ЮнМи. Сны о чём-то лучшем. Книга вторая

(스물아홉번째꿈) Сон двадцать девятый. Тюрьма и сума

Сон Серёги Юркина

Кафе "Весёлый цыплёнок". Вечер.

Сидим все вместе, смотрим выступление "Wild Fowers". Они уже в Бразилии. Я в Бразилию пока не хочу. Мне и Китая за глаза хватило. Тур по Поднебесной вымотал нас всех так, что я третий день отоспаться не могу. Вот и сейчас смотрю на экран вполглаза. А там мои "цветочки" при поддержке зала отрываются по полной. Я за них безумно рад, но держаться нету больше сил. Скорей бы в люлю, честное слово.

SPICA — "Men came down from the sky like rain."

https://www.youtube.com/watch?v=Ku-8ifqmCVQ

Все мои рядом со мной. Мама, СунОк, ЁнЭ, несколько маминых подружек-соседок и человек десять из "Red Allert" — те, кто сегодня не на дежурстве. Дяди, правда, нет, уже убежал, посидев с нами чуть больше часа. Чувствую, доведут его шпионские игры до цугундера, но не мне давать советы взрослому мужчине.

Репортаж о гастрольном туре "Wild Flowers" завершается, вечеринка тоже подходит к концу. Все понемногу разбредаются кто куда. Выходим с ГаБи на улицу. Уже темно, на небе полно звёзд, красные огоньки уезжающих автомобилей ползут то вверх, то вниз по нешироким улицам Гванак-гу.

— Юна, тут с тобой одна наша девочка хочет поговорить. У неё к тебе просьба… Но лучше она сама расскажет. Я пообещала, что ты её выслушаешь. Ты как?

— Да, конечно, — отвечаю и тру глаза, чтобы хоть немного прогнать сонливость. — Какие проблемы? Ты же знаешь, ГаБи, что нашим я всегда готова помочь.

— Она у нас недавно, всего месяц, вот и постеснялась напрямую обратиться… МиРан, иди сюда, не бойся.

К нам несмело подходит одна из девушек, которая помогала убираться в кафе.

— Анньён, — ещё раз здоровается она. — Спасибо, что согласились выслушать меня, ЮнМи-ян.

— Что у тебя случилось, МиРан? Говори, не стесняйся. Если будет в моих силах, я помогу.

— У меня ничего не случилось. Проблемы у моего старшего брата ЧжунХе. Он… — девушка мнётся, прижимает ладошки к покрасневшим щекам и наконец решается выговорить: — Дело в том, что он недавно вышел из тюрьмы.

Она замолкает. Мы смотрим на неё и тоже молчим.

— Он провёл там всего год. Вы не думайте, он ничего такого не сделал. Никого не бил, не воровал… По глупости туда угодил. Работал на стройке, и у них там несколько человек упали с лесов с большой высоты. Сильно покалечились, а один даже умер. Когда стали разбираться, выяснилось, что было нарушение техники безопасности. Начальник уговорил ЧжунХе взять вину на себя. Якобы он неправильно собирал конструкцию и поэтому люди упали. Начальник пообещал, что когда он выйдет, его опять возьмут на работу. Но пока он сидел, там все руководство сменилось, и ему, конечно, сказали, что преступники им не нужны, тем более такие, из-за халатности которых погибают люди. И его теперь вообще никуда не берут. А он больше ничего не умеет делать. С детства хотел дома строить, правда на инженера выучиться не получилось, так он решил начать с самого, как он говорил, низа. Вот и начал. Ниже некуда. ЮнМи-ян, вот я и подумала, может быть, у вас получится куда-нибудь его устроить? В агентство или… ещё куда?

— В агентстве строители не нужны, — говорю я.

— Да он уже и не хочет быть строителем. Говорит, разочаровался после того, как с ним так несправедливо поступили. Может, охранником или грузчиком каким? Он ведь совсем отчаялся, я боюсь, как бы не задумал чего плохого. Каждый день прихожу домой и гадаю, не сделал ли он там уже чего-нибудь с собой. Мама наша умерла три года назад, отца нет. Живём с ним пока на старые накопления, но они ведь когда-нибудь кончатся. Помогите нам, пожалуйста, ЮнМи-ян. Мне не к кому больше обратиться.

