Я знаю все твои мысли

Желтые трусики

Гидеон, который в жизни не курил марихуану, проводит весь остаток дня, приклеившись к бурбулятору. Николас спит. Каллен болтает, прекращая выдавать информацию, лишь чтобы затянуться самому.

— Траву приносит Сандерс, завхоз. А летом он замазал нам щели вокруг дверей герметиком, чтобы Яйцеголовый — его комната через коридор — ничего не унюхал. — При этом Каллен не упоминает о том, что платит завхозу, причем кругленькую сумму. Каллен — один из тех хорошо обеспеченных людей, кто не запоминает такие мелочи, как денежные операции. Для него мир — это такое место, где людям волшебным образом просто нравится оказывать ему услуги.

Гидеон то отключается от реальности, то снова вплывает обратно. В основном он думает о девушке, с которой Каллен обнимался в чулане. Если они с Калленом подружатся, будут ли девчонки вроде Кэти обращать на него внимание? Это вполне логично. Или у него от марихуаны мозги затуманило?

Конечно, логика в этом есть. Но и туман у него в го- лове еще тот.

— Когда я брал ключи у… ммм… Яйцеголового, он велел передать вам, ребята, что я у него на прицеле, — сообщает Гид, и, к его удовольствию, Каллен запрокидывает голову и издает ликующий возглас.

— Готов поклясться, в этом году ему не выйти победителем. — Каллен пышет энергией: шагает по комнате, подбирает коробочки от дисков и раскладывает их по местам, причесывает волосы рукой. Гид замечает, что шевелюра у него светлая и курчавая, как у ангелочка, но вместе с тем густая и сексуальная. Мысли Гида принимают не слишком приятный оборот: он волнуется, что не так привлекателен, как Каллен. Может и нет, но он тоже вполне симпатичный, пусть это и не так бросается в глаза. И глаза у него гораздо добрее, гораздо душевнее, чем у Каллена. Пусть некоторым девчонкам больше нравится накачанный пресс, чем доброе сердце, но я не такая!

Каллен бросается к двери и заглядывает в коридор через глазок.

— Это он у меня на прицеле! — Он подзывает Гида. — Нам досталась отличная комната: во-первых, тут отдельная ванная, во-вторых, на этаже нет других учеников. Но есть и недостатки: вход в квартиру капитана Фасольки прямо здесь. Смотри.

И верно: сам капитан, собственной персоной, стоит на коленях, розовый череп наклонен к земле под таким углом, что его скальп оказывается прямо перед глазами у Гида. Он держит в руках нечто похожее на банку супа над большой металлической коробкой.

— Странно, — шепчет Гид, — он как будто открывает банку электрическим консервным ножом.

— Ага, — отвечает Каллен, — ты не ошибся. Квартиры учителям предоставляются бесплатно, потому что они зарабатывают копейки. Но с ними вечно что-то не так. У Яйцеголового Кавано проблемы с электричеством. Мы постоянно прикалываемся над ним. В кампусе немного тем для обсуждения, а ты только посмотри на него. Умора, правда?

Гидеон размышляет, что смешного в неполадках с электричеством.

— Ну вот, — продолжает Каллен, — семейство Яйцеголовых частенько можно увидеть в коридоре с блендером, электроизмельчителем для бумаг и прочей ерундой. Подожди, ты еще не видел миссис Кавано с вибратором!

Гидеон таращит глаза. Каллен шлепает его по плечу.

— Шутка, дружище. — Ох уж мне эти ребята с их шуточками про вибраторы. Вечно одно и то же. Каллен снова заглядывает в глазок. — Ушел. У них есть сынок, Тим, пойдет в младшую школу к тому времени, как мы будем в колледже. И симпатичная дочурка Эрин, мне ее немного жаль.

— Правда? — Гид встрепенулся при упоминании о девчонке. — Ты с ней крутил?

