Явка с повинной

Глава одиннадцатая

Когда Лева вернулся в группу, братья Птицыны приветствовали его стоя. Ломакин похлопал по плечу и коротко спросил:

— Доволен?

— Нет.

— Что так? — поинтересовался Ломакин.

Лева положил на стол прибывшее из Москвы пухлое дело. Ломакин взглянул на обложку, стал копаться у себя в столе, наконец извлек оттуда конверт и молча протянул. Он был молчуном, Трофим Васильевич Ломакин. Лева прочитал письмо, которое Ломакин получил от своего приятеля из Московского уголовного розыска. Неизвестный Леве адресат писал: «Крошин сволочь, каких я в жизни не встречал. А ты мою жизнь, Трофим, знаешь. Крошин умен, хитер, хладнокровен. Если у тебя есть против него хоть что-нибудь, цепляйся и держи. Не торопись, только не торопись, иначе уйдет. Если ты его возьмешь, буду твоим должником до конца грешных дней своих. Доказательств не имею, но убежден, что у Крошина имеется валюты, ценностей и денег на сумму что-нибудь около миллиона. Если ты его „копилку“ найдешь, Крошину конец. Мы его заберем к себе и докажем все его дела по Москве. Именно из-за этих денег и молчали содельники Крошина, не дали против него показаний, видимо, рассчитывают получить свою долю после освобождения. Если деньги выплывут, конечно, все заговорят, и Крошину конец. Старайся».

Лева вернул Ломакину письмо, пожал плечами.

— Читай, работай, — Ломакин указал на папку, — это твое дело.

— А магазин? — чуть ли не хором воскликнули братья Птицыны. — Ограбление магазина кто будет раскрывать?

— Перебьетесь, — ответил Ломакин, усаживаясь за свой стол и давая понять, что разговор окончен.

Анатолий Птицын, отличавшийся от своего брата родинкой над левой бровью, подошел к Гурову, ткнул пальцем ему в грудь и произнес речь:

— Ты Лев Гуров-Синичкин, пробрался в любимчики. Ты стал пенкоснимателем, зазнался и превращаешься в обыкновенного карьериста. Когда ты станешь генералом, не забудь, что слюнявчик тебе повязывали бескорыстные труженики, — он указал на брата и себя. — Ты идешь к славе по нашим хрупким костям. — Анатолий сделал шаг назад и быстро спросил: — Когда свадьба?

Лева оказался на высоте, не покраснел, даже не смутился.

— Не надо завидовать таланту. Несите свой крест достойно, — ответил он. — В отношении свадьбы вас нагло дезинформировали, так как я убежденный женоненавистник.

— За дачу ложных показаний… — Анатолий щелкнул пальцами, протянул руку. Брат вручил ему конверт. Анатолий положил конверт перед Ломакиным. — Взгляни, Трофим Васильевич, какого змея взрастил ты на груди своей.

Трофим вынул из конверта несколько фотографий, начал разглядывать. Лева не знал, что предпринять. Розыгрыш или нет? Пока он раздумывал, Ломакин просмотрел все фото и грустно сказал:

— Врешь, значит. И ты врешь, Лева. Нехорошо, — он специально употребил любимое выражение Гурова.

Лева не выдержал и покраснел.

Ломакин поднялся, взглянул на часы и сказал:

— Поехали, братишки.

— Конечно, нам, бездарностям, жуликов искать надо, — сказал Анатолий.

— Убийства, сложные, запутанные дела расследуют молодые таланты, — поддержал его брат.

Проходя мимо Левы, Ломакин бросил на стол конверт и повторил:

— Нехорошо, Лева.

Когда смех и шаги за дверью стихли, Лева вынул из конверта фотографии. Смеющаяся Нина. Он, Лева, стоит потупившись, почему-то держит себя за мочку уха. Нина и Лева идут по скверу, и у него до неприличия напыщенный вид.

Лева отложил карточки. Вот черти. Как они ухитрились?

Гуров читал дело, по которому проходил три года назад Крошин, до позднего вечера. На следующий день он сел его перечитывать. Когда не видишь людей, не слышишь их голоса, интонаций, а имеешь перед собой лишь сухие протоколы допросов, разобраться в ситуации весьма сложно. Ясно одно, что группа валютчиков была задержана в Москве три года назад. Размах их операций был достаточно широкий. Пятеро сознались. Крошин, безусловно, был в данной группе, но никто из арестованных показаний против него не дал. Обыск на квартире Крошина результата не принес. Его опознал лишь один иностранец, но очная ставка успеха не принесла, Крошин все отрицал. Денег и валюты у преступников изъяли крайне мало, хотя все они вели образ жизни достаточно красноречивый. Так могли жить только люди, располагающие огромными средствами. Крошин был казначеем, только этим можно объяснить поведение валютчиков на следствии. Признав свою вину и дружно изобличая друг друга, Крошина все выгораживали. Причины? Не хотят терять «нажитые» капиталы. Главное, арест Крошина и изъятие у него крупных, видимо, очень крупных сумм повлекли бы за собой отягчающие обстоятельства, вплоть до высшей меры наказания.

