Ящер-2 [Casual Rex]

11

К тому времени, как мы приехали в Голливуд и начали подниматься на вершину каньона Лорель, я уже достаточно накрутил себя. Я был на взводе из-за того, что под прикрытием секты, возможно, проворачиваются неблаговидные делишки, но еще больше из-за того, что меня, вероятно, держат за дурачка. Когда Руперт умер, он был на моем попечении. Ладно, формально доктор Бо объявил его вменяемым, но это не дает права забывать, что изначально во всю эту заваруху втянул его именно я. И мне очень не по душе, когда я выгляжу полным идиотом.

— Я хочу, чтобы ты держался подальше от… той женщины, — сказал мне Эрни. — Давай все разговоры с ней буду вести я.

— Без проблем, — сказал я, хотя понимал, что на самом деле проблемы существуют, и очень большие. Не обращать внимания на Цирцею в ее присутствии это все равно, что игнорировать слона в горошек, танцующего самбу в знаменитом нью-йоркском ресторане «Русская чайная». Она все чаще и чаще фигурировала в моих мыслях с момента последней вспышки феромонов во время похорон Руперта, и должен признаться, частенько это божественное создание посещало меня и во снах, причем довольно пикантных.

Мы подъехали к внешним воротам и обнаружили, что они, как и следовало ожидать, заперты, а рядом находится охранник. Понятное дело, не особо сговорчивый. Это был тот же парень, что и в прошлый раз, но он нас не узнал.

— Мы были здесь несколько недель назад, — сказал я. — На встрече. Ну, вы понимаете, о чем я. На встрече.

Его рука на этот раз не потянулась к кнопке на воротах.

— Да мне плевать, даже если вы приезжали сюда на день рождения самого папы римского — хм, я бы не удивился, если бы подобное мероприятие проводилось именно здесь, — вы все равно не можете проехать внутрь без пропуска.

— А не могли бы вы позвонить? Это все, о чем я прошу.

— Если у вас нет пропуска…

— Всего один вшивый телефонный звонок! — заорал я, а затем снова понизил голос: — Скажите Цирцее, что это ее друг, с которым она виделась на похоронах, и все. Она…

— Пожалуйста, разверните машину. Это частная собственность, сэр, и не я придумывал правила.

— Я очень ценю это…

— Я не думаю, — отрезал охранник. Теперь он надвигался на нас, но вместо типичного для динозавров угрожающего оскала зубов и расстегивания перчатки, он отдернул полу пиджака и сверкнул пистолетом. Нет, вы только подумайте, пистолетом!!!

— Это отвратительно, — не смог сдержаться Эрни. Я увидел, как это почти осязаемое отвращение поднималось по его горлу, языку, прямо к губам. Динозавры, особенно старшее поколение, испытывают сильное отвращение к искусственному оружию, и Эрни не исключение.

Но охранник не сдвинулся ни на сантиметр, и даже не попытался прикрыть оружие. Ему не было стыдно.

— Ну что, парни, вы все еще хотите проехать?

Пистолет сверкал в лучах заходящего солнца, ствол был новеньким и блестящим. Вероятно, из него никогда и не стреляли, но я не стал бы рисковать, ведь отсутствие практики не гарантировало промах.

Эрни перегнулся через меня и высунулся в окошко.

— А теперь слушай сюда, ты, мелкий кусок компсогната, возьми чертову трубку и скажи своей хозяйке, что два джентльмена, с которыми она мило болтала на недавней вечеринке, хотят ее видеть…

— Это невозможно, — возразил охранник. — Разворачивайте машину. Я больше повторять не буду.

Его рука медленно скользнула к пистолету на бедре, остановившись на рукоятке. Я с ворчанием столкнул Эрни с коленок, чтобы он снова уселся на свое место. Благодаря напарнику я и так каждый день вляпываюсь в неприятности, не хватало еще, чтобы меня застрелил за нарушение границ частной собственности какой-то охранник, вообразивший себя Чарльзом Бронсоном среди динозавров.

— Может, вернемся на Голливудский бульвар, — предложил я. — И выклянчим у нашего дружбана Боба еще одно приглашение.

Слишком поздно. Эрни одним плавным движением отстегнул ремень безопасности, открыл замок на моем «линкольне» и спрыгнул с пассажирского сиденья. Он начал практически нормальным тоном, но голос становился все громче и громче:

— Бред собачий! Возьми трубку, козел, и позвони в дом…

Я поднялся и вышел из машины, но Эрни и охранник уже стояли вплотную лицом к лицу, носы их масок были на расстоянии не более сантиметра. Если бы прямо сейчас им пришлось сорвать маски и фиксирующие ремни, то их морды стукнулись бы друг о друга, и из разбитых носов потекли бы два некрасивых ручейка крови.

— Тише, — сказал я, поспешив вклиниться между двумя горячими парнями.

Но они одновременно выставили руки, заграждая мне путь. Этот сдвоенный удар был такой силы, что я перелетел через капот машины, чиркнув ногами о бордюр, и приземлился на асфальт с другой стороны.

Я посмотрел и увидел, что Эрни выплюнул из пасти зубной мост. Стертые человеческие зубы стукнулись о землю, словно капа профессионального боксера, подняв небольшой столп пыли там, где они приземлились. Эрни стал клацать своими белыми острыми зубами. Охранник потянулся за пистолетом, судорожно сжав ствол, выхватил его из кобуры, прицелился в незащищенную грудь моего напарника и по совместительству лучшего друга…

Вероятно, я должен был в этот момент что-то закричать. «Нет!» или «Стойте!» или что-то еще из набора фраз, которые кажутся очень волнующими, если проигрывать их в замедленном темпе.

