Я на Марсе

Глава VII. Хлея

Двери открылись опять. Вначале мы увидели несколько пальцев с красными лакированными ногтями, а потом блестящее темно-синее платье, усеянное оранжевыми каплями. Капли были сгруппированы по три — одна большая и две маленькие, как просяные зернышки. В это платье была одета дивно красивая девочка, на вид приблизительно нашего возраста. Длинные черные волосы сверкали под искусственным светом потолка и ниспадали волнами по красивой полненькой шее. Симпатично вздернутый носик возвышался в середине лица весело и вызывающе. Два ряда чистых белых зубов открывались под губами, как на рекламе пасты «Идеал».

— Добрый вечер! — сказала девочка. — Я Хлея, дочь профессора Фил Фела.

И протянула руку к нашим рукам, а не к ушам.

Если бы рядом жужжали мухи, мы непременно проглотили бы по одной — так широко разинулись наши рты от изумления.

Первым пришел в себя я и сказал:

— Мы очень рады!

Хлея засмеялась певуче, как горный ручей:

— Вы рады? А почему?

Я начал разматывать бинт с головы, чтобы он не портил мою внешность.

— Мы рады, что на Марсе имеются нормальные человеческие лица.

Моя крепкая правая лапа стиснула ее нежные пальчики, и я не собирался их выпускать. Однако дочь Фил Фела была хорошо воспитана, потому что не распищалась, а только усмехнулась:

— Поскорее скажи свое имя и отпусти, пожалуйста, мою руку. Мне она нужна гораздо больше, чем тебе.

— Меня зовут Александр Александров Александров, — неторопливо поклонился я. — Но мои друзья и те, кто хочет войти в их число, называют меня просто Саша. — И неохотно выпустил ее руку.

— Спасибо, Саша! — обрадовалась Хлея. — Еще немножко, и ты поломал бы мне ногти.

Настала очередь и космонавту-2 сказать несколько слов хозяйке, но он ограничился только взглядом.

— Его зовут Крум, — представил его я.

— Должно быть, он немой? — сочувственно спросила Хлея.

— Напротив, он разговорчивый, — заступился я за друга. — Но только в обществе зайцев и галок. А вот с девочками ему еще не доводилось беседовать. — И я подмигнул Хлее галантно, как настоящий кавалер.

Хлея осталась этим довольна, однако ее любопытство не уменьшилось.

— Ты, Саша, смотришь на меня как-то странно, — сказала она. — Нельзя ли узнать, почему?

— Можно, разумеется! У меня создалось впечатление, что великовата ты для своих семи лет…

— Ха-ха-ха!

— Что это значит в переводе на болгарский язык?

Это значит, что мне весело. Мои семь лет, дорогие путешественники, — это возраст марсианский, а не земной. Ваша планета огибает Солнце за 365 суток, а наша — за 687, потому что мы дальше, чем вы, находимся от центра вращения. Поэтому за один наш год мы вырастаем больше, чем вы за свой. Короче говоря, мы сверстники.

Я мысленно отругал себя за несообразительность. Ведь еще до полета я читал об этом в книжках, а вот в нужный момент не вспомнил! Как говорит дедушка Санди, у человека один ум и на лето, и на зиму — потому-то его и не хватает! Запоминаем что-то главное, а о мелочах забываем — вот и делаем ошибки, да еще и публично.

Хлея выручила меня из неловкого положения:

— Я хотела бы поговорить и с твоим другом, который мне тоже очень симпатичен.

Она подошла к космонавту-2:

— Здравствуй, Крум!

— Ммм…

— Почему ты такой неразговорчивый?

— Так…

— Говори же!

— Хочу спросить о чем-то, но стесняюсь.

— Спрашивай, спрашивай!

Чтобы он чувствовал себя посвободнее, я стал разглядывать потолок. Крум освободился из-под моего контроля и выпалил в один дух:

— Вы тут, на Марсе, когда не обедаете, в котором часу ужинаете?

Хлея всплеснула руками и покраснела, как отличница, упустившая самое важное в уроке.

— Извините, — сказала она, — совсем забыла, что мне поручил папа! Пожалуйте к столу! Садитесь, прошу вас. Чувствуйте себя как дома. Эх и угощу же я вас сейчас! Мама гостит у бабушки, в южном полушарии, но я справляюсь и без нее.