Гуров сидел в своем кабинете с утра до позднего вечера. И не только потому, что читал и перечитывал материалы. Лева с нетерпением ждал звонка следователя. Как продвигается дело Кунина? А билеты тотализатора? Как они появились на месте преступления? Самооговор? Такие случаи встречаются. Когда? Если двоим преступникам грозит неминуемый провал, один всю вину берет на себя. Наказание одному меньше, и добыча остается у напарника. Оговаривать себя Кунину нет никакого смысла. Да и человек он для такого дела совершенно неподходящий. Кунин говорит правду. Но если он говорит правду, при чем тут билеты? Как объяснить поведение Логинова перед смертью? Этот странный заезд и все, что говорил Рогозин?

Лева часами сидел, глядя на пустую стену, и думал, думал. Непрерывно шел по замкнутому кругу. Как ни пытался, вырваться из него не мог. Следователь позвонил и предложил заглянуть к нему на досуге в ближайшие тридцать минут. Отдышавшись в коридоре, Лева вошел в знакомый кабинет. Следователь развалился в своем кресле, словно падишах на троне. Только вместо толпы придворных его окружали груды бумаг. Никто не обмахивал его веером, и следователь, тяжело отдуваясь, млел от жары. Сонно взглянув на Леву, он вяло махнул рукой на кресло и спросил:

— Когда это кончится?

На улице было около сорока, асфальт плавился, чуть ли не растекался по тротуару. Лева недоуменно развел руками.

— А еще сыщик, — следователь вздохнул и продолжал: — Я помру, братец, вести дело поручат другому. Хлебнешь тогда горячего до слез. Ты меня береги.

Лева налил стакан воды, поставил перед следователем. Тот выпил, кивнул благодарно, вытащил платок. Лева сгорал от любопытства, ждал продолжения, точнее, начала, так как разговор о погоде являлся лишь прелюдией.

— Маленькая неувязочка у меня произошла, решил посоветоваться.

«Нужны тебе мои советы, как же, — думал Лева, — что же произошло?»

— Приятель-то наш, Кунин, левшой оказался. Понял, какая неприятность? Друг ты мне, Левушка, но истина дороже. Ищи преступника.

— Как левша? — Лева смотрел недоуменно. — Я сам видел, как Кунин расписывался.

Следователь вышел из-за стола, легко вышел, будто и не он вовсе секунду назад лежал чуть ли не в обмороке. Большой, сильный и энергичный, он начал расхаживать по кабинету, говорил коротко, рублеными фразами:

— Кунин левша, правой только пишет. Он утверждает, что ударил Логинова левой. Удар же был нанесен правой. Кровь на правом рукаве.

— Врет, значит, — не выдержал Лева.

— Тут, дружок, еще один моментик образовался, — следователь заговорщицки подмигнул и, не глядя, из кипы бумаг выдернул один лист. — Прочти-ка, товарищ инспектор уголовного розыска.

Лева взял бумагу, это было заключение экспертизы. Он прочитал, что кровь на рукаве пиджака была третьей группы.

— Понял? — следователь смотрел торжествующе. — А у Логинова вторая группа. И на подкове вторая группа. У Кунина первая группа.

— Чья же кровь на пиджаке? — Лева присел на ручку кресла.

— Ох какой шустрый! — следователь рассмеялся, трясся огромным телом, чуть ли не слезы вытирал. — Убийцы это кровь, убийцы, — быстро сказал он. — Ты меня спроси, сыщик, спроси: уважаемый Николай Тимофеевич, а кто убийца? Спроси-ка.

— Уважаемый Николай Тимофеевич, — послушно начал Гуров.

— Уважаемый, очень уважаемый, — говорил следователь, расхаживая по кабинету. — Кунин-то невиновен, — он хлопнул в ладоши. — Понял, сыщик?

Следователь ликовал, он чуть ли не пел, схватил трубку, набрал номер и спросил:

— Где Кунин? Уехал?

В дверь тихонько постучали, скорее поскреблись.

— Входи, тезка! — грозно рявкнул следователь.

Кунин застрял на пороге, пересилил себя и вошел.

— Здравствуйте, — еле выговорил он. — Меня отпустили? Главное, не убивал я, не убивал, — Кунин протянул дрожащие руки, — все перепуталось в голове. Сны вижу, от яви не отличаю. Теперь жить можно. Вот счастье, а?

