Явка с повинной

Глава шестая

На следующий день, в понедельник, Лева расхаживал перед кабинетом Турилина. Коридор был пуст.

Ежедневно, в девять сорок, все собираются в кабинете у Турилина. Три-четыре минуты выясняют, кто отсутствует: одни ведут срочные допросы, кто-то на месте происшествия. Затем Турилин, как полководец, оглядывает оставшихся в строю и, повернувшись к дежурившему ночью, говорит: «Прошу вас». Дежурный встает и медленно, монотонно, словно читая псалтырь, сообщает о зарегистрированных за сутки преступлениях. Если дело по своему характеру и общественной опасности заслуживает внимания управления, Турилин смотрит на сотрудника, которому предстоит им заниматься, тот отвечает кивком, мол, понял, сводка читается дальше.

В понедельник в сводке записаны преступления двух дней, двух нерабочих дней. Люди же проводят свой досуг различно, в уголовном розыске данный факт известен давно.

Лева явился сегодня на работу около восьми, написал обширную справку, где подробно изложил свои соображения по делу. Сейчас он ожидал вызова к начальнику, который обычно принимал сотрудников сразу, а вот сегодня мариновал Леву в коридоре, уже около часа.

Константин Константинович прочитал справку, теперь сидел за столом и, отвечая на телефонные звонки, давая указания, выслушивая доклады, размышлял, что же ему делать с инспектором Гуровым. В целом молодой инспектор работал неплохо. Полученная информация обработана профессионально, рассуждения логически связаны, интересны, хотя многовато фантазерства, к примеру, в отношении «проверочного» телефонного звонка. Правда, сыщик без фантазии что всадник без лошади: кричать «ура!» может, да скакать не на чем. Довольно покашливая, прочитал Турилин справку до последнего абзаца, то есть до эпизода с наездницей Григорьевой. Выходит, рано радоваться.

Поведение Гурова с Григорьевой перечеркивало все его достоинства. Его поступок мог очень усложнить расследование, поиски доказательств. Это беда, однако поправимая. Розыск убийцы, человека расчетливого, жестокого, требует в первую очередь осторожности. Преступник, безусловно, осведомлен, что убийство из корыстных побуждений с заранее обдуманным намерением может привести к высшей мере наказания. Защищая собственную жизнь, когда терять уже нечего, он может и убить не моргнув глазом. Существует много профессий, где риск является их составной частью. Люди этих профессий обязаны безукоснительно соблюдать правила безопасности. Минер не ударит кулаком по неизвестному предмету, лишь бы убедиться, мина это или нет. Хирург не тыкает скальпелем в поисках аппендикса. Электрик не хватается за обнаженные провода, проверяя силу тока.

Гуров допустил серьезнейшую ошибку. Турилин не знал, как поступить, и злился. Отстранить от ведения дела? Тогда мальчишка потеряет веру в себя, всю жизнь останется исполнителем. Пропесочить и оставить? Предположим, он извлек урок на всю жизнь: подробный откровенный доклад, в общем-то, свидетельствует об этом. Григорьева, конечно, не убивала, убийца, безусловно, мужчина. Есть преступления мужские и женские. Порой их можно спутать, чаще, — нельзя. Логинова убил мужчина. Турилин не сомневался. Однако Григорьева могла быть невольной пособницей. Она может рассказать убийце о Леве Гурове, сумасшедшем «писателе». Убийца поймет: на него «выходят». Из мести, позерства, мании величия: плевать я хотел на весь уголовный розыск, где-нибудь за той же конюшней он может проломить Леве голову, обрывая ведущую к нему нить, может зарезать Григорьеву.

От этих мыслей Турилина отвлекла секретарша генерала, сообщившая по селектору, что Константина Константиновича просят к начальству. Турилин обрадовался вызову — решение можно отложить. Лева подскочил к полковнику, как только тот вышел из кабинета.

— Разговор наш, коллега, отложим на завтра, — говорил Турилин вышагивающему рядом Гурову. — Поезжайте в прокуратуру, доложите все следователю. На ипподроме я вам пока появляться запрещаю. — Он вошел в приемную генерала, слышал за спиной невнятное бормотание подчиненного, повернулся и добавил: — Только вы уж, коллега, пожалуйста, обойдите молчанием полученную оплеуху. Разрешаю соврать, скажите: оттолкнула и убежала. Ваше ползанье по навозу не делает чести ни отделу, ни мне, его руководителю.

