Я это все почти забыл

Леонид Шинкарев

Я это всё почти забыл…

Опыт психологических очерков событий в Чехослова-

кии в 1968 году

Но что с того, что я там был,

В том грозном быть или не быть.

Я это все почти забыл.

Я это все хочу забыть…

Юрий Левитанский,

участник освобождения

Праги в 1945 г.

Шинкарев Леонид Иосифович

Я это всё почти забыл… Опыт психологических очерков событий в Че-

хословакии в 1968 году. М., Собрание, 2008, 447 с. ISBN 978-5-9606-0062-0

Эта книга о том, как в событиях 1968 года проявилась психология руко-

водства СССР и Чехословакии, народов двух стран, их традиции и историче-

ская память. Воспоминания участников событий, документы из архивов в

Москве и Праге, в том числе впервые публикуемые, впечатления автора и его

переписка с Иржи Ганзелкой и Мирославом Зикмундом на протяжении более

сорока лет помогут глубже понять мотивы решений, повлиявших на исто-

рию новой Европы. Обращение к прошлому проникнуто уважением к сосед-

ним народам, любовью к Родине и болью за нее.

* * *

Данная электронная версия книги является не полной копией первого

издания (Москва, «Собрание», 2008). Внесены некоторые исправления и

уточнения, учитывающие новые источники. Используются фотоснимки из

архива автора, опубликованные в печатном русском и чешском издании (пе-

реводчики Людмила Душкова и Вацлав Данек, Praha, «Akropolus», 2009).

Хочу поблагодарить всех, помогавших мне на разных стадиях работы

над книгой, в том числе И. Ванчуру, В. Ведрашку, З. Горжени, Е. Дарагана, А.

Ермолаеву, М. Каргера, Я. Петранека, C. Стулова.

Леонид Шинкарев

Ноябрь, 2016 г.

Содержание

От автора

Глава первая

«В ваших руках судьба Европы…»

Находка в рабочем столе Брежнева. «У вас есть ко мне допуск?» Интернированные

чехословаки в лагерях СССР. Камбулов и Свобода забрасывают в Чехословакию

парашютистов. «Мы не знали антисоветизма, и если что-то страшное случилось, у него

есть точная дата возникновения – 1968 год». Ивашутин и ракетно-ядерный удар.

«Леонид Ильич… на вас рассчитывает…»

Фотографии к главе 1

Глава вторая

«Границы нет. Дом наш только один…»

Ганзелка и Зикмунд за четыре года до вторжения. В «Татрах-508» от Ангары до Енисея.

«Нас хоронили в одних могилах». Станция Зима: «Эти танки… Стыд-то какой перед

людьми…» Чешская речь в Нижнеудинске. «Спецотчет № 4» и переполох в Москве.

Академик Капица о «большом медведе»

Фотографии к главе 2

Глава третья

«А если все не так?»

Брежнев пишет Дубчеку «личные письма». «Выходи из партии или выполняй принятое

решение». «Мир идет огромными шагами вперед…» Бовин и Сынек на перроне

Чиерны-над-Тисой. Как Шелест получил «Обращение пятерых». Экономист Лисичкин:

«Своих друзей предали…» На иркутском партийном пленуме. Что думали о чехах и

словаках в КГБ. Ночной разговор с директором атомного комбината в Сибири

Фотографии к главе 3

Глава четвертая

«Мы чувствовали себя последними дураками…»

Посол Червоненко: «Больше всех не хотел военного решения Андропов…» Косыгин и

Зимянин над «Заявлением ТАСС». Три версии разговора с министром Дзуром. Драма

семьи Свободы. Полуночная встреча в Граде. «Мы чувствовали себя последними

дураками…» «Сделать из Праги Будапешт я не дам!» Как Черник подписался под своей

судьбой

Фотографии к главе 4

Глава пятая

«Прости нас, Прага…»

Исповедь десантника Нефедова. «Приказы не обсуждаются». «Прости нас, Прага…» «Я

не говорю, что сошли с ума, но какой-то сдвиг произошел». Над кем смеялась

площадь. «Морально нам было тяжело…» Капитан Шлапак спасает честь армии.

Приматор Черный в плену у капитана Медведева. «Он был слишком молод, чтобы

понять грустную улыбку Гуса»

Фотографии к главе 5

Глава шестая

«Свои взгляды как перчатки не меняю…»

Член Политбюро Мазуров: «Самое главное не то, что я вернулся, а то, что ни одного

чеха не похоронил». Стычки в окружении Брежнева. Генерал Павловский взгляды не

меняет. «Кого боятся? Силу!» Чего стыдился под конец жизни командарм Майоров.

Комендант Брно Иванов не хотел бы снова начинать от Сталинграда. Причина

бессонницы генерала Левченко

Фотографии к главе 6

Глава седьмая

«Я прошу вас, не молчите!»

Иржи Гаек против Якова Малика. Москвич Цукерман защищает честь чехословацкого

министра. «Всегда оставаться людьми». Что считал своей ошибкой подполковник

безопасности Зденек Форманек. Совесть нации на XIV съезде КПЧ в Высочанах.

Зикмунд обращается по радио к друзьям в СССР. «Давно пора Брежневу хвост

укоротить»

Фотографии к главе 7

Глава восьмая

«…Утонули люди. Но это все мелочи»

У Густы Фучиковой. «Рабоче-крестьянское правительство» или оккупационный статус?

Ленарт: «Одна мысль сверлила меня: плохо мы работали, если дошли до этого…»

Брежнев угрожает гражданской войной. Как подписывали «Московский протокол».

«Неужели Чехословакия будет бороться за Кригеля?» У Ривы на Сметанце. Петр

Шелест: «Если б я был антисемитом…»

Фотографии к главе 8

Глава девятая

«Три года я ждал эти слова…»

Письмо Анатолия Марченко в редакции газет. Три часа с Ларисой Богораз. Голоса

несогласной России. Две встречи с А.Яковлевым. Евтушенко читает «Танки идут по

Праге…». Прогулки с Левитанским. Над дневниками Твардовского. Поэт Урин пишет в

Политбюро. Тайная встреча с Иржи Ганзелкой

Фотографии к главе 9

Глава десятая

«Взять совесть за сердце…»

Факел на Вацлавской площади. Зденка Кмуничкова у постели Яна Палаха. «Он не

самоубийца и не буддист…» Чего боялись Брежнев и Косыгин. Страшный список Яна

Черного. Поездка во Вшетаты. У Милослава Слаха, школьного учителя Яна

Фотографии к главе 10

Глава одиннадцатая

«Десятилетия пошли к черту…»

Картинки времен «нормализации». «Я не готов иметь с этой партией что-либо общее,

агой!» «Ясно, что больших путешествий у меня не будет…» «Придется распрощаться с

моим домом». Чьи были кости в снегах Килиманджаро? Ганзелка в перестроечной

Москве. Две встречи с Дубчеком

Фотографии к главе 11

Глава двенадцатая

«И все же, зачем вы пришли?»

Встречи с чешской эмиграцией. Зденек Млынарж, друг Михаила Горбачева. У

президента Вацлава Гавела в Праге. Иллюзия массового сознания: «Нас не любят,

потому что мы сильные…» «Юра уже более 12 месяцев в больнице». Католики и

православные в 1968 году. Зикмунд о Ганзелке: «Мне очень жаль, что я никаким

способом не могу ему помочь…» Чем отличаются чехи и русские

Фотографии к главе 12

Глава тринадцатая

«Больше нет чувства вины…»?

Ветеран войны в электричке: «Великая страна никого не держит силой…» Психический

надлом российской армии в Чехословакии. «Они кто – нападающие “Динамо”?» «Я

рад, что Юра не дожил до того, чтобы читать эти документы». Зачем чехам

американский радар? В Злине у Мирека в 2007 году. Как прощались с Иржи Ганзелкой

Фотографии к главе 13

Послесловие

Примечания

От автора

Каждая историческая драма рано или поздно уходит в прошлое, для по-

томков все менее интересное; у эпохи, пришедшей на смену, свои, новые

коллизии. Но в событиях, даже очень давних, пусть уже смутно различимых,

есть аспект очень важный, бесконечно воспроизводимый в дальнейшем те-

чении времени. Это психологическая сущность индивидуальных и группо-

вых поступков, влияющих на ход истории.

Можно помнить, при каких деятелях что именно произошло, только что

нам от этих знаний, если мы не представляем, чем жили, как воспринимали

других людей, что думали и чувствовали участники событий; шли ли они в

своих замыслах по дороге к храму или в обратном направлении.

Еще не все документы о событиях вокруг Пражской весны доступны ис-

следователям, но даже когда откроют архивные фонды полностью, вряд ли

принципиально изменятся наши представления о самой военно-

политической акции пяти стран Варшавского договора. Смысл обращения к

этой теме для меня не в том, чтобы еще раз предъявить счет прошлому, а в

ином, на мой взгляд, важном подходе, выраженном в подзаголовке повест-

вования: «Опыт психологических очерков…»

Это ни в коей мере не хроника пражского реформаторства и его подав-

ления, ее аспектами занимаются более подготовленные историки Чехии,

Словакии, России, США, стран Европы. И хотя избежать некоторые известные

факты в книге вряд ли удастся, мне бы хотелось в центр повествования по-

ставить характеры и поведение людей, столкнувшихся в драме 1968 года,

присмотреться в этой истории, как сказали бы пражские реформаторы, к ее

«человеческому лицу».

Хотя заметки, наблюдения, воспоминания опираются на архивные и

другие надежные источники, подход к ним неизбежно субъективен, часто

эмоционален, ибо автор хотел бы не только ввести в оборот некоторые но-

вые или малоизвестные исторические материалы, но и предложить их трак-

товку.

В основу же повествования легли устные свидетельства – важная часть

общечеловеческой памяти. В моем архиве 156 аудиокассет, каждая по 90 ми-

нут, с записью моих бесед в течение почти сорока лет (1968–2007) с руково-

дителями СССР и ЧССР:

Геннадием Вороновым, Вацлавом Гавелом, Иржи Гаеком, Александром

Дубчеком, Михаилом Зимяниным, Владимиром Кадлецом, Константином Ка-

тушевым, Йозефом Ленартом, Кириллом Мазуровым, Зденеком Млынаржем,

Честмиром Цисаржем, Олдржихом Черником, Петром Шелестом, Венеком

Шилганом, Богумилом Шимоном, Александром Яковлевым;

с партийными и общественными деятелями Андреем Александровым-

Агентовым, Георгием Арбатовым, Ларисой Богораз, Эдуардом Гольдштюкке-

ром, Любошем Добровски, Зое Клусаковой (Свободовой), Миланом Клусаком,

Ривой Кригловой, Ладиславом Новаком, Мирославом Полрейхом, Иржи Сла-

мой, Иваном Сынеком, Степаном Червоненко, Людвиком Черным.

В этом же ряду воспоминания военных: генерала Льва Горелова, гене-

рала Семена Золотова, генерала Бориса Иванова, генерала Александра Ля-

ховского, подполковника военной разведки Петра Камбулова, ефрейтора

Алексея Курилова, генерала Александра Майорова, капитана Эдуарда Медве-

дева, ефрейтора Валерия Нефедова, генерала Ивана Павловского, генерала

Сергея Радзиевского, генерала Михаила Сухарева, рядового Николая Успен-

ского, подполковника безопасности Зденека Форманека;

историков, экономистов, производственников Милоша Барты, Антони-

на Бенчика, Карела Каплана, Иржи Косты, Геннадия Лисичкина, Галины Му-

рашко, Виктора Новокшенова, Бориса Орлова, Василия Цветкова, Йозефа

Шедивого; журналистов и писателей Александра Бовина, Иржи Ванчуры,

Любови Ванчуровой, Людвика Вацулика, Элизы Гореловой, Зденека Горжени,

Виктора Зорзы, Владлена Кривошеева, Карела Ланского, Яна Петранека, Ир-

жи Румла, Владимира Тумы, Густы Фучиковой, Генриха Ючкявичуса.

Для меня важны были также встречи с доцентом Миланом Черным и

доктором Зденкой Кмуничковой, наблюдавшими Яна Палаха в его последние

дни, и с Милославом Слахом из Вшетат – школьным учителем Яна.

Всем им я многим обязан и глубоко благодарен.

Разумеется, никто из них не может отвечать за то, как удавалось автору

понимать собеседников.

В работе использованы также материалы Архива Института современ-

ной истории чехословацкой Академии наук (Ústav pro soudobé déjiny AV ČR,

Praha), Архива внешней политики Российской Федерации, Российского госу-

дарственного архива новейшей истории, Российского государственного ар-

хива социально-политической истории, Российского государственного воен-

ного архива, Центрального архива Федеральной службы безопасности Рос-

сийской Федерации.

Моя искренняя признательность сотрудникам этих архивов за помощь

в поисках материалов, использованных в предлагаемых очерках.

Все источники и комментарии – в примечаниях.

Вряд ли я взялся бы собирать свидетельства и документы, если бы со-

бытия тяжелым катком не прошли по судьбам знакомых чехов и словаков,

прежде всего – двух дорогих мне людей, разделивших со своим народом ис-

торическую драму. Один из них не дожил до наших дней, его не стало в 2003

году; другой живет в Южной Моравии, Злине, и донимает вопросами, когда я

начну публиковать собранные материалы. C обоими я встретился в 1964 го-

ду в Иркутске и с ними в их «Татрах» прошел тысячу километров по Сибир-

скому тракту от Ангары до Енисея. Письма известных путешественников и

писателей Иржи Ганзелки и Мирослава Зикмунда за эти сорок с лишним лет

нашей переписки, я надеюсь, помогут как-то структурировать, стянуть обру-

чем архивные бумаги, воспоминания участников событий, а также мои соб-

ственные впечатления.