— Ты ведь, наверное, ещё учишься, да? На что же вы живёте?

— Я учусь в средней школе искусств в Сондонге. У меня грант от моей школы, да и стипендия хорошая. На учёбу хватает, но двоим на эти деньги прожить трудно.

Смотрю на её печальное личико и думаю, что это, видимо, судьба у меня такая — помогать тем, у кого в жизни что-то не заладилось. "Пристинкам" помог, "цветочкам" помог, теперь вот брата МиРан из беды выручить как-то надо.

Смотрю на ГаБи. Так в ответ отрицательно мотает головой. Клуб пока существует полностью на добровольных началах, поэтому работать в нём можно, но зарабатывать не получится.

— Хорошо, МиРан, — говорю. — Приводи своего брата завтра вечером сюда, будем думать, как помочь вашей беде. Пока ничего конкретного пообещать не могу, просто не готова, честно говоря. Надо подумать. И не переживай. Мы своих не бросаем. В любом случае что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо.

— Спасибо, ЮнМи-ян, — кланяется МиРан. — Вы очень добры.

— Ты уже что-то придумала, Юна, ведь так? — спрашивает ГаБи, глядя на садящуюся в такси МиРан.

— Есть задумки. В агентство её брата, конечно, не возьмут, но я попробую оформить его стажёром на замещение вакантной должности охранника нашего кафе. Тогда его можно будет отправить на курсы, чтобы он получил лицензию. Курсы не такие уж и дорогие, я оплачу. А он потом потихоньку рассчитается. Вопрос в том, согласится ли он?

— МиРан его заставит. Ты не смотри, что она с виду такая скромная. Характер у неё железный. И в их семье на самом деле главная — она. Как скажет, так и будет.

Три дня спустя. Парковка у входа в один их офисов министерства внутренних дел Республики Корея.

— Спасибо, ЮнМи-сии, — кланяется ЧжунХе. На сестру он совсем не похож. Высокий, широкоплечий с несколько простоватым, но приятным лицом. — Я теперь ваш должник.

В руках у него все необходимые бумаги. Связи и в Корее решают если не всё, то очень многое, поэтому он теперь может легально работать охранником или, как их здесь называют, квалиаджосси, что в переводе значит просто менеджер. Зарплата — около миллиона вон. Не густо, конечно, но для начала и это неплохо. То, что обычно этими самыми квалиаджосси работают пенсионеры, ЧжунХе не смущает, как не смущает и то, что там, где другие заканчивают трудовую деятельность, он вынужден только начинать.

— Как говорят русские, сочтёмся, — отмахиваюсь я. — Жизнь длинная, может быть, и у тебя когда-нибудь будет случай помочь мне или моим родным.

— Вы хороший человек, ЮнМи-сии. Хотя в тюрьме я слышал о вас много плохих слов.

— Во как! А им-то я что сделала? — искренне удивляюсь я.

— Там по телевизору про вас много неправды говорили, вот они и поверили. А мне сестра про вас рассказывала, только мне там никто верить не хотел. Даже драться пришлось несколько раз. И знаете что я вам скажу, ЮнМи-сии. Никогда не попадайте в тюрьму! Никогда! Это очень плохое место, и люди там сидят очень плохие. Они все говорят, что они невиновны и что их осудили ни за что, но на самом деле за каждым из них стоит какое-то преступление и чьё-то горе.

— Н-да-а. Честно говоря, я туда и не собиралась. У меня на мою жизнь другие планы. Но спасибо, конечно, за совет, ЧжунХе. Я изо всех сил постараюсь ему последовать, только вот у русских на это случай есть и другая поговорка. От тюрьмы и нищеты не зарекайся.

