Я на Марсе

Глава V. Небесный апельсин

Путешествие в космосе имеет как хорошие, так и плохие стороны. Хорошо, например, что взрослые не вмешиваются в твою личную жизнь. Между Землей и Марсом никто не заставляет тебя ни умываться, ни одеваться в неудобную чистую одежду, никто не висит над тобой, как лампа, пока не выполнишь домашнее задание. Хорошо также, что нет учителей, которые отнимают записки, вызывают тебя к доске и спрашивают.

— Эх, повезло! — радовались мы оба в первые часы полета.

Но оставаться пять-шесть суток в таком тесном помещении, не имея возможности поиграть, — это уже чуть ли не наказание. Все равно что быть запертым в какой-то неуютной кладовке, на стенах которой нарисованы звездочки. Глазеешь на них, считаешь их сосредоточенно, пока не забудешь, до какой тысячи дошел, потом ешь и ложишься где-то в воздухе отдыхать. Кстати, с воздухом тоже произошла перемена: прибор, служащий для измерения его плотности, ясно показывал, что воздуху стало меньше.

— Наверное, где-то дырка, — боязливо огляделся Крум.

— Глупости! — бодро усмехнулся я. — Если в броне «Искора-1» имеется хоть малюсенькая дырочка, воздух вырвется прочь быстро и шумно, как хорошо газированный лимонад из бутылки.

— А в чем же тогда дело?

— Я думаю, что так предусмотрено конструкцией корабля. Благодаря этому космонавты будут постепенно привыкать к разреженной атмосфере, которая ждет их на Марсе.

Крум похвалил меня за сообразительность и успокоился.

Однако через два дня у него возник новый, более существенный повод для тревоги: продукты в шкафу кончились.

— Умрем с голоду, — констатировал мой друг с глубоким вздохом.

Я снова попытался его успокоить:

— Все-таки ты погибнешь после меня.

— Почему так, Саша?

— Потому что у тебя мощный подкожный слой жира. Пока он израсходуется, может быть, и путешествие кончится. У меня же из-за напряженных спортивных тренировок остались только кожа да кости. Когда мое хладное тело достигнет Марса, от него останется один скелет, и марсианские школьники смогут изучать по нему анатомию землян. Как ты сам понимаешь, меня мало радует такая перспектива. — И я тоже глубоко вздохнул.

— Тогда спать! — предложил мой друг. — Во сне время проходит быстрее, да и с жизнью легче расставаться.

— Не знаю, — ответил я. — Пока не пробовал — ни во сне, ни наяву. Ну да ладно — заснем, а там — будь что будет.

Сколько мы спали, не знаю, потому что не привык смотреть на часы во сне. Но, едва передо мной выстроились в ряд девять жирных цыплят с гарниром и я схватил сразу двух, меня разбудил голос Крума:

— Саша, смотри!

Я лениво открыл глаза.

— Что тебе, громкоговоритель?

Крум был очень возбужден:

— Нам навстречу летит апельсин!

Я вскочил стремительно, как всякий хороший легкоатлет, когда он еще не позавтракал, и увидел оранжевый шар с аппетитной шероховатой поверхностью. Он был окутан прозрачной, тонкой синеватой дымкой.

— Ах как хочется его схватить! — воодушевленно изрек мой спутник. Мы бы его съели, а кожуру оставили для варенья. Наши бабушки были бы очень довольны, расхвалили бы нас на весь квартал!

Я не отношусь к числу бездарных путешественников, теряющих разум от голода, поэтому сразу догадался, что мы увидели..

— Это не апельсин! — радостно воскликнул я.

— Тогда чему ты радуешься? — Крум был озадачен.

— Тому, что навстречу нам приближается планета Марс во всем ее величии!

Мой друг встрепенулся:

— Значит, мы подлетаем?

— Подлетаем!

— И обойдемся без некрологов?

— Обойдемся.

Крум еще внимательнее стал наблюдать за оранжевым шаром.

— Во, во! Смотри, как растет!

— Растет, ага!

— Сверху что-то белеет, как шапочка, а снизу — как воротничок.

— Это полюсы.

Мой друг испугался.

— Как бы нам не попасть на какой-нибудь из них…

— Почему?

— Потонем в снегу! Зацапают белые медведи!

— Думаю, что ты им придешься по вкусу.

— Саша, ты невыносим! Как ты можешь в такой момент шутить?

— Могу, потому что смелый!

— А медведи что, смелых не едят?

— Едят, но худым смельчакам предпочитают трусливых толстяков, потому что они питательнее.