Мне бы никогда не завершить эту книгу, если бы не величайшее терпе-

ние моей жены Нели; она принимала на свои плечи многие мои обязанности

по дому и была первым строгим читателем рукописи.

Напоследок один пражский эпизод из роковой ночи с 20 на 21 августа

1968 года; он может быть некой метафорой этих очерков. В помещении поч-

товой экспедиции на территории аэропорта Рузине пять женщин и старичок,

ветеран из корпуса Людвика Свободы, сортировали корреспонденцию. После

полуночи на почту ворвался солдат с автоматом в руках: «Всем к стенке! Ру-

ки за голову!» Он говорил по-русски. Люди стали к стенке, сцепили руки за

головами. Никто не знал, что каждые полторы-две минуты на взлетно-

посадочную полосу уже садятся военно-транспортные самолеты и, не вы-

ключая двигателей, выпустив десантников и АСУ-85 (артиллерийские само-

ходные установки), взмывают в небо, освобождая полосу следующим.

«Сынок, – сказал старик, – ты знаешь, где находишься?» – «Знаю. В Гер-

мании!» – «Сынок, посмотри в окно». Солдат подошел к окну. Он ничего не

понимал. «А куда мы пришли?!» – «В Прагу, сынок!» Солдат задумался, потом

сделал знак, чтобы все вернулись на свои места. Он опустился на табурет, по-

ставил автомат между ног и обхватил голову руками. Так он просидел, не

поднимая головы, до утра, пока не пришли ему на смену другие десантники.

После всего с тех пор пережитого нашими народами мы тоже задаемся во-

просом: «А куда мы пришли?»

ГЛАВА ПЕРВАЯ. «В ваших руках судьба Европы…»

Находка в рабочем столе Брежнева. «У вас есть ко мне допуск?»

Интернированные чехословаки в лагерях СССР. Камбулов и Свобода

забрасывают в Чехословакию парашютистов. «Мы не знали анти-

советизма, и если что-то страшное случилось, у него есть точная

дата возникновения – 1968 год». Ивашутин и ракетно-ядерный

удар. «Леонид Ильич… на вас рассчитывает…»

В середине ноября 1982 года, когда Л.И.Брежнева хоронили у Кремлев-

ской стены, офицеры службы безопасности заканчивали осмотр его рабочего

кабинета. В ящике письменного стола обнаружили семнадцать машинопис-

ных страниц: «Некоторые замечания по вопросу подготовки военно-

политической акции 21 августа 1968 г.». Ни подписи, ни даты. Только три

уведомления на первой странице в верхнем правом углу: «для устного до-

клада», «экземпляр единственный», «строго секретно». Похоже, ее составил

кто-то из близкого круга. Иной не решился бы испытывать брежневское

тщеславие и указывать на просчеты операции, изучаемой в военных акаде-

миях как образцовая. Но поразительней всего оказалась обозначенная цель

документа: «извлечь необходимые уроки на будущее». Стало быть, новые

вторжения войск прогнозировались, выглядели неизбежными. В разгоря-

ченных умах Прага оставалась учебным полигоном для отработки грядущих,

более масштабных, военных действий. За Чехословакией последует Афгани-

стан, а кремлевская мотивация будет та же: «опередим врага или погибнем!»

Среди уроков 1968 года – четыре просчета органов госбезопасности.

Во-первых, «работа по созданию соответствующих оперативных пози-

ций в Чехословакии была начата с опозданием. Это, безусловно, сузило наши

возможности. Контрреволюция приняла решение об организованном пере-

ходе в подполье еще в марте месяце, однако нами ничего не предпринима-

лось для того, чтобы заблаговременно внедриться в это подполье. В резуль-

тате мы столкнулись в стране с исключительно высоко организованной

подпольной системой сопротивления, и, если бы дело дошло до вооружен-

ной борьбы, наша армия и специальные органы оказались бы в весьма за-

труднительном положении».

Во-вторых, «важной задачей специальных служб являлось проведение

всеобъемлющей операции по дезинформации противника и деморализации

его рядов. Эту задачу можно было решить только специальными средствами

и только при условии, если бы эти средства использовались в исключитель-

но широком масштабе, смело и на высоком профессиональном уровне. Надо

было внести раскол в ряды контрреволюции, вызвать недоверие друг к дру-

гу, направить в ложном направлении усилия внешней контрреволюции, что,

в конечном счете, подготовило бы благоприятную почву для принятия необ-

ходимых политических решений. К сожалению, эта задача даже не была по-

ставлена на повестку дня».

В-третьих, не удалось «активизировать поляризацию сил среди депута-

тов Национального собрания и членов ЦК. Нельзя было слепо полагаться на

то, что здоровые элементы стихийно возьмут верх. Им нужно было, без-

условно, оказать необходимую помощь. А это было возможно только путем

индивидуальной работы с каждым человеком из упомянутой категории лиц

с использованием всего арсенала известных средств».

В-четвертых, «задача, без решения которой невозможна была стабили-

зация положения в Чехословакии, состояла в овладении нами МВД. Незави-

симо от политического урегулирования надо было с первых дней самым ре-

шительным, самым радикальным образом вмешаться в деятельность этого

очень важного органа и овладеть всеми его позициями. Однако этого тоже

сделано не было. Органы МВД оказались под контролем одного из лидеров

правых – Павела» 1.

Возможно, эту записку подготовил кто-то из соратников Брежнева, из

высших чинов армии или комитета государственной безопасности. Накануне

ввода войск в Праге два месяца тайно находился генерал Н.В.Огарков, пер-

вый заместитель начальника Генерального штаба Вооруженных сил СССР. А

с началом операции туда направили генерала Г.К.Цинева, заместителя пред-

седателя КГБ, близкого друга Брежнева со времен их совместной работы в

Днепропетровске. Возможно, кто-то из них готовил документ? Судя по тек-

сту, автор знаком с участием СССР в конфликтах и локальных войнах на про-

тяжении всего ХХ столетия (Монголия, Испания, Финляндия, Германская

Демократическая Республика, Венгерская Народная Республика и т.д.), но

надеется, что главные военные действия впереди. Видимо, не зря уроки че-

хословацких событий Брежнев держал под рукой. Их учтут уже при органи-

зации ввода советских войск в Афганистан, когда в Кабул пошлют 103-ю

гвардейскую воздушно-десантную дивизию и часть офицеров 7-й воздушно-

десантной дивизии, те самые отборные штурмовые части, которые, не

встречая сопротивления, победно выполнили свою миссию в 1968 году.

КГБ больше не будет, как в Чехословакии, стараться устроить перево-

рот политическим способом и c перевесом голосов пытаться заменить непо-

слушных лидеров на послушных. Устав от затянувшейся пражской «норма-

лизации», Кремль уберет Х.Амина и посадит на его место Б.Кармаля (афган-

ского посла в Чехословакии), старым способом, проверенным в 1920-е и в

1930-е годы. «Спецсредство», подмешанное советскими поварами в еду Ами-

на, сразу не сработает, эксперимент придется повторить. На торжественном

обеде во дворце Тадж-Бек, когда вещество начнет действовать, а Амин не бу-

дет понимать, что с ним происходит, уверенный, что советские войска при-

шли по его приглашению, для обещанной Москвою поддержки, «гости»

начнут штурм; зенитные самоходные установки и ручные пулеметы будут

бить по дворцу прямой наводкой. В огне и дыму погибнет Амин, его семья,

личная охрана, близкое окружение; падет и немалое число ворвавшихся во

дворец советских спецназовцев. Во время штурма обманутый Амин успеет

сказать: «Я об этом догадывался, все верно…» 2

Но расчетом на доверчивость «друзей» с самого начала была отмечена

операция в Праге в 1968 году. Чехи ничего не заподозрили, когда экипаж со-

ветского самолета, у которого якобы отказал двигатель, ночью попросил

вынужденную посадку. Не успел приземлившийся самолет остановить дви-

гатели, как из чрева высыпали на бетон вооруженные десантники, за ними

выкатились боевые машины десанта, и в один миг в их руки перешло управ-

ление всеми службами аэродрома; теперь каждые полторы-две минуты один

за другим приземлялись транспортные самолеты с десантами, посланными

обеспечить смену власти. Одно и то же можно назвать военной хитростью,

полководческим искусством, а можно – вероломством; зависит от того, мы

ли нападаем или на нас напали. Троянский конь – это что? Но повторяемость

ситуаций никого не учит; есть своя правда в словах Милана Кундеры, ска-

занных по другому поводу: а что если история просто дура?

Обе военные уловки, в Чехословакии, а затем в Афганистане, возмож-

ные при безграничном простодушном доверии другой стороны, психологи-

чески точно рассчитанные, случились во времена Брежнева. Человека, из-

вестного редкой для лидера державы сентиментальностью. Его трогали чу-

жие военные воспоминания, он мог на людях расчувствоваться, при этом ли-

цо выглядело непроницаемым, а по окаменевшим щекам текли слезы. Увы,

его слезы существовали отдельно от его решений.

Пишущему о Брежневе трудно передать глубинную мотивацию его по-

ступков, но самой удивительной для окружения оставалась его способность

держать в голове и при случае использовать моменты чужой жизни. Этому

его интуитивному чутью обязана предпринятая накануне ввода войск сек-

ретная миссия в Прагу подполковника военной разведки Петра Ивановича

Камбулова. Имя ветерана разведки, боевого друга президента Людвика Сво-

боды неожиданно всплыло, когда Брежнев и генерал Ивашутин, глава воен-

ной разведки Генерального штаба Вооруженных сил, обдумывали, как под-

страховаться и быть уверенными в бескровности операции в центре Европы.

Единственным, облеченным законной властью, кто при вторжении войск

мог удержать в казармах 200-тысячную чехословацкую армию и тем предот-

вратить возможную войну, был чехословацкий президент, главнокоманду-

ющий вооруженными силами республики. В кремлевских кругах он слыл

верным человеком, но никто не мог гарантировать его реакцию на экспан-

сию пяти государств. Поручиться за старого генерала мог разве что отстав-

ной подполковник Камбулов, имевший над чехословацким президентом, как

многим казалось, необъяснимую странную власть.

Имя Камбулова я впервые услышал от профессора московской Военной

академии Александра Дмитриевича Марченко. «…Перед вступлением союз-

ных войск в Чехословакию искали меня и других, о ком Свобода отзывался

весьма положительно, но я был в отпуске, нашли Камбулова. Он был офице-

ром связи НКВД в чехословацких частях, а на Дукле прикрыл собой Свободу.

Свобода не пострадал, а Камбулов был ранен. В августе 1968 года его разыс-

кали под Москвой, посадили в машину – и в Кремль. Из Кремля сразу на

аэродром… Конечно, рассчитывать на встречу с Камбуловым сейчас трудно,

но и времени терять нельзя. Звоните ему, договаривайтесь, пока не позд-

но…» – читал я в письме 3.

Петру Ивановичу Камбулову на вид лет семьдесят, уже в прихожей ин-

тересуется, при себе ли у меня документы: «Порядок есть порядок!» А за сто-

лом, когда я достал диктофон, успокоился только после уверений, что в эфир

его голос не попадет. Теперь, прослушивая кассеты, постараюсь воспроизве-

сти наш разговор, дополняя услышанное другими свидетельствами, позднее

попавшими мне в руки.

До начала военной операции, 2 мая 1968 года в Прагу вылетела группа

офицеров отдела «В» Первого Главного управления КГБ при Совете мини-

стров СССР; старшим был заместитель начальника отдела полковник

А.И.Лазаренко. Им предстояло провести «спецмероприятия» (например, «об-

наруживать» и предавать огласке ими же подготовленные «склады оружия»)

и технически подготовить предстоящий ввод войск. Под видом туристов в

страну направили также три десятка живущих на Западе нелегальных совет-

ских разведчиков (среди них был имевший западногерманский паспорт брат

О.Гордиевского). По замыслу Москвы, эти «люди с Запада» должны вызывать

у чехословацких «контрреволюционеров» больше доверия, нежели соседи из

Восточной Европы, и при встречах с ними они скорее проговорятся о под-

рывных планах 4. У назначенного год назад (18 мая 1967 года) председате-

лем КГБ Ю.В.Андропова, пережившего события в Будапеште, было предчув-

ствие, что на этот раз вызревает чехословацкий заговор и выступление

контрреволюции будет поддержано извне агрессией натовских войск.

Полет в Прагу подполковника Камбулова был отмечен особой скрытно-

стью. Кроме Брежнева и Ивашутина о замысле знал советский посол

С.В.Червоненко 5. Сам же ветеран ни о чем не подозревал и был, по его сло-

вам, в полной растерянности, когда августовским утром копался у себя на

даче в подмосковной Кубинке, не слыша, как в калитку вошел морской офи-

цер в чине капитана третьего ранга.

– Подполковник Камбулов? Петр Иванович?

– Так точно, – поднялся он.

– Мне приказано препроводить вас в Генеральный штаб.

