Ящер-2 [Casual Rex]

8

Стены небольшой однокомнатной квартирки, расположенной прямо над нашим офисом в Вествуде, никак нельзя назвать звуконепроницаемыми. На самом деле мы обратили на это внимание только в последнее время, убедившись на личном опыте. Последние два дня, пока там заточен Руперт, мы слышали все виды стуков, криков и довольно много всяких бранных слов, многие из которых, однако, не были лишены смысла. По крайней мере, я выучил несколько хороших выражений, которые можно бурчать себе под нос во время следующей налоговой проверки.

По правде говоря, я не совсем понимаю, что он там так нервничает. Ну да, мы его заперли против воли, предварительно стукнули по башке, проволокли по грязному лесу и засунули в багажник «линкольна-Марк 8» и везли по всяким кочкам и колдобинам, но у него же есть вода, кровать и любая жрачка из ресторанов, какую только попросит. Один раз мы даже заказали ужин в ресторане «Драконы-близнецы», а глутамат натрия, столь любимый в китайской кухне, стоит недешево.

— Ты должен поесть, — сказал Эрни Руперту.

— Ты должен попить, — подпевал я.

— Спасибо, не буду. — Это был единственный ответ.

В первый же день он от нас словно стеной отгородился. На все предложения поесть он кривил морду и отвечал вежливым отказом. Наш план состоял в том, чтобы он смирился и успокоился, а затем вбить ему в башку, что никакой он не прогрессист, а просто парень, которому нужна помощь и которого любит сестра. Но сейчас с этими своими постоянными «спасибо, не буду» он ставил нам палки в колеса.

— Может, нам нужна профессиональная помощь? — предложил я Эрни в первое же утро.

— И что же психотерапевт может сделать такого, что нам не под силу?

— Заставить его поесть, например.

— Да я могу все, что могут эти докторишки, малыш. Смотри и внемли.

Но такой самоуверенный ответ ничем не помог Руперту. Все заявления и часовые лекции Эрни влетели в одно ухо, а вылетели в другое. Это было похоже на звездный час гипнотизера в исполнении Тони Роббинса в фильме «Любовь зла» (кстати, Тони Роббинс наверняка анкилозавр, как и Джон Тэш и Рози Грайер, человек просто не может быть таким здоровым и тяжелым). И все пошло вкривь и вкось, как и в том фильме. Руперт просто сидел и пялился на нас, а мы — на него.

— Это что, поможет твоему прогрессу? — спросил Эрни. — Если ты не будешь есть, пить и разговаривать, то сыграешь в ящик. Как ты думаешь, если ты подохнешь, то от тебя будет больше проку?

Ответа не последовало. Либо парень просто не понимал этого риторического вопроса и capказма, содержащегося в нем, либо просто считал ниже своего достоинства отвечать. Руперт просто сидел, скрестив ноги, на полу или на раскладном диване, приготовившись, если понадобится, уйти в мир иной, только бы разозлить нас.

Луизе мы ничего не сказали. Ей не нужно видеть своего брата таким.

Когда второй день заточения подошел к середине, то, должно быть, приступ голода пересилил ту зависимость от философии прогрессистов, которая заставляла Руперта придерживаться прежних убеждений, и он более чем охотно доел то, что осталось со вчерашнего дня, а осталось, прямо скажем, немало. Он с жадностью заглотил две тарелки тайской жареной лапши, огромную порцию острых цыплят из KFC, а потом побежал в ванную, из чего я полагаю, что его желудок взбунтовался против такого неестественного сочетания продуктов.

— А теперь ты с нами поговоришь? — спросил Эрни. Но он хотел слишком многого.

— По крайней мере, мы заставили его поесть, Эрн, — заметил я. — А попозже, возможно, он и заговорит.

Затем мы попытались провести еще один любительский сеанс коррекции личности Руперта. В основном он сводился к тому, что мы стучали в дверь, говорили Руперту, что он спятил, а он посылал нас в ответ куда подальше.

Мы по-прежнему считали, что лучше Луизе ничего не говорить. Пока что.