— Ей шесть лет, приятель. Может, когда-нибудь… Хотя у нее есть пара хорошеньких нянь. Фиона — с ней бы я замутил, но в прошлом году ей было всего четырнадцать, поэтому я вел себя, как джентльмен… Она иногда сидит с Эрин. — Каллен показывает на бурбулятор, заряженный и готовый к использованию. Он щелкает зажигалкой.

Гид затягивается.

— Быстро учишься, — усмехается Каллен.

Гидеону тоже нравится курить. Правда, пока они курили, он хотел представиться тертым калачом в том, что касается наркоты… Но лучшего комплимента и не при- думаешь. А может, Каллен пошутил? Может, тем, кто правда быстро учится, об этом не говорят, потому что они это и так знают и им не надо слышать об этом из чужих уст? И хвалить кого-то за обучаемость — значит на самом деле иметь в виду, что они ни на что не способны? Это слово «учиться» действует ему на нервы. Надо помнить: он под кайфом. Все это просто ерунда.

— Эй, — Гид пользуется случаем, — ты ни разу не задумывался, что девчонки становятся нянями, чтобы показать нам: эй, ребята, посмотрите, как хорошо я умею обращаться с детьми!

Любому понятно, что это просто блестящая мысль. Всего лишь секунду назад, когда Каллен сказал, что Гид быстро учится, его отношение было слегка снисходительным (конечно, я не могу читать мысли Каллена, но почти уверена в этом). А теперь его лицо загорается.

— О боже, никогда об этом не думал! Хотя мне было интересно, зачем это Фиона нанялась няней. Денег у нее и без того навалом. Даже по здешним меркам. А быть няней у Яйцеголового, в этой общаге, ну сам посуди. Хмм. Вот теперь я уверен, что она ко мне неровно дышала. Спасибо, чувак.

Каллен прекращает ходить туда-сюда и приседает на пятках, качая головой. Гид представляет, что Каллен будет вполне гармонично смотреться в джунглях, только обустроенных джунглях: с подушечками и холодильником. В шкафу у Каллена перекладина для подтягивания. Он подпрыгивает и повисает на ней одной рукой.

— Видел, сколько в этом году хорошеньких первокурсниц? И много иностранок, что хорошо, потому что среди них частенько попадаются горячие штучки, но и не очень хорошо, потому что они слишком воспитанные, а их религии предписывают им соблюдать всякие дурацкие правила. Иногда им даже запрещено заниматься сексом. Но попадаются и настоящие сексуальные маньячки. — Каллен меняет руку. — А тебе, Гид, какие девчонки нравятся?

— Ну, я бы не прочь найти себе маньячку, — отвечает Гид. Стоит ему произнести эти слова, как он понимает, на кого похож: на Джима Рейберна.

Но Каллен не раздражается. Правда, на время он перестает задавать вопросы. И прекращает раскачиваться, снова усаживаясь на пятки.

Николас шевелится, и Гиду снова ударяет в голову. Он чувствует себя еще больше прибалдевшим, накатывает паранойя. Николас перекатывается на спину и открывает глаза. Он смотрит на Гидеона, затем снова закрывает глаза, точно увидел нечто, с чем пока не в со- стоянии столкнуться.

— Мне надо в туалет, — говорит Гид.

Ванная комната похожа на гигантскую пещеру. Здесь шесть писсуаров и целый ряд душевых кабин, построенных словно для целой футбольной команды. Здесь даже стены отделаны деревом. Гид проводит рукой по стене и думает: «Как круто!». Одну из стен занимают три окна, и все раскрыты нараспашку, навстречу зеленым листьям и сладкому летнему ветерку. На лужайке внизу стайка девчонок собралась в круг. Одна из них лежит, положив светлую головку на руку, а другая откинулась назад, опустив голову с темными кудрями ей на колени. Гид не видит их лиц, но по жестам, по той серьезности, с которой они поправляют пышные волосы, знает, что они красивы. Он захлопывает окно, пытаясь совладать с охватившей его мучительной то- ской.