— Хорош? — следователь обошел вокруг Кунина. — Обыкновенный человече. Видал? — он любовался конюхом, словно произведением искусства. Взял его за плечи, усадил в кресло. — Удобно? Свободному-то сидеть удобно? — поднял его, толкнул к дверям. — Марш в коридор, вызову.

Когда Кунин неслышно прикрыл за собой дверь, следователь успокоился и уже серьезно сказал:

— Вот поработаешь с мое, Лева, поймешь, что невиновность человека доказать куда как приятнее, чем самого опасного преступника изобличить. Чуть ли не сорок лет я работаю, да чаще все туда и туда отправляю. Преступники, мерзкие людишки, а на душе все одно нехорошо. Такие праздники, как сегодня, редко случаются.

Он еще раз прошелся от окна до двери, занял свое место за столом, поворочался, вновь привычно повздыхал.

— Ну, дружок, праздник кончился, давай работать, — следователь ловко выхватил из груды нужный документ, взглянул на него, бросил обратно. — Когда я выяснил, что Кунин левша и группа крови не совпадает, я решил по старинке плясать от печки. Успокоил я конюха и подробненько допросил. Только спрашивал я его не о том, что он делал в воскресенье, то есть в день убийства. Расспрашивал я его о понедельнике, вторнике и так далее. Меня интересовало, где он бывал, с кем встречался после убийства.

Лева сидел напряженно, аж ладони вспотели, и смотрел на пустое кресло напротив. Кто должен сесть в это кресло? Лева догадывался, знал, но старался не думать, только слушать.

— В понедельник вечером, — начал свой рассказ следователь, — после допроса в этом кабинете Кунин направился к кому?

— К Крошину и рассказал о случившемся, — Лева не сводил с кресла глаз и увидел в нем Крошина. Сан Саныч сидел, не развалившись, но и не напряженно, смотрел пытливо, спокойно, чуть-чуть насмешливо улыбался.

— Пришел Кунин к Крошину, рассказал печальную историю, признался, что крепко пьян был и ничего не помнит. Принял Крошин конюха нелюбезно, а выслушав, вдруг к столу пригласил и коньяк поставил. Выпили они, Кунину жарко стало, и Крошин любезно предложил принять ванну. Очень Кунин удивился, но хозяин чуть ли не силком его в ванну засунул. Затем снова к столу сели, еще выпили. Кунин все уходить порывался, однако хозяин не отпускал и оставил ночевать. Похоже на Крошина?

— Абсолютно непохоже, — ответил Лева.

— И я так думаю, — согласился следователь. — Утром выпили кофе. Кунин начал благодарить и прощаться, а Крошин ему, как бы между прочим, и скажи: не мое это дело, но ты рукав у пиджачка простирни на всякий случай. Смотрит Кунин, а на подкладке правого рукава темные пятна, кровь вроде бы. Он оправдываться стал, хозяин его к двери ведет, слушать не хочет. Не знаю, не интересуюсь, говорит, что твое — твое, а мое — мое. Утром в среду Кунин в робе подкову обнаружил и от страха «вспомнил».

— Тут я на конюшне появился, — вставил Лева.

— Именно. Конюх к Крошину за советом, тот открещивается, ни к чему мне это. А линию свою ведет последовательно: не трусь, все обойдется, не найдут тебя. Кунин совсем ошалел от страха, начал подробности «вспоминать», а когда твое удостоверение увидел, побежал.

— Я невиновного явиться с повинной вынудил, — сказал Лева.

— Пока мы с этим обормотом не разобрались, на Крошина не вышли бы.

— Как дальше жить будем? — повторил Лева любимую фразу следователя.

— Чего опасался, то и произошло. Преступник есть, а где доказательства? — следователь пятерней потер голову. — Прежде чем огород городить, надо свои предположения для себя же фактиками подпереть. Обсудим. Что с Куниным делать?

Лева задумался. Если Крошин узнает, что конюха освободили?

— Я должен посоветоваться с полковником Турилиным, — после долгой паузы сказал он.

— Иди советуйся, — следователь кивнул на дверь, — а обормота давай сюда.