Но тут зазвонил телефон.

Челюсти Эрни замерли на полпути, он так и остался с растерянной гримасой и полуоткрытым ртом. Охранник ослабил хватку. Телефон снова зазвонил. Охранник медленно попятился, в четверть глаза наблюдая за мной и не сводя остальные три четверти с Эрни и ряда его заостренных зубов. Он добрался до своей будки и снял трубку.

— Да? Да, мэм. Да, они… Нет, он собирался… Да. Да, мэм. Я понял. Спасибо.

Он выписал нам пропуск. Принес свои извинения. И чрезвычайно подробно объяснил, как проехать к главному зданию и где припарковаться. Мы заставили охранника повторить объяснения трижды, хотя и так отлично знали дорогу. Затем мы слегка забуксовали и поехали, выпустив струю выхлопных газов ему в лицо.

Солнце еще не закатилось за холмы, и оставшиеся лучи отражались от мраморных колонн главного здания, отчего все сооружение казалось еще ближе к своим древним архитектурным корням. Мы с Эрни, еле шевеля ногами от усталости, пробрались через парковку (как ни странно, на ней и сегодня было довольно много машин), поднялись по ступеням на холме и вошли в главный коридор, приготовившись сдать свое облачение. Однако самки орнитомима, знакомой нам по прошлому визиту, не оказалось на своем месте, а гардероб, куда мы сдавали личины, был заперт крепче, чем латексные швы на продукции «Золотой серии» компании «Накитара».

— Мы не всегда ведем себя так неформально, — раздался голос из противоположного конца коридора. — Разумеется, нам нравится быть естественными, но это сложно, если вам весь день приходится общаться с внешним миром, выполняя различные поручения.

К нам двигался игуанодон без личины. В нем было что-то знакомое. Меня удивил его низкий звучный голос, на пару октав ниже, чем у самого Джеймса Эрла Джонса. Кстати, это один из самых любимых актеров в нашем сообществе. Я видел его один раз в постановке «Отелло», где были задействованы только динозавры. Видеть это произведение искусства таким, как задумал его сам Шекспир — с аллозавром в главной роли — было просто потрясающе.

О, понял — это тот динозавр, который представлял Цирцею публике на той вечеринке. Память вернулась ко мне как раз вовремя, и когда игуанодон приблизился, я смог протянуть руку и сказал:

— Сэмюель, если не ошибаюсь?

— Да. Цирцея послала меня за вами. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Мы поплелись за Сэмюелем. Его хвост качался над полом туда-сюда, гипнотизируя нас. Хотя мне и сказали, что это необязательно, я испытывал сильное желание сорвать свой фальшивый покров и идти дальше обнаженным и свободным, но мы нигде не задерживались настолько, чтобы я успел расстегнуть хоть какие-то из застежек. Эрни заметил, что я пытаюсь сделать, и хлопнул меня по руке:

— Оставь свою чертову одежду в покое, — пробормотал он. Эрни такой старомодный.

По мере нашего продвижения воздух стал каким-то затхлым, то ли этот запах исходил от клубков пыли, то ли поблизости цвело какое-то растение, но мой нос тут же среагировал. Несколько раз чихнув, я вытащил из кармана платок и вытер нос, к своему ужасу поняв, что ничего не получается. Должно быть, я снова сместил ноздри, а это значит, что к концу дня у меня под маской скопятся замечательные такие сопли, которые будут портить все дело. Из-за таких моментов — когда смещаются ноздри, застежки мешают, ремни расстегиваются — мне хочется с головой окунуться в жизнь прогрессистов, скинуть с себя всю эту ерунду, одичать так же, как, должно быть, жили наши родственники в те беззаботные деньки, когда приматам больше нравилось висеть на дереве и заниматься сексом со всем, что движется, а не истреблять на планете других разумных существ.

Мы шли через целую сеть коридоров, проходя через бесчисленные двери и галереи, тоже украшенные произведениями искусства мастеров-динозавров. Многие из них были мне незнакомы, поскольку в том, что касается изобразительных искусств, я всегда был обывателем, тем не менее кое-что я узнавал, так как за годы жизни некоторые представления о нашей культуре все-таки случайно просачивались в мой мозг через черепную коробку. Например, я знаю, что у Модильяни на одну картину или скульптуру, изображающую людей, приходится как минимум одна, где изображены динозавры в более естественном своем виде. Картина «Сидящая женщина с младенцем» была задумана, чтобы на нее пялились люди, а «Отдыхающий бронтозавр» — специально для нас. И, о чудо, именно она висела на стене во всем великолепии своего зеленого цвета. И без сомнения, это был оригинал.

Я постарался не чихнуть на нее.

Далее нас ждали несколько винтовых лестниц, ступени шли двойной спиралью, обвиваясь друг вокруг друга. Казалось, мы совершаем восхождение в Андах. Наконец мы поднялись на последний этаж и очутились в узком тесном коридоре, заканчивающемся единственной дверью.

