Я буду тебе вместо папы. История одного обмана

Глава тринадцатая

Когда ребята в школе рассказывали о том, чем они занимались на выходных, как катались на велосипедах, в какие игры играли или какие книги начали читать, я знала, что не могу поделиться с ними тем, чем мне больше всего нравилось заниматься. Я также не могла написать об этом в сочинении, когда учителя просили нас рассказать, как мы проводим свободное время.

Если мне не надо было приглядывать за младшим братом или помогать маме по хозяйству, я ускользала из дому и по проселочной дороге бежала в поля, где таились скрытые ото всех сокровища.

По дороге я осторожно осматривала живую изгородь, надеясь обнаружить гнездо с маленькими пятнистыми яичками или даже с пушистыми птенцами. И когда мне улыбалась удача, я сидела тихо-тихо, чтобы не спугнуть маму-птицу. Я никогда не трогала малышей, потому что знала: в этом случае гнездо будет заброшено и птенцы умрут от голода.

В школе мальчишки хвастались, сколько яиц им удалось собрать. Мне всегда хотелось сказать им, что так нельзя делать, ведь они убивают птенцов, но я молчала. Я боялась, что надо мной будут смеяться или, что еще хуже, начнут дергать за волосы и обзывать вонючкой.

В жаркие дни, когда ничто не нарушало сонный покой, царивший на ферме, я собирала землянику, в изобилии росшую у изгороди, а потом лежала на спине, ела сочные спелые ягоды и наблюдала за порхающими над цветами бабочками и пчелами, жужжащими в поисках пыльцы. Однажды я засмотрелась на муравейник и совсем забыла о времени. Меня восхищала суетливая деятельность тысяч муравьев, живущих одной колонией; неужели такие крохотные существа сумели построить такой огромный, по сравнению с их собственной величиной, дом?

Но больше всего я любила гулять у пруда. Через несколько дней после нашего переезда сосед объяснил мне, как сделать сачок из куска ткани и палочки. Он показал, где лягушки откладывают икру, как можно зачерпывать ее при помощи сачка, и дал ведерко, чтобы складывать улов. Если в ведерко налить воды, то через некоторое время икринки превратятся в головастиков, а спустя несколько недель — и в лягушат, сказал он.

— Можешь держать ведро в моем сарае, — предложил сосед, тем самым укрепляя наш союз и увеличивая пропасть между мной и моими родителями. — Подождем, пока головастики подрастут, а потом отпустим их обратно в пруд.

Я положила в ведро немного водорослей из пруда, пару маленьких камешков и следующие три недели наблюдала, как крошечные черные точки увеличиваются, приобретая узнаваемую форму.

Маленьким, похожим на червячков существам потребовались почти все пасхальные каникулы, чтобы превратиться в настоящих головастиков с извивающимися хвостиками. Я боялась, что в ведерке им будет тесно, поэтому отыскала емкость побольше, куда накидала еще водорослей и камешков.

Решив, что головастики уже достаточно большие, чтобы не бояться хищных рыб, мы отнесли их обратно в пруд. Раннее лето радовало теплыми деньками, и я подолгу сидела у воды, наблюдая, как черные вертлявые личинки становятся коричнево-зелеными лягушатами; лягушата прыгали, плавали, смешно дрыгая перепончатыми лапами, выбирались на камни и подставляли спинку солнцу или прятались в высокой прибрежной траве. Интересно, были ли среди них те, кому мы помогли вырасти?

После того как отец утопил котят, я долгое время не могла заставить себя прийти к пруду — слишком хорошо представляла, как они лежат в своей водяной могиле. Но сосед рассказал мне о кошачьем рае и убедил, что котята не хотели бы, чтобы я так долго грустила о них, — и мне стало гораздо лучше.

Было еще одно, о чем я никогда не рассказывала учителям: о том, как я ходила на пруд вместе с мужчиной из соседнего дома.

Когда наконец-то наступили летние каникулы и впереди меня ждали шесть недель свободы, я могла думать только о том, чтобы как можно больше времени провести с Дорой и ее мужем.

Словно прочитав мои мысли, отец быстро прояснил: уроки-то, может, и закончились, но домашние заботы никуда не делись.

— Ты должна помогать своей матери, — строго сказал он, когда увидел в первый день каникул, как я, воодушевленная мыслью о долгожданной свободе, устремилась к входной двери. — Тебе за братом присматривать нужно, не маленькая уже.