Турилин выслушал Леву Гурова, затем сказал, что невиновного человека оправдали, это хорошо, а что убийца на свободе разгуливает — плохо. Взвесив все «за» и «против», решили Кунина отправить в отпуск, оформив его таким образом, чтобы на конюшне об этом никто не знал. Пусть Крошин успокоится. Полковник остался недоволен версией, которую выработали следователь прокуратуры и Гуров. Все у вас очень логично, последовательно и похоже на правду, сказал он. Однако фактиками подпереть ваши рассуждения необходимо. Для этого установите, коллега, распорядился он, группу крови Крошина. Вдруг она не совпадет с группой крови, обнаруженной на пиджаке Кунина? Рассыплются тогда ваши рассуждения, как детский «конструктор». Второе, необходимо убедиться, что на левой руке Крошина имеется свежий порез. Если все так, закончил Турилин, санкционирую вам версию как единственно верную, тогда и составим план работы по ней…

Лева зашел в районную поликлинику и через несколько минут в истории болезни А.А. Крошина прочитал, что группа крови у того действительно третья. С выполнением второй половины задания было несколько сложнее. До наступления вечера о нем нечего было и думать. Сегодня пятница, в восемнадцать начнутся бега, Крошин, конечно, будет в ложе, рассуждал Лева, шагая к ипподрому.

Рогозин раздавал лошадям «кашу». Леве кивнул, буркнул что-то и продолжал работать. Не обескураженный столь холодным приемом, Лева остановился и весело спросил:

— Как здоровье, Михаил Яковлевич?

Рогозин таскал ведра от денника к деннику, не отвечал. Лева начал помогать, но конюх оттолкнул сердито.

— Не балуй, — он разогнулся, ткнул пальцами Леву в грудь, — лучше уйди.

Сегодня Леву ничто не могло ни смутить, ни обидеть. Он рассмеялся, схватил два полных ведра, убежал в противоположный конец конюшни, задал корм. Так он и бегал с ведрами, пока все лошади не получили своей порции. Сидя в своей комнате, Нина составляла график тренировок. Пробегая мимо открытой двери, Лева крикнул:

— Добрый день, Нина Петровна!

Нина его не видела, но голос узнала. Радость какая-то у Левы, поняла она и стала ждать. Лева бросил ведра, схватил Рогозина под руку, привел к Нине в комнату, закрыл дверь. Тяжело отдуваясь, он прислонился к косяку. Рогозин смотрел недоверчиво, Нина вопросительно.

— Колька ваш, обормот, невиновен и уже освобожден, — Лева выглянул в коридор, вновь плотно прикрыл дверь.

— Как невиновен? Не понимаю, — Нина поморщилась, кончиками пальцев провела по лицу, словно снимала прилипшую паутину.

— Сядь, стригун, объясни толком, — сказал Рогозин. — Николай сам сказал, мне сказал.

— Объяснять не буду, не имею права, — ответил Лева, протянул Нине сложенный вчетверо лист. — Вот его заявление на отпуск. Директору мы позвонили, оформите тихо, без приказа, чтобы никто не знал.

Почему-то именно заявление, написанное корявыми размашистыми буквами, произвело на Нину и Рогозина наибольшее впечатление. Они несколько раз передавали листок друг другу, читали и перечитывали.

— Очередной отпуск, — наконец сказал Рогозин и сжал пальцы в кулак, — в самый сезон гулять будет, я ему устрою, черту веснушчатому, — он улыбнулся, и Лева увидел, что зубы у Рогозина крупные и белые.

Нина, не обращая внимания на присутствие конюха, обняла Леву и крепко поцеловала его.

— И за меня, Нинок, — смеялся Рогозин заразительно и молодо.

Нина на мгновение прижалась к Леве, отстранившись, деловито сказала:

— Работать, сегодня от нас четыре лошади в призу.

Хмель радости прошел, и Рогозин спросил:

— А дальше? Кто за Лексеича ответ нести будет?

— Найдем, если поможете, конечно, — Лева повесил пиджак, засучил рукава, словно сейчас же пойдет и начнет искать преступника.

Началась подготовка к бегам, Нина с помощниками уехала на разминку. Лева с Рогозиным остались одни. Подготовив четвертую лошадь к соревнованиям, они закурили, сели на лавочку у конюшни.

— Михаил Яковлевич, — начал Лева и с удовольствием отметил, как конюх повернулся, приготовился слушать, — вы мне рассказывали, как раньше наездникам давали деньги, заставляли не ехать.

— Было, — согласился Рогозин.

— По нашим данным, убийство совершил кто-то из завсегдатаев ипподрома, — Лева слукавил, не сказал, что убийца известен. — Где, как и когда преступник мог встретиться с Логиновым и предложить ему сделку?

— Лексеич на такое дело не пойдет, — сразу ответил Рогозин. — Болтают о нем, да все брехня, я-то знаю. — Конюх говорил об убитом наезднике, как о живом.

— Он и не пошел, — сказал Лева. — Однако последний его заезд помните? За фаворита Гладиатора три рубля в одинаре платили. Почему? Кто-то против него крупно играл. А мог Логинов на Гладиаторе проиграть?