— Винсент, — проворковала Цирцея, когда мы прошли в комнату, забитую мягкими стульями и подушками, разбросанными прямо по пушистому ковру. Вариация на тему гарема 70-х годов, только вместо розового доминировал зеленый, но более светлого оттенка, чтобы можно было счесть это просто непреднамеренной вульгарностыо. — Рада видеть тебя снова. Сегодня повод не такой печальный, правда? — ее обнаженная, естественная кожа была прикрыта зеленой накидкой, ниспадающей мягкими складками, сзади в ткани было прорезано отверстие для чувственно изогнутого хвоста. — И вас тоже, мистер Ватсон.

Она пожала нам по очереди руки и поцеловала в щечку в знак приветствия, и должен признаться, мое тело инстинктивно подалось вперед, чтобы я смог вдохнуть этот сводящий с ума запах. Как ни странно, он едва чувствовался. Я-то ожидал, что сразу перенесусь в мир птеродактилей и диплодоков, но ощутил лишь намек на кориандр и майоран, который едва ли смог бы отправить меня в далекое прошлое хотя бы на пять минуток. Ну, в таком случае я буду вести себя как воспитанный динозавр, хотя не могу сказать, что это меня не расстроило.

— Какая симпатичная комнатка, — сказал я Цирцее. — Очень… уютная.

Легкий изгиб губок и взмах ресниц.

— Это моя комната для отдыха. Я прихожу сюда перед важными мероприятиями, чтобы… приготовиться, если хотите, можно это и так назвать.

— Важными мероприятиями? — переспросил я.

— Да. Очень грустно говорить об этом, но у нас тоже произошло несчастье, — промурлыкала Цирцея. — Умерла наша дорогая подруга…

— О, мне очень жаль…

— Она была очень старой, и ее время пришло. Она упокоилась в мире с нашими предками. Похороны начнутся внизу через несколько минут. Кажется, мы все время встречаемся на таких печальных церемониях, да?

— Мы могли бы прийти в другой раз, — предложил Эрни, сейчас в голосе детектива слышался намек на обычное сочувствие.

— Пожалуйста, останьтесь. У меня есть несколько свободных минут. Итак, чем я могу помочь вам, мальчики? — спросила Цирцея, обвив хвостом свое роскошное тело. Она невероятно умело владела им. Пока она говорила, хвост легонько покачивался в воздухе, затем также легонько ударил меня по коленке, можно было подумать, что его хозяйка дразнит меня.

— Мы… с другом много говорили, — начал я, — после того вечера. О прогрессе, о том, во что вы верите, что отстаиваете.

— Очень хорошо. Мы поощряем подобные обсуждения, — сказала Цирцея.

— А потом, на похоронах, когда я увидел тебя… Цирцея покивала с сочувствием.

— Да, неловко вышло.

Ее хвост продолжал двигаться, все еще заигрывая со мной. Я старался уклониться, но тонкий и проворный орган умудрился все-таки скользнуть вниз по моей ноге, залезть под брючину и добраться до латексного покрова под ней. Я отскочил, а Эрни бросил на меня непонимающий взгляд.

Он решил взять инициативу на себя:

— Вы забеспокоились, когда Руперт покинул вашу группу?

— Забеспокоилась из-за того, что он ушел? Нет. Но беспокоилась ли за него? Разумеется. Мы все вольны выбирать, как именно нам жить, мистер Ватсон, но меня огорчило, что динозавр, который ранее твердо решил идти по дороге к осмысленной и полной жизни, свернул с пути истинного.

— Он казался довольно счастливым.

— Вы имеете в виду, пока не покончил с собой?

Один-ноль в пользу Цирцеи.

Я вступил в беседу:

— Нас очень интересует ваша организация. Хотелось бы узнать о ней поподробнее.

— Вы хотите вступить в наши ряды? Это нелегкий путь.

— Мы понимаем, но это… интригует. Хотя у нас есть и некоторые вопросы.

— А у кого их нет? — сказала Цирцея. — Пожалуйста, я с удовольствием помогу вам, чем смогу.

Еще одно поглаживание хвостом.

Тут весьма похожая на хвостик часть моего естества уплотнилась, и для снятия напряжения мне пришлось подумать о монашках, о болезненных прививках и о старых клячах, пасущихся на пастбищах. В этот момент я обрадовался, что все-таки не снял с себя одежду. Мой пах был туго обмотан, и это не давало мне попасть в неловкую ситуацию.

— Ну, джентльмены, — сказала Цирцея. — Мы так и будем торчать здесь весь вечер или займемся делом?

— Д-д-делом? — запинаясь, повторил Эрни, краснея. Ах ты, старый черт! Я был рад, что не только у меня ее слова вызывают эрекцию.

— У вас же были вопросы? — Цирцея села на мягкий пуфик и буквально утонула в нем. — Полагаю, некоторые из них касаются вашего друга.

— Он и ваш друг, если я не ошибаюсь.

Она кивнула и исправилась:

— И моего. Хотя если честно, я не слишком хорошо его знала. У нас в последние годы столько неофитов, что хоть мне и хотелось бы познакомиться с каждым лично, но это невозможно.

— Но разве вашей первой целью не является межличностное общение динозавров? — спросил я.

— Да, если вы имеете в виду свободное общение. Мы полагаем, что наши личины, например, те, что сейчас надеты на вас… Они ведь произведены какой-то безликой корпорацией где-то в Японии…

— Вообще-то на Тайване, — поправил я. — Это «Накитара», но дочернее предприятие.