В ту ночь мы с Эрни остались ночевать в офисе, поскольку волновались, что Руперт попытается сбежать из своей темницы, хотя мы и постарались на славу, чтобы сделать побег невозможным. Мы заколотили окна досками, навесили замки на двери, выдернули телефонный шнур, то есть наш пленник был лишен всех способов общения с внешним миром. Я чувствовал себя преступником, когда запирал Руперта в четырех стенах (хотя фактически мы с Эрни и были преступниками), но, честно сказать, наша затея казалась мне делом хорошим и правильным, так что я и думать забыл о том, что совершаю преступление, и выполнял намеченный план.

Мы с Эрни были на месте, когда на следующее утро Руперт решил покончить с пассивным сопротивлением похитителям и начал вести себя просто отвратительно. Он принялся колотить по полу, стенам и дверям, орать наши имена во всю свою осипшую глотку (подумать только, он еще и простудился), угрожая нам судом и физической расправой. Ясное дело, так долго продолжаться не могло, поскольку вскоре на работу пришли бы обладатели остальных офисов, и было бы странным, что у нас тут ти-рекс орет на всю улицу, что два динозавра с третьего этажа похитили двадцатидвухлетнего парня и в настоящее время удерживают его против воли. Такие вещи привлекают внимание даже в Лос-Анджелесе.

И тогда мы позвонили Луизе.

Она пришла через двадцать минут. Ее щеки пылали от предвкушения встречи с братом или из-за того, что ей пришлось срочно напялить на себя личину и примчаться в Вествуд.

— Он сейчас не очень-то слушает, что ему говорят, — предупредил я. — Возможно, у тебя и не получится наладить с ним контакт.

Но Луиза сказала, что все равно должна попробовать, и мы с уважением отнеслись к ее решению. Итак, она пробыла с Рупертом вот уже три часа, вероятно, успокаивая его и, надеюсь, достучавшись до его мозгов.

Мы с Эрни били баклуши в нашем кабинете на третьем этаже. Мы не могли ничем помочь Луизе и не могли заняться расследованием других неотложных дел.

— Эй, — предложил я. — Может я сбегаю и проверю, нет ли новостей о подружке Минского. Обернусь за полчаса.

— Ты мне нужен здесь, — сказал Эрни. — На тот случай, если он задумает удрать.

И я остался сидеть. Почистил когти. Почитал газетку. Снова почистил когти. Спустился вниз и поковырялся вычищенными когтями в грязи, поскольку мне нужно было чем-то занять себя. Затем почистил когти в третий раз.

Наконец, раздался стук в дверь, и вошла Луиза. Человеческий макияж, который она так умело наносила поверх своей маски, полосами растекся по щекам, из-за чего латекс стал темно-фиолетовым. Мы с Эрни рванули к ней на помощь, но я притормозил на старте и позволил Эрни принять на себя главный удар.

Между всхлипываниями Луиза объяснила, что Руперт не произнес ни звука, и она даже не понимает, слышал ли он хоть слово из того, что она сказала. Он даже почти не обращал внимания на ее присутствие, пока она была там.

— Это не он, — сказала Луиза. — Я не узнаю собственного брата.

Я взглянул на Эрни, и он пожал плечами. Я так и не устроил ему разнос за то, что мы ввязались в эту аферу, так что он понимал, что задолжал мне. Пришло время расставить все по местам, раз и навсегда.

— Луиза, — сказал я. — Как ты относишься к тому, чтобы привести к нему специалиста?

— Да, я слышал об этих ребятах, — сказал мне сержант Дэн Паттерсон по телефону, когда я позвонил ему менее чем через десять минут после сакраментального вопроса. Дэн — мое контактное лицо в полицейском управлении Лос-Анджелеса. Раньше он тоже занимался частным сыском, но затем перешел работать в полицию, когда устал от вольных хлебов. Возможно, это самый замечательный бронтозавр из всех моих знакомых. Иногда мы с ним ездим порыбачить, когда появляется окошко в расписании и какое-то свободное время (ага, за последние два года такое было всего один раз). Дэн не только отважный офицер полиции, он вдобавок и отличный рыбак. Для него окунь весом под семьдесят килограммов — это просто смех, но он достаточно добр, чтобы не ворчать из-за того, что я наловил только мальков, которых впору сажать в аквариум. — Они обосновались в Голливуде, да?