— Ни в жизнь, — Рогозин даже сплюнул.

— А кто-то, Михаил Яковлевич, считал, что Логинов проиграет, — настаивал Лева. — Вспомните, вы мне сами говорили, что Логинов на себя поставил, чего раньше не бывало, отдавая вам билеты, сказал… как он сказал?

Рогозин задумался, потом медленно произнес:

— Мне сегодня полагается, жулье учить надо. И вроде того: напомним некоторым, кто мы такие есть.

— Вот-вот. Предложили ему деньги, Михаил Яковлевич, поверьте мне, предложили, — убеждал конюха Лева.

— Лексеич бы того прохвоста вдоль спины, и весь разговор, — возразил Рогозин.

— Так иначе было, сами видите, — не сдавался Лева. — Как, где и когда такой разговор произойти мог?

— В субботу, только в субботу, — ответил Рогозин. — Нинок ему в пятницу сказала.

— Хорошо, в субботу, — Лева кивнул. — Где и как?

— Покупали Лексеича, значит, покупали, сукины дети, — бормотал Рогозин. — По моему уму, если такое дело было, то так. — Рогозин, глядя в землю, будто видя сквозь нее, начал рассказывать: — Зашел в субботу после работы он в ресторан выпить. Каждый день заходит, все знают. Известное дело: здрасте-здрасте, кто узнал, к столу зовут. Он налево повернул, в дальний угол за служебный сел, на людей внимания не обращает, пиво пьет. Тот, полагаю, и подсел к нему. Один подсел, вдвоем такие дела не делают, и сказал между делом, мол, слышал, ты, мастер, завтра на Гладиаторе едешь? Лексеич кивнул, пиво пьет. «Может Гладиатор проиграть?» — тот спрашивает. Лексеич усмехнулся, пиво пьет. «Сто», — тот говорит. Лексеич пиво пьет. «Триста… Пятьсот… Тыщу!» — Рогозин неожиданно покраснел, зашептал горячо: — Ведь к Нинке-то тот подойти не посмел. Знает, она его, самое малое, по морде нахлещет. К Лексеичу можно, дело в сумме, старого вроде легче купить. — Рогозин поднялся, Лева встал рядом. — Искать будешь, помни, тот не уговаривал, не предлагал, тот покупал.

— Почему? — быстро спросил Лева.

— Иначе Лексеич послал бы его, всех делов-то. Точно говорю.

— Спасибо, Михаил Яковлевич, — искренне сказал Лева. — А в ресторане не опасно? Ведь все видят?

— И что такого? Говорят люди и говорят, о чем — неизвестно.

— Как же мне такого типа найти? — лукавил Лева. — Подскажите, Михаил Яковлевич.

— Работала в ресторане в тот день, — Рогозин произвел подсчет и закончил, — смена Федора. Она и сегодня работает. К Федору, старшой у них, не ходи. Болтун. К Митричу обратись, моего роста и возраста, голова, как коленка, голая. Поклон от меня передай, он тебе все как есть нарисует. — Рогозина захватил сыскной азарт. — Сейчас и отправляйся, пока гостей у них нет. И еще, — он задумался. — Ты тут не толкайся, на трибунах побудь, у кассы постой. В ложи загляни, тебе корифеев найти требуется, жизнь их игровую понять. Иди-иди, я Нинке твоей поклон передам.

В ресторане все произошло на удивление просто и быстро.

В сыскном деле и такое случается. Лева сел за столик, который обслуживал маленький лысый официант, заказал кофе и передал поклон от Рогозина. Посетителей действительно не было, официанты слонялись без дела, и Митрич присел на свободный стул и осведомился о здоровье Михалыча. Завязалась беседа. Когда Лева задал свой вопрос, Митрич удивленно спросил:

— Зачем вам? Колька ведь признал?

— Признался и арестован, — подтвердил Лева. — К этому делу мой вопрос отношения не имеет, — он видел, что официант не верит, но разубеждать не стал.

— Тот вечер хорошо помню, — сказал Митрич, стараясь скрыть любопытство. — Пришел Борис Алексеевич, как обычно, сел за служебный, — он указал на столик в углу. — Санька ему пару пива из холодильника подал. Тоже как обычно. Потом к Борису Алексеевичу, — Митрич быстро перекрестился, — шумная компания подошла, погалдели и на выход. Парень молодой подсел, как обычно.

— Какой парень? — спросил Лева.

— Наш, играющий, — ответил Митрич, пытливо разглядывая Леву. — Инженер он вроде, солидный. — Лева уже опустил руку в карман, хотел достать фотокарточку, но официант сказал: — Крошин Александр Александрович, — и надобность в опознании отпала.