Лева выскочил в коридор, добрел до кабинета, плюхнулся в кресло. Главное, от дела не отстранили, остальное поправимо. Он сложил второй экземпляр справки, положил в карман. Что еще? Вспомнил вчерашний вечер, о нем он не сообщил Турилину. Лева не собирался ничего скрывать, он несколько раз пытался изложить все события на бумаге, получался рассказ, эдакое эссе, но никак не деловая справка. Однако…

Вчера Лева ушел с конюшни и вернулся на ипподром. В ложе ничего не изменилось. Это для Гурова прошла чуть ли не вечность, а здесь — лишь два заезда. Аня насмешливо заметила, что из-за денег мужчине так нервничать не пристало. Наташа, томно улыбнувшись, сказала: «Ничего, Анка, он привыкнет, скоро станет пай-мальчиком». Сан Саныч кивнул на табло и спросил:

— Вам нравится?

Только теперь Лева вспомнил о лежавших в кармане билетах. На табло горели цифры: три и пять, чуть дальше — двести тридцать четыре.

— Сколько же я выиграл? — растерянно спросил Лева.

— Четыреста шестьдесят восемь, — ответил Сан Саныч и вопросительно указал взглядом на Левину уже опухшую щеку.

Лева пренебрежительно махнул рукой, кивнул на шумевшую за спиной публику и, пытаясь замять щекотливый вопрос, заговорил:

— Потрясающе, почти пятьсот рублей. Мне тут внушали, — он вновь указал на зрителей, — Гугенот не имеет шансов, придет Титан либо Гвоздика.

— Педагоги, — Сан Саныч усмехнулся. — По сто лет на бегах провели. Анекдот. Ну, не будь на свете дураков, умным бы жилось скверно.

— Как же вы угадали? Секрет?

— Логика и психология. — Сан Саныч развернул перед Левой программку. — Здесь написано, что едут мастера. По радио же объявили изменения. На Титане вместо мастера-наездника Харкина едет наездник второй категории Кузьмин, а на Гугеноте едет не Нина, а Петька Семин, — Сан Саныч говорил тихо, проникновенно, в то же время казалось, что он говорит с трибуны и не для профана Левы, а поучает многочисленную квалифицированную аудиторию. — Титан жеребец в компании сильнейший. Теоретически. Практически живой рысак с четырьмя ногами может разладиться, перетренироваться. Харкин, как мне известно, человек паршивый, и лошадь, которая должна выиграть, помощнику не отдаст. Раз Харкин не едет, значит, шансы Титана невелики. Григорьева? Гугенот впервые участвует по четвертой группе, должен ехать мастер. Нина сажает в качалку помощника. Она знает, что Титан разладился, он и встал на третьей четверти, а Трофимовича на Гвоздике можно взять ездой. Семину пора получить первую категорию. Нина отдает ему Гугенота. Пусть молодой дерзает.

— Все просто, — Лева потер распухшую щеку.

— Очень, — согласился Сан Саныч. Глаза же его смотрели насмешливо. — По законам ипподрома с вас причитается, дорогой новичок.

Лева засуетился, предложил пойти в ресторан. Сан Саныч брезгливо поморщился.

— Ната, ты приглашаешь нас в гости. Отметим успехи Гугенота, Григорьевой, пацана Семина и связанную с ними нашу скромную удачу.

— Рада, только у меня нет даже хлеба, — ответила Наташа.

Решив все купить по дороге, они вышли с ипподрома. Лева получил выигрыш, вместе с мамиными у него теперь имелось более пятисот рублей, и он чувствовал себя как-то непривычно. Стараясь не думать о завтрашнем дне, полковнике Турилине, Лева с радостью уцепился за возможность забыться, принял приглашение «выпить по чашечке кофе и послушать приличную музыку». Впрочем, его никто не приглашал. Сан Саныч ни о чем не спрашивал окружающих, не предлагал, не советовался, он сообщал им, где и как они проведут ближайшее время, У него была «волга», старая модель, но в хорошем состоянии. Проехав несколько кварталов, он остановил машину и сказал:

— Командуйте, Лева.