— Да. Но сейчас мне от тебя нужно кое-что другое. Имя. Ты наверняка имел дело с такими сектами и раньше и можешь назвать кого-нибудь, кто может депрограммировать парня.

— Рискованное дельце.

— Так ты знаешь кого-нибудь или нет?

— С ходу не назову, но могу поспрашивать. На самом деле, когда берешься за такое… ну, это другая история. Обычно сначала надо похитить несчастного, попавшего в секту, а это не всегда легально.

Я молчал. Боялся, что выдам себя.

— Винсент, ты меня слушаешь?

— Хм. Да-да… похищение — это незаконно, я знаю. Но можем ли мы сию секунду не обсуждать этот вопрос?

— Я что, должен об этом забыть?

— Ага, — сказал я. К моему величайшему облегчению, мой приятель из управления полиции Лос-Анджелеса соображает очень быстро. Когда дело касается его друзей, то он предпочитает политику «ничего не вижу, ничего не слышу», и это спасало мою зеленую задницу бесчисленное количество раз.

— Ну что сделано, то сделано. Дай мне немного времени, возможно, я смогу подыскать тебе кого-то. Есть какие-то особые предпочтения? Ну, мужик или тетка?

— Кто-нибудь пошустрее, — сказал я, поскольку меня беспокоило будущее мебели в квартирке, где заперт Руперт. Если что-то будет покорежено настолько, что не поддается ремонту, то Минский вычтет это из нашего и так постоянно уменьшающегося залога. На самом деле он имеет весьма отдаленное представление о том, что творится наверху. Мы сказали, что бесплатная аренда пустующей квартиры будет зачтена вместо расходов по его делу, и он с неохотой согласился.

Я закончил разговор с Дэном и поделился хорошей новостью с Эрни и Луизой.

— Он найдет нам кого-нибудь, — сообщил я. — Это лишь вопрос времени.

Сверху раздался громкий треск. Я подумал, что это могут быть ножки дивана, сломанные пополам.

— Это лишь вопрос времени, — оптимистично повторил я и сел за стол, чтобы заказать что-нибудь на обед.

Через шесть часов телефон пробудил меня от дремоты, вырвав из сна о побегах лакричника и лифтах без дна. Дьявольский аппарат звонил уже три раза за последние несколько часов, но каждый раз это не относилось к нашему делу. Два раза кто-то ошибся номером, а в третий раз мы получили новости по поводу любовницы Минского от сутенера Милашки. Он утверждал, что видел Стар, которая шла обратно в «Сент-Регис», но поскольку я был привязан к нашему офису и телефону, то не мог тут же броситься проверять информацию. Милашка поныл чуток, чтобы я передал ему часть вознаграждения за информаторские услуги, но правила есть правила: я не делаю денежных переводов и не выписываю чеков. Для меня система «Вестерн Юнион» не существует, и не просите, так что ему придется подождать наличку. Я, все еще разомлевший ото сна, поднял трубку:

— Рубио.

— Вам нужна была помощь в одном дельце, насколько я слышал, — мой собеседник произносил слова не так четко, они лились из его рта словно струя патоки, одно плавно перетекало в другое, как если бы скорость работы голосового аппарата снизилась с 45 оборотов в минуту до 33,3. Но после непродолжительных размышлений, я смог соединить достаточное количество звуков, чтобы понять, о чем собственно речь.

— Это Винсент Рубио, — повторил я. — Я могу вам помочь, сэр?

— Я сказал, что это вам нужна профессиональная помощь. И, возможно, я смогу вам ее оказать.

И тут значение его слов пробило броню моего ступора, и я выпалил:

— Вы спец по сектам?

— Если предпочитаете так меня называть, то да. Я — спец по сектам.

Я тут же взял свои слова обратно, чтобы не обидеть собеседника.

— Нет, что вы. Я не хотел… Мы можем называть вас, как вы пожелаете…

— Спец по сектам — замечательное прозвище, сынок, меня называли и похуже, поверь. Но если решишь обратиться ко мне по имени, то я доктор Бомонт Борежар.

Я бы предпочел звать его «Спец по сектам», как минимум, от этого имени меня не одолевает дикое желание заржать. Я сжал губы, чтобы подавить улыбку, а потом повторил его имя вслух, пытаясь унять предательскую дрожь в голосе.