Мы не из тех, кто ждет вторичного приглашения. Крум сиял, как потерпевший кораблекрушение, которого подобрало спасательное судно. Ноздри его сжимались и разжимались, чтобы уловить волны каких-нибудь аппетитных запахов.

— Чего бы вы желали? — спросила молодая хозяйка.

— Хлебца, брынзы и водички, — ответил я.

— Жаль, что у тебя такой слабый аппетит, — упрекнула меня она.

Чтобы не услышать упрека и в свой адрес, мой друг изрек:

— А я хотел бы телятину с овощами и три куска торта!

Я подтолкнул его:

— Эй, ты же не в ресторане!

Но тут вмешалась Хлея, заставив меня раскаяться в своей чрезмерной скромности:

— Каждый получит то, что пожелал!

Она открыла дверцы шкафа и достала из его темных недр два больших пластмассовых стакана с водой.

— Пейте, пожалуйста! Эту воду мы легко производим из водорода и кислорода.

Мы опустошили стаканы одним махом. Хлея повернула какой-то краник в шкафу и наполнила их опять. Но мы не стали больше пить: если желудки переполнятся водой, не останется места для пищи.

— Приятного аппетита! — весело сказала хозяйка.

Потом она дала каждому из нас миниатюрную тарелочку и пластмассовые щипцы.

В моей тарелке скромно лежала большая белая таблетка, похожая на аспирин, и другая — такого же цвета, но поменьше. В тарелочке Крума ассортимент был побогаче — кроме белой было еще пять симпатичных таблеток: зеленая, красная и три желтенькие — совсем маленькие.

— Ах! — сказал Крум. — Никогда еще не пробовал витамины в пилюлях. Мне всегда хватало тех, что содержатся в натуральных продуктах.

— Почему витамины? — удивилась Хлея. — Саше я дала хлеб и брынзу, а тебе — хлеб, телятину с овощами и три кусочка торта. Ведь вы сами этого захотели?

Когда я был маленьким, у нас с двоюродными братишками была такая забавная игра: мы делали перец из толченой черепицы, соль из мела для стенной побелки и еще много других фантастических вещей. Однажды, к неописуемому удовольствию своих братцев, я даже ел овечий сыр, сделанный из мыла. Но на Марсе, куда я попал уже в солидном возрасте и где от голода мои кишки стали тонкими, как вермишель, у меня не было охоты продолжать подобные детские игры.

Крум, схватившись одной рукой за щипцы, а другой — за свой пустой живот, едва ли размышлял так глубоко и мудро. Все же и он посмотрел на разноцветные зернышки, как видавшая виды курица.

— Пожалуйста, прошу, — кивнула нам Хлея.

— Ради твоего удовольствия! — сказал я; раскрыв щипцы, взял таблетки и геройски проглотил их.

Мое рыцарское чувство взяло верх над мальчишеским желанием щелкнуть ее по миловидному носику.

— А ты? — повернулась обладательница носика к Круму.

Он протянул пальцы, потом осознал, что это неприлично, и тоже воспользовался щипцами. Его задача была намного труднее — таблеток было шесть. Отделив одну из самых маленьких, Крум любезно предложил мне:

— Глотни и ты «кусочек торта»! Боюсь объесться…

— Вот это друг! — восхитилась Хлея. — В самом деле, и Саше нужен десерт.

Она тут же выдала мне две желтых пилюльки.

Тут произошло такое, чего никто из землян не может себе даже представить: я почувствовал, что голод мой прошел, а во рту стало так сладко, как будто я жевал настоящий торт со сливочным маслом и сахарным кремом!

Крум тоже воодушевился.

— Слушай, — сказал он, — вот так фокус! — И довольно похлопал себя по животу.

— Никакой это не фокус! — воспротивилась Хлея.

