ЮнМи. Сны о чём-то лучшем. (Книга первая)

(열아홉번째꿈) Сон девятнадцатый. В поисках вдохновения

Сон Серёги Юркина

Опять поцапался с президентом. Тот вдруг наехал на меня с очередными претензиями. Я, видите ли, что-то не так сказал звукооператорам, ни за что ни про что нагрубил гримёрам и — о, ужас ужасный! — даже не подумал(ла) перед ними извиниться… И вообще, ЮнМи, когда ты уже наконец научишься вести себя так, как подобает айдолу?

— Сабоним, — говорю. — Со звукооператорами я не ссорился, это чей-то навет, мы просто обсуждали аранжировку новой песни и да, возможно, излишне темпераментно. А вот гримёры, да будет вам известно, сами виноваты: ошиблись с подбором косметики и использовали ту, на которую у меня аллегрия. Инструкцию им лень посмотреть было!.. Да они мне чуть всю кожу на лице не сожгли, а я извиняться должна? Не дождутся!

— Ты младше! Ты должна проявлять уважение!

Опять двадцать пять! Ну что за упёртость, не понимаю.

— Я проявляю уважение только к тем, кто проявляет его ко мне!

— Ты недостаточно много для этого прожила, и недостаточно много работала, чтобы делать такие заявления!

— Я, как вы не раз сами заявляли, успешный автор и композитор, поэтому вполне могу требовать, чтобы ко мне относились соответственно! И я не собираюсь ходить в прыщах и с облезлой кожей на щеках только потому, что кто-то не хочет добросовестно выполнять свои обязанности. За которые этим гримёрам, между прочим, платят и из тех денег, которые я приношу агентству своей музыкой.

— Вот даже сейчас ты позволяешь себе говорить со мной так, что я только страшным усилием воли удерживаюсь от того, чтобы с треском не выгнать тебя на улицу.

— Господин президент, стесняюсь спросить, это ваше страшное усилие усиливается, случайно, не тем, что "Корона" опять на первых местах в корейских чартах с двумя моими песнями?

Позиция у меня непробиваемая. Сижу не в окопе и даже не в ДОТе, а в настоящем бетонном бункере, укреплённом со всех сторон неуклонно возрастающими при моём непосредственном участии доходами агентства. На первых местах не только мои сонбе, более чем отлично идут дела у "Stars Junior" и у "Bang Bang", тоже с написанными мной песнями, что характерно. Но СанХёну почему-то этого мало, ему очень хочется поставить меня в стойло, чему я всеми силами противлюсь. Я не лошадь, на меня где сядешь, там и слезешь. А я ещё и копытом добавлю.

— Адж-ж-ж! — возмущается президент. — За то время, которое ты работаешь на меня, даже обезьяна восстановила бы социальные навыки и научилась бы кланяться и уважать старших.

— Сабоним, да я и так кланяюсь всем подряд налево и направо. У меня уже спина скоро отвалится, а вам всё мало. Я не для того пошла в шоу-бизнес, чтобы становиться послушной куклой, и вы это прекрасно знаете. А если вам так уж не хватает поклонов и извинений… — тут я подхожу к окну и показываю вниз, туда, где перед агентством извивается очередь страждущих попасть на прослушивание. — Наберите вон там, среди них, хоть сотню очень воспитанных девочек, и они с готовностью с утра до вечера будут вам кланятся и извиняться, кланяться и извиняться. И твердить с почтением и придыханием: "да, сабоним", "конечно, сабоним", "простите нас, сабоним", "позаботьтесь о нас". Но могу поспорить на все свои авторские права, что ни одна из них не сумеет написать для вас песню, которая попадёт не то что в Billboard, но даже и в самый захудалый корейский чарт где-нибудь в провинции. И не принесёт вам столь желаемой прибыли. Или я не права?

— Ну ты себя-то с ними не сравнивай, — чуть сдувается СанХён. — Ты в агентстве одна такая.

— Ага, значит, вы согласны с тем, что я единственная и неповторимая. И заметьте, это не я сказала.

— Уйди с глаз моих, несносная девчонка. Иначе я не знаю, что с тобой сделаю.

— Выпишите мне премию побольше, сабоним, и клянусь, вы не увидите меня до самого понедельника, — предлагаю я, улыбаясь во все тридцать два зуба.

Президент без сил падает в кресло, а я гордо удаляюсь, стараясь не поворачиваться к нему спиной, пока не окажусь за дверью. А то ведь может и швырнуть чем-нибудь. Были случаи.