— Ну, Тайвань так Тайвань. Они служат лишь для того, чтобы отделять нас от самих себя, но что, возможно, еще важнее, они отделяют нас и от сородичей. Вы знаете, что во времена наших предков мы могли различать друг друга на расстоянии нескольких миль.

— Я не знал. Точнее, я слышал, но ведь это всего лишь бабушкины сказки, да?

— Странно, — задумалась Цирцея, — почему это у нас все дедушки такие мудрые, а бабушки вечно несут какую-то чушь? Неважно. Есть и другие, не только старые, но и молодые, кто утверждает, что мы могли общаться с помощью собственных запахов. Не вербально, вы не думайте, но практически вызывая галлюцинации. Это было общения разумов. Общение душ…

Это она ко мне что ли обращается? Неужели она почувствовала то же, что и я, на той вечеринке? И на похоронах?

— Ну и в чем загвоздка? — спросил Эрни. — Теперь для общения есть телефоны.

— Возможно, проблема и в этом тоже, — сказала Цирцея. — Мы полагаемся на современные механизмы лишь потому, что мы переняли образ жизни людей. А у нас ведь были возможности создать подобные технологии десятки миллионов лет назад, пока эти жалкие приматы еще не слезли с дерева, но разве мы это сделали? Нет и еще раз нет. Поскольку нам это было не нужно. У нас было все, чего мы хотели, и при этом мы не имели ни одной из тех проблем, которые свойственны так называемому современному обществу.

— По мне так это идеализирование, — заметил я.

— В каком смысле?

— В старые добрые времена все-все было лучше, — сказал я. — Да спроси любого старичка, он скажет то же самое.

Цирцея не смогла удержаться от смеха. От этого смеха у меня задрожал кончик хвоста.

— Возможно, вы более продвинутые, чем мы думали, — сказала она, и тема была закрыта.

Дальше мы поболтали о системе взглядов прогрессистов, большая часть которых вращалась вокруг идеи о необходимости установления более тесных связей с нашими предками и их образом жизни, чтобы посредством этого стать настоящими динозаврами. Ну, или что-то типа этого, даже после всестороннего обсуждения в течение пятнадцати минут я так и не врубился до конца.

— То есть вы говорите, что сейчас мы — динозавры лишь частично? — спросил Эрни.

Цирцея кивнула.

— Да, я утверждаю, что мы — лишь часть подлинных себя.

От всей этой философии у меня шла кругом голова. Я встал с подушки, чтобы размять ноги.

— Должен сказать, что вы придумали очень интересную систему взглядов.

— О, это не я, — сказала Цирцея. — Как и вся группа не моя, и дом тоже не мой. Это все наше общее, хотя мы многим обязаны нашему основателю.

Должно быть, это тот парень, о котором нам рассказывала Джул во время нашего визита в музей восковых фигур. Ну, продавец пылесосов с гипертрофированным «эго».

— А где он сейчас? — спросил я.

— О, Рааль уже более не приходит в наш дом, — сказала Цирцея. Это имя вызвало отклик в моем сознании. Рааль. — Он уже стал динозавром на сто процентов, и я уверена, вы можете себе представить, насколько нелегко удержать этот невероятно высокий уровень жизни по принципам прогресса, если ты живешь в обществе, где доминируют приматы.

Я решил, что фраза «уже более не приходит в наш дом» — это эвфемизм для обозначения смерти, но, возможно, Цирцея действительно верит, что Рааль не отправился в лучший из миров, а просто перенесся в другой мир.

— Значит, мы не сможем познакомиться с ним, — сказал Эрни.

— О, нет, пока вы не продвинетесь по пути прогресса, — прозвучал ответ Цирцеи. Затем она поднялась и стряхнула пылинки, прилипшие к ее зеленой бархатной накидке. — Боюсь, похороны вот-вот начнутся. Вы хотели бы присоединиться ко мне, мальчики?

Вероятнее всего, после похорон можно будет на халяву покушать, так что мы с Эрни поскакали за Цирцеей, спускавшейся по лестнице. Ее движения были легкими, изящными, практически Одри Хепберн, и, следуя за ней, я почувствовал себя как самый неловкий ребенок, которому никак не удается научиться ходить.

Мы пришли в бальный зал, в котором раздавался шепот, как и во время той вечеринки, но в этот раз тише и печальнее, а на заднем фоне слышалось какое-то знакомое потрескивание и пощелкивание, но я пока что не мог идентифицировать этот звук. Нечто среднее между гигантской миской воздушного риса и помехами, которые раздаются из радиоприемника, если его не настроить на существующие радиостанции, почти как… как…

Костер. Яркие языки пламени поднимались из большой дыры, сделанной прямо в полу бального зала, а воздух над ними подрагивал, соединяя в танце двуокись углерода и пепел. Из-за разницы температур я сначала даже выскочил из зала, но потом взял себя в руки и снова прошел в душное помещение, чувствуя себя как дома среди толпы других динозавров. Некоторые были в облачении, другие в своем естественном обличье, и все они ждали, когда же начнется торжественная церемония.

Определенно я ничего такого не заметил, когда был здесь впервые, никакой дыры в полу не было. Но я пригляделся, загородившись рукой от ослепительного огня, и заметил, что пол был снят, возможно, механическим путем, и в миниатюрной версии Аида, около трех метров в ширину, плескалось нечто очень похожее на расплавленную лаву, если я правильно помню из передач канала «Дискавери».