— Ой-ой, перестань!

Я перестал, чтобы не доводить его до разрыва сердца.

Планета увеличивалась очень быстро. Скоро она заслонила весь передний иллюминатор. Возле меня что-то застучало, как швейная машинка. Оказалось, что это были зубы Крума. Мне захотелось его успокоить, но тут я с досадой обнаружил, что и сам стучу зубами от страха.

— Ты падал когда-нибудь с крыши вашего дома? — спросил меня космонавт-2.

— Нет, — ответил я.

— Сейчас узнаешь, насколько это приятно!

— Боюсь, что это не слишком подходящее сравнение: там грохнешься с высоты в каких-нибудь двадцать метров, а тут — в сто миллионов километров!

— Бррр!

— Трак-трак-трак!

Вдруг небесный апельсин исчез. Не было его уже ни сверху, ни сбоку. Совсем стемнело — были видны только звезды. Через некоторое время опять стало светло, и нам улыбнулось солнце.

— С-с-саша!

— Ч-ч-чего?

— К-к-куда девался Марс, провалился он, что ли?

Я предпочел промолчать, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. Но когда я вплотную приблизился к стеклу, мне сразу же все стало ясно.

— Не бойся, — сказал я с присущим мне хладнокровием. — Опасность на этот раз миновала. Мы летим по орбите вокруг Марса. Видимо, наш корабль стал его искусственным спутником.

— Ого!

— Сначала летели в тени планеты, поэтому было так темно.

— Ага!

— А теперь летим над освещенной частью. Солнце вверху.

— Хорошо хоть, что еще летим. А то ведь могли бы уже превратиться в обыкновенные отбивные…

Ко мне тоже вернулось радостное настроение. Плавая по кораблю, как рыбка по аквариуму, я сочинил и замурлыкал веселую песенку. Состояние невесомости все еще сохранялось, хотя Марс простирался уже совсем рядом с «Искором-1». Крум тоже поплыл и запел. Почти весь космос заполнился нашими мелодичными голосами:

Мой друг, как вы помните, обладал укрупненными габаритами и вскоре разметал по кораблю множество незакрепленных предметов. Его жилетка порхала у иллюминатора с грацией юной балерины из студии Дома пионеров. Мой носовой платок, которым я совсем недавно вытирал пот с лица, теперь нежно сметал пыль с большого шкафа. Ложки бренчали в пустом кувшине, как колокольчики. Когда кувшин получил более сильный толчок, он устремился к потолку и доказал, что состоит из хрупкого материала, — вокруг нас замелькали большие и маленькие кусочки стекла разных форм и оттенков.

— Достаточно! — сказал я и ухватился за одну из коек. — Наши головы тоже бьющиеся.

— Ну да, — согласился Крум и приблизился ко мне. — К тому же твоя еще и забинтована.

Я спросил:

— Видишь поверхность Марса?

— Да, — ответил он.

— Как он тебе нравится?

— Никак.

— Я тоже от него что-то не в восторге. Куда ни глянь — все только оранжевые горы, красные низменности и желтые пустыни.

— Что-то каналов нету…

— Каких каналов?

— Не притворяйся рассеянным! Ты же сам говорил мне о них.

— Ах да! Некоторые земные астрономы говорят, что видели искусственные каналы на поверхности Марса. Полагают, что они созданы местными жителями.

— Значит, и астрономы могут что-то недосмотреть?

— Могут, еще бы! Когда вернемся, посоветуем им завести очки, чтобы они видели чуточку получше.

Крум согласился и добавил:

— Выходит, что марсиане живут далеко, а сами недалекие. На Земле каналов уже вон сколько, а тут хоть бы один для смеха!

Я снял правую туфлю, которая мне жала. Она осталась висеть рядом с ногой и начала меня нахально щекотать. Я отвесил ей хорошего пинка. Туфля весело заплясала по кораблю.

— Саша, — предупредительно сказал Крум, — не пора ли нам поесть?

— Давно пора, но ты же сам знаешь — нечего…

— А может, нам уже не стоит быть спутником? Поищем лучше чего-нибудь внизу, на Марсе.

— Идея неплохая, но я слабо представляю себе, как туда спуститься.

— Забыл?

— Не забыл. Забывают лишь то, что раньше знали.

Крум распахнул рот, как сом:

— Ой, мамочка! Я же думал, что ты все знаешь!

— А ты не думал, что если скажешь «б», то захрустят булочки, а если скажешь «в», то польется вода?

Послышалось тоненькое «хи-хи-хи».