Лева понял, его отправляют за спиртным и закуской. Он взял сидевшую рядом с ним Аню за руку и шепнул:

— Спасайте, я абсолютный профан, — и очень предусмотрительно сделал, так как Сан Саныч остановил машину не у гастронома, а около шикарного ресторана.

Лева знал, лучше всего на людей, к которым ты обращаешься с просьбой, воздействует правда. Особенно если она просителя слегка принижает либо делает чуть смешным. По дороге в зеркальный вестибюль Лева быстро выложил девушке свою правду: он никогда не заходил в этот ресторан, не имеет понятия, как здесь следует разговаривать. Анна назвала его прелестью, взяла уверенно под руку, провела через весь зал, усадила за свободный столик, который явно никем не обслуживался. Затем она взяла у него десять рублей и подозвала официанта. Он начал объяснять, жестикулировать, Анна положила ему в нагрудный карман десятку, и официант затих. Лева перестал удивляться, со скучающим видом осматривал зал, девушка же разделывалась с официантом, как опытный следователь с задержанным с поличным воришкой.

— Икра есть? Десять порций. Рыба? Я не про селедку спрашиваю, оставьте кету шеф-повару. Десять порций. Коньяк — две бутылки, шампанского две бутылки. Шашлыков восемь…

Официант стоял смирно, вперив глаза в потолок.

— Пять минут, — закончила свой монолог девушка.

— Шашлыки жарить надо, — безнадежно сказал официант.

— Ихние принесешь, — Анна указала на соседний стол. — По мордам видно, шашлыки ждут.

— Они час с лишним…

— Час или два, какая разница? — перебила официанта Аня.

Пытаясь сохранить видимость достоинства, официант отошел к соседнему столу, до Левы донеслись обрывки разговора, официант объяснял, что шашлыки оказались на редкость скверные, подавать стыдно, сейчас приготовят новые.

Лева уже изучил весь зал, пересчитал все столики, занялся люстрой. Он чувствовал, девушка смотрит на него, ему же смотреть ей в глаза очень не хотелось.

— Сколько вам лет, Левушка? — спросила Аня и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Двадцать пять, двадцать семь. Как же вам удалось сохранить невинность?

Злить Леву не стоило, в отделе это знали, знали и некоторые из его бывших «клиентов».

— Я не люблю наглые вопросы, — медленно сказал он и посмотрел Анне в глаза.

— Подумаешь! — она пожала плечами. — Много о себе…

— Не надо, — перебил Лева. — Людей унижать нехорошо. — Он встал навстречу подбежавшему официанту, принял от него огромный пакет, заплатил двести с лишним рублей по счету и, не оборачиваясь, пошел к дверям.

Аня секунду помедлила, затем бросилась догонять Гурова. К машине они подошли вместе.

Наташа жила в однокомнатной квартире. Впуская гостей, нарочито ужаснулась царившему беспорядку, ленивыми движениями переложила несколько вещей. Неубранная двуспальная тахта, разбросанные везде предметы женского туалета, пепельницы, полные окурков. Лева выбрал единственное кресло, на котором ничего не валялось, осторожно сел, взял с кровати книжку с глянцевитой обложкой. Кукольная блондинка, томно закатив глаза и обнажив грудь, изображала испуг, а существо с когтями и клювом, склонившееся над ней, готово было вот-вот задушить ее. Других картинок Лева не нашел, а английского он не знал, книжку пришлось отложить.

Хозяйка исчезла и, судя по доносившемуся шуму воды, находилась в ванной. Сан Саныч с Аней, перебрасываясь шутками, ловко накрывали на стол. Ходили по квартире они уверенно, знали, какой ящик серванта открыть, где что взять. Аня избегала смотреть на Леву, казалась или пыталась казаться смущенной.

Сан Саныч выглядел в домашней обстановке значительно моложе и проще, чем в ложе ипподрома. Исчезла монументальность, солидная, чуть ленивая медлительность. Он двигался быстро и легко, порой с мальчишеской порывистостью, явно хотел казаться ловким. Когда он сидел, то производил впечатление крупного, даже полноватого мужчины, когда стоял или ходил, казался среднего роста, стройным. Волосы он носил длинные, но не битловские, а красивые, вьющиеся. Лева пытался отгадать, чем он занимается в свободное от бегов время, когда Сан Саныч сел рядом, налил две рюмки и сказал:

— Выпьем, писатель. — Он сделал два бутерброда с икрой, приподнял свою рюмку.