— Доктор Бомонт Борежар, спасибо, что вы позвонили. Я — Винсент Рубио.

— Я уже понял. Кстати, сынок, я знаю, что мое имя кажется забавным, так что смейся, не стесняйся. Если тебя зовут Бомонт Борежар, то еще в начальной школе ты понимаешь, что это смешно. Чтобы тебе было проще, можешь звать меня просто Бо.

Я кивнул и только потом понял, что он меня не видит.

— Хорошо, Бо, — я тут же почувствовал симпатию к этому доктору, ему даже не пришлось переступать порог моего офиса. — Откуда вы знаете Дэна?

— Кого?

— Сержанта Паттерсона, — исправился я. Многие люди называют копов только по фамилии, указывая при этом их звание. Это признак уважения. Мысленно я сделал заметку поступать так же в будущем. — Это он дал вам мой номер?

— Разумеется, — сказал Бо. — Поработай с мое, и тогда не останется в стране ни одного полицейского, которого бы ты не знал. Это грязная работенка, но нет лучшей награды, чем вернуть счастливых детей в их семьи. Опиши мне вашу ситуацию.

Когда я вкратце рассказал, что мы имеем, то Бо спросил, с какой именно сектой связался Руперт.

— Прогрессисты, — сказал я. — У них штаб-квартира в Голливуде и…

— В Голливуде, говоришь, черта с два, эти ребята распространились по всему миру.

— Значит, вы о них слышали.

— Сынок, я практически эксперт по этой секте.

— Я не уверен, что мы говорим об одних и тех же прогрессистах, — сказал я. — Я сомневаюсь, что они действуют по всей стране. Ну, понимаете, я раньше о них ничего не слышал.

— Они поклоняются предкам, правильно?

— Да.

Но ведь культ предков практикуется во многих так называемых «подлинных» религиях динозавров. По правде говоря, стандартная человеческая Библия — Исход, Книга Чисел и остальные — не считается в нашем обществе святейшей из книг. Конечно, некоторые динозавры ходят в человеческую церковь, и часть из них действительно втягивалась во все это, но по большей мере это происходит по культурным и этическим соображениям. Мы, динозавры, уже так давно населяем землю, что понимаем, если Адам и Ева действительно существовали, то это было через много лет после того, как наши предки превратились в окаменелости, так что в Библии пропущено как минимум шесть тысяч глав перед Книгой Бытия.

— У прогрессистов, о которых ты говоришь, — продолжил доктор Борежар, — столько денег, что они могут заткнуть за пояс одного из арабских шейхов, я и тут прав?

Я признался, что это так.

— Тогда мы с тобой говорим об одной и той же секте, сынок.

Он меня уговорил. Осталось только спросить о размере его вознаграждения. Оно оказалось равным выкупу за отпрыска королевских кровей, но у Луизы есть деньги, чтобы покрыть эти расходы. И еще один вопрос — как скоро он может прилететь в Лос-Анджелес. Чем быстрее, тем лучше, поскольку за последние несколько часов звуки дерева, разбиваемого в щепки, усилились.

— Следующий самолет из Мемфиса вылетает завтра утром, — сказал мне Бо.

— Из Мемфиса? Что, лечили Элвиса?

— Не подшучивай над Королем, сынок. У него такое большое сердце и он столько добра сделал для людей… Не его вина, что ему требуется помощь, чтобы выбраться оттуда, где ему не следует быть.

И снова Бо удивил меня.

— Элвис — один из ваших пациентов? — спросил я.

Доктор Борежар фыркнул, и я практически почувствовал, как из моей трубки вытекает слюна.

— Не будь идиотом, мой мальчик, — сказал он. — Элвис умер.

Каким-то шестым чувством я понял, что на расстоянии две тысячи миль отсюда доктор Бо озорно подмигнул мне.

Через некоторое время я снова оказался на Франклин-авеню, приготовившись к лобовой атаке на отель «Сент-Регис». Эрни согласился вечерком приглядеть за нашим «особым гостем», освободив меня для проведения расследования по делу Минского, чтобы мне не нужно было беспокоиться, торчит ли наша пташка в клетке, пока меня нет на месте. В тот момент это казалось великодушным жестом со стороны моего напарника, но по прошествии времени я понял, что он просто хотел пару лишних часов провести наедине с Луизой. Они снова стали общаться, как старые друзья, и мне не стоит спускать глаз с этой парочки.