Я пожаловалась на это соседу, а он улыбнулся, взъерошил мне волосы и сказал, что мы просто будем брать моего брата и его малышей гулять на пруд.

— Устроим пикник. Это позволит моей жене и твоей маме хоть чуть-чуть отдохнуть от детей.

Коляски и его плеч хватило для троих малышей, а на меня возложили почетную обязанность нести сумку с напитками, кусками пирога и печеньем.

Иногда во время таких пикников он клал голову мне на плечо и говорил, что устал.

— Ты, наверное, тоже устала, Марианна. Ведь тебе приходится столько всего делать по дому. Тебе надо отдохнуть. Клади голову мне на колени.

И я с радостью слушалась его. В те дни, когда все только начиналось, я прислушивалась к жужжанию насекомых, чириканью птиц, тихому плеску воды, шелесту листьев и травы; все эти звуки сливались в убаюкивающую летнюю мелодию, а его руки нежно гладили меня, заставляя улыбаться от удовольствия. Он ерошил мои волосы, легко прикасался к каждому позвонку, едва заметно массировал шею и ласково гладил мои щеки.

Неподалеку от нас резвились малыши: мордочки перемазаны в сладостях, специальные детские вожжи не подпускают их близко к воде, — а я старалась прижаться к нему еще теснее, наслаждаясь незнакомым прежде чувством безопасности и ласковой заботы.

В один из таких жарких летних дней, когда женщины забрали детей с собой в город, он в первый раз меня поцеловал. Я сидела, обхватив руками колени, и пристально вглядывалась в темную воду пруда, надеясь увидеть что-нибудь интересное.

— Марианна, ты знаешь, как целуются феи? — спросил он.

Я смущенно хихикнула, как обычно хихикают маленькие девочки, когда взрослые задают им неожиданные вопросы, подобные этому.

— Нет, не знаю…

— Тогда закрой глаза, я тебе покажу.

Я почувствовала, как он легко прикоснулся ресницами к моей щеке, открыла глаза и увидела, что он улыбается, блестя зубами.

Потом он приобнял меня за плечи и притянул к себе, откинувшись на траву.

— А ты знаешь, что такое взрослый поцелуй?

Я покачала головой.

— Хочешь, покажу тебе? — предложил он и, проведя рукой по моим волосам, взял меня пальцами за подбородок.

Я непонимающе мигнула: его лицо приближалось к моему, становясь все больше и больше. Вот оно уже нависло над моим, скрыв от меня солнечный свет, но это уже не было лицо человека, которого я хорошо знала, — нет, передо мной был какой-то незнакомец, и мне стало страшно, очень страшно.

Что было дальше? Его рот гораздо больше моего, и он засосал мои губы, одной рукой удерживая голову и не позволяя отвернуться, а другая тем временем скользила вдоль моего позвоночника. Он стиснул мою попу, а потом прижал меня еще сильнее, лишая возможности отодвинуться. Он всей тяжестью навалился на мое хрупкое тело. Его язык раздвинул мои зубы и протолкнулся мне в рот; я почувствовала, как по подбородку течет слюна.

Мне тяжело, я не могу дышать, воздуха не хватает, я начинаю брыкаться, в панике пытаясь освободиться…

И он, уловив в моих действиях не только страх, но и зачатки отвращения, внезапно отстранился. Сел и вытер рот тыльной стороной ладони.

Я почувствовала, что сейчас заплачу. Заметив мои слезы, он ласково погладил меня по щеке:

— Марианна, разве тебе не понравилось? Этот поцелуй значит, что ты очень много значишь для меня. Ты особенная девочка, Марианна. Ты ведь хочешь быть особенной?

Мягкость руки, поглаживающей меня по голове, исходящее от нее успокаивающее тепло, привычные интонации — и я забыла о том, как страшно мне было, я думала только о том, что его голос и его руки — самое важное в этом мире.

— Да, — ответила я, но мы оба знали, что это ответ на второй вопрос, а не на первый.

В тот день была пересечена грань, был сделан первый шаг: его дружба начала сменяться иным, темным чувством. Тепло его рук, его ласковый голос успокоили меня, желание, чтобы обо мне заботились, заглушило разум — и я не думала о том, что ждет меня впереди.