Я знаю все твои мысли

Первая ступень

Гид бежит по шоссе 215, ведущему к зданию театра, воодушевленный только что сданным сочинением о «Моби Дике», которое, по его мнению, недурно написано. И тут на него снисходит озарение, столь блестящее и столь очевидное, что он подскакивает. После пяти репетиций пора уже начать играть как следует. То есть обниматься и прочее. Он произносит про себя, радуясь собственной смелости: леди и джентльмены, меня зовут Гидеон Рейберн, и настало время отступить от сценария!

Что до меня, я уже готова к тому, чтобы сексуальное напряжение переросло собственно в секс. Если забыть о моих чувствах к Гидеону, это вполне естественное развитие ситуации. К тому же, претенциозные испанские драматурги наверняка писали эти двусмысленные комментарии не просто так!

Войдя в здание театра, он видит, что Молли сидит на одном из маленьких кубиков из плексигласа и ждет, шепотом повторяя свою роль. Гидеон все так хорошо спланировал, даже придумал первую реплику — не слишком воодушевляющую, но для начала совсем не- плохую:

— Здание театра просто уродское, правда?

Но Молли останавливает его, подняв указательный палец.

— Que nunca olvides este cancion, la cancion de la Guerra, la cancion de los muertos, — бормочет она. (Это означает: мы никогда не забудем эту песню, песню войны, песню мертвых.) — Господи, какая несусветная чушь. — Она закрывает сценарий и кладет его на колени. Сегодня она опять в юбке: мягкая коричневая ткань оттеняет белизну ее кожи. — Театр «Поллард», — говорит она, — действительно уродское здание. Эди говорит, что оно похоже на плод любви формочки для льда и рулетки из казино.

Гид хмурится.

— Не думал, что Эди такая извращенка.

Молли обмахивается сценарием на манер веера.

— Кажется, про «плод любви» это я добавила. Но идея исходила от нее. — Она похлопывает его сценарием по плечу. (Молли так нравится «быть актрисой». Может, она надела юбку, потому что запала на Гида, но лично мне кажется, что она чувствует себя звездой и потому решила приодеться.) — Наверное, надо тебя предупредить: Лиам валяется на полу в зале для репетиций, пьяный в стельку.

Молли встает. Гид замечает, что у нее красивые лодыжки. Или он заставляет себя увидеть, что у нее красивые лодыжки? Нет, нет, решает он, следуя за ней и глядя на ее ноги. Конечно, они не волнуют его так, как грудь Пилар, но у нее бесспорно симпатичные лодыжки. Лично я, как девчонка, считаю, что гораздо лучше иметь красивые лодыжки, чем большую грудь. Серьезно. Лодыжки не отвиснут.

Когда они заходят в зал, Лиам перекатывается на бок и вымучивает слабую улыбку. Даже весь в пыли, лежа на полу в маске собачьей морды, он все равно чертовски хорош. Гид даже начинает испытывать к нему благосклонность. Он мысленно посылает сигнал Лиаму Ву: «Жизнь тяжела, но пусть твоя красота, которая досталась тебе в совершенно несправедливой пропорции, сделает ее легче». Гид расщедрился: он ощущает уверенность в себе. У него все получится.

— Эй… послушай, Молли, — говорит Гид, — думаю, нам пора начать репетировать пьесу, так сказать, ближе к тексту. По-моему, пора переходить к… — Тут он приподнимает бровь, и это выходит у него даже сексуально.

— К движениям, — выпаливает он. Гид не знает, говорит ли он то, что нужно, он знает лишь одно: еще никогда в жизни он не вел себя так храбро.

От Лиама это тоже не ускользнуло. Он, хоть и проспиртован насквозь, начинает шевелиться. Окосевшие глаза немного фокусируются с выражением похотливого любопытства. Он чувствует тайный план, замысел, связанный с сексом и интригой.

Что до Гидеона, ему плевать на Лиама. Он видит только одно: Молли его предложение по душе.

— Хорошо, — говорит Молли, и Гид готов поклясться, что слышит, как она пытается унять дрожь в голосе, — давайте начнем.

Лиам делает большой глоток из фляжки, надевает пластиковую морду и, проползав пару метров по комнате на четвереньках, мешком падает им под ноги, притворяясь собакой. Молли с Гидеоном тоже надевают морды.

— ElPerroQueCompartimos, — заплетающимся языком бормочет Лиам.

Первая сцена никакого физического контакта не предусматривает. По крайней мере, друг с другом. Но от героев требуется стоять над Лиамом и по очереди поглаживать его, комментируя состояние его шерстки.

— Какая блестящая.

— У него полно блох.

— Она теплая.

— Когда она мокрая, от нее идет пар и зловоние.