Что случилось? – догадки были смутны и тревожны. Он давно не у дел,

но у кого из сотрудников секретных служб, хранителей чужих псевдонимов,

конспиративных адресов, маршрутов тайной переписки, не случалось тако-

го, что по прошествии лет могло вызвать вопросы. В конце 1930-х годов из

четырехсот пятидесяти разведчиков Иностранного отдела НКВД больше по-

ловины чекистов и резидентов были репрессированы, другие от страха ста-

новились перебежчиками. На гребень волны его, совсем молодого, вознесла

спешка, с какой власти, спохватившись, принялись восстанавливать почти

рухнувшую внешнюю разведку. Для работы в органах он вполне подходил:

донецкий сирота, усыновленный красноармейским эскадроном, потом рабо-

чий на угольной шахте, студент института народного хозяйства. С четверто-

го курса его берут в Школу особого назначения (ШОН), созданную перед

войной. Там готовят диверсантов против нацистской Германии, ее союзни-

ков, белоэмигрантских и троцкистских организаций. C чешскими эмигран-

тами молодой Камбулов учит их язык.

А Европа бурлит.

Вслед за мюнхенским соглашением (29–30 сентября 1938 года) в марте

1939 года происходит расчленение Чехословакии. Под предлогом защиты

судетских немцев германские войска занимают Судетскую область, Тешин-

ская Силезия отходит к Польше, южную часть Словакии и юго-западную

часть Прикарпатской Руси занимает Венгрия. У страны отбирают почти

треть территории и населения; самостоятельное чехословацкое государство

обречено.

В ночь с 14 на 15 марта 1939 года 60-летний Эмил Гаха, недавно из-

бранный чехословацким президентом, не выдержав грубого разговора с

Гитлером, Риббентропом, Герингом, терявший сознание и приводимый в

чувство уколами немецких врачей, подпишет в Берлине протокол, по кото-

рому отныне чехи окажутся под германским покровительством, а следом

объявят о создании «Протектората Богемия и Моравия». Моторизованные

части вермахта вступят в Чехословакию; запертые в казармах чехословацкие

войска будут молча наблюдать за вторжением. Их командиры передадут

немцам ключи от казарм и возьмут под козырек. Для чехословацких властей

главнее всего избежать кровопролития. К вечеру в колонне автомобилей и

бронетранспортеров в Прагу прибудет Гитлер, а вслед за ним, четверть часа

спустя, специальным поездом возвратится в столицу Гаха 6.

Первого сентября 1939 года Германия нападает на Польшу и через

тридцать дней подавляет очаги сопротивления. Москва растерянно по-

здравляет немцев со взятием Варшавы, а 17 сентября по секретному допол-

нительному протоколу к Пакту Молотова-Риббентропа вводит части Крас-

ной армии на территорию Польши, занимает Западную Белоруссию и Запад-

ную Украину. Через две недели на этих землях с населением 12 миллионов

человек (в основном белорусы, украинцы, евреи) Москва проводит плебис-

цит и объявляет их составной частью СССР. Тогда к своим главным врагам

Кремль относил Англию и Францию, к союзникам – Германию, не предпола-

гая, что для Германии захват малых европейских стран на юго-востоке был

разминкой перед неминуемым столкновением с Россией.

В германо-польской войне чешские солдаты и офицеры приняли сто-

рону братьев-славян, вошли в состав польской армии, а когда Красная армия

ступила на земли Восточной Польши (Западной Украины и Западной Бело-

руссии), чехословацкий легион под командованием 44-летнего подполков-

ника Людвика Свободы вместе с польскими воинскими частями оказался на

советской территории, с ним и с другими интернированными военными

подразделениями разбирались советские органы государственной безопас-

ности. Выпускнику разведшколы Камбулову поручают присмотреться к че-

хам и заняться вербовкой агентов, чтобы после короткого обучения возвра-

щать их на историческую родину. В Кремле нервничают: в обстановке так

много неясного, а поток упреждающей информации с мест пересыхает.

Камбулов принимает по списку около семи сотен (674) чехословацких

солдат и офицеров, cреди них 507 чехов, 62 словака, 104 еврея. Они голодны,

измучены переходом, в жалком тряпье. Потрепанные батальоны размещают

под Каменец-Подольском в наспех сколоченных бараках с нарами в два-три

яруса. Чехи не очень понимают, почему их, с Красной армией не воевавших,

стерегут с собаками, как военнопленных. На чекистов они свалились

нежданно-негаданно.

«Начальнику управления по делам военнопленных НКВД СССР майору

Сопруненко, гор. Москва. Пункт интернированных чехов, находящийся в Ка-

менец-Подольске, 19.Х. с.г. был переброшен в местечко Ярмолинцы. Чехи в

количестве 700 чел. размещены в здании Ярмольницкого военкомата, вме-

стимость которого рассчитана на 450 чел., в связи с чем имеет место большая

скученность. Интернированные чехи раздеты, а также отсутствует обувь, бе-

лье и постельные принадлежности… Спят на нарах, покрытых соломой. Сре-

ди чехов имеются люди в одних трусах. Такое положение грозит возникно-

вением инфекционных заболеваний. В связи с этим просим срочно отгрузить

в адрес пункта: 1. Белья постельного 700 шт. 2. Костюмов теплых 700 пар. 3.

Обуви 700 пар. 4. Пальто или телогреек ватных 700 шт. 5. Головных уборов

зимних 700 шт. Постельных принадлежностей: одеял, матрацев, простынь и

наволочек 700 комплектов. По сообщению… у интернированных чехов на

руках имеется оружие системы “браунинг”, которое они носят повседневно с

собой. По существу затронутых вопросов просим срочно сообщить, так как

областное управление НКВД поставило перед нами вопрос о ликвидации

этого пункта» 7.

«Уважаемый т. Хохлов! Посылаю письмо исполняющего сейчас обязан-

ности командира чешского легиона штабс-капитана Крчак, адресованное

выехавшему в Москву полковнику Свобода 8. Отсутствие писем от Свободы

вызывает нежелательные здесь разговоры. Поговаривают даже о голодовке

протеста. Прошу передать т. Адамовичу, что крайне желательно немедленно

организовать письмо Свободы в легион. Если т. Адамович найдет нужным,

пусть письмо Крчака передаст Свободе.

Из пункта через Каменец-Подольск в Москву отправлено более 5000

писем чехов, как входящих, так и исходящих. Ни одно из них обратно не воз-

вращено. Это совершенно неправильно, ибо значительная часть писем – чи-

сто семейного характера. Такое положение с письмами отражается на

настроении чехов, они жаждут известий от своих родных, а мы их бюрокра-

тически задерживаем. Я считаю, что после проверки письма должны быть

немедленно возвращены адресатам…» 9

Две сотни чехов разбрелись по Западной Украине, перебиваясь случай-

ными заработками. Легионеры раздражали органы НКВД своим непослуша-

нием, самовольными выездами во Львов и в центральные районы СССР, а

еще больше полным отсутствием в их среде «агентурного обслуживания». В

селениях чехи открывали свои канцелярии с национальными флагами и

портретами Томаша Масарика. Навести порядок поручили Камбулову. «Со-

вершенно секретно. Комиссару Оранского лагеря лейтенанту тов. Кузнецову.

Оперуполномоченный 5-го отдела ГУГВ НКВД СССР лейтенант госбезопасно-

сти тов. Камбулов командируется в Оранский лагерь по особому заданию.

Вам надлежит оказывать тов. Камбулову максимальное содействие. Зам.

начальника управления НКВД СССР по делам о военнопленных лейтенант

госбезопасности Хохлов. 28 апр. 1940 г.» 10.

Из воспоминаний П.И.Камбулова:

«Мне надо было присмотреться, что за группа. В пограничном районе

оставлять чехов было нельзя, их погрузили в товарняки и по железной доро-

ге отправили в Поволжье. Из общей массы отбирали, нам казалось, надеж-

ных, наскоро обучали радиоделу и с поддельными документами возвращали

по воздуху на родину. Предпочтение отдавали чехам, у которых на советской

территории оставались родственники. Такими были чешские и словацкие

колонисты, романтики мировой революции, откликнувшиеся на призыв Ле-

нина к международному пролетариату помочь своим непосредственным

участием восстановлению и строительству страны Советов. Став агентами

советской разведки, тайно возвращенные на родину, они попадали в распо-

ряжение нашего резидента в Праге Леонида Мохова, сотрудника генераль-

ного консульства. Но многие, приземлившись в лесах, еще не успев развер-

нуть работу, заваливались…» 11

Когда машина неслась по Можайскому шоссе к Москве, Камбулов, по его

словам, склонялся к мысли о том, что его прегрешения, если они имелись,

могли относиться, скорее всего, к этому предвоенному времени. Среди чехов

и словаков, которых он готовил к заброске, были его ровесники, хотя встре-

чались постарше; в коммунистических и левых изданиях («Руде право»,

«Творба» и др.) они читали репортажи из СССР Юлиуса Фучика, его едино-

мышленников, которым Кремль позволял ездить по стране, чтобы видели,

как отсталая царская Россия превращается в мировую державу рабочих и

крестьян. Доверяясь агитаторам, люди вскладчину закупали оборудование и

в товарняках с семьями отправлялись в советскую Россию строить коопера-

тив «Интергельпо». Переселенцы оставляли свою страну, которая слыла

«Швецией Центральной Европы», надеясь подтянуть будущую новую родину

до уровня покинутой. Среди переселенцев была словацкая семья столяра

Штефана Дубчека. Перед Первой мировой войной Штефан отправился в Аме-

рику на заработки, вернулся в начале 1920-х годов с рожденным в Чикаго

сыном Юлиусом и женой, ожидавшей второго ребенка, который появится на

свет в Словакии и будет назван Александром. Отец семейства был обязан

Америке не скудными деньгами, а вскружившими его голову социалистиче-

скими идеями. Они и привели его с другими земляками в Киргизию. У под-

ножия Тянь-Шаня переселенцам указали, где обосноваться; они изумляли

местное население: все были грамотными, технически квалифицированны-

ми, по-европейски раскованными. Но предвидение своей судьбы к их пре-

имуществам не относилось. Многие потом будут репрессированы, другие

спасутся, подавшись в войско Людвика Свободы.

Между тем в марте 1939 года по улицам Праги шли грузовики с герман-

скими солдатами, а над Градчанами, историческим центром Праги, взмыл

флаг с нацистской свастикой. Для чехов это была национальная трагедия.

Пешеходы брезгливо не замечали чужих марширующих войск; обращать на

них внимание для чехов было бы утратой уважения к себе. Рациональные и

сдержанные, они прислушивались к своим просвещенным интеллектуалам,

приверженцам славянской идеи, взывавшим к национальной гордости, и ис-

кали духовную опору в исторической, культурной, рабочей традициях. Ведь

это их руками делались известная в Европе обувь компании Томаша Бати,

автомобили «Шкода», спортивные самолеты, промышленное оборудование.

Властителям их дум была оскорбительна варварская нацистская идеология.

Сталин казался предпочтительнее Гитлера для их надежд реализовать наци-

ональные интересы. А когда в 1968 году союзные войска вторгнутся в Прагу,

не только граждане Чехословакии, но и оставшиеся в СССР редкие чешские

переселенцы двадцатых и тридцатых годов, обрусевшие потомки организа-

торов кооператива «Интергельпо», для которых русский стал родным язы-

ком, будут ходить с опущенными головами. Как немцы Поволжья, когда Гер-

мания напала на Советский Союз – виноватыми неизвестно за какие грехи.

Из интернированных чехов ближе других Камбулову был подполков-

ник Людвик Свобода, Людвик Иванович, как все его будут звать. В Первую

мировую войну солдатом австро-венгерской армии он оказался в русском

плену, вступил в чехословацкий легион, воевал на Урале и в Сибири против

большевиков и не скрывал этого.

У советского руководства теперь к нему был особый интерес.

По словам генерала П.А.Судоплатова, в те годы заместителя отдела

внешней разведки НКВД СССР, до отъезда в Великобританию «Бенеш прика-

зал сформировать чешский легион, который был направлен в Польшу под

командованием молодого подполковника Свободы. После предварительных

контактов с нашей резидентурой в Варшаве Свобода перешел со своей ча-

стью в Западную Украину. Фактически после разоружения его легиона, по-

лучив статус неофициального посланника, он жил на явочной квартире и на

моей даче в пригороде Москвы. С ним регулярную связь поддерживал Ма-

клярский…».

Маклярский – лейтенат госбезопасности, начальник 2-го отдела Глав-

ного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР.

На «даче» Судоплатова имелся радиопередатчик с позывным «Зоя».

«Мы держали Свободу в резерве. В мае и в июне, перед самым началом

войны мы начали обсуждать с ним план формирования чешских частей в

Советском Союзе, чтобы затем выбросить их в немецкий тыл для ведения

партизанских операций в Чехословакии. Я очень хорошо помню этого чело-

века неизменно вежливого и неизменно выдержанного, державшегося с

большим достоинством» 12.

Под «началом войны» Судоплатов имеет в виду, разумеется, не 1 сен-

тября 1939 года, а 22 июня 1941-го, нападение Германии на Советский Союз.

В свидетельствах генерала есть недомолвки, подразумевать под которыми

можно разное. В каком, например, «резерве» держали под Москвой подпол-

ковника Свободу? Пока доступ к архивам внешней разведки и другим сек-

ретным фондам закрыт, приходится довольствоваться догадками.