* * *

Сижу один в общаге и что-то настроение у меня как бы это помягче сказать… не того. Значительно ниже плинтуса. И непонятно почему. Похоже, просто устал, вымотался морально и физически. Видимо, оттого и с сабонимом сцепился, хотя прекрасно можно было всё разрулить мирным путём. Не получилось.

Сел за синтезатор, понажимал клавиши — не идёт. В голове пусто и звонко. Не то что вдоховения нет, полностью отсутствует желание даже просто что-нибудь сыграть. Взялся было за гитару — та же история.

И тут мои одногруппницы заявились. Весёлые, возбуждённые, с полными пакетами еды. Они, оказывается, были на каком-то музыкальном телешоу, где очень удачно выступили. Я с ними не поехал, потому что был задействован на съёмках рекламного ролика, где и поругался с гримёрами. А у бедняжки ИнЧжон что-то с горлом, ей на три дня запретили петь, поэтому она сейчас дома с мамой.

Девицы суетятся на кухне, о чём-то щебечут; я просто сижу в уголке и молча за ними наблюдаю.

Однако как всё непросто у этих моих знаменитых и талантливых сонбе. Вот например, СонЁн по-настоящему зовут Пак ИнДжон. То есть так же, как нашу ИнДжон, ту, которая Хам ИнДжон. Написание чуть отличается, но в произношении разницы для русского слуха никакой.

А КюРи по-настоящему зовут Ли ДжиХён. Почти так же, как ДжиХён, ту, которая у нас Пак ДжиХён.

Дальше ещё интереснее. Настоящее имя ХёМин — Пак СонЁн. Один в один с СонЁн, которая на самом деле ИнДжон.

Заходишь так в общагу и зовёшь: СонЁн! Оглядываются сразу и ХёМин и наша Ледяная принцесса.

Зовёшь: ДжиХён! И тут одновременно отзываются КюРи и наша макнэ.

Зовёшь: ИнДжон! Оглядываются опять же сразу две красотки — СонЁн и Ина.

Блин! С ума можно сойти! Как они между собой разбирались поначалу, совершенно непонятно. Видимо, для того себе айдольские псевдонимы и придумали.

Одну только БоРамку ни с кем не перепутаешь. Особенно, учитывая её микроженский рост.

— ЮнМи-я-а, ты чего такая квёлая? — подсаживается ко мне СонЁн, заметив наконец мою вселенскую меланхолию.

— Устала, — говорю и загибаю мизинец.

— Гримёры не тем кремом чуть кожу на лице не сожгли, — и загибаю безымянный.

— С президентом опять поругалась, — загибаю средний палец.

— Вдохновение пропало напрочь, — загибаю указательный.

Потом смотрю на оттопыренный большой, сжимаю руку в кулак и заключаю:

— Всё надоело.

— Ты слишком много работала в последнее время, — соглашается СонЁн. — Тебе просто надо отдохнуть.

— Да я разве против, — киваю я. — Президент СанХён пока не отпускает, говорит, может, чуть попозже, после Китая. А у меня сейчас такое чувство, что я ещё до Китая сдохну.

— Не надо так говорить, — обнимает меня СонЁн. — Беду накличешь… А хочешь посмотреть, как мы выступили на шоу? Там наше самое маленькое сокровище со своим отцом его песню пела. А мы подпевали.

Наше самое маленькое сокровище — это, разумеется, БоРам. Её так ласково ДжиХён называет, обыгрывая одно из значений её имени.

— Давай посмотрим, — соглашаюсь я.

T-ara — Sparks + My Love Crybaby — Idol Star 7080 Best Singer

https://www.youtube.com/watch?v=nV0QvQRt4D8

Ну что, мне нравится. И папашка у БоРам приятный такой дядечка, очень улыбчивый, и песня красивая с ярко выраженной мелодией. Запоминается на раз, что для корейской эстрады скорее исключение. Мелодичность — не самая сильная сторона Кей-попа.

Зовут БоРамкиного родителя Чон ЁнРок. И он довольно заметная фигура на корейской эстраде. Мало того, что он певец и композитор, так он ещё и в молодые годы активно снимался в кино. Мама у них, кстати, тоже известная певица. В общем, понятно, в кого наша крохотуля такая талантливая.

После ужина как-то все успокоились, уткнулись в свои телефоны, а моя тоска никуда не делась. Наоборот, мне стало ещё фиговей. Полюбовавшись на то, с какой любовью БоРам с отцом смотрят друг на друга, я с удвоенной силой ощутил своё одиночество. В том мире мы с мамой жили одни, без отца, не хочу сейчас рассказывать, почему так получилось. И в этом мире ЮнМи тоже отца потеряла довольно рано. К тому же ещё и почти полностью его забыла в результате аварии. И когда мы здесь ходили в поминальный день на кладбище, я его не вспомнил и в душе ничего не шелохнулось.

