Я буду тебе вместо папы. История одного обмана

Глава двадцать первая

Казалось, будто инопланетянин завладел маминым телом — ему мало было раздуть мамин живот, нет, он хотел наказать, измучить ее, поэтому пытался до всего дотянуться своими мерзкими щупальцами. Он обесцветил мамино лицо, превратил ее кудрявые волосы в бесцветные космы, у мамы постоянно болела спина и отекали лодыжки. Но хуже всего была тошнота — она не ограничивалась утренними часами, а заставляла маму бегать в туалет почти круглые сутки. Надежды на то, что после первого триместра все кончится, не оправдались, маму тошнило до самых родов.

Чем круглее становился ее живот, тем сильнее менялся отец. Он словно уменьшился в размерах, все время казался усталым; и не было больше вспышек гнева — напротив, отец сутулился, как побежденный.

Я лишь один раз слышала, как он сомневается насчет того, кто отец ребенка. Мама сидела на диване, подложив под спину подушку, на усталом лице — ни кровинки.

— Ты можешь сколько угодно отрицать это, а я все равно не думаю, что это мой ребенок. Тебе раньше никогда не было так плохо. — Последовал вздох. — Знаешь, я помню танцы, на которых мы познакомились. Ты была самой красивой девчонкой. А сейчас от тебя один живот остался.

В его словах было столько грусти, что было больно слышать их.

— Может, тебе стоило сказать мне… Хоть раз сказать, что я красивая, — тихо ответила мама.

— Ну, может, и стоило, но я ведь женился на тебе! — ответил отец и вышел из дому. Я знала, что он направился в паб.

То лето, когда «инопланетянин» должен был наконец покинуть мамино тело, выдалось одним из самых жарких даже по словам старожилов. Духота только усугубляла мамины мучения: по лицу постоянно бежали ручейки пота, а дышала она так, будто ей все время не хватало воздуха. Брат с сестрой без конца капризничали, и мне приходилось сидеть дома, потому что теперь я должна была присматривать за двумя малышами.

На шестом месяце беременности мама объявила, что слишком устала и не может больше ездить с Дорой в магазин по субботам. «Инопланетянин» на несколько недель избавил меня от визитов мужчины из соседнего дома.

Ребенок появился на свет в сентябре. На этот раз мама рожала в местной больнице. Отец отвез ее туда, когда начались схватки, но после этого ни разу не навестил.

Вместо него к маме ездила Дора. Как-то раз она взяла меня с собой. Стоя рядом с маленькой кроваткой, где лежал новорожденный, я чувствовала, что вся обида по отношению к нежеланному ребенку куда-то испаряется. Не было никакого «инопланетянина», я видела лишь еще одного братика, такого крошечного, такого беспомощного, что мне захотелось взять его на руки. Но мама не разрешила.

— Подожди, пока он чуть-чуть подрастет, — сказала она.

Я слышала, как она несколько раз говорила Доре: «Если ребенок окажется темноволосым, это решит все проблемы». Но голову малыша покрывал ярко-рыжий пушок.

— Ну что, видела маленького ублюдка? — спросил отец, когда я вернулась.

Я не знала, что ему ответить. Я догадывалась, что «ублюдок» — плохое слово, и нельзя называть им малыша, хотя я и не понимала, что оно означает.

Не обратив внимания на мое смущенное молчание, он задал еще один вопрос:

— А волосы у него какого цвета?

— Рыжие, — ответила я.

Больше отец ни о чем не спрашивал.

Мама с малышом вернулась домой через несколько дней.

— Сама выбирай имя для ублюдка. Только не смей называть его как кого-то из членов моей семьи.

Мама назвала малыша Джеком.

Джек был хорошим мальчиком. Он словно чувствовал, что ему следует вести себя как можно тише, когда отец дома, поэтому редко плакал. Если отец все-таки слышал его хныканье, то лишь угрюмо ворчал: «А ну заткнись, маленький ублюдок», — а мама подхватывала братика на руки и выбегала из комнаты.

Колыбельку Джека поставили рядом с моей кроватью, я засыпала, прислушиваясь к его тихому сопению, и часто просыпалась еще до рассвета от того, что мама приходила покормить малыша.

— Не хочу беспокоить твоего отца, — говорила она, но я понимала, что отец просто терпеть не может этого ребенка.

Я же видела, как он отводит глаза в сторону или вообще отворачивается, когда мама кормит Джека. А еще я заметила, что в отличие от других детей самого младшего мама кормила из бутылочки.

Да, я знала, что отца совсем не радует рыжее прибавление в семействе, но и представить себе не могла, насколько он ненавидит малыша, пока мама однажды не оставила Джека в колыбельке, наказав мне присматривать за ним, и не ушла куда-то по делам.

Отец вернулся раньше, чем она рассчитывала. Я слышала, как под тяжелыми рабочими ботинками скрипят ступени, а потом до меня донеслись непонятный грохот и плач Джека. Я пулей влетела в комнату и увидела, что отец яростно трясет колыбельку. Малыш был весь красный и почти визжал от страха. А отец орал:

— Заткнись, заткнись, я сказал, а не то твое личико станет таким же синим, как твои проклятые глазки!

— Папа, — взмолилась я, — пожалуйста, оставь его в покое!

Отец повернулся, и я вдруг поняла, что ему стыдно за свой поступок.

— Ты еще слишком маленькая, Марианна. Ты не понимаешь.

Он был прав. Я не понимала. Я достала ревущего младенца из кроватки, прижала к груди и посмотрела на отца.

— Он всего лишь ребенок, — сказала я.

Отец отвернулся и вышел из комнаты. Но после этого кое-что изменилось. Отец по-прежнему был недоволен присутствием Джека в нашем доме, но, судя по всему, смирился с ним.

А уж после того, как в гости к нам заглянула бабушка, мама моего отца, он полностью изменил свое отношение к малышу, и тот, кого он раньше едва выносил, теперь мог спокойно сидеть у него на коленях.

— Он просто копия тебя маленького, — улыбнулась бабушка, посмотрев на Джека.

— Что за глупости? Я никогда не был рыжим!

— Ты — нет, а вот дед твой был рыжим, пока не облысел.

Когда бабушка ушла, отец попросил у мамы прощения. Он очень редко произносил слово «прости». Мама призналась, что ей льстило внимание Дейва, но их отношения остановились на уровне флирта. Отца такое объяснение, судя по всему, удовлетворило. Через несколько месяцев мама снова была беременна.