— Отличная печечка, — прошептал мне Эрни.

— Ага, — ответил я. — Ты захватил с собой маршмеллоу, чтобы было, что испечь на костре?

Пять динозавров с разных сторон зашикали на нас. Цепочка ДНК прогрессистов, как правило, лишена важного гена юмора. Хотя если бы мне пришлось все время жрать только сырых тритонов, то я тоже стал бы очень грустным.

Вскоре начались и похороны. Цирцея заняла свое место на приподнятом помосте и начала длинный монолог о покойной, о том, как через прогресс она нашла свой путь в жизни, в заключение Цирцея выдала целый ряд всяких душещипательных фразочек, чтобы разжалобить публику и заставить пустить слезу.

Сэмюель и еще один прогрессист, трицератопс в своем натуральном виде, зато в очках от Армани, выкатили тело старой самки орнитомима. Да, она действительно мертва.

— Во время падения астероидов многие наши предки гибли в огне, и сейчас мы передаем тело сестры нашей в самое сердце огня, унаследованного всеми нами от предков. Как наши предки покинули землю, так и мы уйдем в мир иной.

— Так и мы уйдем в мир иной, — эхом повторили все собравшиеся, кроме нас с Эрни. Нам же не выдали шпаргалки.

Это было сигналом. Сэмюель и трицератопс поместили тело покойной на длинную деревянную доску на четырех колесах и начали подталкивать эту импровизированную тележку прямо к открытой яме с лавой. Одна из лап усопшей свалилась, но казалось, этого никто и не заметил, хотя ее когти царапали по полу, издавая ужасный скрипучий звук, пока тележка подкатывалась к месту кремации.

— Огонь к огню, — произнесла нараспев Цирцея. — Предки к предкам.

— Огонь к огню, — повторила толпа. — Огонь к огню.

Носильщики последний раз подтолкнули тележку, и она вместе с телом соскользнула с края в яму, колеса на мгновение стукнулись о мраморный пол, а потом пламя с удвоенной силой взметнулось в воздух, радуясь новой порции топлива. Паства начала в унисон раскачиваться взад-вперед, казалось, что на поверхности этого живого потока плавало какое-то огромное водное растение, тихое бульканье вырывалось из глоток присутствующих. Над всем этим возвышалась Цирцея, высоко подняв руки, ее хвост тоже был нацелен в потолок. Свет от костра колебался, лаская ее тело.

Я не мог вынести запаха горящей плоти. Рядом со мной плакал ти-рекс, и у него постоянно текли слюни. Словно чья-то рука сжала мой желудок и начала завязывать его во все виды узлов, каким только учат бойскаутов, скручивая мой несчастный живот, словно мокрое полотенце.

— Надо выбираться отсюда, — буркнул я Эрни.

— Ты себя нормально чувствуешь?

— Давай просто…

Тут меня одолела отрыжка, и я с трудом смог сдержать рвотный позыв, который следовал за ней.

— Давай просто уйдем.

Слава богу, Эрни согласился.

Мы были на полпути к выходу, когда толпа разделилась (ага, непринужденный такой выход!) и появилась Цирцея, загородив нам дорогу. Обычно я был бы более рад ее видеть, но сейчас мне больше всего хотелось очутиться в безопасной комнате отдыха, где никто не жжет трупы, или, если будет такая необходимость, где-нибудь в кустиках.

— Мне стоило предупредить вас, что будет так пахнуть, — сказала она, тут же поняв, в чем моя проблема. — В первый раз бывает неприятно.

И тут, уж не знаю, благодаря ли ее словам, ее отношению или же ее собственному волшебному аромату, но меня перестало тошнить. На самом деле я даже ощутил легкий голод. Я уже готов был поблагодарить Цирцею за вмешательство, но она уже перешла к следующей теме. Внезапно в ее руках появились два маленьких белых конвертика.

— Пока вы не ушли, я хотела бы кое о чем поговорить с вами.

— Мы спешим, — объяснил Эрни.

— Всего минуточку, прошу вас. В эти выходные у нас встреча, — сказала Цирцея. — что-то типа съезда прогрессистов, и я была бы польщена, если бы вы смогли присутствовать на нем в качестве моих гостей. Очень стыдно признаваться, но в таком случае предполагается небольшая плата…

— Это не проблема, — тут же отозвался я. Даже если прогрессисты не вытягивают деньги из своих членов, тем не менее мы же хотим соответствовать образу верхушки среднего класса. Должно казаться, что для нас деньги — это не проблема.

— Отлично, — сказала она. — Если вам срочно понадобится помощь в организации поездки, то здесь вы найдете телефоны наших агентов в Санта Монике.

— Организации поездки?

— Ну да, полета.

— Полета?!

— На Гавайи, — пояснила Цирцея, и я почувствовал, как денежки испаряются из моего кармана. — Можете лететь в Мауи или Кауаи. Без разницы. Оттуда вас заберет катер на подводных крыльях и отвезет днем на наш остров, так что удостоверьтесь, что вы заказали билеты на рейс, прилетающий утром.

Эрни удалось открыть конверт с приглашением, и он уже разинул рот от удивления, глядя на изящный текст на рисовой бумаге: ДОБЕЙТЕСЬ БОЛЬШЕГО ПРОГРЕССА НА НАШЕЙ ВСТРЕЧЕ, ПОСВЯЩЕННОЙ НАТУРАЛИЗАЦИИ. СПЕЦИАЛЬНОЕ ВЕСЕННЕЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. 4000$, ВКЛЮЧАЯ ЕДУ, НАПИТКИ И ПРОЖИВАНИЕ В РОСКОШНЫХ УСЛОВИЯХ НА ВЫХОДНЫЕ. ПРИГОТОВЬТЕСЬ К ПРОГРЕССУ!