— Долго разговаривали? — Лева убрал руки со стола, без всякой необходимости достал носовой платок.

— Не помню. Долго не должно, — Митрич выдержал паузу.

— Что дальше было?

— Инженер отошел, двое из оркестра подсели. У оркестра перерыв организовался.

— Потом? — Леву уже больше ничего не интересовало, но он не хотел, чтобы официант понял, что именно Леву интересует.

— Потом, потом? — Митрич разочарованно вздохнул. — Ничего не было. Допил Борис Алексеевич свое пиво и ушел. Как обычно.

— Большое спасибо, хотя интересного я ничего и не услышал. Спасибо, — Лева расплатился и пошел на трибуны.

В кассовом зале уже толпился народ. Листая программки, люди бродят, словно слепые, порой натыкаясь друг на друга. Веселая или Кристалл? А может быть Пихта? Верный тоже королевских кровей. На трибунах атмосфера чисто спортивная, здесь тоже играют, но и победы, и поражения принимаются весело, громкими шутками и смехом. В первом ярусе ложи тихо, разговаривают вполголоса.

Рогозин советовал посидеть на трибунах. Лева пришел и сел. В ложе, рядом с Крошиным, Лева больше наблюдал за лошадьми. Сейчас, расположившись недалеко от Крошина, Лева смотрел лишь на людей. Все чуть в приподнятом настроении. Кругом почти одни мужчины, если попадается женщина, то ей обязательно кто-то объясняет правила, она кивает, явно ничего не понимая. Основная ее забота сесть и не испачкать юбку.

Трибуны ровно гудят, в начале заезда затихают, когда же лошади выходят на последнюю прямую, страсти прорываются наружу. Крики одобрения и возмущения достигают апогея. После гонга, оповестившего, что первая лошадь финишировала, крики стихают, по трибунам вновь разливается ровный гул.

Лева все чаще посматривал на Крошина. Рядом с ним сидела Наташа, Ани не было. О чем думает он, несколько дней назад убивший человека? Что делает здесь? Если предположения Левы верны, Крошин располагает огромными деньгами — тысяча рублей для него пустяк. Просто развлекается, убивает время? Изредка к Крошину наклонялись через барьер какие-то люди, произносили две-три фразы и отходили.

Почему ложу никто не занимает? Везде полно, а Крошин с Наташей сидят вдвоем. Почему? Вбегает и выбегает из ложи маленький мужичонка, он по распоряжению Крошина делает ставки. Кажется, его зовут Валек. Почему Валек? Лева помнит, что мужичонке под пятьдесят. У него в склеротических жилках лицо и заискивающие бесцветные глаза. Почему все-таки в ложе, кроме Крошина и Наташи, никто не сидит? Места не нумерованные, каждый может войти, встать или сесть, там есть свободные стулья. На каменном барьере ложи два здоровых парня пьют пиво и едят бутерброды. Почему они сидят у входа, а не на стульях в ложе? Лева присмотрелся, парни не едят и не пьют, разложили свое хозяйство и сидят, изредка переговариваются. К кассам парни не ходят, за заездами следят равнодушно. Неужели Крошин имеет телохранителей? Как же Лева не заметил их раньше? Интересно. Лева с нетерпением ждал, может, кто-нибудь все-таки попытается занять свободные места? Наконец какой-то респектабельный мужчина с дамой захотел войти в ложу, но парни встали, преградили путь. Крошин равнодушно взглянул, вновь отвернулся. Мужчина стал что-то говорить, жестикулировать. Тогда парни взяли свои бутылки и газету с бутербродами, вошли в ложу и заняли свободные стулья. Когда мужчина с дамой отошли, парни вновь вернулись на прежнюю позицию. Вот так номер! Значит, завсегдатаи знают, а новичков заворачивают подобным способом. В свите у Крошина четверо: двое телохранителей, любовница и пятидесятилетний «мальчик» Валек. Всех немедленно взять под контроль, в нужный момент допросим, решил Лева. Да, были еще Аня и Кунин. Крошин теряет кадры, войско редеет. Ничего, он его быстро пополнит. Только Лева так подумал, как к ложе подошла Анна. Неужели вернулась и снова будет просиживать здесь часами? Зачем ей это надо? На Анну парни не обратили внимания, она прошла свободно. Вход сюда стоит восемьдесят копеек, для девушки это деньги. У Левы появилась интересная мысль, он вышел на улицу, погулял и направился обратно. На контроле его остановили.

— К Сан Санычу, — сказал он уверенно.

— Пожалуйста, — пожилая женщина вежливо улыбнулась.