Свидетельство генерала Судоплатова о начале сотрудничества Людви-

ка Свободы с советской разведкой не совпадает с материалами, на которые

опирается Зое Клусакова (Свободова). Дочь Людвика Ивановича издала вос-

поминания об отце (2005) и его «Дневник военного времени. Июнь 1939 –

январь 1943» (Прага, 2008). И в письме автору этой книги пишет с уверенно-

стью, что до Второй мировой войны отец «никак не мог быть в контакте с

русской агентурой и также не был в контакте с ней на территории Польши».

Не знаю, чьи сведения надежнее, но по моему разумению, не было и нет

никакого греха на тех людях, в том числе известных деятелях Европы, кто в

предвоенные и военные годы стал открыт для сотрудничества с советской

разведкой. Некоторые даже искали с ней связи, надеясь хотя бы таким обра-

зом противостоять угрозе, которую нес народам фашизм.

О подробностях я услышал от Камбулова:

«Мне приказали привезти Свободу и отобранных им чешских офицеров

в Москву. Группу разместили на загородной даче, а подполковника отдельно,

в гостинице “Националь”. Свобода сам подбирал надежных людей, после

нашей проверки их переправляли на родину для разведки и организации

партизанских отрядов. От них ждали наблюдений, заметна ли подготовка

германских войск к возможной войне против СССР. При содействии Свободы,

а также по другим своим каналам, я получал из Чехословакии агентурную

информацию и передавал в Центр. Анализируя факты, предвоенной весной я

собственноручно писал сообщения о германских приготовлениях к войне,

направлял их на имя Сталина. Но реакции никакой не было» 13.

Можно представить, каким доверием чекистов пользовался Свобода,

если в январе 1941 года Москва отправляет его в Стамбул для участия в пе-

реговорах с военным атташе Чехословакии в Турции генералом Гелиодором

Пике, руководителем чехословацкой военной разведки на Балканах. Вместе

со Свободой на этих переговорах о сотрудничестве разведывательных служб

был называвшийся другим именем (генерала Фокина) начальник 5-го (ино-

странного) отдела Главного управления госбезопасности НКВД П.М.Фитин.

Стороны договорились о прибытии в Москву чехословацкой миссии, чтобы

«под руководством советского главного штаба организовать разведку на

чешских землях, на Балканах и в Германии», а также, когда позволит обста-

новка, создать на территории СССР воинские части из чехов и словаков. Впо-

следствии Фитин (генерал Фокин) был награжден грамотой «За освобожде-

ние Чехословакии», подписанной Людвиком Свободой 14.

Камбулов запомнил первое утро войны. В штабе подразделения он

услышал, что германские части перешли границу. Надо было обеспечить

безопасность агентов, заброшенных в Чехословакию, сообщить им план дей-

ствий в новых условиях. Накануне успели переправить группу в двенадцать–

пятнадцать человек. «Было воскресенье, люди шли вдоль дороги по грибы,

ничего не зная, а я летел на машине в расположение чехословацких военных.

Иду по баракам, извещаю о начале войны. Чехи радуются, давай меня обни-

мать. “Вы чего?!” – теряюсь я. “Теперь Чехословакия точно будет освобожде-

на!”» 15.

Камбулов со Свободой продолжали забрасывать в страну парашюти-

стов-диверсантов. После отправки значительной части интернированных

через Одессу и Стамбул в Европу из оставшихся легионеров, перемещенных в

лагерь под Бузулуком, начали спешно готовить Первый Чехословацкий от-

дельный пехотный батальон. В батальон записывались чешские и словацкие

политэмигранты, коммунисты и беспартийные, участники испанской войны,

инженеры (в том числе фирмы «Шкода»), врачи, музыканты, работавшие в

СССР по договорам. Чешские женщины шли медсестрами, пекарями, повари-

хами. Формирование части поручили не армейским структурам, а органам

госбезопасности. Не хотели повторять опыт с поляками: их объединили в

семь дивизий во главе с генералом Андерсом, но когда подоспела пора от-

правляться под Сталинград, польское командование настояло перебазиро-

вать дивизии в Иран, а оттуда на Ближний Восток. Этот случай (1942 год)

навел на мысль создать при НКВД Аппарат уполномоченного Ставки по ино-

странным воинским формированиям; в новой структуре был и капитан гос-

безопасности Камбулов.

Бузулук, сорок тысяч жителей, стал походить на Вавилон. Перемещен-

ные из западных районов предприятия, беженцы из прифронтовой полосы, а

теперь вот и чехословаки в новых шинелях и в шапках с восьмиугольными

кокардами. Город искал им помещения под казармы, под штаб части, под

госпиталь. Чехи становились для бузулукцев своими людьми; шли рубить

жителям дрова, ремонтировать косилки, восстанавливать мосты и линии

электропередачи. У эвакуированных предприятий были нарасхват чехи-

рабочие, особенно заводов «Шкода».

Камбулов помнит каменную школу на углу улиц Октябрьской и Перво-

майской, отданную городом под «Велительстви первниго прапору», то есть

под командование и штаб чехословацкого батальона. На втором этаже в кон-

це коридора был кабинет Свободы, а рядом кабинет Камбулова.

«В небольшой классной комнате, – будет вспоминать в записках

Л.Свобода, – собираются офицеры штаба батальона и командиры подразде-

лений… Здесь и оба советских офицера связи – подполковник Загоскин и ка-

питан Камбулов, прошедшие с нами весь путь от Бузулука» 16. Камбулов ни-

сколько не обижался на скороговорку, с какой автор упоминал в книге его

имя, понимая, как непросто Людвику Ивановичу, теперь Президенту Чехо-

словакии, признаваться в близости к офицеру советской разведки, всю войну

его опекавшему. Чуть приоткрыть их отношения осторожный генерал ре-

шился только в автографе: «Соудругу подполковнику Камбулову Петру Ива-

новичу в память о наших совместных боях за свободу нашего народа пре-

подносит Свобода… 09.01.1962».

Что Камбулову могли припомнить?

В чем упрекнуть?

После войны Камбулов не раз бывал в Чехословакии. Он любил эти по-

ездки за встречи с однополчанами, за роднившую их общую память о мае со-

рок пятого. Со временем, он чувствовал, застольные речи все чаще выгляде-

ли ритуальными; чехов занимало совсем другое. В последнюю поездку, за

год до ввода войск, он слышал от пражан об экономическом кризисе 1962–

1963 годов, об инакомыслии студентов, о появлении в коммунистических

рядах сомневающейся интеллигенции (интеллектуалов). Бурлили не види-

мые глазу подпочвенные воды, на поверхность прорывалось недовольство

диктаторскими замашками партийного аппарата; советской гегемонией в

чехословацкой внутренней и внешней политике. Чехи слишком долго испы-

тывали унижение, наблюдая, как созданное Кремлем в сороковые годы Ин-

формбюро следило за тем, усердно ли в странах Восточной Европы копируют

советский образец, не отступают ли чехи и словаки от единственно возмож-

ной для них модели. А Кремль раздражает, что «приживальщики», то есть

малочисленные народы Восточной Европы, пытаются жить своим умом и

выбирать к общей цели собственные пути.

Особую психологическую напряженность создавала расстановка проти-

воборствующих сил. Инициаторами перемен выступали не оппоненты чехо-

словацкой власти, а чаще носители самой власти, многие лидеры партии,

раньше других уловившие общественное недовольство. Ситуацию, как она

складывалась, все труднее было понимать в марксистских категориях «клас-

совой борьбы». Во второй половине и в конце шестидесятых годов чехосло-

вацкие реформы, поддержанные обществом, вынашивались в самих власт-

ных структурах и влиятельная оппозиция им оставалась внутри тех же

структур. Опорой оппозиции реформам была владевшая ее умами, закосте-

невшая в своей ортодоксальности Москва.

Отношения к Москве были деликатной материей.

Будь у чехов и словаков исторический опыт общения с самодержавной

Россией, пусть даже драматический, как у поляков, финнов, прибалтов, ко-

гда-то бунтовавших, дорого плативших за отвоеванную свободу, они бы

лучше понимали большой соседний народ, они бы учитывали другое миро-

восприятие, часто экспансивное, настороженное, иногда мистическое, всегда

непредсказуемое. Но опасными для чехов бывали соседи-немцы, соседи-

венгры, соседи-австрийцы; под их верховенством существовали, к ним при-

сматривались, без иллюзий представляли, что от них можно ожидать. Устоя-

ли перед казавшейся неотвратимой германизацией, сохранили язык предков

и навсегда избавились, казалось, от чужой превалирующей роли в своей

национальной судьбе.

Русские – другое дело.

В Европе не было народа с таким же, как у чехов, восторженным пред-

ставлением о русском народе. Его знали скорее по легендам, нежели по опы-

ту общения. Но слухи о фантастических лесных и сырьевых богатствах, о

драгоценных русских соболях и горностаях, которыми оторачивали свои

одежды европейские монархи, в том числе чешские короли, но слава о хле-

босольстве, о безумной для европейцев щедрости, граничащей с расточи-

тельством и выдаваемой за широту души, усиливали интерес к большому

славянскому брату.

Только в ХIХ веке, когда царские войска дважды разгромили польские

восстания (1830 и 1847) и десятки тысяч поляков, связанные цепью, шли

сквозь Россию в Сибирь, редкие уцелевшие и вернувшиеся на родину будут

своими воспоминаниями наводить ужас на Европу. Суровый заснеженный

мир пугал непредсказуемостью, его судьба, как потом напишут польские

публицисты, казалась им чуждой, они не ощущали себя за нее в ответе. Рос-

сия «давит на нас, но не является частью нашего наследия» 17.

Предки же чехов не знали даже таких конфликтов с русскими, у них не

было оснований слать своим потомкам тревожные предупреждающие им-

пульсы. Чехи, по их словам, оставались «невежественны относительно Рос-

сии, так как на протяжении тысячелетий не входили с ней в прямой контакт.

Несмотря на родство языков, чехи и русские никогда не имели ничего обще-

го ни в истории, ни в культуре» 18. А в годы гражданской войны чешские ле-

гионеры оказались в России, частью за «красных», частью за «белых», не

приемля идеалы тех или других, но надеясь с их помощью скорее вернуться

домой. Впечатления выживших были сумбурны и существенно не влияли на

традиционное восприятие русских в Центральной Европе.

В чешском обыденном сознании достоинство и величие нации никогда

не связывалось с воинскими доблестями, с покорением или усмирением дру-

гих народов, с колонизацией соседних пространств. Это было от них далеко;

история и европейское мироустройство не давали им шансов поправлять

свои дела экспансией, в том числе культурно-идеологической, поучать дру-

гих, как правильно жить, думать, верить. Они относили себя к малым наро-

дам, уважающим достоинства всех.

А во времена Мюнхена (1938), когда западные державы, уступив Чехо-

словакию Гитлеру, позволили разорвать ее на части, надеждой чехов на дру-

гой поворот судьбы мог быть только сталинский СССР. История эту надежду

оправдала; в мае 1945 года население старинных городов и сел толпилось

вдоль дорог, мужчины и женщины бросали цветы на танки под красным

флагом и тянули руки, принимая в объятия советских освободителей. Ни од-

ну чужую армию чехи так не встречали. Как напишет потом Зденек Млы-

нарж, «у чехов никогда не было, быть не могло, массовых антирусских

настроений, мы не знали антисоветизма, и если что-то страшное случилось,

у него есть точная дата возникновения – 1968 год» 19.

Чехи помнили, кто их освободил от фашизма, но повторяли, почти умо-

ляли советское руководство: не надо нас унижать на каждом шагу напоми-

нанием, что вы старшие братья. Мы маленькая страна, особенно в сравнении

с вами, но у нас тысячелетняя история, непрерывная борьба за выживание,

трудно найти другой народ, столько переживший. Мы знали гитлеровскую

Германию, но у нас был Ян Гус, Ян Жижка, Томаш Масарик… Пожалуйста,

считайтесь с нами!

Антонин Новотный, до войны руководитель областной партийной ор-

ганизации, узник германского концлагеря, по-своему честный, не очень об-

щительный, но с твердым характером, был для советского руководства

надежным человеком. Он следовал советам кремлевских наставников, не

очень считаясь с тем, как это примут земляки. Любви к себе он не вызывал.

Лучше других Новотного понимал Хрущев. У них было много общего:

пролетарское происхождение, некоторая угловатость, внезапная вспыльчи-

вость и бессознательное недоверие к интеллигенции. Они чувствовали род-

ство и ни в чем не отказывали друг другу. Как мне расскажет М.Зимянин, по-

сол СССР в Чехословакии в 1960–1965 годах, однажды он летел по делам в

Москву. «Новотный мне говорит: “В этом году у нас урожай зерна неважный.

Попросите для нас 500 тысяч тонн”. В Кремле, в Георгиевском зале, шел пра-

вительственный прием, я подошел к Хрущеву, передал просьбу. “Обрадовал!

– буркнул Хрущев. – Откуда я тебе возьму!” А когда я вернулся в Прагу, через

пару дней пришло решение: удовлетворить просьбу чехословацких товари-

щей» 20.