Я сделал жадный глоток самоуверенности, затем запил ее стопочкой бравады и плеснул чуток безрассудства. Подождал, пока этот коктейль осядет в моем желудке и заявил:

— Мы приедем.

— Мы же, черт возьми, уверены, что мы не приедем, — говорил мне Эрни, когда мы остановились около офиса. — Я не собираюсь просить у Луизы столько денег…

— Ты хочешь выяснить, кто убил Руперта, или нет?

— Если его вообще убили — а я все еще в этом не уверен — то, разумеется, я хочу найти парня, который приложил к этому руку. Или девчонку.

Я пропустил последнюю фразу мимо ушей. Если мне и хочется во что-то верить, так в то, что Цирцея невиновна. Не знаю происхождения этого импульса, хотя должен заметить, что эта идея окрашена в те же тона, что и фантазии, навеянные ядовитыми фразами, посещавшие меня в последнее время, но по крайней мере восемьдесят три процента моей интуиции подсказывают мне, что это правда, а в моем мозгу действует правило «большинства».

— Если уж даже ты хочешь узнать, кто же убил Руперта, то неужели его родная сестра не захочет раскошелиться на пару лишних баксов?

Эрни ничего не ответил. Я припарковался слишком близко к обочине, поэтому подал назад и попробовал еще раз. Контактные линзы высыхали в ночном засушливом воздухе, и мне приходилось без передышки моргать, как южная красотка, пытающаяся закадрить себе мужика.

— Слушай, — сказал Эрни после того, как я со стуком въехал в бордюр шесть или семь раз. — Я без проблем мог бы раскрутить свою бывшую жену на деньги. Пойти сейчас наверх, позвонить Луизе и сказать, что мы проводим дополнительное расследование по делу о смерти Руперта. И знаешь, что я тебе скажу — она будет рада. Я могу сказать ей, что мы теперь считаем это скорее убийством, чем самоубийством. Она будет заинтригована. Но если я скажу ей, что мы общаемся с прогрессистами, и даже на короткой ноге с их предводительницей, если я скажу ей, что нам нужно почти десять кусков, чтобы отдать их той же секте, которая обчищала ее на протяжении почти двух последних лет, то она… то она… ей просто будет больно. А я не хочу ранить ее чувства. Точка. Конец абзаца. Конец истории, — Эрни дал мне секунду на то, чтобы переварить его монолог.

Мы молча поднялись по лестнице, и я хотел снова вернуться к теме поездки на Гавайи, поскольку мне кажется, что это не только хорошая идея, но и важная. Мы же, в конце концов, частные детективы, и ни дождь, ни снег, ни отсутствие необходимых средств не должны остановить нас при выполнении намеченного задания. Тем не менее я молчал из уважения к тому, что Эрни уважает свою бывшую жену. Но моя сдержанность не продлилась бы долго, минут через пять я снова предложил бы эту идею на повторное рассмотрение.

Дверь офиса была открыта.

— Ты ведь не думаешь… — сказал Эрни.

— Думаю.

— Мелкий засранец…

Это снова был Минский. Костюм и галстук измяты, изжеваны, весь вид какой-то неряшливый. В этот раз он мерил кабинет шагами, а не сидел на моем столе как ни в чем не бывало. Но самого присутствия этого мелкого пакостника на нашей личной территории было достаточно, чтобы вызвать у меня приступ бешенства на четыре целых три десятых балла по пятибалльной шкале ярости.

— Сколько раз я тебе должен повторять, что это незаконно? — взревел я, выпуская насколько это возможно свою подлинную сущность. Надеюсь, что одного-двух таких рыков хватит. — Сколько раз я должен тебе повторять, что не хочу больше видеть твою морду?! Давненько я уже никому не проламывал башку, но ты сейчас сам нарываешься, Минский…

Но он даже не слышал меня. Если бы слышал, то отпрянул бы подальше от моих выпускающихся когтей, а не бросился бы ко мне, умоляюще подняв свои коротенькие ручки.

— Вы должны найти ее, — заскулил он, его тоненький голосок прозвучал так, словно прямо у меня над ухом разбился вдребезги бокал для шампанского. — На сей раз эта сучка слишком далеко зашла.

Но Эрни и слушать ничего не хотел. Он схватил Минского за заднюю часть парика, как оказалось, приклеенного к голове какой-то невероятно сильнодействующей эпоксидной смолой, поскольку в два счета хныканье переросло в громкие вопли, и начал таскать гадрозавра-недоростка по полу.

— Погодите-е-е-е-е, — визжал Минский. — На этот раз все совсем по-другому! Все совсем по-другому!

Хотя это и противоречило здравому смыслу, я положил руку на плечо Эрни. Он по-прежнему держал Минского за волосы, но рука напарника соскальзывала из-за геля, который утром наш франтоватый коротышка нанес на свою шевелюру.

— Ну и что же на этот раз? — спросил я. — Ты ведь знаешь, что мы ввели мораторий на любого вида сотрудничество с тобой.