Вернувшись в комнату, он видит, что Каллен вывалил большую часть его дисков — в том числе Джона Майера, Нору Джонс, Джека Джонсона и Maroon 5 — в бумажный пакет с эмблемой «Сакс Пятой авеню».

— Как дела? — спрашивает Каллен как ни в чем не бывало, хватает черный несмываемый маркер и пишет на пакете: «Лесбийская музыка». Николас проснулся, лежит на кровати, облокотившись на локоть, и читает «Нью- Йоркер». Он едва удостаивает Гидеона взглядом, а действия Каллена его, кажется, и вовсе не интересуют.

— Моя тетя — лесбиянка, — обиженно произносит Гидеон — больше ему ничего не приходит в голову. Сестра его матери, тетя Клара. Она работает медсестрой. Ничего удивительного.

— И что? У всех есть тетя-лесбиянка, — отмахивается Каллен. Зачеркивает слово «лесбийская», пишет вместо него «девчачья» и улыбается Гидеону. — Вот теперь можно расслабиться и спокойно посмотреть турнир по женскому гольфу, — подмигивает он.

Николас фыркает и перелистывает журнальную страницу.

Каллен продолжает просматривать диски Гида.

— Тори Амос? Когда ты покупал этот диск, не боялся, что он превратится в эльфа с крылышками и улетит? — Он откладывает еще парочку. — Дэйв Мэть- юс? — Каллен достает диск на всеобщее обозрение. — Жирный ублюдок.

— А по-моему, Дэйв Мэтьюс классный, — возражает Гидеон.

— Ты так думаешь? — говорит Николас, не отрываясь от журнала. — Ты не прав.

Каллен не щадит ничего, кроме рок-классики, пары рэперов и Стиви Никс — диск матери, совершенно случайно оказавшийся в его коллекции.

— Обожаю Стиви Никс, — признается Каллен, и Гидеон, уже придумавший оправдание, что это не его диск, вздыхает с облегчением, хотя общая напряженность остается. — Она была крутой девчонкой, играла на волынке и умела веселиться. Мой идеал.

Гидеон оглядывает пакет и спрашивает:

— Так что же, мне просто убрать все эти диски в какое-то особое место?

Каллен разражается хохотом.

— Ну, если этим «особым местом» будет моя задница…

Николас качает головой, но не отрывается от журнала.

— Каллен не станет тратить время на сортировку дисков на лесбийскую музыку…

— Девчачью, — поправляет его Каллен. — Николас хочет сказать, что дело не в том, куда ты их положишь. Разве ты видишь, что у нас тут был идеальный порядок? Я нет. Это дерьмо отправится туда, где ему самое место.

С этими словами он берет пакет, подходит к пожар- ной лестнице и один за другим выбрасывает диски с оскорбительной музыкой во двор, на манер фрисби. Они приземляются на мягкую траву в паре метров от девчонок, которых Гид видел из окна ванной комнаты.

Одна из них подползает и берет диск, потом второй, поднимает голову, смотрит на окна общежития, пожимает плечами.

Через минуту все диски разобраны.

— Погоди, — умоляюще произносит Гид, — так нельзя. — Ему это кажется невероятно жестоким. И все же он чувствует, что лучше не препятствовать Каллену. Что, может, без этой музыки ему будет лучше.

Уж я-то точно так думаю. Я могу долго разглагольствовать по поводу того, как не правы те, кто считает, что все средства хороши, но Maroon 5? Увольте.

К тому же никто не слышит мольбы Гидеона. Каллен пододвигает бурбулятор к кровати Николаса.

Когда Николас выпускает дым, на его лице расплывается широкая улыбка.

