Япония. От сегуната Токугавы - в ХХI век

Предисловие

Впервые я увидел Японию с борта американского военного корабля «Президент Вильсон», когда в один из октябрьских дней чудесной осени 1966 г. мы входили в воды Токийского залива. Несколько часов занял наш путь до причала в порту Йокогамы. Рассматривая гору Фудзи и поля с еще не убранным богатым урожаем, я задавал себе вопрос — а что вообще я делаю в Японии? Я только что закончил Мичиганский университет, где специализировался по американской истории, и ровным счетом ничего не знал об этой стране. Я даже никогда до этого не покидал пределов Соединенных Штатов. Так далеко от родных мест я оказался лишь благодаря моему школьному товарищу, который был родом из Токио. Он сказал мне, что его семья может приютить меня в том случае, если я захочу посетить его родные места. Таким образом, мое путешествие в Японию было чем-то сродни школьной шалости. Однако это приключение, к немалому моему удивлению, коренным образом изменило мою жизнь. Вскоре я уже не мыслил себе иного занятия, чем изучение истории Японии.

Я, пожалуй, совсем ничего не знал о Японии, ступив впервые на ее землю. В моем «багаже» было лишь несколько стереотипов. Среди прочего, я представлял себе японское общество на редкость единодушным. Население, по моему мнению, было весьма однородным. Люди выглядели одинаково думали одинаково, и достигнуть всеобщего согласия по какому-либо вопросу им было необычайно легко. Совсем немного времени ушло у меня на то, чтобы понять ошибочность подобных представлений. Меня повсюду окружали люди разных возрастов, разных полов, разного образовательного уровня и принадлежавшие к разным социальным слоям. У каждого из них было свое мнение по любому поводу — должна ли женщина сидеть дома или ходить на работу, нужно ли Японии становиться союзником Соединенных Штатов или следует придерживаться нейтралитета, восхвалять ли японский крупный бизнес за его вклад в послевоенное процветание или заклеймить за ущерб, наносимый его деятельностью окружающей среде. Я, конечно, понимал, что гармония и согласие были желаемым идеалом. На деле, однако, оказалось, что мнения японцев относительно важнейших вопросов, касающихся их страны, сильно расходятся, что порождает острые противоречия в обществе.

То, что я узнал во время первого посещения Японии, повлияло на мое восприятие истории этой страны. Если горячие споры и противоречия настолько очевидны в современном японском обществе, то, видимо, что-то подобное можно обнаружить и в прошлом. Именно столкновение мнений и порождало ту энергию, которая заставляла общество двигаться вперед. Последние два века практически в любом обществе наличествуют три основные тенденции развития. Это урбанизация, индустриализация и глобализация. Все они оказывали очевидное влияние и на ход японской истории, формируя восприятие индивидуумами самих себя и окружающего мира и обозначая границы возможного. Тем не менее в пределах этих общих основных тенденций японцы, во всем своем огромном разнообразии, творили свою собственную историю. Поэтому нашей главной задачей должно быть стремление понять, как различные люди и социальные группы определяют для себя приоритеты и каким образом затем борются за построение такой жизни, в которой найдут отражение их мечты, ценности, верования и амбиции. Эта цель и явилась тем фундаментом, на котором строится данное повествование.

За время многолетнего общения со своими новыми друзьями и коллегами я также пришел к пониманию того, что большинство японцев гораздо ближе стоят к собственному прошлому, чем американцы, по крайней мере, те, с которыми я знаком. Вероятно, это является естественным для страны, более тысячелетия сохранявшей свое политическое единство. Кроме того, Япония — страна, где человек, сойдя с поезда современного сабвея, может тут же очутиться в тиши древнего храма. Наслаждаясь в кафе чашечкой французского кофе и слушая последние джазовые новинки, бросив взгляд на улицу, можно увидеть проходящую мимо пожилую женщину, одетую в традиционное кимоно, в руках у которой будет сёмисен — трехструнная лютня, звуки которой обычно разносятся над «плавучим миром» — районами, именующимися в Европе кварталами «красных фонарей», — в котором обитают дамы и кавалеры полусвета, возникшим в японских городах на заре современной эпохи. В обзоре этого раннего периода современной истории (1603–1868), приведенном в данной работе, отражена важность связи между прошлым и настоящим. Среди прочих проблем в книге исследуется, каким образом политическая культура, позволившая простым японцам участвовать в самоуправлении их деревень и городских кварталов, взрастила горожан новой эпохи, считавших своим долгом критиковать политику правительства, организовывать политические движения и партии и играть важную роль в парламентской системе, созданной в период Мэйдзи (1868–1912); как рост торговли и протоиндустриализации в XVIII — начале XIX в. сделал возможным быструю индустриализацию после 1868 г.; и, наконец, как традиционные взгляды на семью и отношения полов повлияли на модели поведения, существующие в современную эпоху.