И вот скажите мне теперь, откуда тут возьмётся желание творить? Со всех сторон какие-то слошные затыки и неустройства. Словно сглазил меня кто-то. На следующий день с утра у меня в планах было довести до ума "First Love" — давно задуманную песню для "Короны" в ритме танго. Но у меня просто руки не поднялись, когда я сел за Корг. Всё, приплыли, нету вдохновения. Пропало. Испарилось. И чё теперь делать, как теперь быть? Как ваять нетленку? А вдруг это навсегда.

СонЁн, беспокойная душа, смотрела на меня, смотрела, а потом и говорит:

— Юна, давай я сейчас ИнДжон позвоню. Она сегодня на концерт собиралась. Пусть тебя с собой возьмёт. Сменишь обстановку, получишь новые впечатления, развеешься немного. А то на твоё страдающее лицо смотреть страшно.

— Ну давай, — соглашаюсь без особого воодушевления, даже не поинтересовавшись, что за концерт. Может, и вправду — развеюсь. — Звони.

* * *

Вечер того же дня. Один из концертных залов Сеульского Арт-центра (Seoul Arts Center).

Зал небольшой, человек на триста. Мы с ИнЧжон сидим в первом ряду. Хорошие места, видимо Ина заранее позаботилась. Кстати, с горлом у неё всё нормально, просто слегка застудила.

Что же до концерта… Я, честно говоря, думал, что мы будем смотреть выступление какой-нибудь известной поп-группы, и ошибся. ИнЧжон привела меня на концерт традиционной корейской музыки. И была очень довольна, что я составил ей компанию. Так-то она должна была идти с мамой, но та, поговорив по телефону с СонЁн, очень великодушно уступила свой билет мне.

Начало мне понравилось. И фантастические танцы с веерами, и женский ансамбль, играющий на больших барабанах в стиле "самульнори" — реально завораживающее зрелище. И даже слегка на мой взгляд затянувшееся выступление оркестра народных инструментов. К своеобразному звучанию различных комунго, каягымов, чангу, конху, чхёльхёнгымов, хэгымов и прочих тэгымов я притерпелся ещё во время обучения в Кирин, так что ничего страшного для моих ушей в этой части концерта не произошло…

— А теперь начинается самое интересное, — шепнула мне ИнЧжон. И радостно пояснила в ответ на мой вопросительный взгляд:

— Сейчас будет пхансори.

Что такое пхансори, я знал. В той же Кирин нам про эту "корейскую оперу" очень подробно рассказывали. Правда, вместе с классом на выступление знаменитых исполнителей этого жанра я не попал, потому что был в Америке на стажировке. Ну что ж, от судьбы, как видно, не уйти. Не посмотрел тогда, увижу сейчас. Признаться честно, к опере я отношусь весьма скептически. Ну не моё это! Помню, ещё в той, московской жизни мама водила меня в Большой театр на "Сказку о царе Салтане". Мне было лет двенадцать и я запомнил только, что это было невыносимо долго, громко, хотя и очень красочно. Сильнее всего меня поразила огромная бочка, в которой бедные герои изображали плавание по морю. Большая бочка в Большом театре, так у меня эта ассоциация и закрепилась.

И уже намного позже, всякий раз проходя по Театральной площади и глядя на знаменитое здание с колоннами, я в шутку представлял на месте квадриги Аполлона гигантскую бочку. Это была моя своеобразная месть за те несколько часов издевательства над моим слухом. Глупец, я тогда даже не догадывался насколько музыка Римского-Корсакова роднее и ближе мне, чем то, что я сейчас должен был услышать.

Сначала на сцену вышел барабанщик, которого называют "косу", а затем и исполнительница — "соррикун". Это была молодая девушка, с большим сложенным веером в руках и одетая, разумеется, в ханбок. Зрители приветствовали её дружными аплодисментами.

— Её зовут Ким НаНи. Она молодая, но уже очень известная актриса, исполняющая пхансори. Нам жутко повезло, что мы попали сегодня на её выступление. Она исполнит отрывок из "Повести о Симчхон", прозрение Шим Бон-са, — прошептала мне ИнЧжон.

Я посмотрел на её восторженное лицо и вспомнил, что одним из увлечений моей сонбе, помимо тхэкводно, было как раз это самое пхансори.