Лева кивнул и выпил. После второй рюмки кресло стало мягче и глубже, комната просторнее. Сан Саныч тоже молчал, Лева, бесцеремонно в упор разглядывая его, понял, почему он, сидя, выглядит старше. Вблизи можно разглядеть в шевелюре седину, главное же — глаза, серьезные, глядевшие чуть устало и насмешливо. Умные глаза, красивые. Он не скользил взглядом, смотрел, точно показывал пальцем.

Вернулась из ванной Наташа, опустилась на стул, сбросив тапочки, поджала босые ноги. Лева наконец понял, что все ее медленные ленивые движения, позы и театральные повороты она скопировала с Сан Саныча. Таким он был в ложе ипподрома. Только у него, как выражаются киношники, четко проступал второй план, он действительно о чем-то напряженно думал, от этого у него не хватало энергии на движения, Наташа же казалась позеркой, плохой актрисой.

Точно угадав мысли Левы, Сан Саныч сказал:

— Настасья Филипповна из местных.

Лева согласно кивнул. Наташа явно не была знакома с Настасьей Филипповной и, томно зевнув, сказала:

— Мальчики, хочу шампанского.

— Как прикажете, — Сан Саныч вскочил, начал суетливо открывать бутылку.

— Служить завсегда рады-с, — поддержал игру Лева, тоже вскочил и занялся приготовлением бутербродов. — Икорка свежая, не сомневайтесь, сегодня от Елисеева.

— Семужка нежнейшая, так и тает, — вторил Сан Саныч, — по специальному рецепту.

Включили музыку. Лева любил и умел танцевать. Девушки приглашали его по очереди, посмеиваясь над Сан Санычем, который танцевал скверно.

Около двенадцати Лева собрался уходить. Аня, подхватив свою сумку, тоже направилась к дверям. Сказав, что нетрезвым машину не водит, Сан Саныч остался в квартире. Не спросил разрешения, просто сказал:

— Ната, организуй раскладушку, я останусь.

Какое дело инспектору Гурову до их отношений? Мало ли почему, кто и где остается спать?

Лева отвез Аню домой на такси. Она жила в старых переулках, в трехэтажном неказистом доме.

Потом он шел домой пешком и думал, думал, вспоминал и вспоминал, и чем дальше, тем больше накапливалось вопросов. Многое было неясно, одно не вызывало сомнений: Лева Гуров чем-то заинтересовал Сан Саныча. Чем? Экспромт с вечеринкой умело и тонко подстроен. Почему? Лева выиграл по подсказке, выигравший угощает. Естественно, Лева запутался, когда же попытался изложить свои соображения на бумаге, получилась полная ерунда.

Предупрежденный звонком, следователь прокуратуры ждал Леву в своем кабинете. На огромном старинном столе громоздились, папки с делами. Следователь, крякнув, поднялся из кресла, протянул Леве руку. Как и в прошлый раз, Левины пальцы потонули в широкой мягкой ладони. Следователю было около шестидесяти, он был очень крупным, полным мужчиной. В кабинете все большое — стол, кресло, не сейф, а необъятный железный шкаф, даже папки на столе неправдоподобно пухлые. Следователь прошелся, разминая затекшие ноги, тяжело дышал, сопел, словно перед приходом Левы не писал, камни ворочал.

— Ну что, господин инспектор? — Он выпил подряд два стакана воды, тут же стал вытирать платком лицо и шею. Увидев, как Лева достает свою справку, следователь запротестовал: — Ой, бумаги надоели. Словами, русскими простыми словами, пожалуйста. — Лева сел в кресло для посетителя, начал было говорить, хозяин остановил: — Подожди. — Он кряхтел, долго усаживался в кресло, попытался сложить разбросанные по столу папки в стопку, безнадежно вздохнул — словом, готовился слушать многочасовой доклад. — Ну, давай, — обреченно сказал он.

Лева начал резво, следователь его тут же остановил:

— Стой! — Подумав, сказал: — Давай!

Весь доклад Левы своими «стой» или «давай» следователь разбил на логически законченные куски, даже точнее, чем они были разделены абзацами в справке. Когда Лева закончил, следователь ему подмигнул и сказал:

— А чего? Ты ничего. — Он с любопытством разглядывал Леву, словно тот сию минуту вошел без стука.