— Слушай, — говорит Гидеон, когда они заканчивают играть сцену, — кажется, теперь я понимаю, что ты имела в виду, говоря о фашистской теме.

— О господи, — отвечает Молли, — а я надеялась, что ты еще вчера понял.

Гид качает головой.

— Ты всегда думаешь, что всем вокруг понятно, о чем ты говоришь, поэтому тебя сложно прервать, — замечает он. С пластиковой мордой на лице говорить трудно. Он снимает ее и утирает пахнущий пластиком пот с лица. О черт. Им же придется целоваться в этих масках! Не очень-то сексуально.

— Спасибо, — говорит Молли. — То есть… ой. — Она тоже снимает маску.

Они стоят, опустив головы и глядя на маски.

— Черт, — стонет Лиам, — я от скуки сейчас усну.

Давайте уже следующую сцену репетировать.

Молли смотрит в пол: Гид еще никогда не видел, чтобы она так робела. А потом быстро, точно совершает прыжок в воду, обнимает Гидеона за талию. Странно, но когда девчонка обнимает его так, он ощущает, как на прягается все его тело. Он чувствует себя счастливым, полноценным человеком, добившимся своей цели.

— Сцена, — говорит Молли. Лиам хихикает.

— Лежать, — приказывает Молли. Лиам продолжает хихикать.

Если они сейчас примутся играть пса и хозяина, думает Гид, я повешусь.

Но этого не происходит.

Хорошо, что Гид не понимает своих реплик, потому что ему трудно думать о чем-нибудь еще, кроме того, что он обнимает Молли Макгарри. Она всегда казалась ему миниатюрной, но сейчас он чувствует, что она на удивление тяжелая, как пуля. Тяжелая не в том смысле, что хочется посоветовать ей заняться быстрой ходьбой, а в том, что ее просто не так легко поднять.

— Tu eres el dueno del perro, — говорит он. (Ты — хозяйка собаки.)

— Simeames,elperroeslatuyatambien, — отвечает Молли. (Если ты меня любишь, это и твоя собака.) Вообще говоря, актриса из нее неплохая. Она, конечно, не суперталантлива, но, глядя на нее, веришь тому, что она говорит. Гид, кстати, прекрасно осознает, что актер из него никудышный. Но он проявляет благоразумие и не добавляет «отсутствие актерского таланта» к постоянно пополняющемуся списку личных недостатков.

— Теперь собака — наш друг, мы вместе, и благодаря этой собаке нам есть о чем поговорить, — произносит Молли.

Это как раз то место, где в сценарии значится: «Os- caryLuciabesanconpasionfuerte».

Молли и Гидеон besan con pasion fuerte (Оскар и Лусия страстно целуются)

В этот момент в голове Гида я чувствую себя очень странно. Потому что если бы я была Молли, я бы, конечно, знала, что делать. Если бы ему не понравился поцелуй, я бы поняла и смогла бы действовать по ситуации. Но что если я не Молли, и Гид сейчас поцелуется с другой девчонкой, и ему это придется по душе? Мне бы это не понравилось. А ему с ней нравится. Во всех смыслах. Ему нравится, как решительно она кладет ладонь ему на спину и как ее колено легонько касается его ноги, и сам поцелуй — он даже не успел сообразить, кто первым использовал язык. А может, все это игра? Но они целуются, это факт.

Поверх звуков поцелуя Гид слышит, как Лиам говорит:

— Ну вы даете.

Вот вам и вся pasionfuerte. Гид и Молли принимаются приводить себя в порядок, поправляя одежду и волосы.

Лиам встает и, шатаясь, выходит из комнаты. Но на секунду задерживается у двери.

— Мне кажется, у нас из-за этой пьесы могут быть неприятности. Но я-то точно вам здесь ни к чему. — Они переглядываются. Лиам плетется по коридору, кряхтит, открывая тяжелую стеклянную дверь, и исчезает в ночи.

— Позволь мне первой сказать тебе, — говорит Молли, — пятерки нам гарантированы.

Сначала Гид думает, она имеет в виду, что они классно целуются. Он уже хочет схватить ее в объятия и даже готов сделать это, но тут видит, что она собирает свои вещи.

— Думаю, надо проводить тебя, — говорит он и понимает, что его голос звучит так, будто он хватается за последнюю соломинку. При этом он пятится назад, что тоже не идет ему на пользу. — Наверное, так будет лучше.

Молли вытаскивает волосы из-под воротника свитера — Гид замечает, что он белый и мягкий, — и встряхивает ими.

— Не надо меня провожать, — отвечает она. — Ты что, боишься, что меня изнасилует теннисная команда?

Гид краснеет и смотрит в пол.

— Ладно, — говорит Молли, — пойдем.