Я пробежал три лестничных пролета и почувствовал, что мне тяжело дышать. После четвертого я уже пыхтел как паровоз. А после пятого задумался, не стоило ли мне сделать ЭКГ, когда я в последний раз был у доктора Залазника. И с каких это пор в дешевых ночлежках стали делать такие высокие потолки.

Когда я поднялся на шестой этаж, мне пришлось остановиться на секунду и передохнуть. И я подумал, что Эрни сейчас был бы совсем не в форме. Затем я протащился по коридору и несколько секунд слушал, что происходит за дверью номера 619. Скрип кровати. Приглушенные стоны. Музыка секса. Будет весело.

Выверенный удар ногой по тому месту, где язычок замка входит в дверную коробку, и тонкая дверь распахнулась, громко ударившись о стену. Мужчина на кровати (это человек, мерзкий паскудный человечишка) скатился с проститутки-аллозаврихи в человеческом обличье, лежащей под ним, дрожащей рукой натягивая на себя комок грязных простыней.

— Что за… кто…

Я не стал утруждать себя ответом, по крайней мере, вербальным. Быстрым прыжком я оказался внутри номера и начал сбрасывать все, что можно, с тумбочки и туалетного столика в надежде создать грохот и дезориентировать противника.

Одного только вида этой свиньи, трахавшей нашу самку, пусть и такую бесстыжую, мерзкую дешевку, как эта проститутка, достаточно, чтобы привести меня в бешенство.

— Пять секунд, — сказал я, стараясь чтобы мой голос оставался на уровне приглушенного рева. Мои зубы просто чесались, чтобы я выпустил их наружу, а когти подрагивали под перчатками, то слегка выдвигаясь вперед, то опять втягиваясь.

Человечишка был растерян. Его пенис быстро обмяк, повис между двух белых ляжек как бесполезный маленький червяк. Никакая «Виагра» не поможет, когда сталкиваешься с разъяренным велосираптором.

— Ч-что?

— Хорошо, ноль секунд.

Я сделал шаг вперед и снял массивную золотую печатку со среднего пальца правой руки. Это верный признак, что я собираюсь в ближайшем будущем прибегнуть к кулакам.

Скорее всего этот козел видел достаточно боевиков, чтобы понять сигнал. Честно сказать, в этот момент я приободрился. Он не стал даже одеваться, просто схватил свое шмотье под мышку и понесся прочь из номера, вниз по лестнице. Дряблая задница подпрыгивала при каждом шаге.

Я сосредоточил все внимание на Стар, которая так и не сдвинулась с кровати. Ее обнаженный костюм поблескивал от какого-то вещества, которое она в данный момент выдавала за пот. Я предпочитаю использовать баллончики с потом, но слышал о малоимущих грязнулях, использующий воду из Тихого океана или в крайнем случае, собственную мочу. Отвратительно, до чего доходят некоторые динозавры, чтобы сэкономить пару баксов.

— Это был хороший клиент, — протянула Стар. Слюна тоненькой струйкой свисала изо рта прямо на грудь. И мне пришлось приложить усилия, чтобы снова сфокусироваться на ее бледном лице. Видно было, что она под кайфом. — Но он вернется.

Ее запах, смесь жвачки и свежевскопанной земли, то становился интенсивнее, то пропадал. Снова и снова.

— Это что? — спросил я, подошел и стал бить ее по щекам, чтобы попытаться вернуть нормальный цвет лица. — Ты что, накачалась базиликом?

Она засмеялась. Типичное гоготанье проституток. Затем оттолкнула меня.

— Да базилика сейчас днем с огнем не сыщешь, придурок. В этом году все сидят на красном кайенском перце. Пе-е-е-р-е-ец.

Я влепил ей еще одну пощечину. На этот раз скорее для удовольствия, чем для пользы дела.

— Куда ты дела причиндалы Минского? Продала?

Ответа не последовало. Вместо этого она перегнулась через край кровати и высунула свой длиннющий язык (интересно, этот похотливый козел заметил, что он слишком длинный и быстрый) и слизнула что-то с туалетного столика. Это была дорожка красного перца, но она тут же исчезла, растаяв на ее язычке.