Лева не любил, когда к нему обращались на «ты», терпеть не мог порой употребляемые интеллигентами простонародные выражения, которые сегодня и в деревне-то не услышишь. Толстенький, утирающий пот следователь Леве нравился. «Ты» у него звучало естественно, без упрощения и панибратства, «чего» — он выговаривал вкусно, видно, нравилось ему слово. Следователь закончил осмотр Левы, поворочался в кресле, хотел подняться, лишь вздохнул и сказал:

— Шкафчик открой, пожалуйста, сделай любезность, — он указал на свой огромный, во всю стену, сейф-шкаф.

Ключи торчали в замке. Лева отодвинул тяжелую дверцу, пахнуло сыростью и лежалой бумагой.

— На нижней полке сверточек в газете, дай-ка его сюда, дружок.

Лева взял лежавший на нижней полке перевязанный шпагатом, заклеенный сургучными печатями пакет, положил на письменный стол. Следователь подвинул пакет к себе, накрыл ладонями, хитро улыбнулся.

— Даю одну попытку, отгадывай.

— Пакет принесла Григорьева, — ответил Лева. — Она прятала его в водостоке, перед этим нашла у тела Логинова.

— Ну, — протянул следователь, — с тобой неинтересно. — И быстро спросил: — Что в пакете?

Лева протянул руку, хотел пощупать пакет, следователь не разрешил.

— Ты его уже держал.

«Подкова», — подумал Лева, тут же отказался от мысли. Пакет тяжелее, главное, больше по объему.

— Ну, ну, — следователь усмехнулся. — Ведь верно все здесь излагал.

— Билеты тотализатора, — как бы шаря впотьмах, сказал Лева.

— Верно. Сколько?

— Пятьсот, — рубанул сплеча Лева.

— Чертенок. Пятьсот тридцать, — следователь вновь достал огромный платок, как бы признавая свое поражение. Когда же Лева собрался влезть на пьедестал, следователь тихо, как бы между прочим, спросил: — Когда Григорьева принесла их?

— Григорьева ждала вас сегодня в девять, у кабинета, — уверенно сказал Лева.

— Шиш! — Лева увидел шиш такого размера, какие и в мультфильмах не показывают. — Вот так-то, — следователь говорил уже серьезно, без тени юмора: — Возьми, поработай немножко. — Он протянул Леве бумагу, на которой столбиками были выписаны цифры. — Номера билетов, покупали их в разных кассах, но, может, кассирши что-нибудь подскажут. Они же знают завсегдатаев. — Понимая, что Лева ждет от него другого разговора, следователь смилостивился. — Дружок, ты сам здесь очень хорошо, точно, главное, логично доказал: Григорьева и Логинов люди хорошие, от данной печки и плясать следует. Доказал одно, а бросился в обратную сторону. Решил, так не сворачивай, хуже нет метаться. Григорьева принесла мне данный сверточек в четверг. Спрятала она его сгоряча, думала, обнаружат рядом с мертвым наездником билеты тотализатора, запачкают билетики покойного с ног до головы, дело ее любимое измажут, товарищей-наездников, всех. Я вам в пятницу звонил несколько раз, — перешел на «вы» следователь. — Мне сказали, вас не будет. Я и отложил до понедельника.

Лева слушал следователя, не зная, радоваться ему или огорчаться. Нина ни в чем не виновата. Все его выкладки оказались верны, кто-то играл против Гладиатора. От этого непомерно высокая выплата за фаворита. Есть билеты тотализатора, можно побеседовать с кассирами. Смогут они вспомнить, кто делал такие крупные ставки? Судя по списку, ставки делались в двадцати пяти кассах. Этим займутся братья-разбойники, Леве на ипподроме расшифровываться нельзя.

— Молодой человек! — следователь смотрел на Леву сердито. — Я, кажется, разговариваю с вами.

— Извините, задумался, — Лева улыбнулся, он видел, следователь лишь напускает на себя сердитый вид.

— Слушай, ты случаем не Ивана Гурова сын? — спросил следователь.

«Началось, — подумал Лева, — хоть фамилию меняй. Куда ни придешь, один вопрос: сын или не сын».

— Нет, — ответил он.