— Еще смеешься! — разозлился Крум.

— Я не смеюсь.

— А кто же тогда?

— Получается, что ты.

— Ты прекрасно знаешь, что натощак мне не до смеха!

— Мне тоже не до смеха сейчас.

Таинственное «хи-хи-хи» повторилось. Мы машинально повернули головы по направлению к источнику звука.

— Ай! — сказал Крум.

— Бай! — откликнулся я.

Экран телевизора светился. Причудливая голова, одновременно и страшная и смешная, смотрела на нас и кивала. Темя ее было гладким, как биллиардный шар, — ни единого волоска, ни даже пуха, как, например, у моего дедушки Санди. Лоб был громадным и выпуклым, лицо — без век, с бородавкой над правым глазом. Нос — острый, как птичий клюв, а нижняя челюсть — такая маленькая и впалая, что, пожалуй, любой боксер вбил бы ее прямо в шею одним ударом. Только глаза смотрели разумно и весело, как у земного человека.

— Шпрехен зи дойч?[1] — спросила голова с каким-то особенно шепелявым произношением, потому что во рту у нее не было ни одного зуба.

В этом году Крум начал учить немецкий в школе иностранных языков. Он понял вопрос, набрал воздуху, потом ответил:

— Найн![2].

Мы же были не на дне рождения, чтобы кого-то разыгрывать! Таинственный дядька склонился над круглым прибором, который висел у него на груди и был похож на электрический фонарик. Его короткие пальцы без единого ноготка — даже почесаться нечем! — завертели какую-то стрелку. Последовал новый вопрос:

— Парле ву франсе?[3]

Теперь была моя очередь, потому что в той же школе я учил французский. Кое-как догадался и все же ответил:

— Нон![4]

Стрелка опять завертелась. Марсианин был очень терпелив, Это нам поправилось.

— Говорите ли вы по-русски? — спросил он.

Вот теперь он попал в самую точку. По русскому языку в школе Крум тянул на тройку, а я — даже на четверку. Мы гордо выпятили груди и в один голос ответили:

— Да, та-ва-рищ!

И все же, пока неизвестный собирался открыть свой беззубый рот, я хитроумно дополнил:

— Все же мы предпочитаем беседовать по-болгарски.

Я впервые видел такую любопытную машинку — всего через четверть минуты она была перенастроена и давала возможность марсианину понимать нас, а нам — его. Ничего, что он продолжал шепелявить. Бабушка Мария и соседка бабушка Пена тоже шепелявят, но как соберутся идти в овощной магазин, целый квартал изъясняются без запинки. Естественно, я буду передавать вам наш разговор с марсианином, как и все дальнейшие разговоры, с нормальным произношением, чтобы вы не испытывали наших трудностей.

— Мальчики! — любезно по-болгарски сказал человек с большим лбом. — Добро пожаловать на Липах!

— Вот это влипли! — пробормотал с досадой Крум. — Куда летели, а куда прилетели…

Дядька улыбнулся:

— Липах — это местное название планеты Марс.

Мы обрадовались, а он продолжал:

— Следим за вашим полетом уже сутки. Вы должны были попасть в кратер Тахо, но на какое-то время отклонились. Наверное, задремали, а?

Мы сказали, что не дремали, а, напротив, таращили глаза, но просто ничего не смыслим в управлении космическим кораблем. Признались во всем. Зачем темнить, если истина так очевидна?

— Не беспокойтесь, — сказал марсианин. — Мы можем благополучно посадить вас и здесь. Только будьте так любезны, не помогайте нам.

О, как мы возликовали! Нам показалось, что никогда прежде не видели мы такой приятной и милой физиономии.

— Дяденька, ты просто сахар! — выкрикнул довольный Крум.

— Называйте меня Фил Фел, — представилась физиономия. — Я профессор космонавтики в нашем университете и верю, что мы найдем взаимопонимание, как добрые коллеги.

Мы тоже назвали свои имена. Потом сели в кресла, сунули руки в карманы и стали терпеливо ждать.

Экран погас. Моторы засвистели. «Искор-1» замедлил свой полет и начал легко спускаться. Я почувствовал, как тяжелею. За спиной послышался шум от падения металлических и стеклянных предметов. Это были ложки и осколки разбитого кувшина. Жилетка и носовой платок тоже опустились на пол. В иллюминатор мы видели, как растут оранжевые горы, как расширяются и углубляются низины.

— Садимся, держись! — воскликнул я.

— Очень хорошо! — ухмыльнулся Крум.