда была в том, что на какое-то время в нашей школе, как и в старой гимназии, словесное обучение оттеснило в сторону живую практику, что содержание и методы школьного обучения всё больше отрывались от требований реальной действительности.

Старый серый гимназический мундирчик, — столь привлекательный и недостижимый некогда для детей простых тружеников, — для нового, советского школьника становился и узковат, и тесноват, и, чего тут греха таить, глуповат…

Здесь мы, конечно, говорим не столько о форме одежды, сколько о содержании школьного обучения. С формой еще можно мириться. Ее недостатки не опасны. Но о том, что содержание школьного обучения и воспитания всё больше и больше отставало от жизни, и спора не могло быть.

И это было по-настоящему вредно, по-настоящему опасно.

3. ТОЛЬКО НИКОМУ НЕ РАССКАЗЫВАЙТЕ…

Да, в какой-то момент школа задержалась в своем развитии и стала резко отставать от бурно развивающейся жизни. Это наносило детям, подросткам, юношам — всему подрастающему поколению — моральный ущерб.

Менялась психология юношества.

Вырабатывалось снисходительно-пренебрежительное отношение к физическому труду, к труду рабочего и колхозника.

С этим невозможно было мириться.

Известно, что для успеха коммунистического строительства решающим является рост производительности труда. А для учащейся молодежи производительность труда была понятием общим, отвлеченным и далеким. Школа была только общеобразовательной, но не была трудовой.

Таким образом, то, что является важнейшим содержанием жизни, без чего жизнь человека невозможна, оставалось за стенами школы.

В нашей советской действительности всё более и более стираются существенные различия между людьми умственного труда и труда физического. А школа односторонне ориентировала своих питомцев на выбор деятельности только в сфере труда умственного.

В этих условиях выпускник средней школы, не поступивший по какой-либо причине в институт, переживал как бы моральную катастрофу, чувствовал себя обиженным судьбой. Любой ученик школы ФЗУ или ремесленного училища, не имевший среднего образования, чувствовал себя на производстве лучше и увереннее, чем выпускник средней школы, получивший так называемый аттестат зрелости. Он, воспитанный в ремесленном училище, не только знал станок, но и умел работать на нем, свободно пользовался рабочим инструментом. Он готовился стать рабочим и стал им, — и это было счастьем, так как он достиг цели. А школьник, впервые попавший на завод, как бы терял жизненно важную цель. Ему «не повезло».

Вот я, учитель десятого класса, попрощался с выпускниками на торжественном акте вручения им аттестатов зрелости. Прошло каникулярное лето, я вернулся из отпуска и стал встречать своих бывших учеников, встречать довольно часто, — ведь все они, как правило, живут поблизости от школы. Но вот что странно: одни меня радостно приветствуют, охотно останавливаются, чтобы поговорить со своим школьным учителем, рассказать о себе. А другие?… Другие стараются пройти мимо, незамеченными. Почему? Что с ними?

Они, другие, боятся расспросов. Они, другие, считают себя неудачниками.

— Как успехи? — спрашивает учитель, останавливая такого бывшего своего питомца.

— Нет успехов…

— Как так «нет успехов»? Что вы делаете?

— Да вот… на заводе работаю. Из-за одного только балла. Не добрал на экзаменах. А конкурс был большой… Попробую в будущем году. Жаль, год пропадает зря!

Как же так — «пропадает зря»?

Какое нелепое заблуждение! Как только могло появиться это чувство неполноценности, неудачи у юноши, работающего после окончания средней школы на заводе?

В самом деле, на уроках истории школьник узнавал, что величайшая революция в мире была совершена в его стране под руководством рабочего класса России, под руководством партии рабочего класса. Он знал, что в стране установлена диктатура рабочего класса. На уроках литературы учитель рассказывал о величественном образе советского рабочего, изображенном в лучших произведениях наших писателей. На уроках психологии юноша узнавал, что труд поставил человека над всем животным миром, что труд и мысль неразрывны. В газетах он читал очерки о трудовых подвигах рабочих и колхозников, читал, что труд в нашей стране стал делом славы и доблести. Что же это, только слова? Нет, это непреложная истина, высокая правда!

И в то же время иной учитель говорил своему ученику:

— Если ты будешь плохо учиться, не видать тебе вуза, как своих ушей…

Мать говорила:

— Если ты будешь получать плохие отметки, куда денешься? Придется стать простым рабочим.

Ох, как оно звучит, это словечко — «простой»!..

Один школьный директор показал мне письмо своего бывшего ученика. Тот писал, что работает в авторемонтных мастерских. И сразу же за этими словами о работе следовала странная просьба: «Только никому не рассказывайте…» Стыдился!

4. СЕГОДНЯ…

Это было вчера.

Если такое же встречается сегодня, то только как остаточное явление.

Труд уже прочно вошел в школьную программу как обязательный и равноправный предмет. В старших классах обучение соединяется с производительным трудом.

Вот что утверждается школой на новом, решающем, главном направлении:

Новый человек должен не только владеть основами наук, он должен повседневно ощущать свою кровную связь с рабочим классом, с колхозным крестьянством, с теми, на ком земля держится.

Если ты учишься, одновременно трудись, — нет другого, лучшего, пути, чтобы стать полноценным, всесторонне, гармонически развитым человеком.

Если ты трудишься, одновременно учись, — таков наш советский идеал человека.

Для школы — это Закон.

Для общества, для народа — это Закон.

Но не в каждой семье это поняли сразу же. Даже не в каждой рабочей семье.