— Хорошая поговорка. Как раз про меня, — грустно улыбается он. — Я ведь тоже был уверен, что уж куда-куда, а за решётку точно никогда не попаду. Я ведь честный человек. И о том, что стану безработным и почти нищим даже подумать не мог. А знаете, — спохватыватся он, — там ведь со мной сидел один русский парень. На наркотиках в универе попался. Семь лет ему дали. Приехал учиться, а угодил в тюрьму. Сам виноват, конечно. Имя у него странное, наверное, как и у всех русских: РёГа. Мы сначала смеялись, а потом привыкли.

— А фамилия у него какая? — спрашиваю без особого интереса, понимая, что никакой это был не русский, уж мне-то известно, что ни у одного русского не может быть такого имени. Венгр какой-нибудь или, возможно, грузин.

— И фамилия тоже странная, — отвечает ЧжунХе. — Се. Просто Се. Смешно, правда? Как они там в своей России с такими фамилиями живут? (Се (그), по-корейски "что" или "тот что", если верить онлайн-переводчику. Прим. автора).

И только минут двадцать спустя до меня доходит, что Се — это не фамилия. Это первый слог имени — Се Рё Га. Здесь, сейчас, недалеко от меня, в корейской тюрьме сидит какой-то русский студент Серёга и горестно размышляет, что сидеть ему ещё не пересидеть. И если один Серёга угодил в тюрьму, то почему туда же не может угодить другой? Тьфу-тьфу, надо поскорее постучать по дереву. Кельт я или не кельт? Ничего деревянного поблизости не нахожу, поэтому незаметно стучу себя по голове. Не дай Гуань Инь, тебе Юркин угодить в местную каталажку. Нам таких приключениев почему-то вот совсем не хочется.

* * *

ЮнМи и ДжуВон сидят за столиком на верхнем этаже отеля "Mercure Ambassador". Сегодня ночью у них в программе модный бар "Rooftop Kloud". За большим панорамным окном вечерний Сеул.

Рядом за декоративной перегородкой шумят и веселятся остальные приглашённые, в основном ЧжуВонова родня. Уединившуюся парочку никто не беспокоит, мажор постарался, всех предупредил. Болтают ни о чём и сразу обо всём. ЮнМи рассказывает про китайский тур "Короны", про то, как группа чуть не заблудилась в Пекинском аэропорту Шоуду, как они потеряли Борам в Чунцинском зоопарке, потому что та засмотрелась на семейство панд и отстала от остальных, что стало поводом для бесконечных подколок и нового прозвища Боранда, придуманного той же ДжиХён. Повеселил ДжуВона и рассказ о том, как ХёМин объелась уткой по-пекински и чуть не сорвала выступление…

— А знаешь, меня ведь там замуж звал один китайский чеболь, — призналась ЮнМи. — Очень-очень богатый. Такой самый миллиардерский миллиардер. И не старый ещё. Всего чуть за сорок.

— И что? — поднимает брови ДжуВон. — Надеюсь, ты согласилась?

ЮнМи показывает ему язык:

— Не дождёшься. Я такие важные решения без мамы принимать не могу.

— Я его знаю? Как его зовут?

— Сюнь Хуэй его зовут. Он когда себя назвал, я так хохотала, чуть не померла там прямо на приёме.

— И что тебя так рассмешило?

— Ну-у-у… — хихикает ЮнМи. — Если бы ты знал русский, ты бы тоже засмеялся. В общем, очень похоже на неприличное выражение. Так неудобно было ему потом отказывать.

— Ну так согласилась бы.

— Ты что?! — возмущается ЮнМи. — Никогда, ты слышишь, никогда моим мужем не будет человек с таким именем!.. К тому же, у него миллиардов маловато, каких-то жалких одиннадцать. Он даже не в первой тридцатке богатейших китайцев. Не-не, не мой тип.

Оба заливаются весёлым смехом, привлекая внимание некоторых ревниво поглядывающих в их сторону персон.

— Кстати, — спохватывается ДжуВон. — Передаю тебе огромную благодарность от всех Голубых Драконов. Парни были очень тронуты, когда ты на последнем концерте сказала, что эту песню посвящаешь нашему подразделению.