Ну что… В первых строках своего отзыва о сегодняшнем вечере торжественно и скорбно сообщаю вам, дорогие мои, что вливание в ряды поклонников "корейской оперы" мне абсолютно точно не грозит. Более того, чтобы я ещё раз согласился пойти на такое вот выступление… Увольте!

Эта Ким НаНи была довольно симпатичной девушкой, но когда под неритмичный аккомпанемент барабана она запела почему-то на редкость скрипучим голосом, со мной случилось нечто странное и даже, не побоюсь этого слова, страшное.

Я вдруг осознал, что совершенно не понимаю, о чём эта девушка поёт. Как будто что-то у меня в мозгах отключилось, и опция hangug-in (корейский язык) совершенно перестала работать. "Господи, за что?" А странное действо на сцене между тем продолжалось. Исполнительница, видимо, изображая в лицах разных персонажей, то визгливо пела, то жалобно вскрикивала, то опускалась на колени, корча всевозможные рожи, на которые зал отзывался радостными возгласами.

Осторожно оглянувшись, я с удивлением обнаружил, что публика-то и в самом деле в восторге. На лицах улыбки, сопереживание, глаза довольно блестят. Кое-кто из зрителей даже повторяет вслед за исполнительницей текст… Они что, его наизусть знают? Видимо, да. ИнДжон тоже губами шевелит, вперёд наклонилась, вся на сцене, того гляди сорвётся с места и ринется вместо НаНи допевать то, что по какому-то недоразумению называется оперой.

И так как-то одно на другое наложилось: и странное пение с визгливыми нотками, и то, что я стал воспринимать корейскую речь, как неудобоваримую тарабарщину, и рваный ритм барабана, и совершенно немелодичное для моего слуха горловое завывание, — что я впал с некое подобие транса.

"Да она меня заколдовывает! — вяло подумал я, не имея никакой возможности сопротивляться. — Она же самая настоящая шаманка!"

Кажется, нам рассказывали, что на развитие этого жанра повлияли в том числе и шаманские заговоры древних корейцев, в чем я, глядя на сцену, имел сомнительное счастье убедиться. Да какая опера, это же настоящее камлание! Бубна в руках разве что не хватает.

— Оо, идже шимбонсунын пичуль поге доль гощида, — прошептала мне в ухо ИнЧжон. — Гаджан шиннанын сунган.

Я, разумеется, ничего не понял, но всё равно изобразил улыбку, согласно кивнул и по довольному взгляду ИнЧжон догадался, что именно такой реакции от меня она и ждала.

Мы вновь уставились на сцену. ИнЧжон с жадным интересом, а я — преодолевая мучительное желание закрыть уши ладонями. Ким НаНи страдала на сцене, словно подвергающаяся истязаниям партизанка, попавшая в плен к японским оккупантам. И я невольно страдал вместе с ней. Мне казалось, что это и меня сейчас пытают, мучают, протыкают насквозь колом, и вытягивают жилы. Чёрт, как жаль, что я совершенно не помню сюжет этой "Повести о Симчхон". Так хотя бы понимал, что происходит и на что этот персонаж жалуется. ИнЧжон что-то говорила про прозрение… И тут актриса страшно растопырила глаза, в зале радостно засмеялись и захлопали… А я только чудом удержался от того, чтобы глаза не закрыть.

Концерт Navilera Gugak Hanmadang — Ким Нани — сцена из "Повести о Симчхон")

https://www.youtube.com/watch?v=yPc0bqK-lLk

(Или можно посмотреть на сайте "Кореяпедия", страница "Повесть о Симчхон")

"Пытка апельсинами" продолжалась от силы минут десять, но у меня было полное ощущение, что прошёл по меньшей мере час. И когда после поклона актрисы публика разразилась аплодисментами, я ещё какое-то время сидел, не в силах стряхнуть с себя некое подобие транса.

— Ну как, ЮнМи-я-а, тебе понравилось? — подозрительно вкрадчиво спросила ИнЧжон, когда мы в окружении оживлённо обсуждающих представление зрителей наконец добрались до выхода. — Согласись, это было восхитительно.

И уставилась на меня, надеясь, видимо, услышать мои восторженные ахи-охи.

— Ты знаешь, ИнЧжон-ян… — выдавил я, помотав головой и чудовищным усилием воли вернув себе способность понимать и говорить по-корейски. — Впечатление у меня, откровенно признаться, довольно неоднозначное… Что с тобой?

ИнЧжон с покрасневшим лицом зажимала одной рукой рот, а другой махала в мою сторону, словно хотела меня прогнать. Не сразу до меня дошло, что она просто изо всех сил пытается сдержать смех. Кончилось тем, что обессилев в борьбе с рвущимся из неё весельем, она прислонилась к стене и сползала по ней вниз, не обращая внимания на то, как это выглядит в глазах окружающих.