Я выдвинул ящик ночного столика и обнаружил целый склад пластиковых мешочков с кайенским перцем и какой-то наркотической травой, которую я не сразу опознал. Может, розмарин? Я открыл окно. Пришлось попотеть, поскольку чертово окно было накрепко закрыто аж со времен палеолита. В номер влетел теплый ветерок, унося дурные запахи в другие, более интересные места. Я открыл пластиковые пакеты и пустил остатки наркоты по ветру, высыпав содержимое в переулок под окнами. Водопад травки оросил мусорку и потрескавшийся асфальт.

Стар заскулила и попыталась подняться с постели.

— Это мои запасы, ублюдок.

— Небольшая поправочка. Были твои, — я легонько толкнул ее назад. Ее кожа напоминала салфетку, а мускулы были слабы и бесполезны, поэтому она со всего маху упала назад. — Я хочу знать, что ты сделала с имуществом Минского?

— А это еще кто?

— Ты отлично знаешь, кто это. Минский. Парень, с которым ты встречаешься.

— Я со многими встречаюсь, — сказала она и попыталась затащить меня на кровать. — И с тобой могла бы. Прямо сейчас.

С этими словами она потянула за угол своей маски на шее, приоткрывая кожу, которая оказалась болезненно бледной.

Я подавил в себе отвращение, с легкостью отпрянул от нее и уселся на расшатанное кресло.

— Минский. Эфир. Инструменты. Говори.

— Ах, коротышка!

— Ага, мы поняли друг друга!

Она хитренько посмотрела на меня.

— Давай-ка разберемся. Ты что думаешь… Ты думаешь, что он печется об этом дерьме?

— Леди, думать не входит в мои профессиональные обязанности. Просто скажи, что ты сделала с его инструментами, и мы избежим неприятностей, — я устроил целое представление: снял перчатку, продемонстрировал готовые причинить эти самые «неприятности» когти, растягивая удовольствие, чтобы мои намерения стали очевидными.

Но Стар не повелась на мой спектакль под названием «Винсент — головорез».

— Коротышке плевать на свои препараты и инструменты, — сказала она, подпрыгивая на кровати, человеческие груди соблазнительно выделялись на бледном теле. — Поверь мне. Подожди секундочку и сам его спросишь.

О чем, черт побери, она говорит?

— О чем, черт побери, ты говоришь?

Ровно через секунду раздался стук в приоткрытую дверь номера, и знакомая коротенькая ручка с букетом роз просунулась в дверной проем.

— Дорогая, — пропищал тоненький голосок. Словно его обладатель подышал гелием. — Я пришел слишком рано?

Я рванул дверь, схватил эту ручонку как можно крепче и дернул на себя, сбив Минского с ног, затащил его в номер и подтянул к себе.

— Приведи хоть одну причину, по которой я не должен вставить этот букетик роз тебе в задницу, — рявкнул я.

Маленькое тельце задрожало в моих руках, но я не намерен был отступать. Минский, одетый в шикарный шерстяной костюм и нелепый галстук в полоску, смотрел то на меня, то на свою подружку, словно кто-то из нас сейчас загадочным образом испарится и оставит его в тишине и покое.

— Я… я… она не…

— Ты какого хрена тут делаешь?

— Она… я не хотел…

— Ты велел мне отыскать ее и вернуть тебе твои причиндалы.

— Пожалуйста, — тихо взмолился Минский. — Не при Стар…

— Ты знаешь, что она тут вытворяла с человеком, когда я сюда пришел?

Дантист даже не поежился. Вероятно, он знал, что она вот уже какое-то время занимается межвидовым сексом. Может быть, его это даже возбуждало. Да, порочность некоторых динозавров не знает границ.

— Пожалуйста, — повторил он. — Ты не понимаешь.

— Так объясни.

Минский снова взглянул на Стар. Полагаю, если бы ее не было в номере, он был бы более откровенен.

— Проваливай, — велел я, бросив к ее ногам долларовую бумажку. — Купи себе содовой.

Шлюшка подняла банкноту, скатала из нее шарик и швырнула его мне в лицо. Я постарался не вздрогнуть, когда грубая бумага царапнула мою щеку. Затем, все еще в личине, но по людским меркам абсолютно голая, она пошла к двери, по дороге проведя рукой по груди Минского, вышла в коридор и скрылась из вида.