Эрни проиграл битву с волосами Минского, и мелкий гадрозавр шмякнулся на пол. Он поднялся, но даже не стал отряхиваться, а сразу же бросился ко мне, тряся толстым пальчиком перед моим скептическим лицом.

— Я хочу, чтобы вы ее нашли. Я хочу, чтобы… чтобы… вы сделали все, что обычно делаете в таких случаях.

К его морде под маской прилила кровь, отчего и латексная кожа окрасилась в темно-малиновый цвет, я бы не удивился, если бы через пару минут мне пришлось применить на практике знания о непрямом массаже сердца.

— А что мы обычно делаем? — эхом отозвался Эрни. — Вряд ли ты просишь нас о том, о чем я сейчас подумал…

— Ты что, просишь нас избить Стар? — спросил я.

Лицо Минского исказилось от неподдельного отвращения.

— Делайте то, что нужно.

— Мне кажется, ты нас не за тех принимаешь, — начал я, хотя мне было очень интересно, что же так разозлило коротышку, и я уже готов был его выслушать. — Мы такими вещами не занимаемся. Я имею в виду физическое насилие. Конечно, если кто-то напал на нас первым, или есть какая-то действительно стоящая причина. Или если я не в духе. Или если…

— Просто найдите ее. Этим ведь вы занимаетесь, да?

Я кивнул и включил кофеварку.

— Разумеется. Но мне кажется, нас уже как-то раз нанимали, чтобы найти эту девку, но ты и сам отлично с этим справился.

— Почему бы тебе снова не воспользоваться собственным членом? — пошутил Эрни. — В прошлый раз он отлично справился с ролью волшебной палочки.

О, эта шутка задела его за живое. Он снова начал шагать туда-сюда, легко постукивая каблучками и наматывая круги по офису, как скаковая лошадь перед стартом.

— В прошлый раз, в прошлый раз… Да не важно, что было в прошлый раз. Считайте, что вообще ничего не было. Какой же я был дурак, что снова пошел к этой… этой…

Затем полился поток таких ругательств, какие редко доводилось слышать нашим изнеженным ушам, мы с Эрни посмотрели на часы, тирада продолжалась добрых пять минут. Когда Минский прекратил ругаться, то он задыхался, но из его сердца в пространство излилась лишь небольшая часть злобы. По крайней мере, опасность сердечного приступа миновала.

Капли кофе начали с шипением падать в кофеварке.

— Она снова пропала, это я понял.

— Ну да, — согласился Минский.

— И в этот раз прихватила что-то более ценное, чем эфир.

— Откуда вы узнали?

Эрни сразу же ответил:

— В прошлый раз ты не был так расстроен. Думаю, в прошлый раз ты хотел, чтобы мы нашли твою девицу, и ты смог снова ее оттрахать.

Я повернулся к Минскому, скрестив руки на груди.

— Ну, и что она взяла? Деньги? Наркотики? Тут вмешался Эрни:

— Баскетбольную корзинку? Стельки? Стремянку?

Коротышка что-то пробормотал, скорее даже невнятно прошептал, на долю секунды мне показалось, что я слышу, что именно он говорит. Нет, этого не может быть.

— Повтори-ка, — сказал я.

— Она взяла мой… — Минский замолчал, вздохнул и уставился на нас, держа обе руки на толстеньких бедрах. — Хочешь, чтобы я еще раз это сказал, а?

Эрни откашлялся.

— Мне показалось, ты сказал, что она взяла твой… твой член.

Но вопреки моим ожиданиям протестов от дантиста не последовало. Он просто стоял, раздавленный, и смотрел себе под ноги, а щеки его полыхали малиновым цветом.

— Она украла твой пенис? — спросил я, от удивления повысив голос. — Сперла твой член? Присвоила твой…?

В кои-то веки за всю его скользкую жизнь в глазах Минского светился неподдельный стыд. Он, спотыкаясь, помчался к выходу, громко топоча толстенькими ножками по изношенному деревянному полу, и пулей выскочил в коридор с криком:

— Забудьте, вы двое, забудьте…

Но Эрни внезапно сделал выпад, без труда поймал Минского и затащил это ничтожество обратно в комнату.

— Это не то, о чем можно просто взять и забыть, — объяснил он. — Не каждый день к тебе приходит клиент и говорит, что у него стырили его дружка.

Мы с Эрни попрактиковались, придумали еще пару эвфемизмов для полового органа, а потом резко вернулись к делу.

— Мы ведь говорим о человеческом члене, как я понимаю.

— Конечно, — ответил Минский. — Это же был Муссолини.

Эрни под впечатлением присвистнул так, что эхо прокатилось по всему кабинету.

— Должно быть, он обошелся тебе в кругленькую сумму.

— Он мне достался по наследству, — объяснил наш непутевый клиент. — Принадлежал моему отцу, а еще раньше — моему деду.

К сожалению, мне не слишком удавалось поймать нить разговора. Мой стандартный человеческий фаллос всегда верно служил мне, но поскольку большинство романтических свиданий проходили уже в природном виде, то мне не так уж часто приходилось прибегать к его услугам. Где-то в глубинах картотеки моей памяти, где гнили ненужные папки с данными, имелся конверт из оберточной бумаги с надписью «Муссолини», но сегодня секретаря в офисе не было, а самостоятельно отыскать этот конвертик надежды не было.

— Что еще за Муссолини? — спросил я, ожидая, что сейчас на меня обрушатся недоверчивые взгляды.