Они идут по тропинке через лес, где Гидеон бежал в ту роковую ночь, скрываясь от закона. Он ищет признаки, что Молли под впечатлением от поцелуя, — его самого то мутит, то хочется прыгать от счастья. Но она совершенно спокойна. Она напоминает Гидеону… парусную лодку. Какая глупость. Да, Гидеон, ты прав. Сравнивать девушку с парусной лодкой — глупость. Как бы то ни было, ее, кажется, ничуть не смущает молчание, но Гиду непременно хочется заполнить паузу, и, кроме того, он надеется, что ее ответ обнаружит ее чувства к нему. Поэтому он спрашивает:

— Почему это ты решила, что нам поставят пятерки? Ты же сама говорила, что пьеса тупая.

— Я это знаю, потому что мои родители учителя. И когда дети с серьезным видом делают нечто подобное, это производит на них сильное впечатление. Поцелуй в собачьих масках! Думаешь, это легко? Мисс Сан Видео подумает, что мы видим во всем этом символизм. И всем своим друзьям на званых ужинах будет хвалиться, какие мы проницательные. Это же гениально. — С этими словами она останавливается и прикладывает ко лбу руку в варежке. — Хвала Лиаму Ву, которого сейчас с нами нет, за то, что выбрал эту пьесу.

— Ну не знаю, — говорит Гид. — Мне кажется, поцелуй… — Молли кладет руки ему на плечи. Ее прикосновение ему приятно, но он знает: вовсе необязательно, что оно что-то значит.

— Я серьезно говорю, — произносит она. — Моя сестра учится в колледже. Недавно она выступила с докладом на истории искусств: сравнительный анализ вагин и ураганов. Полная чушь. И ей поставили пятерку. Учитель сказал, что она, цитирую, «одна из самых блистательных студенток за всю его преподавательскую карьеру».

Гид надеялся, что упоминание о поцелуе превратится в разговор о поцелуе. Но только не об этом! Ураганы и вагины. Вот две вещи, в которых он не хочет видеть ничего общего. После этого они идут по шоссе молча. И это молчание по ее инициативе — именно ей хочется идти в тишине. Молчание по инициативе парня — обычное дело. Но если девушка хочет помолчать, это что-то значит. Гид надеется, что она обдумывает ситуацию. Приходит в себя после поцелуя.

Может, это и так. Как знать, возможно, его поцелуй только что перевернул ее мир!

В общежитии Молли они присаживаются на нижнюю ступеньку кованой пожарной лестницы.

— Ну вот, опять мы здесь. — Молли обхватывает себя руками. Гид автоматически снимает пальто и набрасывает ей на плечи. Теперь ему холодно. Но он на- поминает себе, что надо потерпеть ради общего дела.

— Можно спросить? — говорит он, резко меняя тему. — Как ты оказалась здесь? Ведь твои родители преподают в школе. — Хороший вопрос, Гид. Прямо- линейный, заданный из искреннего любопытства. Девчонкам это нравится. Вы заметили, что у Гида получается общаться с девчонками, когда он думает самостоятельно, а не следует «профессиональным» советам соседей по комнате?

— За пальто спасибо. Это было мило и… опять же вполне в духе жителя Буффало. Ты имеешь в виду, как я попала сюда, раз у моих родителей не так хорошо с деньгами?

Гид качает головой, думая, как бы отвертеться, но Молли машет рукой.

— Когда мне было года четыре, папа повел меня в кино. Мы взяли попкорн, доели его до дна и смотрим — там лежит надкусанный бублик! Со следами зубов! Мы подали в суд на кинотеатр. Так я и оказалась здесь, со всеми шикарными детками!

— Молли, — отвечает Гид, — я тоже читал эту статью. — Между прочим, почти каждый день он читает за обедом «Бостон Глоуб». Хороший способ вспомнить о том, что в мире есть люди с проблемами поважнее, чем Пилар и Молли.

— Правда? Черт. Ну ладно. Кстати, мне кажется, что отец в этой истории явно переборщил. Наделали бедной девочке кучу уколов и прививок. Как будто тот бублик был весь в крови. Как бы то ни было, мне кажется, я очень удачно соврала.

— Более-менее, — отвечает Гидеон. — Это такое детское вранье.

Совершенно детское. Молли краснеет.

— Я… дело в том, что мои родители преподают в школе, куда я должна была пойти, а они не хотят, что- бы я там училась. Поэтому мать отдает большую часть зарплаты, чтобы оплачивать мое обучение здесь. В Буффало не слишком хорошо платят. — Она пинает ногой камушки. — Я вечно отшучиваюсь и потому чувствую себя так глупо, — признается она. — Это изматывает меня. Но когда я нервничаю, единственное, что меня успокаивает, это чувство юмора. Только вот стоит пошутить, и начинаешь нервничать еще сильнее.