— Это место раздражает меня до такой степени, что я даже получаю какое-то извращенное удовольствие, — замечает он. Подойдя к эркерному окну, он оглядывает кампус. — Все эти избалованные богатенькие нарциссы, к которым я отношу и себя. — Значит, в отличие от Каллена, Николас вполне осознает свое финансовое положение, хоть и отпускает по этому поводу самоуничижительные реплики. Пожалуй, такое отношение раздражает меня меньше, чем полная бессознательность Каллена, но ненамного. — Я лишь надеюсь, — добавляет Николас, несколько помрачнев, — что в этом году мы найдем хороший способ убить время. Это наша единственная надежда.

Он ставит на кровать две одинаковые кожаные сумки и принимается разбирать вещи. Одежда сложена аккуратно, как на полке в магазине, и рассортирована по цветам.

Я не виню Гидеона в том, что он не знает, как вести себя дальше. Должен ли он сердиться и защищать свои интересы? Он берет сумку и медленно расстегивает ее, просто чтобы найти себе занятие. Живот ухает и сводит, точно его только что ударили под дых. Он берет стопку белых футболок, и их знакомый вид его успокаивает. Одна начала немного желтеть…

Гидеон думает: желтые… минутку. Пакет. Теперь я знаю, что там.

Желтые? Минутку? Пакет? Что именно он теперь знает? Ну же, Гид? Наверное, нужно поучиться складывать воедино отрывки мыслей, а то пока не очень получается.

Гидеон испуганно шарит в сумке и по-прежнему думает (мне от этого не легче): желтые, минутку, пакет.

И тут у меня в голове постепенно вырисовывается картина. Странно слышать его мысли, но куда более странно видеть, как к нему приходят воспоминания — так же, как если бы это были мои воспоминания. Есть какие-то предметы, звуки и запахи, которые сознание выдвигает на первый план, пока они наконец не складываются в нечто осязаемое — картину или фразу. Я вижу баскетбольное кольцо и чувствую запах асфальта, автомобильного воска и некрепкого кофе с молоком в термосе. Запечатанная газета падает и ударяется о мощеную плиткой дорожку.

Рассвет в Фэйрфаксе, Вирджиния. Гидеон прощается с девочкой. Ее зовут Даниэль. Они стоят под баскетбольным кольцом на тупиковой провинциальной улочке. Она протягивает ему маленький бумажный пакет, и Гид прячет его в чемодан.

Он снова рыщет в чемодане. Теперь он испуган не на шутку. Он же точно положил пакет в чемодан! Да, он помнит, как делал это. Тогда где же, думает Гид, в па- нике обшаривая карман сумки, который совершенно очевидно пуст, где же этот чертов пакет?

— Ты не это ищешь? — говорит Каллен. Он держит руки за спиной, вытягивает левую руку и демонстрирует скомканный бумажный пакет с торчащим из него кусочком желтой ткани. Каллен открывает пакет и извлекает желтые трусики.

— Откуда это у тебя? — возмущенно произносит Гид.

— Ну, понимаешь ли, мне срочно понадобилось женское белье, и я подумал: чем переплачивать втридорога в универмаге, не пошарить ли сперва в чемодане нашего новенького? Шутка. Я просто увидел бумажный пакет. Решил, что там что-нибудь интересное, что можно выкурить или съесть. Но оказалось… оказалось, что там кое-что не менее интересно, как думаешь? — Он передает трусики Николасу.

У того загораются глаза.

— Ого-го, — говорит он, — я просто обязан услышать историю, которая с ними связана.

— О боже! — Гид начинает паниковать, ему кажется, будто он падает с высоты, что это происходит не с ним, и наконец, его охватывает гнев. — Вы копались в моих сумках! Вы, парни, совсем… у вас нет ни капли… Понадобятся месяцы, чтобы он закончил фразу. Так

что позвольте мне сделать это за него.

Каллену и Николасу нет дела ни до чего, кроме собственного развлечения. У них отсутствуют моральные принципы.