Мой японский опыт также предостерегает меня от взгляда на японское общество и его историю как на образец успешного развития. Когда я впервые оказался в Токио в конце шестидесятых, было трудно не оказаться под впечатлением от того изобилия, которое меня окружало, с новыми небоскребами и чистенькими улицами, и с ощущением того, что все вокруг идеально отлажено и прекрасно работает. И все же газетные материалы и телевизионные сюжеты быстро указали на многочисленные издержки и неудачи, поджидавшие Японию на пути модернизации. Жилищные условия огромного количества людей по-прежнему оставались далеки от стандартов. Система образования основной упор делала на примитивное зазубривание фактов, а не на развитие индивидуальных способностей и талантов каждого студента. Руководители среднего звена в основных корпорациях работали так напряженно, что у них практически не оставалось времени на семейную жизнь, да и на жизнь вообще.

Проблемы, досаждавшие Японии во второй половине XX столетия, сделали очевидным даже для такого дилетанта, как я, тот факт, что на историю этой страны нельзя смотреть просто как на последовательность событий, ведущих к светлому будущему. Многие мои японские друзья несколько обескураженно говорили о печальных тенденциях, порожденных некоторыми аспектами истории. То предубеждение, с которым японцы сейчас относятся к айнам и корейцам, зародилось еще на заре Нового времени. Более того, в прошлом, когда страна оказывалась на историческом распутье, японцам приходилось принимать решения о том, в каком направлении пойдет дальнейшее развитие общества. Иногда результатом подобного выбора было процветание всего народа. Но в других случаях он приводил, по общему мнению, к трагическим последствиям. Следует только сравнить бурную социальную и интеллектуальную жизнь 20-х гг. XX в. с гнетущей атмосферой военного времени в конце 30-х — начале 40-х, чтобы понять, какие пируэты и виражи может выделывать японская история.

Со временем я также пришел к пониманию, что культура и история Японии не представляют из себя какое-то исключительное явление. Вне всякого сомнения, Япония уникальна. В том смысле, что все национальные истории и культуры не похожи одна на одну, даже если у них есть определенные общие черты. Соответственно, стиль поведения японцев, как в прошлом, так и в настоящем, не отличается от поведения других народов настолько, чтобы не быть понятым (насколько мы можем понимать те ценности, которые определяют те или иные модели поведения). Иначе говоря, быть отличным — это не значит быть непонятным. Вернувшись из первого путешествия в Японию и поступив в аспирантуру Йельского университета, я прочитал эссе, написанное антропологом Клиффордом Геерцем. Оно помогло мне упорядочить мои собственные мысли относительно культурных различий разных народов[1]. Его автор занимался изучением культуры марокканцев. Главным выводом, к которому он пришел, было то, что мышление марокканцев является одновременно и логичным, и алогичным. «Понимание культуры народа, — заключил он, — заключает в себе осознание его нормальности без отрицания особенностей».

По мере того как я продвигался в моих исторических исследованиях, у меня выработался свой подход к изучению японской истории. Его основные положения состоят в следующем: избегать стереотипов и пытаться понять ценности и способ мышления, заставляющие японцев поступать так или иначе; оценивать наследие прошлого, но не забывать при этом, что история постоянно вынуждала людей принимать решения, способные самым радикальным образом изменить направление развития; при рассмотрении последствий тех или иных поступков обязательно учитывать мотивацию людей, принимавших участие в событиях; помнить, что историю Японии можно понять, несмотря на некоторые странные ее проявления; и всегда держать в голове, что не существует универсальной модели поведения и что другие народы могут находить удовлетворение в таком стиле жизни, который сильно отличается от нашего.

