Глава двадцать девятая

Наконец наступил день, когда я должна была отправиться в Дом для незамужних матерей.

Я проснулась очень рано, за окном еще даже не рассвело. Меня разбудил какой-то странный звук. С быстро бьющимся от испуга сердцем я лежала и пыталась разобрать, откуда он идет. Затем вылезла из кровати, подошла к окну — там звук был громче всего — и увидела мотылька, попавшего в ловушку между шторой и стеклом. Меня разбудил стук его бьющихся о стекло крыльев: насекомое отчаянно пыталось вырваться на свободу.

Я приоткрыла окно, и обрадованный мотылек выпорхнул на волю. Как бы я хотела улететь вслед за ним!

С тех пор как нас посетила сотрудница социальной службы, прошло восемь недель. Это значит, что я уезжаю уже сегодня, а у меня до сих пор не собраны вещи. У меня никогда не было много одежды, а растущий живот еще больше ограничивал выбор. Несколько раз пересмотрев свои немногочисленные платья, я сердито швырнула их на кровать. У меня никак не получалось сосредоточиться и определиться, что взять с собой.

Покрытое пылью и трещинками старое зеркало, висевшее на стене, отражало совсем не ту девочку, к которой приезжал социальный работник. Восемь недель незаметно превратили меня в другого человека — я сама с трудом узнавала себя. Заметно округлившийся живот уже не позволял скрыть мою беременность от кого бы то ни было. Крохотная грудь стала невероятно чувствительной и тоже увеличилась в размерах, а лицо, наоборот, стало непривычно тонким и каким-то угловатым. Исчезли пухлые щеки, заострились скулы и подбородок. Волосы, никогда не отличавшиеся особенной красотой, теперь были совсем слабыми и тусклыми.

Из зеркала на меня смотрела бледная, усталая девочка с покрасневшими от постоянного плача глазами; судя по всему, ее губы давно забыли, каково это — улыбаться.

Я чувствовала себя невероятно тяжелой, спина постоянно болела, но хуже всего была никогда не отпускавшая меня тоска. Она поедала меня изнутри, просыпалась вместе со мной по утрам и преследовала во сне — моя подушка часто оказывалась мокрой от слез — и усиливалась по мере того, как приближалось неизбежное расставание с ребенком. Я думала о том страшном дне, и ребенок, словно чувствуя мое беспокойство, тихо шевелился у меня под сердцем.

Я представляла, как он лежит там, свернувшись калачиком — ведь на шестом месяце плод уже вполне сформирован, — и ему всего-то нужно еще чуть-чуть подрасти, чтобы появиться на свет.

Каждый вечер — перед тем как лечь спать — и каждое утро я ласково разговаривала с ней (почему-то я была уверена, что это девочка). Я говорила, что очень сильно люблю ее и с нетерпением жду того дня, когда наконец смогу взять ее на руки и прижать к себе. И все это время я упорно гнала прочь мысли о том, что нас разлучат. Я ни разу не произнесла вслух слово «усыновление».

В то утро я тоже положила руку на живот, с радостью ощущая его округлость.

— Чувствуешь, Соня? — шепотом спросила я. — Ты чувствуешь мою руку?

Реальность ее едва ощутимых движений, увеличившаяся грудь, готовившаяся к появлению на свет ребенка, — все это одновременно и радовало и угнетало меня, поскольку я слишком ярко представляла, какой пустой и бессмысленной станет жизнь после того, как у меня отнимут мою девочку.

Как они могут так поступить со мной? И с ней? — в отчаянии спрашивала я.

Я думала о незнакомой паре, с нетерпением ожидающей рождения моей Сони, и пыталась угадать, что это за люди.

В своем воображении я рисовала принадлежавший им большой дом, который казался очень грустным и пустым без звонкого детского смеха. Наверное, они уже приготовили для малышки комнату: светлые обои, множество игрушек, белая кроватка, над которой висят разноцветные погремушки; у большого окна стоит кресло-качалка: новая мама моей дочки будет сидеть в нем и кормить ее из бутылочки. У стены — огромный комод, полный очаровательный детских вещичек, на полу — мягкий ковер, не самодельный, как в моей комнате, а настоящий шерстяной ковер с изящным цветочным узором. В этом доме наверняка есть настоящая ванная, маленький дворик и несколько комнат, обставленных в одном стиле. Я подумала, что они, эти люди, наверное, очень хотят ребенка и, как только моя дочь окажется в своем новом доме, ее сразу окружат заботой и любовью. И я заплакала оттого, что малышка никогда не узнает обо мне, а я не смогу быть рядом с ней.

Загрузка...