— Смотрели, да? — улыбается ЮнМи. — Привет им всем передавай. Если с начальством договоритесь, я к вам "Корону" могу через недельку привезти. СанХён, уверена, против не будет.

— Отлично! Порадуем парней.

— А ты-то как, не надумал ещё жениться?

— По больному бьёшь? Мне сначала дослужить надо, потом на ноги встать, потом… В общем, много ещё планов абсолютно не связанных с созданием семьи.

— А мнение хальмони тебя разве больше не интересует? Что-то мне не верится, что она так просто от тебя отстанет.

— Ты знаешь, вот буквально вчера я ей сказал, что женюсь только, когда пойму, что пора. И только на той, которую выберу сам.

ЮнМи аккуратно отпивает лёгкое вино из бокала, облизывает губы кончиком языка и говорит:

— А хочешь, я угадаю, что она тебе на это ответила?

— Ну, попробуй, — соглашается старший ефрейтор.

— Она сказала, что ты наконец-то повзрослел и что армия всё-таки сделала из тебя настоящего мужчину.

ДжуВон протягивает руку и тихонько щёлкает улыбающуюся ЮнМи по кончику носа:

— Один в один. Я всегда говорил, что вы с хальмони очень похожи. Вот потому я и не хочу тебя в жёны. В моей семье главным буду я, а с тобой так не получится. И нечего надувать свои красивые губки, всё равно я не поверю, что ты всерьёз огорчена.

— Ну вот, а я уже и в самом деле губы раскатала, — притворно огорчается ЮнМи. — Я-то думала, что не такой, а ты, оказывается, вон какой! Это что же, получается, у ЮЧжинки ещё не всё потеряно и у неё по-прежнему сохраняются шансы войти в твою семью?

— ЮЧжин внезапно сошла с дистанции, — сообщает ДжуВон с ухмылкой. — И могу на что угодно поспорить, что ты ни за что не догадаешься, какая неприятность с ней случилась.

ЮнМи задумывается, морщит лоб, потом разводит руками:

— Мне в голову приходит только неизлечимая болезнь, чего я ей совершенно искреннне не желаю.

— Она здоровее нас с тобой вместе взятых, — подтверждает ДжуВон и, помедлив, выдаёт: — ЮЧжин влюбилась, представляешь? Всерьёз!

— И не в тебя, — догадывается ЮнМи. — Ха! Ты прав, подобного я от неё никак не ожидала. Даже допустить не могла, что такая расчётливая стерва способна на какое-нибудь другое чувство, кроме любви к роскоши и ненависти ко мне. И кто же этот несчастный?

ДжуВон хохочет:

— Хо ЕнСан, средний сын главы "LG Electronics". Мы с ним в Париже учились. Она там с ним и пересеклась в прошлом месяце. Встретила на каком-то приёме, потанцевала и — бамс! — любовь навеки. Уже обручиться успели. И по-моему, она сама в шоке. Тоже не ожидала от своего сердца такой подставы.

— Рад?

— Чему?

— Ну, тому хотя бы, что она не будет больше тебя преследовать.

— Не знаю, — пожимает плечами ДжуВон. — Наверное, да. Хотя иногда было весело. Я же никогда всерьёз её не воспринимал… Представляешь, она мне прислала приглашение и своё фото в свадебном платье. И, главное, ещё и спрашивает у меня, не слишком ли скромно?

ЮнМи фыркает, едва не расплескав вино:

— Ну она и дура! А ты что?

— Ответил, что платье в самый раз.

— Покажешь?

ДжуВон протягивает свой телефон:

— Вот, полюбуйся.

— М-да уж. И где тут место для счастливого жениха? К ней же ни с какой стороны не подойти.

— Разберутся, — меланхолично замечает ДжуВон, подливая в бокалы вино.

— Вот и ещё один человек нашёл своё счастье, — вздыхает ЮнМи. — Когда же наша очередь, Джу? И я вовсе не замужество с женитьбой имею в виду.

— А может, и не надо его искать? — отвечает ДжуВон. — Может, то, что с нами сейчас происходит, и есть счастье? А мы этого просто не замечаем.