Постижение чужой культуры и истории не всегда проходит гладко. Геерц понимал это и в качестве иллюстрации привел анекдот о том, как индус рассказывал англичанину об устройстве мира. Мир, говорил он, находится на платформе, которая покоится на спине слона, а тот, в свою очередь, стоит на спине черепахи. Англичанин поинтересовался, на чем находится в таком случае черепаха. На другой черепахе, был ответ. А эта черепаха? «Ах, — ответил ему друг-индус, — далее идут одни черепахи». Подобным образом, нам никогда не постичь всех глубин японской истории. Редко мне удавалось понять что-нибудь настолько, насколько мне хотелось бы это сделать. Но у Геерца есть и другая мысль, которая может устроить всех нас. Нет необходимости, писал он, «знать все, чтобы понимать что-то». Занимаясь историей Японии, я принял к сведению, что история сама по себе, по своей самой глубокой сути, является искусством рассуждения о мотивации людских поступков и понимания значения их действий. В него также входит оценка наших рассуждений, из которых мы выбираем наиболее приемлемые выводы. В этом смысле, как для новичка, так и для опытного ученого, изучение японской истории и расширение таким образом границ наших знаний приносит богатые плоды.

Я давно работаю над темами, которые рассматриваются в этой книге. Тем не менее я глубоко признателен многим людям, без которых ее появление на свет было бы невозможным. Идея этого проекта принадлежит Стиву Форману, вице-президенту и редактору издательства «Нортон», который, кроме того, вычитывал наброски многих глав. Но более всего я благодарен Стиву за те слова ободрения, которые я от него слышал на протяжении многих лет, а также за то, с каким терпением он принимал все многочисленные отсрочки завершения моей работы. Будь это в моей власти, я бы немедленно канонизировал его как самый выдающийся образец конфуцианского терпения. Лори Френкель, помощница Стива, наблюдала за изданием книги. Я особо хочу подчеркнуть ее содействие в подборе иллюстраций и ту поразительную деликатность, с которой она подталкивала меня к завершению работы в определенные сроки. Я признателен Перлу Хенигу, который своим орлиным взглядом выловил огромное количество ошибок в подготовленной к изданию рукописи. А также мне хотелось бы поблагодарить всех дизайнеров, разработчиков макета книги и составителей индекса, работающих в издательстве «Нортон».

В подготовке публикации этой книги принимало участие большое количество людей. Многие студенты — Ацуко Аоки, Эндрю Белл, Бетти Чунг, Андреа Деймон, Брайян Фонг, Лиза Э. Хартман, Шихо Имаи, Рики Вонг и Ракель Зимет — любезно делились со мной своими идеями на ранних этапах работы над рукописью. В более широком смысле я благодарен всем студентам, которые на занятиях постоянно заставляли меня избегать упрощений и делать анализ более сложным и, таким образом, более разумным и реалистичным в их глазах. Многие коллеги жертвовали своим собственным временем ради прочтения и комментирования различных глав моего труда. Особенно я хотел бы выразить свою признательность Эндрю Бершею, Джону Доуверу, Алексису Даддену, Джерому Гридеру, Керри Смит, Константину Вапорису, Бретту Уолкеру, Акио Ясухаре и Луизе Янг за их ценные суждения относительно моей работы. Благодарю также Смита и моего друга и коллегу Роджера Кейеса за те часы, которые они провели вместе со мной, выбирая иллюстрации и помогая найти для них место в тексте. И отнюдь не в последнюю очередь я говорю спасибо всем ученым, занимающимся японской историей. Названия их трудов, внесенные в список рекомендуемой литературы, могут лишь намекнуть на то, насколько я им всем признателен.

Существует одна восточная поговорка, по крайней мере, я всегда ее слышал как восточную: «Пусть твоя жизнь проходит в интересные времена». Заслуга в том, что эта поговорка справедлива для моей жизни, принадлежит моей жене и дочерям — Чанг, Энн и Кати.