И она рассказала удивительную и грустную историю. Сотни тысяч лет назад Марс был красив, как Земля: были здесь и синие моря, и зеленые деревья, и бесчисленные животные всяческих видов. Эти животные питались очень хорошо, да и люди от них не отставали, потому что были не глупее их. Но маленькие пустыни начали разрастаться, душить сначала травы и цветы, потом кусты и деревья, иссушать воду. В конце концов окислились в одну сплошную пустыню — величиной во всю поверхность Марса. К сожалению, к этому приложили руку и сами жители планеты. Они наделали атомных бомб и начали взрывать их где попало. Отравили и сожгли всю почву. Не имея корма, травоядные взяли да и вымерли. За ними вымерли и хищники. Сами марсиане выжили потому лишь, что научились делать эти замечательные таблетки. Лучшие мастера-кулинары изготавливают их в больших химических лабораториях. Поскольку жевать стало нечего, зубы марсианам оказались не нужны и с течением веков исчезли. А с ними ушли в прошлое и торжественные обеды, ужины, вечера, приемы, потому что стали очень краткими и неинтересными.

— Вот и все, — закончила свой печальный рассказ Хлея.

Я решил ее успокоить:

— На нашей Земле натуральные продукты в изобилии. И все же встречаются люди, не всегда этим довольные. Такой человек, например, мой папа. Когда мы идем в воскресный день на экскурсию, он с трудом плетется, пыхтит, как паровоз, под тяжестью рюкзака и сумок, обливается потом и бормочет: «Ох, когда же я опять буду на своем рабочем месте, чтобы хоть немножко отдохнуть от этого груза!» Если бы у нас были ваши таблетки, мы могли бы носить их в коробочках из-под аспирина, а папа был бы очень рад и восклицал бы: «Вот это да!»

Хлея не все поняла. Девочки вообще обладают странной способностью понимать лишь половину чего-то. Пока вы им разъясните вторую половину, они забудут первую, и вы добьетесь цели не более чем на пятьдесят процентов. Зато у них есть другое свойство — мило и подкупающе улыбаться. Мы учили по истории, что несколько таких улыбок могут покорить целые государства, — как же тут устоять сердцам благородных космонавтов!

Я спросил:

— А все девочки на Марсе такие, как ты?

Наша хозяйка подняла свои тонкие брови и ответила вопросом на вопрос:

— Как это — как я?

— Ну так… с длинными волосами, с блестящими ногтями, нежным носиком, здоровыми зубами без единой пломбы…

— Нет, Саша, не все, — печально ответила Хлея, — просто я очень дурна собой.

На Земле, слышал я, женщины тоже говорят: «Ох, как я плохо выгляжу!» Этим они напрашиваются на комплимент. Обычно им галантно возражают: «Плохо выглядите? Что вы! Ах, какая остроумная шутка! Да вы с каждым днем становитесь все моложе и красивее!» Вот их цель и достигнута — напросятся в кино или на танцы. Даже досада берет: сами отлично знают, где расположены кинотеатры и танцплощадки, так нет же, им обязательно надо, чтобы кто-то их туда повел!.. Как-то у мамы был день рождения. Возник вопрос, кто написал «Одиссею». Одна гостья, дама лет тридцати, сказала, что это ясно из самого названия книги, но потом выяснилось, что автором был не Одиссей, а его приятель, Гомер. Тогда гостья вытаращилась, как кот на пылесос, и закричала: «Ах, какая я глупая!» Пока другие мужчины думали, как ей возразить, я нашелся: «Ничего, товарищ Тричкова, есть и поглупее вас, только скрывают!..» Пришлось мне потом провести два часа в чулане, чтобы немного поумнеть.

Так было на Земле. Но Марс не Земля, да и Хлея не такая старая, как та наша гостья. Внешне она всем была хороша и без пудры, и без помады, и без всего прочего. Поэтому ей я возразил:

— Может быть, ты найдешь меня плохо воспитанным, но, вопреки твоим словам, должен заметить, что ты нисколько не дурна, а очень даже красива! Дурны собой марсиане, встречавшие нас на космодроме.

— Как, и папа? — вызывающе спросила Хлея.

Я читал в учебнике по истории, что, когда надо было переходить через реку под названием Рубикон, Юлий Цезарь сказал: «Жребий брошен, и пути назад нет!» Этим подчеркивались его смелость и решительность. Я не Юлий Цезарь, а Саша Александров, но в смелости и решительности не уступлю Цезарю. Поэтому я выпятил грудь и ответил:

— Твой папа — учтивый человек, милый и симпатичный, но нельзя сказать, что внешне он очень красив. Чего стоит эта громадная голая голова! И этот острый нос! А где его зубы? Небось, когда был маленьким, все время грыз ими косточки да орехи?