Я швырнул Минского на кровать, он тяжело плюхнулся на нее, и заржавевшие пружины заскрипели.

— Из-за тебя я только зря тратил время, — прорычал я. — И Эрни тоже. Ты думаешь, у нас только одно дело? Ты думаешь, что мы этим занялись только потому, что мы — душки?

— Я не… Я сказал вам правду, ребята… Она действительно украла мои инструменты…

— И?

— И… и все. Она украла, я взбесился и хотел, чтобы вы все вернули.

— Но теперь у вас все в порядке. И с кражей. И с враньем.

— Нет, это…

— Но ведь ты все еще трахаешь ее.

Минский посмотрел куда-то вдаль. Я схватил его за пухлые щечки и развернул к себе.

На секунду наши глаза встретились. Во взгляде Минского читались стыд, боль и похоть. Но он быстро отвел глаза в сторону.

— Я ничего не мог с собой поделать, — признался он. — Просто не смог держаться от нее подальше.

Всего лишь легкий удар моего запястья, и Минский отлетел назад, свалился с кровати и шлепнулся на пол. Я уже и так потратил на этого козла достаточно времени, нечего с ним возиться.

— Я тебе скажу, от чего ты сможешь держаться подальше, — сказал я. — От моего офиса!

Я хлопнул дверью и ушел, не оглядываясь. Через два лестничных пролета я проходил мимо открытых дверей какого-то номера, и изнутри доносился знакомый набор криков и стонов. Снова наша Стар. Я это понял, даже не заглядывая внутрь. И мне стало чуть веселее, оттого что Минскому приходится бить баклуши наверху, пока его «девушка месяца» двумя этажами ниже трахается с незнакомцем за вшивые пятьдесят баксов.

Нет, вычеркиваем. Мне стало намного веселее.

Спустя одну неделю все в офисе Ватсона и Рубио в значительной степени устаканилось. Луиза прекратила дежурить у нас в кабинете и отправилась домой. Мы пообещали позвонить ей, как только произойдет какой-то прорыв. Эрни ее не хватает, скажу я вам, и он находит как минимум два предлога в день, чтобы набрать Луизин номер и посвятить ее в какие-нибудь незначительные детали расследования. Интересно, знает ли ее муж о звонках Эрни, а если знает, то не тревожит ли его сей факт.

Последние двадцать четыре часа царила блаженная тишина, но до этого мы все время слушали какофонию из визгов, рева, проклятий, доносившуюся из квартиры наверху. Руперт не слишком хорошо воспринял идею депрограммирования.

Доктор Бомонт Борежар или Бо, как я называю его после того, как неделю бегал ему за фаст-фудом и диетическим персиковым чаем со льдом, появился на пороге нашего офиса на следующее утро после моего возвращения из отеля «Сент-Регис». Он оказался пухлым милым старичком, похожим на плантаторов из учебников истории. Нас потрясла его белоснежная седина и такого же цвета усы и бородка. Производство компании «Никитара», модель «Полковник Сандерс № 3». Пах он в основном как плитка шоколада в фольге, но мне кажется, я учуял и легкие нотки пырея.

— Рубио? — спросил он, когда я подошел и предложил донести багаж.

— Доктор Борежар?

Он широко улыбнулся, схватил сам свои тяжеленные сумки, с легкостью подняв их, лишь слегка крякнул.

— Не стоит тратить времени, сынок. Это всего лишь книги. Вся моя одежда на мне.

Тогда я впервые уловил запах доктора и сказал, что его аромат кажется мне приятным.

— Не понимаю, о чем это ты.

— О том, как вы пахнете, — сказал я. — О вашем запахе. Думаю, вы анкилозавр, но я не слишком хорошо умею определять такие вещи.

Снова непонимание. Неужели я допустил фатальную ошибку и каким-то образом связался с врачом — не динозавром? Неужели Дэн настолько глуп, что дал мне имя человека?!

Я попытался еще раз:

— Ну ладно. Мы все тут… свои. Чужих ушей нет. Я просто сказал, что мне нравится ваш запах.