На ленинградском заводе проходила производственную практику ученица ленинградской школы Валя И. Она окончила школу, получив одновременно с аттестатом зрелости (или на несколько недель раньше) квалификационное удостоверение фрезеровщицы. И вот, это естественно, пришлось задуматься: что же дальше? Как быть?… Оставаться на заводе? Поступать в вуз? Если в вуз, то — в какой? Завод был родным, — на нем работал отец, некогда работала и мать. Хорошо бы остаться на заводе. И всё же Валя пошла экзаменоваться в вуз. В Педиатрический институт. Это было бы естественно, если бы ее влекла профессия детского врача. Но ведь никакого желания стать врачом у Вали не было.

— Меня не привлекал этот институт, — чистосердечно рассказывала мне Валя. — Но, как это часто бывает, у нас в семье собрались родственники и стали решать мою судьбу. Всё же это большое торжество: первый в роду человек с законченным средним образованием. Мать гордится, хочет как-то правильно распорядиться судьбой дочери, не закопать аттестат в землю. Меня не слушают, решают сами. И решили, что надо мне поступать в медицинский институт, и лучше всего стать врачом по детским болезням. Хорошая профессия для женщины, чистая…

Пошла Валя экзаменоваться, и не поступила. В общем, или не то спросили, или не то ответила. И что же, огорчилась?

— Ничуть нет, — продолжала свой рассказ Валя. — Обрадовалась! Ведь совсем, ну, нисколько, не хотелось быть врачом. Сразу же пошла на завод, где работает отец, где проходила еще школьницей производственную практику, где получила разряд. Мама возражала, а папа сказал: правильно! Ну конечно же, правильно. А почему огорчалась мама? Ведь как бы звучало: дочь — студентка; у нас дочь — студентка!..

Оказывается, и в рабочей семье может утвердиться неправильный взгляд на различные профессии, на физический и умственный труд.

— Мать даже предложила подождать год и идти снова экзаменоваться. А пока ничего не делать — готовиться к экзаменам, отдыхать. Как-нибудь прокормим, говорит! Отец не согласился, сказал: надо работать! И я пошла работать.

Валя была права.

В самом деле, то, что представлялось матери неудачей, провалом, обернулось доподлинной удачей. Валя стала работать фрезеровщицей. По специальности. Ее вскоре повысили в разряде, она стала приносить домой значительный заработок. Она стала участницей большой трудовой жизни завода, человеком настоящего большого дела. И всё есть в жизни — работа, театр, спорт, книги, друзья…

В последнее время уже сама заговорила о том, что собирается держать экзамен в институт. Но отнюдь не медицинский. И вовсе не потому, что медицина — не нужна. Смешно, глупо было бы так думать. Просто — это не ее призвание. Она будет инженером-механиком. Вот это — по ней! И учиться она намерена без отрыва от работы, в вечернее время.

Мне очень хотелось поговорить с рабочим, обучавшим Валю И. еще тогда, когда она была школьницей. Он и сейчас как бы шефствует над Валей, и хотя она работает в другом цехе, но советоваться ходит именно к нему, к Ивану Ивановичу.

Рабочий-фрезеровщик говорит:

— Валя вышла на трудовое поприще. Она уже знает, на чем хлеб растет…

Он имеет при этом в виду не только хлеб, но и машины, всё, что создают и делают умные руки рабочего, человека…

Еще недавно школьникам говорили, что для них открыты все дороги, широкие дороги, — выбирай любую.

И кое-кому ворота, через которые проходят на завод, казались и чересчур узкими и темными. Что за ними, этого школьники не знали.

А Валя в эти ворота вошла спокойно, с хорошей уверенностью. И здесь, на заводе, открылись перед ней большие просторы — жизни, труда, учения…

Как хорошо, что дорога в эту большую жизнь открылась для нее еще в школе.

5. АВТОРЕМОНТНИК…

Первого сентября, в первый день занятий, к директору школы обратился с просьбой ученик девятого класса.

Он добивался, чтобы его перевели в другой девятый класс, параллельный, обозначенный другой буквой алфавита.

Там учились его товарищи по школе, в которой он» учился в прошлом учебном году.

— Ты кто? — спросил у девятиклассника директор школы.

— Авторемонтник, — ответил тот… — И они тоже — авторемонтники…

Это уже — новое!

Ученик называет не только класс. Он называет профессию, специальность, дело, которым он занимается, в котором будет совершенствоваться.

Его объединяет с товарищами не только школа, но и завод, мастерская.

— А язык какой ты изучаешь? — спросил директор.

— Английский…

— Они?

— Тоже…

Итак, не только авторемонтное дело, но и иностранный язык.

Школа и завод. Класс и цех. Труд и русский язык, литература, физика, математика, химия… Рядом с товарищами по школе — товарищи по заводу, молодые рабочие. Так возникнут новые отношения, появится новая, более обширная, более богатая среда.

Не сразу всё это скажется, но скажется обязательно.

За простыми фактами стоят большие события в школьной жизни, большие и глубокие изменения в психологии школьника.

Перестройка школы, в сущности, только еще началась. Это дело не одного года. Накапливается опыт. Накапливается и проверяется. Проще говоря, проблем и вопросов всё еще очень и очень много. Иначе и не может быть в таком большом и сложном деле, касающемся судеб поколений, будущего страны. Новое здание школы еще в строительных лесах. И здесь также приходится опасаться недоделок, любителей украшательств, тех, кто спешит забежать вперед, спешит рапортовать о выполнении и перевыполнении…

Но это уже разговор о другом…