Смещение Хрущева застало Новотного врасплох. Он растерянно слушал

информацию посла Зимянина. «И можете представить мое изумление, когда

на следующий день Новотный выступил в газете “Руде право” с сожалением

об освобождении Хрущева! В практике отношений “братских партий” это

было неслыханно. Думаю, его уязвило, что очень скоро после приема Хруще-

ва в Праге, по-чешски хлебосольного, его гостя с треском снимают. Я тут же

напросился к Новотному на прием. Товарищ Новотный, сказал я, вы мне не

задавали никаких вопросов, никакого протеста не выразили. Как коммунист,

как человек, как ваш товарищ, наконец, как посол я просто возмущен. Про-

стите, но считаю своим долгом это сказать. Подумав, Новотный говорит: “Я

протеста не выражал, только свои чувства. Я имею на это право?” Я говорю:

“Вы на все имеете право. Но должны были меня предупредить. Я бы сообщил

своему ЦК, мне бы ответили, как поступать, чтобы не создавать отчуждения

между СССР и ЧССР”. У меня было такое чувство, будто мне плюнули в лицо.

Я написал шифровку в Политбюро и тут же позвонил Брежневу. “Он что, спя-

тил?!” – возмутился Брежнев. И спросил, что я думаю делать дальше. Поста-

раюсь, говорю, все выровнять, насколько это возможно, но прошу вас исхо-

дить из того, что работать с ним я больше не хочу. Новотный потом через

чешского посла в Москве искал пути, чтобы снять неприятный осадок, но

Брежнев и Суслов такие вещи не прощали» 21.

Серьезная внутрипартийная критика обрушилась на Новотного на ок-

тябрьском пленуме ЦК КПЧ в 1967 году. Ситуация выглядела пикантной: за

Новотным стояло советское посольство (послом уже был С.В.Червоненко, со-

ветником-посланником И.И.Удальцов, друг семьи Новотного); на все распри

внутри КПЧ посольство смотрело глазами Новотного, он был для посольства

и лично для посла главным источником информации, их мозгом.

На декабрьский пленум прилетел Брежнев.

По воспоминаниям М.А. Александрова-Агентова, помощника Брежнева,

«некоторые участники пленума раскрылись с совершенно неожиданной сто-

роны. Больше всех изумил Й.Гендрих, ближайший друг Новотного, с кото-

рым они вместе были в концлагере, его выдвиженец, второй секретарь пре-

зидиума ЦК КПЧ. На вопрос Брежнева, есть ли авторитетный в партии чело-

век, способный заменить Новотного, он ответил: “Есть такой человек. Это я!”

Леониду Ильичу запомнился молодой и чувствительный Александр Дубчек,

в то время первый секретарь ЦК компартии Словакии. Он вспоминал обиды

от Новотного и плакал» 22.

Дубчек конца 1960-х годов был азартный партийный игрок, веривший

в свою интуицию, которая до сих пор его не подводила. Ему казалось, что в

Советском Союзе знают, не могут не знать, его преданность. Всем своим ис-

кренним видом он говорил: пожалуйста, доверьтесь мне, дайте шанс, вы да-

же не догадываетесь, как много во мне нерастраченных сил, меня любят ра-

бочие, полюбит весь народ, я многое могу сделать. .

Накануне январского пленума ЦК КПЧ в пражской гостинице на улице

Рибна за столиком ресторана с Дубчеком оказался Владлен Кривошеев, кор-

респондент «Известий» в Чехословакии, его давний знакомый. «Давай на

всякий случай попрощаемся, – сказал Дубчек. – Завтра я пойду в атаку. Не

знаю, чем это может закончиться. Пан или пропал. Если меня не поддержат –

пропал…» 23

Пленум оставил президентом Антонина Новотного, а на пост главы ЦК

КПЧ впервые избрал словака Александра Дубчека.

Впереди была «Программа действий», Пражская весна.

Приезжая на дачу в Кубинку, встречаясь с соседями, Камбулов не со-

глашался с теми, кто относил Брежнева к «скучным людям», а вполне пони-

мал его усилия сохранять существующий порядок вещей. Народ устал, ниче-

го не надо ломать, переустраивать. С Леонидом Ильичом, членом военного

совета армии, политработником, он мельком встречался в годы войны, но

теперь, говорят ветераны разведки, это другой человек. За образом радуш-

ного хозяина, страстного охотника на кабанов, любителя застолий и дамско-

го угодника, каким он выглядит в рассказах вышедших на пенсию охранни-

ков-чекистов, Камбулову виделся нерешительный человек, угнетенный

внутренним страхом. В год Пражской весны Брежнев колебался под напором

политических сил, с разных сторон наседавших на него, требовавших от него

решение.

Жаркой была середина лета. В обществе вызревали тревожные процес-

сы, материализованные в письмах интеллигенции, в том числе деятелей

культуры, бравших под защиту людей, осужденных властью за инакомыслие.

Власти вскипали от дерзких по тону писем, от их трудноуловимой, но несо-

мненной связи с Пражской весной. Ощущалась подвижка тектонических

плит, на которых до сих пор твердо – так казалось – держались СССР и с ним

Восточная Европа. По всей стране шли «закрытые» обсуждения чехословац-

кой ситуации.

Во второй половине июля, когда на партийных собраниях обсуждали

письмо Политбюро ЦК КПСС об итогах Варшавской встречи делегаций ком-

мунистических и рабочих партий социалистических стран, при обысках у

инакомыслящих чекисты находили распространяемую в кругах интеллиген-

ции рукопись А.Д.Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосущество-

вании и интеллектуальной свободе». В ней была тревога о хрупкости совре-

менного мира на краю техногенных и социальных катастроф и надежда на

демократию, свободу личности, открытое общество, как гарантии выжива-

ния человечества. Мысли ученого перекликались с манифестами чехосло-

вацких реформаторов, и эта общность витавших в воздухе настроений под-

талкивала власти к действиям. Инакомыслящих исключали из партии, сни-

мали с работы, привлекали к уголовной ответственности.

Позднее в архивах я выпишу в блокнот свидетельства о возбужденных

Кремлем умонастроениях советской «общественности». На собрании Курско-

го партийного актива руководитель писательской организации

А.Харитоновский 19 июля говорил: «…И если чехословацкий народ, Компар-

тия Чехословакии, среди которой есть несомненно здоровая и хорошая

часть, если они своевременно не затушат весь этот контрреволюционный

пожар, то, конечно, социалистическим братским народам придется прини-

мать решительные меры. Это будет историческая необходимость. История

заставляет вспомнить и то, когда чехословацкий корпус буржуазной Чехо-

словакии был повернут против Советской власти, которая как раз и освобо-

дила солдат-чехов и отправила их домой. Молодой советской республике

был нанесен удар в спину…» 24

Из выступления первого секретаря Боханского райкома КПСС

В.Б.Ботороева на собрании Иркутского областного актива: «Наши славные

советские воины 23 года тому назад отдали свои жизни при освобождении

Чехословакии от гитлеровского фашизма. Наши воины погибли не для того,

чтобы там был капитализм, а для того, чтобы чехи и словаки жили свободно

при социализме. Мое предложение: просить наше правительство в случае

необходимости ввести войска стран Варшавского договора на территорию

ЧССР» 25.

Из выступления Г.В.Мещерякова, начальника управления океаническо-

го рыболовства на собрании Камчатского областного актива: «Члены экипа-

жа траулера “Опала” матросы Чижевский и Скороходов, механик завода Гар-

бузов и другие заявили о том, что ЦК КПЧ должен принять решительные ме-

ры и пресечь разгул сил реакции, и выразили свое желание в случае необхо-

димости принять личное участие в наведении порядка в этой дружествен-

ной стране». Начальник камчатского управления бытового обслуживания

Ф.К.Белопотапов внес предложение «просить Политбюро ЦК КПСС оказать

самую энергичную помощь КПЧ в наведении порядка в стране вплоть до

применения военной силы» 26.

Настроения в Советской армии, вернее – как они представлялись Крем-

лю, передает записка министра обороны А.Гречко и начальника Поли-

туправления А.Епишева в ЦК КПСС от 8 августа 1968 года. Оба военачальни-

ка более других были заинтересованы короткой победоносной военной ак-

цией реализовать давние планы размещения в Чехословакии советских ди-

визий с ракетными установками, готовыми к атомным ударам. Военные уче-

ния «Шумава» на чешских землях, ими проведенные, все-таки не давали воз-

можности законно закрепиться на новых рубежах надолго, но были несо-

мненным продвижением к цели. Теперь, когда цель казалась близкой и пья-

нила размахом, которого так не хватало для встряски дремавшей страны,

они своей запиской, как могли, торопили события. Оба военачальника убеж-

дают руководство в полной готовности армии вмешаться в чехословацкий

кризис.

«…Значительная часть военнослужащих продолжает высказывать опасения за

внутреннее положение в Чехословакии, так как должных практических шагов против ан-

тисоциалистических сил там не предпринимается. Некоторые солдаты и особенно офи-

церы считают, что следовало бы оказать военную помощь в укреплении западных границ

ЧССР и в обуздании реакционных элементов, что только присутствие советских войск

на территории Чехословакии окажет помощь трудящимся ЧССР в борьбе против сил ре-

акции и будет надежной преградой на пути реваншистов ФРГ».

«Я полностью одобряю Заявление Братиславского совещания компартий, но одно-

временно считаю, что только присутствие Советской армии или союзных армий на

территории ЧССР может оказать действенную помощь чехословацкому народу в борьбе с

контрреволюцией (сержант Рябцев, 11 т[анковой] д[ивизии] 20 армии)».

«Президиуму ЦК КПЧ полностью доверять невозможно, – сказал майор Каратаев

(129-я мотострелковая дивизия, Прикарпатский военный округ). – При сложившейся об-

становке мы должны иметь твердые гарантии того, что здоровые силы Чехословакии мо-

гут сохранить социалистические завоевания».

«Вряд ли сами чехословаки способны уничтожить контрреволюционные элементы

без нашей военной помощи. Нельзя терять времени, потом трудно будет наверстать

упущенное. Нужно сейчас вводить советские войска в ЧССР (подполковник Серверин, 2-

я мотострелковая дивизия, Группа советских войск в Германии)…

Командиры, политорганы и партийные организации армии и флота принимают

конкретные меры по изучению настроений личного состава, глубокому разъяснению ре-

шений июльского (1968 г.) Пленума ЦК КПСС и Заявления шести коммунистических и ра-

бочих партий – участниц Совещания в Братиславе, мобилизуют личный состав на образ-

цовое выполнение воинского долга и готовность выполнить любой приказ партии и пра-

вительства» 27.

Под конец лета 1968 года обнаружилось полное бессилие власти мани-

пулировать массовым сознанием эффективно. Поддержку кремлевской по-

литики ораторы выражали вымученными словами. Власти не могли пред-

ложить правдоподобные аргументы исторического, культурного, религиоз-

ного характера, способные убедить думающих людей в действительной

угрозе со стороны чехов и словаков. Хотя Дубчеку и пражским реформаторам

тоже приходилось впадать в партийную риторику, они тем и держали в

напряжении Кремль, что на резкости в свой адрес отвечали со спокойствием

и достоинством стоявшей за ними европейской цивилизации.

Если бы руководство СССР лучше знало отечественную историю, его

могло бы насторожить некоторое сходство развития событий в 1968 году с

европейской ситуацией в 1914 году. При всей разности конкретных обстоя-

тельств, разделенных половиной века, неизменной оставалась уверенность

России в державном праве наводить порядок на чужой земле. Тогда сербы

(теперь их назвали бы «здоровыми силами»), решая свои проблемы с Австро-

Венгрией, обвинившей их в убийстве эрцгерцога Франца-Фердинанда, обра-

тились за помощью к России. Власти объявили мобилизацию в защиту бра-

тьев-славян. В патриотическом угаре никто не представлял масштабы по-

трясений, ожидавших Европу и Россию.

Чехи с беспокойством наблюдали, как Кремль неотступно, с необъяс-

нимым, почти нескрываемым раздражением возбуждает себя и нагнетает

напряженность в стране. С надеждой сбить хотя бы чуть накал страстей пар-

тийная организация Министерства иностранных дел Чехословакии, отбро-

сив дипломатические условности, 17 июля 1968 года шлет дружеское письмо

партийной организации Министерства иностранных дел СССР. С советскими

коллегами чехословацкие дипломаты не один год вместе учились, сотрудни-

чали, встречались в разных странах и не могли поверить, что теперь упира-

ются в стену. «Мы полагаем, что наши друзья в некоторых социалистических

странах не понимают или неправильно толкуют многое из того, что у нас

происходит. Мы полагаем, что это является следствием недостаточной ин-

формированности и неправильного понимания и оценки новых явлений в

нашей современной жизни» 28.

Можно представить, как далеко зашло отчуждение, если люди, давно и

хорошо друг друга знающие, вынуждены объяснять коллегам, что дружба с

Советским Союзом и другими социалистическими странами «имеет не толь-

ко рациональные причины, но и глубокие эмоциональные основы». Им не-

понятно, почему «друзья опасаются» за происходящее в Праге и «неустанно

обращают наше внимание на опасность роста враждебных сил». Стараясь не

задеть самолюбие коллег, чехословацкие дипломаты уже в который раз

напоминают, что для беспокойства решительно нет причин; процесс демо-

кратизации проводит партия «при полной поддержке широчайших слоев

народа».

Мы стоим, говорится в письме, за единство социалистических стран, а

оно «может осуществляться только на основе признания и уважения раз-

личных условий и путей построения социализма в каждой отдельно взятой

социалистической стране». Чехословацкие дипломаты приглашают делега-

цию коммунистов МИД СССР в Чехословакию, чтобы «воочию убедиться в

фактах нашей жизни в настоящее время». Откуда им было знать, что в при-

граничных лесах 7-я воздушно-десантная дивизия уже отрабатывает взятие

Праги и захват Министерства иностранных дел?