Деньги. Сами по себе лишь символ, раскрашенная бумага. Крошину нужна власть. Как ее получить? Крошин умеет распоряжаться деньгами. Для любовницы снята квартира. У него телохранители и «мальчик» Валек. Достаточно назвать его имя, и контролер вежливо улыбается. А вот и он, Александр Александрович Крошин, сидит спокойный, не обращая ни на кого внимания. Здесь он личность, победитель. Падишах крохотного государства. На работе он рядовой инженер. Внешне все очень прилично. Старенькая «волга», скромная квартира. Одет со вкусом, но не броско, держится с достоинством, но скромно, говорит вполголоса. Власть. Он имеет власть. Пусть пока в микромире, пусть над людьми ничтожными. Нужно иметь терпение, торопиться нельзя. В Москве он поторопился, больше такой ошибки не повторит.

Лева начинал понимать Крошина. Зачем понадобилось покупать Логинова? Деньги? Для Крошина это не деньги. Тысячи людей поставили на непобедимого фаворита. Крошин захотел — и Гладиатор проиграл. И убил он, конечно, не из-за денег. Его ослушались, обманули, над ним посмели издеваться. Личность он или не личность? Простить, забыть? Значит, отступить? Признать себя побежденным? У него был лишь один зритель, он сам. Именно перед собой он не мог спасовать. Признать, что ты нуль, что не можешь, вся твоя сила сплошной блеф и самообман? Жизнь не удалась, ты ничтожество?

Лева сел в сторонке и смотрел на Крошина.

Убийца. Внешне — интеллигентный, с обаятельной улыбкой.

Неудача с Логиновым таила еще одну опасность. Вполне возможно, что старый наездник Крошина знал. Наверняка знал. Логинов расскажет о попытке подкупа, двери ипподрома закроются. Где же тогда царить?

И все равно для совершения убийства таких мотивов недостаточно, должно существовать что-то еще. Главное. Что? Что могло толкнуть Крошина на убийство?

Лева подошел к ложе, один из парней «случайно» загородил вход.

— Простите, — Лева хотел его обойти, но второй тоже встал.

Крошин медленно повернулся, приветственно приподнял руку. Телохранители молча расступились, Лева спустился в ложу.

— Добрый день, как успехи? — весело спросил он.

Наташа лениво кивнула. Аня смутилась, протянула руку и тут же отвернулась. Крошин хлопнул по сиденью стула и сказал:

— Садитесь, сейчас мы победим.

— Как день в целом? — тоном заядлого игрока поинтересовался Лева.

— При своих, — ответил Крошин. — Сейчас жду двух. Начал Внуком, говорят, его играли мало. Если «доеду», уходим.

— Кого ждете? — Лева чувствовал себя неуютно и смотрел на выезжавших к старту лошадей.

— Свирепого и Калину, пятого и восьмого, — ответил Крошин. — Двадцатью рублями каждого, решил завернуть покруче.

— Ну-ну, будем бежать, — Лева освоился и посмотрел Крошину в лицо. На губах у того была улыбка, глаза же смотрели спокойно и пытливо.

Заезд прошел неинтересно. И пятый и восьмой за первое место не боролись, бежали не спеша, точно соответствовали своим номерам.

— Хватит, — Крошин встал, — иначе до получки не дотянуть.

Все пошли к выходу. Крошин на парней у ложи даже не взглянул, те тоже на него не смотрели, пили пиво. Проходя через кассовый зал, Лева извинился, сказал, что догонит, свернул к туалету и через боковую дверь вновь выскочил на трибуны. «Телохранители» уносили куда-то стулья. Валек, забившись в угол, считал солидную пачку денег, отложил три рубля, зажал их в кулаке, остальные аккуратно сложил и спрятал в карман. Вот бы с кем побеседовать, подумал Лева и пустился догонять Крошина и девушек.

Они стояли у машины. «Пригласят или нет?» — думал Лева, подходя и собираясь прощаться.

— Лева, у вас деньги есть? — спросила Наташа.

— Ната, — укоризненно произнес Крошин.

Аня безучастно смотрела в сторону.

— Конечно, — Лева не сразу сообразил, что попал в отрепетированную ситуацию. Поняв, рассмеялся и сказал: — Конечно, деньги, которые я выиграл последний раз, у меня остались.

— Вот это мужчина. Садитесь, Лева, — Наташа открыла дверцу. — Уважаемый Александр Александрович проигрался, не в силах угостить дам.

— Женщины любят только победителей. Запомните это, Лева. — Крошин включил мотор и весело спросил: — Анюта, кого ты решила сегодня перемолчать?

Аня сжала Леве руку и ответила:

— Веселитесь? А Николай в тюрьме суда ждет.