Задал я и другие смелые вопросы, надеясь вписать свое имя в историю. Подумал, что Хлея рассердится, но она не рассердилась. Только взглянула на меня каким-то особым взглядом, принесла альбом в нейлоновой обложке и развернула на столе. Альбом был с цветными картинками.

На первой виднелась косматая голова на толстой и сильной шее. Лоб был низкий, приплюснутый, а нижняя челюсть — крупная и выдвинутая вперед. Изо рта торчали два ряда крепких желтых зубов.

— Кто это, по-вашему? — спросила Хлея.

— Горилла! — сразу сказал Крум.

Я, знающий больше, чем он, добавил:

— От нее произошли люди на Земле.

— И марсиане тоже, — улыбнулась Хлея.

На второй картинке был изображен кто-то похожий, но менее страшный. Лоб был мал, но не приплюснут, словно от удара молотом. Оскаленная челюсть не так воинственно выпячивалась вперед.

— Первобытный человек, — сказал Крум.

— Неандерталец! — определил я более точно.

На третьей странице встретилась современная физиономия. Описывать ее считаю лишним — взгляните в любое зеркало.

— Хм! — сказал Крум.

— Красота! — восхитился я. — Лоб нормальный, челюсти нормальные. Все в порядке! На Земле несколько миллиардов таких экземпляров, а здесь только мы втроем.

Хлея перевернула страницу. Перед нами появился марсианин — голова, как тыква, рот, как бабочка, нижней челюсти совсем нет!

— Хм! — сказал Крум, как и прежде.

Чего ты хмыкаешь, глупый толстяк? И что это Хлея на меня так смотрит? Попытался узнать. Она стала еще любезнее и сказала мне нечто такое, что меня огорчило:

— Жизнь на Земле и на Марсе развивалась одним и тем же способом, потому что условия были совершенно одинаковы. Но на Марсе, который дальше от Солнца, жизнь началась раньше. Когда двое пойдут по одному и тому же пути с одинаковой скоростью, но один выйдет раньше, кто первым достигнет цели?

— Тот, кто вышел раньше, — сказал я с досадой.

И вот тогда Хлея мне выдала:

— Не кажется ли тебе, дорогой Саша, что по форме своих голов и лиц мы находимся где-то посредине между первобытными людьми и марсианами? И такое же впечатление, какое на нас производят эти обезьяньи рожи, мы производим на марсиан…

Крум вздохнул:

— Ничего себе, умеет делать заключения!

Я выпил еще стакан воды, чтобы успокоиться.

Вошел профессор:

— Как себя чувствуете, милые мальчики?

Мы ответили, что чувствуем себя хорошо, что благодарим за гостеприимство и что ужин был очень вкусным, а главное — питательным.

— Но вы уже устали, не правда ли?

Мы не стали этого отрицать.

Хлея певучим голосом пожелала нам спокойной ночи, а ее отец проводил в предназначенную для нас комнату.

Комната была совершенно пуста, но это продолжалось недолго. Профессор стал нажимать разные кнопки на стенах, и оттуда выскакивала мебель. Скоро комната превратилась в хорошую спальню, мало чем отличающуюся от спален земных ребят. На кроватях были сложены пижамы из легкой и мягкой ткани, в гардеробе висели свободные плечики. Впрочем, этими плечиками мы с Крумом никогда не пользуемся, потому что привыкли оставлять одежду на спинках стульев.

— Спите спокойно, — сказал Фил Фел.

Потом несколько таинственно добавил:

— Надеюсь, ночь пройдет без неприятностей…

После его ухода мы с Крумом поразмыслили над этими словами, но так и не поняли их смысла.

— Спокойной ночи! — промолвил я.

— Спокойной ночи, — пробормотал Крум.

Через десять секунд он заснул, а еще через десять — стал поворачиваться и свалился на пол. В космическом корабле он привык к невесомости, а здесь на нее уже нельзя было рассчитывать. Но он так и не проснулся. Я решил не трогать его и оставил спать на ковре, толстом и удобном, как настоящий матрац.