Так и было.

— Это самый замечательный из всех существующих человеческий фаллос ручной работы, — сказал Эрни, шокированный моей наивностью.

— Во всем мире их всего семнадцать штук, — с гордостью добавил Минский. — А в Америке только три. Сводный брат Бенито Муссолини, Альфредо, изготовил их в течение четырех лет перед самым началом Второй мировой. До сегодняшнего дня это самый замечательный инструмент. Это как колокольная башня, только еще длиннее. Точнейшие шарикоподшипники, часовой механизм, сенсоры движения с двухступенчатой тягой. Здесь речь не просто о каком-то там хрене — это совершенный фаллос.

— Они стоят миллионы, — сообщил мне Эрни. — Но никто ни разу не выставлял их на продажу.

— Они бесценны, — уточнил Минский. — Бесценны.

Думаю, до меня дошло.

— И Стар… она его стырила?

— Ну мы спали после… Короче, мы спали, по крайней мере я, и когда я проснулся, ее уже и след простыл. А вместе с ней исчез и мой Муссолини. Я посмотрел на свой наряд и увидел только… — он задохнулся от рыданий, слезы застилали его раскосые глазки. — Я увидел только большую зияющую дыру… на том месте, где он был.

— Думаешь, она собирается заложить его? — спросил Эрни.

— Думаю, она собирается попользоваться им. Она это любит, ей всегда мало. Как-то раз я попробовал снять его и заниматься сексом… ну, вы понимаете… моим настоящим… Короче, ей не понравилось. Ей нужно было заполучить Муссолини. И теперь… теперь она его заполучила.

Просто супер, мое любимое занятие — искать золотой фаллоимитатор. Когда я начал заниматься частным сыском, то я, конечно, ожидал, что придется работать до седьмого пота, кучу времени торчать в машинах и в паршивых многоэтажных домах, жрать еду на вынос и щелкать дешевые фотки, но очень даже вероятно, что занявшись делом Минского, я как детектив паду еще ниже.

— И ты хочешь, чтобы мы нашли эту штуку? — спросил я.

— Вы должны. Найдите Стар, схватите эту дрянь, мерзкую… — и снова на поверхность вылезло второе «я» Минского, водитель-дальнобойщик, и из его рта посыпался поток ругательств, казавшийся фонтаном пенящегося дерьма.

Когда он закончил эту тираду, то кофе был уже готов. Я выдал чашки, и все мы выпили по глоточку кофе, чтобы снова укрепить нервы.

— Партнер, можно тебя на секунду, переговорить с глазу на глаз? — спросил я.

— Конечно, малыш, — ответил Эрни.

Раньше я просил его не называть меня «малыш» в присутствии клиентов, но поскольку это обращение предполагалось как ласковое, то я перестал обращать на него внимание. Ну, конечно, оно несколько подрывает мой авторитет, но иногда надо чем-то жертвовать во имя дружбы.

Мы вышли из офиса в коридор, удостоверившись, что находимся там, где нет эха. У меня появилась одна идейка с того момента, как я включил кофеварку, и мне кажется, сейчас самое время преподнести ее.

— Думаешь, он пойдет на это? — спросил Эрни, как только я вкратце изложил ему суть идеи.

— Думаю, ему так хочется вернуть этот фальшивый член, что он свой настоящий продаст, лишь бы найти девчонку.

— Предполагаешь, дойдет до этого?

— Надеюсь, нет, — сказал я. — Но давай не будем сбрасывать такой вариант со счетов.

Мы прошли обратно в офис, наклеив на лица фальшивые улыбки.

— У нас для тебя хорошие новости, — объявил Эрни, лицо Минского озарилось улыбкой, наполовину радостной, наполовину безумной. — Нам тут подсказали, где она может быть, и мы думаем, что сможем ее найти, не говоря уж о твоем петушке.

— Сколько бы это ни стоило, сделайте это.

— Да, весь вопрос в цене. Скорее всего у нас будет довольно много расходов, как минимум десять тысяч, возможно, даже больше.

— Сколько угодно, — сказал Минский. — Найдите ее, привезите ее, бросьте ее в кутузку, но верните мой Муссолини. Вот все, что меня заботит.

— Возможно, на это уйдет какое-то время, — заметил я. — Ну, около недели. Может, больше.

— Вы слышали, что я говорил, ребята? — сказал Минский. — Сколько бы времени это ни заняло. Я хочу, чтобы вы нашли ее и всыпали ей по первое число.

— Ты уверен? — переспросил Эрни, перепроверяя решимость нашего клиента в третий раз.

— Уверен, мать твою за ногу, — ответил Минский, и хотя я не знал точно, что это значит, но тем не менее был на все сто уверен, что Минский тоже уверен на все сто. А раз дело дошло до той суммы, о которой мы говорили, то меня это вполне устраивает.

Следующие полчаса ушли на то, чтобы Минский подписал все документы, включая и соглашение о бюджете, по которому мы могли тратить его на что хотим и где хотим, чтобы только работа была сделана.

Потом два часа я провел у себя дома, роясь в шкафах и комодах, пытаясь выбрать и упаковать подходящую одежду для предстоящего приключения. Впервые за долгое время я стоял на перепутье в вопросе моды и понятия не имел, что надеть.

Алло, девушки с Гавайев! К вам едет один велосираптор, который жаждет, чтобы ему на шею надели гирлянду цветов.