— Это вещь моей девушки, — отвечает Гид. Он все еще в шоке, что его самая личная вещь вот так выставлена на всеобщее обозрение. — Девушки, которая

осталась в моем родном городе, — уточняет он — ему не хочется, чтобы пошел слух, будто у него кто-то есть. Хотя отчасти он гордится этим. Вроде как.

Николас сжимает губы и издает низкий скептический хмык.

— Ты взял их с собой на память?

— Ну да. — Гид ставит на кровать второй чемодан, поменьше, и принимается разбирать вещи. Он вдруг решает собраться с духом, забыть о потрясении и вести себя нормально — может, тогда они обо всем этом просто позабудут? — Это трусики моей девушки, и я храню их как память о ней.

— Чушь, — фыркает Николас.

Гид продолжает распаковывать вещи, следя за выражением своего лица, стараясь сохранять его спокойным и бесстрастным. А сам тем временем вспоминает. Вспоминает, как держал эти трусики в руках, как синтетические нити цеплялись за мозоли на ладонях.

Он чувствует, что в его личную жизнь вторглись, но при этом ему так хочется рассказать.

Каллен берет трусики у Николаса и нюхает их.

— Свежевыстиранные, — замечает он.

Ну ничего себе. Этот Каллен… ну и хамство! Гидеон теряет дар речи, осознав, что только что позволил себе его новый сосед.

Он не в восторге от того, что Каллен понюхал трусики его девушки, но вместе с тем его это восхищает. Эти два мальчика так уверенно чувствуют себя в своей шкуре. Гиду хочется дружить с ними, стать похожими на них. Ему трудно самому себе в этом признаться, по- тому что он пока не знает, хотят ли этого Каллен с Николасом. Но по большей части ему хочется с ними дружить, потому что он думает, что тогда девчонки захотят с ним общаться. А отчасти оттого, что этим ребятам нравится быть такими, какие они есть, — гораздо больше, чем Гидеону нравится быть Гидеоном.

— О, прости ради бога, что я понюхал нижнее белье твоей подружки, — спохватывается Каллен. Но голос у него совсем не виноватый. Он просто хочет заполнить образовавшуюся паузу.

— Ну знаешь, — осторожно произносит Гид, — я всю дорогу сюда пытался ее забыть. Может, если какой-то чужой парень возьмет ее трусики, это подтолкнет меня в нужном направлении?

Николас, который по-прежнему раскладывает свои вещи, стоит лицом в другую сторону, но Гид видит краешек его губ. Он улыбается. Николас улыбнулся его шутке!

Какое достижение, Гид! Ты мой герой.

— Я вам все расскажу, — говорит Гид. У Каллена глаза вспыхивают от восторга, взгляд Николас горит предвкушением. — Расскажу, но вы должны пообещать…

— Только не заставляй нас обещать, что мы не будем смеяться. Этого людям нельзя запретить, — замечает Николас. — Сам посуди: ты наш сосед по комнате, и мы, конечно, постараемся проникнуться к тебе симпатией, но, если ты опозоришься или выставишь себя полным идиотом, ничего не выйдет. Не можем же мы предсказать свою реакцию.

— Понял, — кивает Гид, сам себе удивляясь. — Вы, ребята, устраиваете мне собеседование на место вашего друга.

Готова поспорить, при этих словах оба чемпиона по самодовольству утихают и смущаются, пусть даже на секунду. Гид пока не победил Каллена и Николаса их

собственным оружием, но по крайней мере дал понять, что просек их игру. Этот парень из Вирджинии на удивление смышленый. А как известно, чем умнее мальчик, тем он симпатичнее.

Ведь мы, девчонки, не похожи на мальчиков. Ну и эта история с трусиками… Умоляю. То есть понятно, что этот предмет призван возбуждать воображение или что там еще, но ведь это всего лишь трусы! Самая обычная вещь в мире. Которая нужна, чтобы джинсы не натирали. Но кто я такая, чтобы портить им настроение? Кто я вообще такая?