— Врешь, — следователь хитро подмигнул. — Запамятовал, сейчас вспомню. Иван мне как-то в горкоме встретился и рассказывал, мол, отпрыск по сыскной части трудится. Да ладно. Не сын ты, личность. Признаю. — Вспомнил что-то смешное, искорки забегали в глазах, потом нахмурился и засопел.

Лева приготовился, ясно, сейчас разыгрывать его начнет.

— Да, вспомнил, — сказал следователь. Лева даже приподнялся в кресле. — Что-то ты про звонок в кабинет рассказывал? Интересно, интересно, — пытаясь сдержать улыбку, он хрюкнул, получилось ужасно смешно, тогда он расхохотался вовсю. Непонятно, над кем он смеется, над Левой или над собой. Вообще, как уже отметил Лева, старший следователь прокуратуры по особо важным делам оказался непозволительно возрасту и положению смешлив.

Лева из вежливости тоже улыбнулся, потом, вспомнив известную фразу: «Платон мне друг, но истина дороже», сказал:

— Простите, однако под всем мною сказанным могу расписаться.

— Фантазер, фантазер. Оставим это.

— Простите, — Лева начал краснеть. — Свою версию я готов отстаивать.

— Каким образом? — чтобы не видеть Левиного румянца и вновь не рассмеяться, следователь начал перекладывать разбросанные на столе дела.

Идея, которую собирался высказать Лева, появилась у него, когда он, ожидая Турилина, расхаживал по коридору управления. Методом исключения Лева пришел к выводу, что если он знает звонившую девушку, то это может быть только Аня, приятельница Сан Саныча. Почему бы и не проверить. Номер телефона у него имеется.

— Вы мне на слово поверите? — спросил Лева.

Следователь ответил жестом, означавшим: «Как тебе не стыдно, старик!»

— Прекрасно, нужен параллельный телефон и молодая женщина.

— Аппараты параллельные, — следователь указал на телефон на столе и аппарат, стоявший на столике в углу кабинета, — а молодая женщина, — он взглянул на часы. Лева отметил, что хозяин часто на них поглядывает, расценивал это как предложение закругляться. — Молодая женщина задерживается, — следователь выбрался из-за стола, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. — Здравствуйте, я вас жду.

— Я слышала голоса и считала, вы заняты, — Лева услышал женский голос и встал.

— Обычно на работе я всегда занят, Нина Петровна. Проходите, пожалуйста.

Нина была в строгом, почти вечернем костюме, в туфлях на высоких каблуках, видимо, только что из парикмахерской, так как Лева почувствовал запах лака, каким обычно покрывают волосы после укладки.

— Здравствуйте, — Лева поклонился.

Нина глубоко вздохнула, будто собиралась прыгнуть с вышки, зачем-то переложила сумочку в левую руку. За спиной закашлялся следователь, и Нина опомнилась.

— Пишете? Доносы пишете! — громко сказала она. — Мерзкий вы человечек!

— Сядьте, Григорьева, — спокойно сказал следователь. От его тона даже Лева поежился.

Нина села, демонстративно отвернувшись к стене. Лева продолжал стоять, следователь начал расхаживать по кабинету, ходил и молчал, молчал и ходил. Было совершенно ясно, говорить здесь сейчас имеет право он один. Следователь молчал долго. Нина перестала смотреть в стену и опустила голову, только тогда следователь заговорил:

— В этом кабинете доносов не писали. Когда вас, Нина Петровна, на свете не было, в те времена доносы здесь тоже не писали. Вы меня поняли?

— Простите, вас я не хотела обидеть, — ответила Нина.

Леве хотелось сказать: ну, хватит, хватит, все понятно. Он даже откашлялся. Следователь наградил его таким взглядом, что Лева еще раз кашлянул и промолчал. Неужели этот человек несколько минут назад был смешливым толстяком, жаловался на жару, хлопал себя по груди и кряхтел в кресле? Хозяин, большой и массивный, расхаживал по кабинету легким стремительным шагом. Леве казалось, пожми сейчас ему следователь руку — и ладонь у него немягкая, железная.