— Да уж, — говорит Гидеон, желая помочь, — тебе бы к психотерапевту сходить.

Молли с отвращением морщится.

— Ну уж нет. Мало мне, что ли, людей, перед которыми мне стыдно и неловко? Кому нужен еще один?

— Привет, Гее-де-он. — Только один человек так красиво умеет коверкать его имя. Она. Пилар. Пилар в своей новой комнате с особым пожарным выходом. Она высунулась из окна и машет ему. Волосы висят, как у принцессы из сказки, — они такие длинные, что часть полощется по ветру.

Гид знает, что достаточно всего лишь помахать. Но вместо этого встает и подходит к окну Пилар. Точно какая-то сила, которую он не в силах контролировать, тащит его туда. Что ж, наверное, так оно и есть — действительно существует такая сила… в конце концов, он же обычный мальчишка.

Но я никак не могу с этим смириться. Какая чушь все эти сказки про мужское либидо, которое они якобы не в состоянии контролировать! Будь Гидеон чуть по- взрослее и чуть менее эгоистичен, он бы просто помахал Пилар и продолжил разговор с Молли. Но он не такой. Поэтому и поступает иначе.

— Привет, Гид, — мурлычет Пилар. — Чем занят?

— Ничем, — отвечает он. Упс! Ответ неверен. Он разрывается, глядя на Молли и одновременно вверх, на Пилар. — Мы просто разговаривали… готовим общий проект по учебе.

— Я тут общалась с Николито, — продолжает Пилар, — странная у него система питания, правда?

— О да.

— Так вот, он сказал, что на День благодарения собирается в Нью-Йорк. И я тоже поеду. — Она на мину- ту исчезает в окне, но потом появляется снова, нацелив на него миниатюрную видеокамеру. — Салют, — кричит она. Он машет ей рукой, очень неуверенно, поглядывая на Молли. На улице темно, но он видит, что она напряглась и смотрит прямо перед собой. Гид, ее бесит эта ситуация!

— Мне пора, — говорит он.

— Подожди минутку, — мурлычет Пилар. — У меня есть кое-что для тебя. Секунду! Помаши еще разок и скажи: «Привет, Пилар!»

Он машет. И говорит: «Привет, Пилар». Она разворачивает камеру влево.

— Кажется, твоя новая подружка замерзла.

Гид резко поворачивается вправо. Его пальто аккуратно сложено на нижней ступеньке пожарной лестницы, а Молли ушла.

— Наверное, стоит тебе за ней пойти, — советует Пилар. Но она вовсе так не думает, а просто его дразнит.

— Ничего, — отвечает он. — И вообще, она мне не подружка. — Хотя он говорит правду, стоит этим словам слететь у него с языка, как он чувствует себя предателем. Гнусным. — Мы вместе пьесу ставим. И завтра, наверное, тоже будем репетировать. Мы репетируем уже, кажется, две недели. — Ужас, думает он. До Дня Всех Святых меньше недели осталось.

— Завтра? Разве завтра у тебя не будет дел?

— Завтра же суббота, — говорит Гид. — Нет у меня никаких дел. — О черт. Может, она хочет, чтобы они вместе куда-нибудь пошли? И эта пожарная лестница действительно предназначена для него?

— О нет, — смеется Пилар, — это ты так думаешь. — Она бросает в окно листок бумаги. — Мне пора, — говорит она. — Но ты прочитай.

Листочек парит под ее окном и приземляется за мусорными баками. Гид лезет туда и хватает его. Это какая-то брошюрка, напечатанная на белой бумаге. На ней рифленым шрифтом написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, РОДИТЕЛИ». Над этой надписью герб «Мидвейла»: лошадь, наездник, девиз на латыни и лучи света, расходящиеся в стороны. Открыв брошюрку, он читает: «22 ОКТЯБРЯ. РОДИТЕЛЬСКИЙ ДЕНЬ».

Десять часов в компании Джима Рейберна. Гид готов поспорить, что отец уже драит свой «сильверадо». Споласкивает термос для кофе. Готовится выехать до рассвета.

Гид садится и снова разглядывает листок, чтобы убедиться, что не ошибся. С другой стороны что-то написано… Он переворачивает бумажку. И — какой прекрасный сюрприз: на оборотной стороне розово-коричневой помадой с блестками выведены толстые цифры — ее номер на Манхэттене и имя — ПИЛАР!

Гид еще некоторое время сидит за мусорным баком, обдумывая хорошие и плохие новости и наслаждаясь ароматами помойки. Он поднимает голову и смотрит на окно Пилар. Там горит свет, она шагает по комнате и разговаривает по телефону. В окне Молли в том же здании, но с противоположной стороны, свет не горит