— Наверное, ты прав. Однако, что-то мы с тобой засиделись. Пошли, потанцуем. А то ХёБин уже шею свернула, проверяя, не целуемся ли мы.

Когда ехали домой, ЮнМи была непривычно задумчива. ДжуВон, который взялся её подвезти, иногда посматривал на неё, отвлекаясь от дороги, но ничего не спрашивал.

— Такой большой город, — сказала вдруг Юна. — Так много людей в нём живёт. У кого-то всё хорошо, у кого-то горе… Я тут недавно с одним парнем познакомилась, которого осудили на год тюремного заключения совершенно ни за что. Взял по глупости на себя чужую вину…

— И что с ним?

— Да с ним всё в порядке. Помогла ему на работу устроиться… Ты знаешь, сколько в Корее народу в тюрьмах сидит?

— Ну-у, много, я думаю. Но не больше, чем в Пукхане.

— Больше пятидесяти тысяч. Каждый сотый кореец у нас сидит за решёткой. Просто ужас какой-то.

— Они преступники, Юна. Им в тюрьме самое место.

— Да я знаю. Просто интересно, сколько среди них тех, кто сидит ни за что? Как тот парень — ЧжунХе.

Они как раз стояли на перекрёстке, дожидаясь сигнала светофора. ДжуВон повернулся к ЮнМи.

— Дух королевы Мён СонХва продолжает наводить порядок в стране, да?

ЮнМи пожала плечами:

— Не знаю, Джу. Может быть. Смотри — зелёный! Поехали. И поосторожней, пожалуйста. Ты, конечно, почти не пил, но вино, знаешь, каким коварным бывает.

— Да я выпил-то всего один бокал.

Автомобиль приближался к Гванак-гу, а в голове у ЮнМи звучала никому ещё в этом мире неизвестная мелодия песни из старого кинофильма "Генералы песчаных карьеров" и слова песни на русском языке:

Край небоскрёбов и роскошных вилл,

Из окон бьёт слепящий свет.

О, где мне взять на все проблемы сил,

Ведь сил уже почти что нет?..

* * *

Исправительное учреждение "Анян". Вторая половина дня

С утра Серёга ходит мрачнее тучи. Этот последний сон… Как деликатно Гуань Инь макает его вновь и вновь в навозную кучу под названием собственная глупость. Показывает, что можно было жить и вот так: без крайностей, без тупых залётов, не калеча судьбы себе и своим близким, но при этом добиваясь куда более впечатляющих результатов, чем получилось у тебя здесь. А та ЮнМи как будто чувствует, что тюрьма-то совсем рядом и что зарекаться от неё не стоит. И с ДжуВоном у неё отношения совсем другие, какие-то… нормальные отношения. Даже завидно стало. Да и ЮЧжин там не такая стерва, как в некоторых прошлых снах, влюбилась вон… Песню, что ли, в самом деле написать про свою горькую судьбу. Не зря же эту мелодию ему напомнили. Как раз по настроению может получиться.

— Что с тобой, Юна? — пихает подругу в бок БонСу. — Ты уже пять минут куда-то в пустоту смотришь? Надзирательница заметит, что не работаешь, опять оштрафует.

— А? — отмирает Серёга. — Всего пять минут? Надо же! А мне показалось — почти час.

— Музыку опять, что ли, сочиняешь?

— Песню вспомнила одну очень хорошую. Только слова надо другие придумать.

— Про что песня-то? — шёпотом спрашивает сидящая через проход ДжиУ. — Про любовь?

— К чёрту любовь! — отмахивается Серёга. — Эти сопливые муси-пуси мне ещё в агентстве надоели! А песня про нас и про тюрьму. Вот такая вещь! Когда спою — обрыдаетесь.

— Как может быть хорошей песня про тюрьму? — недоумевает БонСу. — Ты ещё скажи, что тебе здесь нравится.

— Она не о том, что тюрьма — это хорошо. Она про нашу с вами горькую судьбу.

— А-а-а, — соглашается БонСу. — Тогда да, тогда сочиняй. Судьба у нас и в самом деле — горчее кимчхи.