— Я вас в прошлый раз пожалел, зря пожалел, оказывается. Вы понимаете, что означают эти билеты тотализатора? Их оставил убийца, возможно, на билетах были его отпечатки пальцев. Вы самовольно собрали билеты и все испортили. (Это был блеф, на картонных билетиках могли оказаться сотни отпечатков). — Лев Иванович Гуров — советский офицер, — следователь вновь сделал паузу. — Все должны усвоить, что значит советский офицер. Гуров — один из лучших сотрудников уголовного розыска, ас, можно сказать. — Лева не знал, куда деваться, сесть, что ли? А то стоит, как памятник самому себе. Следователь почувствовал его состояние, взял под руку, заставил ходить рядом и, уже не обращая внимания на Нину, спросил своим обычным тоном: — Так что у тебя за идея, дружок? Есть у нас параллельный телефон, есть молодая женщина.

Лева приходил в себя.

— Ты хочешь позвонить своей незнакомке? Значит, ты кого-то подозреваешь и имеешь номер телефона? Почему не рассказал раньше? Кто? Как познакомились? Какие основания подозревать? Хорошо, хорошо, позже расскажешь. — Не давая Леве вставить ни слова и продолжая говорить, следователь подвел «советского офицера» к креслу, усадил. — Предлог для звонка? Тема разговора? Не получится, что вы нас проверяете, а мы вас перепроверяем?

— Не получится, я продумал, — ответил Лева. Передышка, предоставленная ему следователем, вернула спокойствие. Во всем происходящем увидел даже комическое, когда же хозяин из-за спины Нины подмигнул ему, Лева заулыбался. — Я запишу, чтобы Нине было легче говорить.

Лева записывал для Нины текст, следователь негромко объяснил ей:

— Нам нужно послушать один женский голос. — Нина кивнула, следователь хотел предварительно разговорить ее и спросил: — Как здоровье Гладиатора?

— Гриша? Спасибо здоров. — Нина сразу оживилась. — Он вообще у нас крепыш, не жалуется, веселый, порцию свою сегодня хорошо поел. Скоро в Европу едет.

— Вас возьмет?

— Возьмет, — Нина улыбнулась. Разговаривая о лошадях, она преображалась, от всей ее сдержанности не оставалось и следа.

— Пожалуйста, — Лева протянул Нине лист.

Нина читала, морщилась, удивленно спросила:

— Костюм стоит рубль двадцать?

— Нет, но она вас поймет, — ответил Лева.

Вчера он слышал, как Аня говорила Наташе, что оставила продавщице комиссионного магазина свой телефон, хочет купить брючный костюм. На этом Лева и собирался сыграть. Нина перечитала текст несколько раз, следователь поставил ей телефон на колени и сказал:

— Сядьте свободнее, легче говорить будет.

Нина послушно откинулась на спинку кресла, набрала номер. Снимая параллельную трубку, Лева вспомнил, как вчера у него постепенно появилось ощущение, будто голос Ани ему хорошо знаком. Когда они ехали в машине, Лева спросил у девушки номер телефона, она почему-то соврала, сказала, что телефона нет. Он запомнил адрес и по справочному узнал: в доме, где живет Аня, телефон есть только в ее квартире.

В трубке звучали длинные гудки. Нина вопросительно взглянула на следователя, и в это время резкий женский голос ответил:

— Да. Говорите.

— Позовите, пожалуйста, Аню, — сказала Нина.

— Я на проводе.

Лева не узнавал ни голоса Ани, ни голоса незнакомки.

— Добрый день, — читала по бумажке Нина. — Я слышала, вы интересуетесь брючным костюмом.

— Да, да. Вы от Ксюши? — голос подобрел, и Лева узнал Аню.

— Нет, но мне сказали… — сообразила ответить Нина.

— Верно. Не имеет значения, — Аня заговорила веселее. — Что вы можете предложить?

— Италия, — ответила Нина, — цвет морской волны, брюки с манжетами, карманы накладные.

— Что вы хотите?

Нина растерянно взглянула на Леву, тот, закрыв трубку рукой, подсказал:

— Сколько стоит.

— Рубль двадцать, — чуть запнувшись, ответила Нина.

— Надо взглянуть. Какой размер?

— Сорок шесть — сорок восемь.

Лева умышленно написал размер больший, чем Ане нужно, чтобы удобнее было прервать разговор.

— Милочка, — разочарованно протянула Аня, — я не доярка колхоза «Красный богатырь». Сорок четыре. Это максимум.

— Сорок шестой вполне приличный размер, — обиделась Нина. — Или вы балерина?