Бо сердито посмотрел на меня, но потом смягчился, и в его взгляде читалось лишь легкое раздражение. Он понизил голос, хотя вокруг нас на расстоянии ста метров не было ни души, и прошептал:

— Слушай, если мне нужно убедить пациента вернуться к обычной жизни, и я собираюсь внушить ему, что он не такой, как его предки, то просто не могу быть говорящим динозавром. Пока я в маскараде, я такой же человек, как и все. Понятно?

Мы с Эрни и Луизой разбили лагерь в нашем офисе, пока Бо и Руперт наверху издавали звуки, напоминавшие профессиональный матч по борьбе без правил. Если я раньше думал, что знаю, что такое стуки и вопли…Скажем, то была камерная музыка по сравнению с борьбой (и физической, и эмоциональной), которая последние несколько дней проходила наверху.

Каждый день в час дня и в шесть вечера Бо выходил из квартиры. Под костюмом он весь был потный и скользкий, хотя нам, разумеется, вообще ни при каких обстоятельствах нельзя было упоминать, что он в костюме. Бо сообщал нам, что ему заказать поесть. Гамбургеры, хот-доги и вдобавок лепешку с начинкой или даже две. С другой стороны, Руперта кормили как на званом обеде, все блюда готовила Луиза, которая в течение нескольких часов не вылезала из маленькой кухоньки, совмещенной с нашим офисом. Но чаще всего вечером все это великолепие возвращалось нетронутым.

Луиза худела. Лишилась сна. Теряла постепенно рассудок. И когда она, наконец, уехала домой два дня назад, мы испытали облегчение.

Так что лишь мы с Эрни оказались на месте, как в шоке увидели, что в дверях появился Руперт. Хорошо одетый, слегка похудевший, но, кажется, вменяемый.

— Мне лучше, — сказал он.

Бо, стоящий за его спиной, сиял от гордости.

— Это было непросто. Нет, ребятки. Но самое тяжелое уже позади. Теперь уже начинается путь по ровной дорожке.

— Вы уверены? — спросил я. — Ну, что… что тебе лучше?

— Я понимаю, что со мной произошло, — сказал Руперт. — Понимаю, что прогрессисты пытались со мной сделать, и рад, что вы меня вытащили оттуда. И это уже шаг вперед.

— А еще что? — подсказал ему Бо.

— Ах да.

Руперт подошел к нам с Эрни, затем постарался максимально широко расставить руки и заключил нас в объятия. Мое лицо оказалось прижатым к его плечу, но отодвинуться было бы невежливо, поэтому я стерпел боль.

— Спасибо, что спасли меня.

— Не за что, малыш, — сказал Эрни, и я поддакнул, высвобождаясь из рук Руперта. Хватит с меня групповых объятий.

— Не могли бы вы позвонить сестре? — спросил Руперт. — Не хочу, чтобы она волновалась.

— Разумеется, — сказал я, но Эрни уже висел на телефоне и говорил Луизе, чтобы она поскорее приехала в офис.

В этот вечер мы все отправились на праздничный ужин в «Трейдер Вик», полинезийский ресторанчик неподалеку от нашей конторы. Полинезийские факелы и огромные фруктовые коктейли, украшенные небывало крупными зонтиками, полностью соответствовали нашему приподнятому настроению. Оказалось, что доктор Бо — великолепный рассказчик, и мы узнали, как он излечивал сектантов по всему миру. Нам роздали несколько веточек базилика, чтобы улучшить наше настроение еще больше, но Бо запретил Руперту прибегать к наркотику. Возможно, это было мудрое решение.

Я понял, что не могу не поднять тост. Взял веточку базилика со своей тарелки, поднял ее и сказал:

— За Руперта, вернувшегося к нам.

— За Руперта, — эхом раздался хор голосов, и остальные тоже подняли свою любимую травку.

— И Бо, показавшего ему путь!

— И Бо!

Мы принялись разжевывать базилик. Сразу стало хорошо. Какой счастливый день!

Итак, вечером 19 марта в восемь часов сорок пять минут Руперт Симмонс был успешно выведен из секты, известной под названием «Прогрессисты», и вернулся к друзьям и семье. Счастливый, здоровый и психически нормальный.

А еще через три дня Руперт Симмонс был мертв.