— Дуракам положено, — сказал Крошин. В этой простой фразе уместилась вся его философия. Мир делится на сильных и слабых, умных и дураков. Первым, к которым, безусловно, Крошин относил себя, позволено все, вторым — ничего.

Разговор на этом прекратился. Заехали в магазин, купили коньяк, минеральную воду, нехитрую закуску и отправились к Наташе.

Раз ты меня сюда затянул, рассуждал Лева, значит, интересуешься ходом следствия. Ну-ну, и как же ты будешь это у меня узнавать? У тебя на сегодняшний вечер одна задача, у меня — иная.

Крошин уже не скрывал, что является в квартире полновластным хозяином. Сердито сделав замечание по поводу беспорядка, он снял пиджак, сел за стол и ждал, пока девушки его накроют. «Почему я должен пить коньяк, если мне это неприятно?» — подумал Лева, наполняя рюмки, и налил себе чуть-чуть.

— Что так? — спросил Крошин.

— Рано вставать, — ответил Лева и выпил полный фужер воды. — Кофе будет? — он не случайно задал этот вопрос. Кофе в Левином плане занимал отнюдь не последнее место.

— Много работы? — Крошин, не чокаясь, выпил свою рюмку и тут же ее наполнил.

— Хватает, — Лева вновь выпил минеральной воды. — Магазин обворовали, колупаемся.

— А Колька как? — Анна села рядом, положила ладонь на Левину руку, требовательно заглянула в лицо.

— Понятия не имею, — Лева пожал плечами. — Куниным занимается прокуратура.

— А вы, значит, поймали — и побоку? — Анна убрала руку и отстранилась. — Хороши, нечего сказать.

Значит, разговор будет вести Анна, за этим она сюда и приехала. Вернее, ее привезли. Почему она подчиняется Крошину? Наташа — понятно, а почему Анна? Ну, девочку я быстро приструню. Лева медленно к ней повернулся, оглядел, как это делает Рогозин, от туфель до острого носика и раздельно сказал:

— Не стоит со мной так разговаривать. Я уже вам это говорил, Аня. Больше повторять не буду.

Анна вскочила и убежала на кухню, Крошин выпил и сказал:

— Зачем так, Лева? Сильный мужчина не должен грубо разговаривать с женщиной.

— Простите, я сам разберусь, как с кем разговаривать. — Леве хотелось разозлить Крошина, снять с него маску добродушного дядюшки. Ведь убивал-то он наверняка без обаятельной улыбки. Какое же у него настоящее лицо?

Крошин лишь усмехнулся, вновь налил себе и сказал:

— Девушку можно понять. Парня ждет большой срок. Как квалифицируют преступление?

— Понятия не имею. Непредумышленное убийство, наверное, — Лева повернулся к дверям. — Наташа, где обещанный кофе?

— Он в следственном изоляторе? — спросил Крошин.

— Видимо.

— Я утром хотел ему передачу организовать, не приняли. — Крошин говорил безучастно, словно рассуждал вслух. — Говорят, не значится. Где же он может быть?

Лева растерялся. Как же они со следователем не предугадали столь простой ход? Лопухи, одно слово — лопухи. Старый и молодой, два сапога пара. Лева решил свою растерянность не скрывать, естественность еще никого не подводила.

— Не значится? — он посмотрел Крошину в глаза. Крошин очень хотел казаться добродушно-рассеянным, у него не получилось. — Позвоните следователю, спросите. Телефон есть?

Крошин не выдержал, отвернулся. Лева понял, что преступник ловит его. Не ходил он в тюрьму, проверяет. Боится? Лева никогда не думал, что сможет сидеть с убийцей за столом и мирно беседовать. Он и не воспринимал Крошина как убийцу. Лева понимал это чисто теоретически, ненависти к Крошину почему-то еще не чувствовал. А уж страха и в помине не было. Почему? Странно все это.

Наташа принесла кофе. Лева поднялся.

— Музыку поставить, что ли? — он направился к проигрывателю, неловко столкнулся с Наташей, и она уронила чашку на Крошина.

— Ой! — Крошин по-бабьи взвизгнул. — Осторожнее, стерва! Кипяток!

Лева начал извиняться, Крошин мгновенно взял себя в руки и рассмеялся.

— Вот оказия! — он посмотрел на залитую рубашку, затем встал и направился в ванную. — Ната, дай чистую! — крикнул он из ванной.

Лева взял у Наташи рубашку.

— Извините, Александр Александрович, — Лева повесил рубашку на крючок, подал Крошину полотенце.

— Пустяки! — Крошин умылся, растер полотенцем грудь.

Гантелями занимается, понял Лева и посмотрел на левую руку преступника. Чуть выше кисти был виден подсохший порез.