За неделю до вторжения войск, 12 августа МИД СССР возвращает чехо-

словацким коллегам их послание, не слишком церемонясь: «…такого рода

действия, когда делается попытка навязать советским людям тенденциоз-

ную оценку событий в ЧССР и утверждается, что советские люди “не пони-

мают и неправильно толкуют” эти события, противоречат установившейся

практике в отношениях между нашими странами. Советская сторона не мо-

жет согласиться с методом, избранным чехословацкой стороной. Возвращая

письмо парторганизации МИД Чехословакии, МИД СССР выражает надежду,

что подобная практика в будущем не будет иметь места».

Таким тоном советские мидовцы позволяли себе говорить разве что с

американским госдепартаментом в худшие времена «холодной войны».

Едва машина свернула на Хорошевское шоссе, Камбулову стало ясно,

куда его везут. Единственным зданием в этом районе, где могли о нем пом-

нить, было Главное разведывательное управление Генерального штаба Во-

оруженных сил (ГРУ). Сюда круглые сутки идут потоки информации: данные

электронного, космического, радиотехнического слежения за действиями

чужих армий и властей; это неусыпный центр связи со спецподразделения-

ми в военных округах на территории СССР и в группах советских войск в Во-

сточной Европе. Лучшие умы Генштаба и военной разведки в те дни думали

над тем, как разрешить ситуацию, сохраняя Чехословакию в социалистиче-

ском сообществе и удерживая от вмешательства Запад. Станции перехвата в

СССР, на Кубе (Лурдес), во Вьетнаме (бухта Камрань), Бирме (Рангун), Мон-

голии, на кораблях в морях и океанах на пределе возможностей обрабатыва-

ли электронные сигналы со спутников и кораблей радио и гидроакустиче-

ской разведки, из зданий советских посольств, консульств, торговых миссий

по всему миру, с объектов разведки в столицах разных государств, в военных

округах, в группах войск, в армиях и на флоте. Как просчитывали аналитики,

вероятность мировой войны невелика, но было бы опрометчивым такой ва-

риант не учитывать. На скрытых полигонах готовят к операциям части

спецназа, подразделения военной разведки, способной свалиться с неба в

любую точку на земном шаре. Трудности военных, понимал Камбулов, не в

скудости информации, ее тут имелось достаточно, а в том, чтобы убеждать

политическую власть считаться с этой информацией, когда она расходится с

представлениями, давно сложившимися в головах.

С тех пор как в 1953 году это ведомство стало называться ГРУ, короткая

аббревиатура была окутана непроницаемой тайной, но люди с воображени-

ем, связанные с учреждением хотя бы косвенно, не зная ничего конкретно,

представляли снующих по всем материкам секретных агентов и начиненную

электронно-космической техникой паутину, плотно опутавшую земной шар.

Примерно такая картина рисовалась и Камбулову, который в этой системе

работал всю жизнь.

Камбулов шагал по коридору рядом с капитаном третьего ранга. Тут

никто не знал, чем занимаются в соседнем кабинете. Загадочным оставался и

начальник ГРУ генерал-полковник Петр Иванович Ивашутин, патриарх со-

ветской контрразведки, «дядя Петя», как его называли разведчики в своем

кругу 29. С Камбуловым они были полными тезками, Петрами Ивановичами,

да еще одного года рождения и почти в одно время попали в разведку. Но те-

перь Ивашутин – одна из самых влиятельных фигур в высшем руководстве

СССР, у него круглосуточная связь с Брежневым.

Разница в положении не задевала Камбулова, ему грех было жаловаться

на судьбу. Женился по любви на Елизавете Стефановне, она ему одна-

единственная, вырастили троих детей, начальство обещает переселить из

коммунальной квартиры с кухней на четыре семьи в отдельную квартиру. А

что еще нужно ветерану?

Но пока Камбулов не вошел к генералу Ивашутину, следует кое о чем

рассказать, чтобы понятнее был смысл их неожиданной встречи. В августе

1964 года Ивашутин подготовил записку «О развитии военного искусства в

условиях ведения ракетно-ядерной войны по современным представлени-

ям». Это была оценка высшим военным командованием перспектив возмож-

ной ядерной войны. Она отличалась от концепции американцев, главного

потенциального противника СССР. По сценарию американцев будущая ядер-

ная война может носить локальный характер. Но по расчетам Ивашутина,

атомный удар, даже самый малый, вовлечет в противостояние все ядерные

державы и, если его тотчас не потушить, перерастет в мировую термоядер-

ную войну. Любая вооруженная провокация в Восточной Европе могла вы-

звать использование ядерного ракетного оружия и привести к третьей ми-

ровой войне. События в Чехословакии становились спичкой, способной под-

жечь планету.

Ивашутин это понимал больше других.

Потом станет известно, что утром 12 апреля 1968 года во Львове гене-

рал-полковник М.И.Повалий, начальник главного оперативного управления

Генерального штаба в штабе командующего войсками Прикарпатского во-

енного округа показал генералу А.М.Майорову составленную им самим «Кар-

ту-приказ…» в одном экземпляре. Майоров запомнит выведенные тушью

слова: «…на вторжение 38-й армии… (был указан ее состав) в ЧССР с целью

подавления, а при необходимости и уничтожения контрреволюции на ее

территории». Под картой были подписи министра обороны А.А.Гречко и

начальника Генштаба М.В.Захарова 30.

Накануне оба маршала докладывали карту Брежневу.

«Андрей, – сказал тогда Брежнев маршалу Гречко, – готовься к больше-

му… Но, Бог даст, обойдется без этого» 31. Что он имел в виду под «большим»,

оба военачальника понимали. Брожение умов в чехословацком обществе уже

привело к власти реформаторов; у них появились сомнения, надо ли их ма-

ленькой стране слишком долго задерживаться в организации Варшавского

договора, не лежало к ней национальное чувство. С отменой цензуры люди

писали в газеты и об этом. А в Кремле такая политическая щекотка вызыва-

ла ярость. Тут еще натовское руководство назначило на сентябрь военные

учения с участием 18–20 дивизий. Впечатлительный Брежнев прислушивал-

ся к своему другу Гречко. Логика событий казалась очевидной: чехословаки

идут на чехословаков; вмешиваются западные армии, в Европе начинается

Третья мировая война.

В просмотровом зале ГРУ на экране показывали секретные военные

разработки НАТО. Кошмары становились навязчивыми. «На июньском засе-

дании Политбюро в Москве Брежнев с горечью мне сказал: «Если потеряем

Чехословакию, я уйду с поста Генерального секретаря ЦК КПСС», – будет

вспоминать посол Червоненко 32.

Брежнев и Гречко с полуслова понимали фронтовиков, чужие военные

воспоминания могли обоих доводить до слез. Но когда страну несло к пропа-

сти или так им казалось, чувствительность оставляла их. Они с трудом сдер-

живались, когда на заседании Политбюро кто-то предлагал ввести в Чехо-

словакию пару дивизий, вторгнуться символически, в уверенности, что мяг-

кие, податливые чехи тут же «подогнут хвост». Осторожный Гречко умоля-

ющими глазами смотрел на Брежнева: «Товарищи дорогие, вы решите прин-

ципиально, вводить или не вводить, и доверьте нам с Генеральным штабом

сделать это с полной ответственностью перед вами, перед историей». Бреж-

нев на заседаниях отмалчивался, а наедине говорил другу Гречко: «Пару ди-

визий – это мы решим на Политбюро, а ты готовь сколько надо». В первый

стратегический эшелон на Чехословакию Гречко определил двадцать диви-

зий, потом еще десять…

Летом во время учений «Шумава» на территории Чехословакии маршал

Якубовский, генералы Майоров и Дзур с командного пункта наблюдали, как

танковые части противостоят условному противнику. Подразумевались вой-

ска НАТО. Опустив бинокль, Дзур спросил Якубовского и Майорова, возмож-

но ли в случае войны применение атомного оружия. Оба ответили: «Да».

«Но там люди!» – воскликнул Дзур. «Удары мы будем наносить по ко-

мандным пунктам, по средствам атомного нападения противника, по танко-

вым группам, а не по мирному населению», – ответил Майоров. «Это не гу-

манно…» – упорствовал Дзур. «Война, соудруг министр, дело всегда негуман-

ное», – отвечал Майоров 33.

То, что одному генералу виделось чудовищным, не укладывающимся в

голове, невозможным для осуществления, для генерала с иной психологией,

выросшего в иной военной культуре, уже воевавшего и смотревшего, как го-

ворится, смерти в лицо, атомная война была нежелательной, но возможной.

Ивашутин Камбулова ждал.

Спросил, что связывает подполковника с чехословацким президентом

Людвиком Свободой. Камбулов доложил, как в довоенные годы по заданию

командования встречал интернированных чехов, развозил их по лагерям,

неотлучно при них находился, вместе со Свободой засылал на родину чехов и

словаков, завербованных как агентов. С батальоном, впоследствии корпусом,

прошел всю войну, в 1945 году вместе вступали в Прагу. Рассказывая, он пе-

ребирал в памяти неудачи, отступления, гибель солдат, но как ни силился, не

мог взять в толк, что именно могло стать причиной его вызова.

– Все? – спросил Ивашутин.

– Вроде все, товарищ генерал.

– Вы умалчиваете об одной истории, – Ивашутин не отводил глаз. – Что

произошло у вас под Киевом в 1943 году?

Камбулов напрягся.

– Чего-то особенного вспомнить не могу. .

– Ноябрь, вечер, командный пункт бригады. Впереди Киев. Вы рядом со

Свободой… Было такое?

– Так точно, товарищ генерал.

– А тут налет немецкой авиации… Что дальше? Ну?!

…И Камбулов увидел как наяву. Пылало над лесом закатное солнце.

Мимо раскаленного диска черными птицами неслись немецкие бомбарди-

ровщики, кружили над линией обороны. Свобода глазами провожал самоле-

ты. «Вдруг слышу нарастающий рев, бомба летела прямо на нас. Не знаю, как

это получилось, я толкнул Свободу в траншею, прыгнул на него сверху, при-

крыл, обхватил руками. Бомба взорвалась поблизости, осколки летели во все

стороны, но нас не задели. А ранило меня в похожей ситуации в другой раз…»

– будет мне рассказывать Камбулов.

– Вспомнили? – Ивашутин не отводил глаза.

– Так точно, товарищ генерал, – сказал Камбулов. – Но толкнул не силь-

но, даже синяков не было. Генерал Свобода может подтвердить.

Камбулов терялся в догадках, каким образом давно забытый им эпизод

дошел до руководства. Возможно, Людвик Свобода вспомнил в кругу воен-

ных, как приставленный к нему офицер безопасности под бомбежкой бросил

его в траншею и укрыл собою.

– Я отвечал за его жизнь, товарищ генерал!

Камбулов не знал, чем объяснялась некоторая пред ним робость

Людвика Ивановича, но мог догадываться, что дело не в этом происшествии,

на фронте обычном. Камбулов был одним из немногих, кто в конце 1930-х

годов был в НКВД ознакомлен с секретным досье на подопечного чешского

офицера и мог знать уязвимые моменты в его военном прошлом.

Камбулов и Свобода никогда не говорили об этом, понимали друг друга

молча, но чекист постоянно читал в глазах Свободы обращенный к нему во-

прос: знает? Не знает?

Уместно предположить, что генерал Ивашутин тоже был осведомлен о

деталях военной биографии Свободы, с точки зрения чекистов небезупреч-

ной, которую можно было использовать как психологический крючок.

Президент Свобода, сообщил Ивашутин, этим летом интересовался у

А.Н.Косыгина, как поживает соудруг Камбулов, и заметил, что неплохо было

бы повидаться. Теперь это в самый раз. Страны Варшавского договора наме-

рены протянуть чехам руку помощи, и очень важно, если в решающие часы в

Пражском Граде рядом с президентом будет наш человек, подполковник

Камбулов, которому президент многим обязан и полностью доверяет. Наша

задача, говорил Ивашутин, иметь стопроцентные гарантии, что при вводе

союзных войск чехословацкая армия не выйдет из казарм. Один недотепа-

солдат, неосторожно обращаясь с оружием, нечаянным выстрелом может

вызвать сокрушительный ответный огонь с непредсказуемыми последстви-

ями. Ведется работа и с министром обороны Дзуром, но главнокомандующий

есть главнокомандующий.

Ивашутин попросил Камбулова подождать пару минут в приемной.

В приемной за столами два офицера, помощники хозяина кабинета, пе-

ребирали газеты.

– И чего неймется этим вацуликам, прохазкам, когоутам, свитакам. . Они

допрыгаются!

– А эти, Ганзелка и Зикмунд… Мы же их принимали как людей. Корми-

ли, поили. Им чего не хватало? В политику полезли, путешественнички!

Камбулов мучительно соображал, при чем тут два чешских писателя. Он

не встречался с ними, но был наслышан, как их «Татры» объехали половину

земного шара. Они были нашими самыми близкими друзьями. На полке у

сыновей стоят их книги: «Африка грез и действительности», «Охотники за

черепами», «Между двух океанов».. Они-то как попали в антисоветчики? С

ними-то что случилось? Он ничего не понимал.

Наконец, Камбулова позвали в кабинет.

Ивашутин поднялся навстречу.

– Я сейчас говорил с товарищем Брежневым. Он вас помнит, вы встре-

чались в 18-й армии. Вас познакомил…

– Так точно, начальник контрразведки СМЕРШ 18-й армии полковник

Шмойлов.