— Не балерина, — передразнила Аня, — но задница у меня сорок четвертого размера, и я не кормящая мать.

— Не подходит? — решительно спросила Нина.

— Сорок четыре, милочка, очень прошу…

— Оревуар, — Нина положила трубку, но Лева ее не положил и слышал, как Аня продолжала говорить:

— Минуту, милочка. Если у вас будет сорок четвертый…

Лева опустил трубку. Самое обидное, что эксперимент не дал ни положительного, ни отрицательного результата. Лева и узнавал и не узнавал голос незнакомки.

Хозяин кабинета сочувственно спросил:

— Не понял, Лев Иванович?

— Не понял, — согласился Лева. — Оставим как версию?

— Оставим, — следователь повернулся к Нине. — Спасибо за помощь, Нина Петровна. А сейчас вот вам журнальчик, — он взял с журнального столика несколько экземпляров, протянул Нине, — посидите в коридорчике. Мы тут кое-что обсудим, затем Лев Иванович вас проводит.

— Благодарю, мне пора на работу, дорогу я найду. — Нина смотрела независимо.

За последние сорок минут у следователя в третий раз изменился голос.

— Оставьте, Нина Петровна. Я вам сказал — подождите, и вы подождете. Лев Иванович вас проводит, купит по дороге цветы, я хочу, чтобы ваши сослуживцы видели, как он за вами ухаживает. В дальнейшем ни он, ни я не станем вам объяснять свои поступки. Помощь следствию не благодеяние, а священный долг каждого нормального советского человека. — Он четко выговаривал каждое слово, Нина стояла перед ним и выслушала все до конца. — Мы защищаем социалистический правопорядок. Жизнь человека священна, убийца должен быть выявлен и наказан. Один раз вы нам помешали, больше мешать не будете. — Следователь взял Нину под локоток, подвел к двери, открыл ее. — Сидите и ждите.

Лишь только закрылась за Ниной дверь, следователь будто потолстел, обрюзг. Тяжело вздохнув, он спросил:

— Понял, какие слова знаю? А ведь то не слова, — он взялся за графин, выпил два стакана подряд и извлек из кармана свой платок-полотенце. Усаживаясь в кресло, он вновь сопел, охал, морщился, в общем, страдал, словно великомученик.

— Женщины — публика тяжелая, — сказал он. Лева хотел улыбнуться, но, встретив серьезный взгляд, воздержался. — Ты, братец, умен, возможно, даже талантлив, да вот чувства собственного достоинства тебе не хватает. Что это ты девочке так с собой держаться позволяешь? Там, в вашей оперативной обстановке, ты можешь клоунаду разыгрывать, фигли-мигли разные. А уж коли здесь встретились, обязан держать себя достойно. Она ведь тебя чуть ли не ударить собиралась. А ты знаешь, кого бьют? Бьют только человека, который разрешает себя ударить.

— Не понимаю, — смущенно пробормотал Лева.

— Вижу. То и плохо, раз не понимаешь. Тебе доверено охранять людей. Доверено. Вдумайся. Ты не Лева Гуров, ты — это полковник Турилин, друзья по работе, вся наука, которая на нас работает, все — ты. Так и держись. Если убежден, что нельзя тебя ослушаться, убежден — хамить тебе невозможно, любыми глазами на человека гляди, он точно поймет, что ему позволено, что — нет. Силу за собой чувствуй, другие ее вмиг почувствуют. — И вдруг без всякого перехода спросил: — Как дальше-то жить будем? Что предпримем, товарищ инспектор уголовного розыска?

Лева хотел изложить свой план, вовремя вспомнил указание Турилина и сказал:

— Мне Константин Константинович запретил пока на ипподроме появляться.

— Костя? Испугался за тебя, значит? — Следователь снял телефонную трубку, начал набирать номер. — Сейчас мы с ним посоветуемся.

Лева не удивился, что следователь называет Турилина по имени. Все старики друг друга знают. Кости, Вани, Васи. Либо они вместе строили и копали, либо воевали. Все друг другу обязаны по гроб жизни. Если не один другого вытаскивал из-под огня, значит, тот вытаскивал из иного места его брата. Почему-то по служебным вопросам они разговаривали всегда сугубо официально, и Лева не удивился, когда, соединившись с полковником, следователь сказал:

— Константин Константинович? Здравствуйте. Из прокуратуры города…