— Аха-ха! — наконец не выдержала она, расхохотавшись во весь голос. — Ой, не могу! Ой, держите меня все! Юна, ты… Ты… Твоё лицо… Ой, божечки! Чюгинда! (Я сейчас умру!) Где мой телефон? Девчонки меня не простят, если я это не сниму… И-и-и-и-и!

И начала, зараза такая, всхлипывая и подвывая, фоткать меня с разных сторон.

Что такого она увидела в моём лице? Я подошёл к стеклянным дверям и посмотрел на своё отражение. Ну, подумаешь, волосы немного дыбятся, словно после удара током, и глаза выпучились, говоря словами одной моей подруги, как у бешенной кильки. Что такого-то? У нормального русского человека после прослушивания пхансори ещё и не так лицо может перекосить. Жив остался, уже хорошо. А то, что ошарашен слегка, так это скоро пройдёт. Я, конечно, слегка преувеличиваю, но ИнЧжон в самом деле повеселилась всласть. Она, как выяснилось чуть позже, догадывалась о такой моей реакции. Был у неё похожий опыт, когда она ходила на четырёхчасовой (!) концерт пхансори с делегацией студентов-музыкантов из России… Блин, вот так разведчики и палятся: кричат при родах "мамочка" по-русски и чумеют, слушая "корейскую оперу". Я ещё легко отделался, четыре часа меня без сомнения определили бы прямым ходом в психушку.

* * *

Тот же вечер два часа спустя. Общежитие группы "Корона".

Устав хихикать и разглядывать обалделую физиономию ЮнМи, девушки лежат без сил, кто на диване, кто просто на полу.

— Никогда я ещё так много не смеялась, — признаётся БоРам. Она ещё раз смотрит на фото в телефоне, но сил на смех больше нет.

— Как вы думаете, девочки, к ней теперь вернётся вдохновение? — спрашивает ХёМин, безуспешно пытаясь стереть с глаз потёкшую от смеха тушь.

ДжиХён, которая весьма скептически относится к увлечению ИнДжон пхансори, переворачивается на живот и вздыхает:

— Боюсь, как бы оно у неё после этого совсем не пропало.

И тут из соседней комнаты до них доносится какой-то топот, хлопки в ладони и громкий голос ЮнМи.

Столпившимся в дверях девушкам открывается следующая поражающая воображение картина.

ЮнМи, сидя на стуле перед синтезатором, отбивает одной ногой и ладонями незамысловатый, но очень громкий ритм и с закрытыми глазами самозабвенно голосит, выкрикивая что-то вроде рэпа на английском:

…Singing your song

All over the place

We will, we will rock you. (Sing it!)

We will, we will rock you. (Everybody!)

We will, we will rock you. (Hmm!)

We will, we will rock you. (Alright!)

— Да, — слегка испуганно признаётся ИнДжон. — Похоже я перестаралась. Наверное, лучше было бы сводить её в филармонию.

* * *

Исправительное учреждение "Анян"

— СонХо, ЧуЮн, живо в восьмую камеру! Там что-то неладное творится. Похоже драка. Только этого нам не хватало перед проверкой из министерства.

По тюремному коридору гулко топают тяжёлые шаги спешащих охранниц. Из-за дверей восьмой камеры и в самом деле доносятся дикие вопли, крики, почти звериное рычание и даже что-то до ужаса похожее на предсмертные стоны человека, которого подвергают удушению. Как назло один из замков опять заедает — сколько раз ведь просили заменить! — но вот наконец дверь распахивается, и охранницы буквально врываются в камеру, занося над головами дубинки:

— Отставить! Прекратить драку! Все на пол! Живо!..

— А что такое? — удивлённо оглядываются на них спокойно сидящие на кроватях зэчки. — Что случилось?

— Что случилось?! — яростно вопрошает СонХо, старшая смены. — Они ещё спрашивают! Это у вас что случилось? Кто начал драку, признавайтесь? Чего опять не поделили, дурынды малолетние?

— Какая драка? Не было никакой драки. С чего вы взяли-то? — удивляется БонСу.

— А кто тогда здесь кричал, рычал и стонал?

— Да это Агдан исполняла нам пхансори, — показывает БонСу на стоящую у дальней стены ЮнМи. — Отрывок из "Повести о Симчхон". Прозрение Шим Бон-са. А вы что подумали?

Немая сцена.

— Вот она, волшебная сила ис… скус… ства… — выдавливает ЮнМи, заливается хохотом и падает на кровать.

Занавес.