– Леонид Ильич в курсе вашей поездки в Прагу. Он на вас рассчитывает.

Надо подстраховать ввод союзных войск. Ваша задача: находясь рядом с пре-

зидентом, своим присутствием исключить какое-либо сопротивление чехо-

словацкой армии. Людвику Свободе мы доверяем, он наш друг, но бывает

всякое. Если же возникнет перестрелка, армия НАТО перейдет границу Чехо-

словакии, тогда неминуема ракетно-ядерная война.

Генерал помолчал.

– С выстрела в Сараево, вы знаете, началась Первая мировая. Я понятно

говорю?

– Так точно, товарищ генерал армии.

– Вылет завтра утром. Конкретные указания получите на месте от

посла Червоненко.

– Разрешите идти?

– Подполковник, в ваших руках судьба Европы! – улыбнулся Ивашутин.

Камбулов не строил иллюзий на свой счет; он понял отведенную ему

роль. Его молчаливое, психологически давящее присутствие в решающей

сцене вынудит главных героев двинуться в сторону, указанную постановщи-

ком за кулисами.

На рассвете в московском аэропорту Шереметьево подполковник ГРУ

Петр Иванович Камбулов в экипировке спортсмена-туриста с чемоданчиком

в руке поднимался на борт Ту-104, вылетающего в Прагу. На летном поле

шла посадка в другие самолеты. Накрапывал дождик, трап под ногами поша-

тывался, а сверху поджидал овал дверного проема, как разинутая пасть.

Фотографии к главе 1

Чешские путешественники Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд в чукотской тундре

…и в якутских снегах. 1963

Впереди Сибирский тракт…И.Ганзелка и М.Зикмунд (в центре) с Л.Шинкаревым (слева) и

А.Макаровым. Май 1964

Остановка в Черемхово

Начальник ГРУ, генерал Петр Ивашутин: «…Леонид Ильич на вас рассчитывает!». Москва.

Август 1968

Офицер разведки Петр Камбулов: «Так точно, товарищ генерал армии!»

ГЛАВА ВТОРАЯ. «Границы нет. Дом наш только

один…»

Ганзелка и Зикмунд за четыре года до вторжения. В «Татрах-508»

от Ангары до Енисея. «Нас хоронили в одних могилах». Станция

Зима: «Эти танки… Стыд-то какой перед людьми…» Чешская речь

в Нижнеудинске. «Спецотчет № 4» и переполох в Москве. Академик

Капица о «большом медведе»

Профессор-славист Горьковского (Нижегородского) университета

Александр Николаевич Свободов, человек старой русской культуры, вовлек

нас, девять первокурсников, в кружок славянской литературы. Мы обсужда-

ли книги, сочувствуя малочисленным нациям, вынужденным выбирать, к

какому сильному плечу прислониться; чехи тоже спорили – к немцам ли, к

австрийцам ли, к русским ли. Необходимость выбора оберегала от резких

движений, делала характер покладистей, но обостряла чувство собственного

достоинства.

Россия всегда была загадкой.

Триста лет Европа пытается разобраться в метаниях русской души и

ответить самой себе, почему соседние с ней народы вдруг начинают стра-

шиться ее непредсказуемости. Когда в европейских салонах заходит о рус-

ских речь, звучат имена Достоевского, Толстого, Чехова, но в исторической

памяти живы картины, как российская империя помогала австрийцам гро-

мить венгерскую революцию, дважды направляла армию усмирять польских

повстанцев, гнала их в Сибирь. А в сталинские времена свои порядки навя-

зывала монголам, среднеазиатским народам, прибалтам, другим нациям и

сама страдала больше всех. Возникло устойчивое представление о присущем

молодому русскому этносу беспокоящем начале, источнике постоянной

угрозы ослабевшей европейской цивилизации.

Между тем с древних времен, когда в 796 году на территории совре-

менной Чехии появилось государство Великая Моравия, на протяжении по-

чти тысячи двухсот лет у чехов не наблюдалось особой близости с русскими.

Ни в те времена, когда Прага стала столицей Священной Римской империи,

ни в средневековую пору брожения умов и сожжения Яна Гуса, ни при муд-

рой Марии-Терезии, современнице Екатерины II, открывшей век чешского

просвещения. Мало что изменилось и в позднейшие годы, когда чешскими

умами владели писатели, философы, духовенство, деятели культуры. Врож-

денная толерантность, мягкий склад характера, страх потерять лицо обере-

гали чехов от экстремизма, они старались ладить с разными людьми. В Рос-

сии уважали их образованность, прагматичность, мягкий нрав и ироничный

ум. Лев Толстой к своим идейным предшественникам относил Петра Хель-

чицкого (ХV в.), страстного проповедника непротивления злу насилием.

Первой чешской книгой, которую я прочитал студентом, был «Репор-

таж с петлей на шее» Юлиуса Фучика, тогда только изданный у нас под

названием «Слово перед казнью». Книга ошеломила меня. Потом, читая фу-

чиковские очерки о Советском Союзе, я искал героев его книг, переписывал-

ся, встречался с ними, а однажды с молодой дерзостью, не зная адреса, напи-

сал в Прагу Густе Фучиковой. Письмо дошло! Судьба Фучика стала одним из

моих самых сильных переживаний. Со студенческими агитбригадами мы ез-

дили по заводам, по полевым станам; друзья читали стихи, пели, танцевали,

а я рассказывал о своем герое. Наверное, слишком возбужденно; многие ду-

мали, что я говорю о родственнике.

Я увижу Густу Фучикову в Праге много лет спустя, уже как собственный

корреспондент «Известий» по Восточной Сибири. Впечатления будут слож-

ны; на них потом наслоятся свидетельства людей, встречавших Густу в 1968

году; вместе с противниками Пражской весны, сторонниками ввода войск,

она будет искать пристанище под крышей советского посольства, когда там

будут создавать «рабоче-крестьянское правительство», но об этом в свое

время.

А первыми «живыми» чехами для меня были Иржи Ганзелка и Миро-

слав Зикмунд. Путешественники обогнули полмира перед тем, как перепра-

вить из Японии во Владивосток на морском пароме две «Татры-805» и

начать странствие по Советскому Союзу. В те дни в Москве главный редак-

тор «Известий» Алексей Иванович Аджубей не без ревности говорил на ле-

тучке сотрудникам: «Ну, держитесь! Чехи вкатят нам такой арбуз!» Для

большинства из нас заграница оставалась недосягаемой галактикой, увидеть

саванны и джунгли было невообразимо, а эти двое молодых, тоже из мира

социализма, прорвались через «железный занавес»; в закрытом, зашоренном

СССР они стали идолами советских журналистов. Аджубей знал: два неуго-

монных чеха с их общительностью, аналитическим умом, тягой к труднодо-

ступным местам приоткроют нашу страну не только миру, но и нам самим.

Не пройдет и пяти лет, как на крутом повороте истории, с нарастанием

реформистского движения в Чехословакии писатели-путешественники Ир-

жи Ганзелка и Мирослав Зикмунд вместе с Людвиком Вацуликом, Эдуардом

Гольдштюккером, Яном Прохазкой, Иржи Пеликаном, другими деятелями

чехословацкой культуры станут на родине властителями умов. Унаследовав

глубину Карела Чапека, неожиданность Франца Кафки, улыбку Ярослава Га-

шека, эта плеяда интеллектуалов будет бродильным началом Пражской вес-

ны и привлечет к ней внимание мира. Никто из них не был радикалом, не

впадал в крайности, не помышлял навязывать свой образ мысли другим, но с

терпеливостью и упорством они добивались равного со всеми народами

права жить по своему разумению.

Пишу об Иржи Ганзелке и Мирославе Зикмунде не потому, что отвожу

им в событиях особое место, а по соображениям субъективного свойства.

Просто я знал их лучше других пражских писателей-реформаторов, встречал

их в разных обстоятельствах, прошел по их следам в Африке, Южной Амери-

ке, Австралии. Их история и судьбы, я надеюсь, дадут представление о том,

что это за люди, как воспринимали русский народ, революцию, социализм, и

что должно было произойти, чтобы Кремль отнес их к своим врагам.

Ганзелку и Зикмунда я увидел весной 1964 года в Иркутске. Власти за-

претили местным журналистам тревожить гостей, страшно занятых и уста-

лых, и я бы не стал искать знакомства со знаменитостями, когда бы в

корпункт «Известий» не позвонили из московской редакции: в первомай-

ский номер ждут беседу, как путешественники встречали этот праздник в

других странах. Затея была практически невыполнима; гостей разместили в

отдельной резиденции, усиленно охраняемой. Я упрашиваю приятеля из об-

кома партии взять меня с собой под видом электромонтера. Подхожу к воро-

там в поношенной куртке, через плечо сумка, будто с инструментами. При

виде моего приятеля милиционеры берут под козырек, мы проходим в ве-

стибюль, поднимаемся по широкой лестнице и стучим в первую дверь.

В дверях Иржи Ганзелка.

Страшно смущаясь, я передаю просьбу редакции.

– Дорогой товарищ, – улыбается Ганзелка, жестом приглашая войти,–

это никак не можно. У нас папка телеграмм от ваших газет, агентств, радио,

мы всем сказали «нет», немаме ни минуты. В Прагу семье, детям забыли, ко-

гда писали. Не поспеваем, такая у вас страна.

Могу представить, какое у меня было выражение лица.

– Пойдемте к Мирославу, услышите то же самое.

В соседней комнате Мирослав Зикмунд сидит на кровати, спрятав обе

руки в черный мешок, заправляет в фотоаппарат пленку.

– Да, – говорит Зикмунд, – это никак не можно. Что нам скажут другие

советские товарищи, которые телефонировали?

Я смиряюсь, но хочется потянуть время. Помню об их недавней поездке

по Северу и наобум спрашиваю, как им показались юкагиры. Не знаю, почему

эта вымирающая народность возникает в моей разгоряченной голове, но ла-

коничный ответ путешественников меня задевает. Когда-то юкагиров было

так много, что белые лебеди, пролетая над их кострами, вылетали черными,

а теперь мужчин и женщин в возрасте, способном давать потомство, оста-

лось человек двадцать. Что-то на меня находит, и мы спорим о юкагирах,

возбуждаясь и перебивая друг друга. Когда успокаиваемся и пора прощаться,

Зикмунд бросает на Ганзелку слегка виноватый взгляд. И как-то обреченно

спрашивает, какие у газеты к ним вопросы. .

Через час в моем блокноте были записи о первомайских праздниках в

Лионе, Претории, Буэнос-Айресе, Джакарте… Все в порядке! Но перед тем,

как утром диктовать беседу московским стенографисткам, надо уточнить по

справочникам русское написание услышанных имен, географических назва-

ний…

– Только, пожалуйста, поменьше ошибок! – протягивает руку Ганзелка.

– Не передам, пока сами не прочтете, – обещаю я.

– Все так говорят, а потом мы читаем о себе такое! – смеется Зикмунд.

Что за невезучий день! Одна библиотека на ремонте, в другой нет нуж-

ного тома энциклопедии… Время приближается к полуночи, когда удается,

наконец, все сверить. Но как вернуться к путешественникам? Как поднимать

людей среди ночи с постели… Черт меня дернул обещать.

Второй час ночи, накрапывает дождик. Я у резиденции, озираюсь по

сторонам и перелезаю через ограду. Парадная дверь заперта, обхожу вокруг,

нащупывая в стенах запасной вход. Одна дверь поддалась, я ныряю в темно-

ту; что-то сверху срывается и громыхает под ногами. Кастрюля! Я где-то на

кухне. В полутьме продолжаю шарить рукой по стенам. Вот еще проем, ве-

стибюль, крадусь по лестнице и на ощупь толкаю дверь. Зикмунд лежит в

постели, читает при свете ночника. Поднимает глаза как на привидение.

– Пришли! А я уже не ждал.

Он опускает ноги в тапки.

– Многие обещали показывать, но исчезали бесследно. И приучили нас,

приписывая нам свой образ мышления, утешаться юмором. Мы сами знаем

держать слово и в людях это ценим…

Когда начинает везти, то уж такова природа везения, что оно не обры-

вается, а имеет хотя бы короткое продолжение. Через пару дней мы уже вме-

сте кружим на машинах по Иркутску; реальность здесь так перемешана с ис-

торией, что каждая остановка угрожает спутать планы. Ну как проехать, не

останавливаясь, мимо Публичной библиотеки на улице Тимирязева и здания

в мавританском стиле с угловыми башнями на улице Карла Маркса (област-

ной краеведческий музей)? Их основал в ХVIII веке иркутский губернатор чех

Н.Ф.Кличка. И как не задержаться у каменного здания на улице Ленина, у

бывшего отеля «Централь», где обосновались бежавшие из Омска министры

Колчака, а в 1920 году в тех же кабинетах в Политотделе 5-й Красной армии

редактировал революционную газету на монгольском языке Ярослав Гашек?

А потом мы ели пельмени на кухне моей иркутской квартиры. Ввалился

прилетевший из Братска молодой, долговязый, возбужденный Евгений Ев-

тушенко, с ним пришел веселый и шумный сумбур. Мы пили кедровую водку

под соленого омуля, бессвязно говорили все разом, а счастливый поэт, все

еще хмельной от таежного города, где впервые читал новую поэму, все по-

вторял, как на плотине откуда-то из-под облаков лилась теплая струйка на

его непокрытую голову, а когда он вскинул глаза, увидел над собой кабину

портального крана. Молодая крановщица на вытянутых руках держала ма-

лыша, пока тот испускал струю вниз на непокрытую голову поэта.

– Не хватает яслей! – горячился поэт. – Матери-одиночки берут детей с

собой на работу. Юра, Мирек, вы должны это увидеть!

Ганзелка взмолился:

– У нас большое желание посетить всех. Но мы пока не можем это сде-

лать, много работы, а нам еще хочется побывать дома. Мои дети меня,

наверное, забыли. Когда я в последний раз вернулся в Чехословакию, дочка

показала мне мою фотографию: «Смотри, дядя, этой мой папа!»

Поэт не унимался:

– А на станции Зима идите прямо к Дубининым… Леня, Неля, у вас есть

черемша?

– Знаете, чем отличается наша поездка по Советскому Союзу? Здесь у

нас не было ни одного выходного дня!

– Как, вы ни-ког-да не пробовали черемшу?! Леня, Неля, ну, где черем-

ша?

– Думаю, правильно делает иркутский градоначальник, когда сносит

старые заборы. У англичан говорят: чем выше забор, тем лучше соседи, но

это, может быть, правильно для капиталистического мира.

– Как это в доме нет черемши!?

– …При социализме должно быть меньше заборов, люди будут ближе

друг к другу. Заборы тоже часть бытия, которое определяет сознание.

– Юра, Мирек, вы должны нас понять. Мы, русские, как пенёк: все вы-

держим, когда нас бьют. . Ну, где черемша?!

Поэт жестикулирует рукой с браслетом на запястье, подаренным то ли

индейцами Амазонки, то ли эскимосами Аляски, и смотрит на всех поочеред-

но влюбленными глазами. Он обожает Ганзелку и Зикмунда, и город Ир-

кутск, и всю за окнами Сибирь, и весь огромный мир, который готов обнять,

прижать к груди своими длинными руками.

И в страшном сне тогда не представить было, что четыре года спустя,

даже раньше, Иржи Ганзелку и Мирослава Зикмунда в СССР назовут антисо-

ветчиками, чешскими националистами, ярыми врагами социализма, а Зик-

мунд, видя у ограды своего дома советские танки, задыхаясь от обиды, будет

кричать в микрофон подпольной радиостанции: «В эти трагические минуты

моей родины я, Мирослав Антонович, обращаюсь к вам, дорогие друзья – Во-

лодя, Толя, Таня, Женя, Валя, Виктор, Гаврила, Лидочка, Леня – все вы, бес-

численные наши друзья, которые нас встречали как родных и которым вы

верили. Я обращаюсь к вам с вопросом, верите ли вы, что мы, Мирослав Зик-

мунд и Юрий Ганзелка, что 14 миллионов чехов и словаков, которых вы все

называли самыми верными из всего социалистического лагеря, вы верите,

что мы – контрреволюционеры?. Я прошу тебя, мой хороший друг Женя Ев-

тушенко, не молчи!. » 34

Но это будет потом, а 17 мая 1964 года мы с Иржи Ганзелкой и Миро-

славом Зикмундом, с их спутниками – врачом Йозефом Корынтой и механи-

ком Мирославом Дриаком выехали из Иркутска; днем и ночью трясемся

сквозь тайгу в серебристых «Татрах-805», хмелея от восходов и закатов, и

подскакиваем на выбоинах дороги от Ангары до Енисея. В дороге все в ра-

дость – и встречи в почерневших притрактовых избах, и завтрак на обочине,

и разговоры по «токи-воки» с где-то отставшей второй машиной, и даже

коллективное извлечение гвоздя из спущенного колеса. А вечером так слад-

ко засыпать в кузове на гладком кожаном мате, укрыв курткой голову от ко-

маров, и слышать, как на остановке в таежном поселке Мирек отвечает мест-

ным газетчикам, любопытствующим, почему путешественники, изменив

своим правилам, взяли в путь пятого члена экспедиции, к тому же журнали-

ста.

– Очень просто, – говорил Мирек. – Все началось в Иркутске, в дождли-

вую ночь, когда он перелез через ограду, вломился в нашу гостиницу и гре-

мел на кухне посудой.

– Смотри, вылезло солнце, а мы еще собираемся, как это… как психи!

Чудные минуты тишины и покоя. Ганзелка устраивает чемодан, чтобы

на ходу больше не катался по кузову. Дверцы кабины распахнуты, слышны

пересвисты птиц. Можно свесить ноги в открытую дверцу, устроить на коле-

нях тетрадь и записать про «психи». Иржи услышал это слово от забайкаль-

ских геологов, и, как всякое новое слово, сразу ввел в лексикон.

Один из первых «психов» был Фред Юсфин, диспетчер Братской ГЭС.

Рыжий, вихрастый, он объявился в Иркутске, когда путешественники соби-

рались лететь на стройку. Дни были расписаны по минутам, а диспетчер

умолял непременно выступить на Падуне, в клубе «Глобус».

– Немаме ни минуты времени! – извинялись путешественники.

Фред достает из рюкзака афиши: «В гостях у “Глобуса” Иржи Ганзелка и

Мирослав Зикмунд. Три витка вокруг земли на “Татрах”… Афиши, говорит,

прибиты к соснам по всему городу.

Иржи изумляется:

– Из-за этого вы летели пятьсот километров?

– Напрямую четыреста семьдесят, – отвечал Фред.

В клубе «Глобус» на Падуне путешественники сидели за столом на

сцене, а в зале восемьсот пар глаз, устремленных на них. Для большинства

они были первые в жизни иностранцы.

– Что в Советском Союзе произвело на вас самое большое впечатление?

– Нас поражают не отдельные факты, а огромный размах вашего строи-

тельства и его блестящие результаты. У вас масса талантливых людей. Раз-

буженные таланты – вот самое яркое впечатление. Это подтверждается вез-

де, где бы мы ни были.

– С кем из интересных людей вы встречались?

– В вашей стране встреча с человеком неинтересным – исключение, по-

этому назвать всех трудно.

– Чем отличается ваша поездка по Советскому Союзу?

– У нас не было ни одного выходного дня.

– Когда закончится это ваше заграничное путешествие?

– Оно окончилось, когда пароход «Серго Орджоникидзе» доставил нас

из Японии на советский Дальний Восток. Здесь мы дома.

– Влюблялись ли вы во время путешествия?

Зал взрывается хохотом.

– Поскольку Мирек, отвечая на предыдущий вопрос, не выдержал ре-

гламент, я коротко отвечу – да!

Ганзелка и Зикмунд чувствуют затруднения, только встречая функцио-

неров. Дежурные заискивания чиновников, их назойливые тосты «за друж-

бу» в очевидном разладе с их цепкими взглядами; они говорят все, кроме

правды. Только человек, знающий изнутри заведенный порядок вещей,

представляет, как после прощания с путешественниками они будут спешно

докладывать по инстанции, что заметили подозрительного. Официально по-

ездка проходит под патронажем Академии наук СССР, в республиках и обла-

стях сотрудники Академии не оставляют путешественников ни на шаг и

шлют отчеты руководству ЦК КПСС, Комитету государственной безопасно-

сти, Генеральному штабу Вооруженных сил СССР… Когда путешественников

в Москве познакомят с Брежневым, в ту осень сменившим Хрущева, тот им

простодушно скажет: «Мне известны все разговоры, которые вы вели от

Владивостока до Москвы» 35.

Миновав угольные разрезы Черемхова, по пути к городу Зиме сворачи-

ваем в рабочий поселок Забитуй, ищем Александра Герасимовича Нестерова,

штабс-капитана Белой армии, потом заместителя главнокомандующего вой-

сками Политцентра в Сибири. 20 января 1920 года на станции Иркутск в

охраняемом чехами («белочехами») поезде, следовавшем во Владивосток,

Нестеров руководил арестом адмирала А.В.Колчака и председателя прави-

тельства В.Н.Пепеляева. Трудно было в это поверить, увидев Александра Ге-

расимовича, теперь сухонького старичка, начальника поселковой жилищно-

коммунальной конторы. А тогда он, двадцатитрехлетний, вслед за дежурным

чешским офицером 6-го чехословацкого полка Боровичкой со своими солда-

тами входил в вагон поезда, над которым флаги стран Антанты, и направ-

лялся в купе Колчака.

По словам Нестерова, Колчак сидел на диване рядом с Анной Васильев-

ной Тимиревой, вокруг стояли офицеры. Боровичка сообщил о передаче ад-

мирала местным властям и попросил приготовить вещи. Анна Тимирева

сжимала руки адмирала, успокаивая. Попросили выйти Колчака и Пепеляева,

арестовывать Тимиреву не собирались, но она сама спустилась вслед за ад-

миралом на перрон, чтобы разделить его участь. Сохранилась расписка:

«Настоящим удостоверяю, что от уполномоченного Политического центра

мной получен акт в принятии бывшего Верховного Правителя адмирала

Колчака и бывшего Председателя Совета министров Пепеляева. Дежурный 6-

го чеховойск полка Боровичка» 36. Нестеров и конвой повели Колчака, Пепе-

ляева, Тимиреву по льду Ангары к городской тюрьме.

Ганзелка и Зикмунд хотят понять, что на самом деле случилось с чеха-

ми в России в 1918–1920 годах.

История не так проста, как она представлялась истолкователям, ком-

пенсировавшим полузнания актуальной идеологией. Идея создания воин-

ства из представителей славянских народов Австро-Венгрии принадлежала

чехам-колонистам Российской империи, «русским чехам», как они себя назы-

вали, объединенным в «Чешский национальный комитет». В день объявле-

ния войны с Германией, 14 июля 1914 года, комитет сообщил Государю Ни-

колаю II о готовности чехов «бок о бок с русскими братьями-богатырями»

бороться за освобождение своей родины, «а два месяца спустя чешская деле-

гация, принятая в Петербурге, в Зимнем дворце, известила русского импера-

тора о своей надежде, что “свободная и независимая корона Святого Вацлава

скоро будет сиять в лучах короны Романовых…”» 37. Другими словами, чехи

не только изъявляли готовность воевать против немцев в составе русской

армии, но не исключали перспективы для освобожденной Чехии войти в со-

став России. Чехословацкое военное формирование, созданное той же осе-

нью на Юго-Западном фронте, успешно участвовало в боевых действиях 3-й

армии генерала Р.Д.Радко-Дмитриева и по воле великого князя Николая Ни-

колаевича, командующего российской армией, получило разрешение попол-

нять свои ряды воевавшими на стороне Австро-Венгрии чехами, словаками,

русинами, попавшими в плен или добровольно перешедшими на российскую

сторону. За участие в войне против австро-венгерской монархии Петербург

обещал пленным поддержку в создании самостоятельного государства.

К концу 1915 года уже был Первый чехословацкий стрелковый полк

имени Яна Гуса, вскоре развернутый в бригаду. Она становилась опорой со-

зданного в Петербурге «Союза чешских национальных обществ», других

близких к царствующему дому политических образований, призванных осу-

ществить державный замысел Государя привести славянские народы Во-

сточной Европы под российское влияние. Так бы, возможно, и случилось, ес-

ли бы не февральская революция 1917 года и не отречение Николая II. Чехи

опасались связывать свою судьбу с ненадежной временной властью, предпо-

чли продолжать на восточном фронте войну с Германией, цепляясь за эту

единственную возможность создать независимую республику. Их воинский

дух изумил генерала Брусилова: чехословацкие добровольцы, писал генерал,

«оставленные всеми, бились так, что все мы должны преклониться перед их

доблестью. Одна чехословацкая бригада сдерживала несколько неприятель-

ских дивизий. Пал цвет чехословацкой интеллигенции. В качестве простых

солдат сражались и умирали: учителя, адвокаты, инженеры, писатели, из-

вестные общественные деятели. Раненые просили убивать их, лишь бы не

попасть в руки немцев. .» 38.

Генерал Брусилов зря говорить не стал бы.

Свидетельства боевых русских командиров ничего не оставляют от

позднейших мифов, получивших хождение в 1968 году, о якобы неспособно-

сти чехов постоять за себя и только потому не пытавшихся сопротивляться.

И сегодня есть возбужденные головы, так объясняющие, почему чехам уда-

лось сохранить первозданными средневековые города с замками и костела-

ми: «чехи никому не сопротивлялись». Это очевидно только тем, кому для

познания чешской натуры довольно знакомства с бравым Йозефом Швей-

ком.

Чехи и словаки срывали с воинских одежд погоны и кокарды царской

армии, но новая российская власть отказалась выполнять подписанные цар-

ским правительством договора. Заключив с немцами мир, большевики не

могли гарантировать обещанную прежней властью поддержку. Что было де-

лать войску, неприкаянному на чужой земле? Франция и Англия пообещали

чехословакам взять на себя выполнение царских обещаний при условии, что

корпус вернется в Европу и вступит в бои на западном фронте. Большевист-

ская Россия и Антанта признали корпус частью французской армии; солдаты

спешно пришивали красно-белые ленточки к головным уборам. Существо-

вавший в Париже Чехословацкий Национальный Совет, опекаемый француз-

скими властями, объявил себя единственным верховным органом всех чехо-

словацких воинских частей, в том числе действующих в России. Корпус полу-

чил предписание передвигаться по Транссибирской магистрали до Владиво-

стока, оттуда морем до Европы, пополнить чешские легионы, окопавшиеся

на холмах, где проходил западный фронт.

Охваченная гражданской войной, Россия тянула чехословаков в разные