Несколько дней спустя ЮнМи сидит на сцене с гитарой, рядом перемигивается индикаторами подключённый синтезатор.

— Первым делом я хочу поблагодарить нашего директора, госпожу НаБом, за то, что она позволила мне выступить здесь перед вами, — говорит ЮнМи, склонившись к микрофону. — И сейчас с её разрешения я спою вам свою новую песню. Я задумала её давно, но не было подходящих слов. А здесь они у меня появились. Вы послушаете и поймёте, почему это произошло. Итак, песня заключённой тюрьмы "Анян".

В зале лёгкое оживление среди слушателей, никто, кроме трёх подруг-сокамерниц, понятия не имеет, что собирается петь знаменитая Агдан. Естествено, почти все ждали, что будут именно те самые навязшие в зубах муси-пуси. А тут!.. Ну что, скажите на милость, можно спеть про опостылевшую всем девушкам тюрьму?

Звучит вступление, и ЮнМи начинает:

Нависли тучи над тюрьмой "Анян",

Все спят давно, лишь я не сплю.

Душа страдает от жестоких ран,

Ругаю я судьбу свою.

Мне снова слёзы разрывают грудь,

Но ничего уже нельзя вернуть!

Господи, как же легко можно с помощью музыки и довольно простеньких слов довести до слёз непритязательную женскую аудиторию! То, что ЮнМи не единожды проделывала со своими сонбе, она теперь ещё легче делает с этими простодушными и недалёкими, но такими отзывчивыми зэчками. Она поёт, и на неё почти не мигая смотрят сотни глаз, в которых уже стремительно набухают первые слёзы. Ориентируясь на так нелюбимый им русский тюремный шансон, Юркин не стал заморачиваться с высокохудожественными образами и слова придумал такие, как будто их сочинил на тюремной шконке какой-нибудь зэк-графоман. Отсюда и "жестокие раны" и "слёзы, разрывающие грудь". Аудиторию пробивает насквозь.

На воле кто-то обо мне взгрустнёт.

Не знала я, что будет так,

Что все мечты мои перечеркнёт

Всего один неверный шаг.

Я каждый день себя за то кляну

И искупаю здесь свою вину.

Конечно, редко какая из слушательниц готова согласится с тем, что её посадили за дело. Они здесь все "невинные жертвы судебных ошибок". И при этом почти все свято верят, что в тюрьму их привёла не собственная дурь, а тот единственный неверный шаг. И вот если бы его не было, то… Спорить с ними глупо, переубеждать бесполезно, лучше просто петь.

Песня звучит всё громче, она проникает сквозь стены и взмывает над крышами тюремных блоков. И сердца начинают стучать с перебоями, и души заходится в беззвучном плаче… И БонСу, вытирая тыльной стороной кисти бегущие по щекам слёзы, вдруг думает совершенно неожиданно для себя: как хорошо, что ЮнМи посадили в тюрьму. И тут же, слегка устыдившись, поправляется: хорошо, что меня посадили вместе с ней.

Юна поёт, и такая боль, такая печаль прорывается в её набравшем неожиданную силу голосе, что мурашками покрывается даже наблюдающая за концертом через видеокамеру госпожа директор НаБом.

Край небоскрёбов и роскошных вилл,

Из окон бьёт слепящий свет.

Ах, где мне взять ещё немного сил?

Ведь мне сидеть пять долгих лет!

О, мама, если б не сглупила я,

Была б не так горька судьба моя!

Зацепило и присутствующих надзирательниц. Вон одна из них украдкой вытирает слезинку, другая кусает губы, снимая всё происходящее на телефон. Ну и пусть снимает, песня написана не для заработка, а по велению души. ДжиУ сидит в обнимку с худенькой ДаЕн, глаза и у той и у другой опухшие — им здесь куковать даже больше пяти лет, вся молодость за решёткой пройдёт. Им эти строчки — словно нож по сердцу, и лишнее напоминание о неизбежном и сладкая боль от того, что можно вот так выкрикнуть, выплеснуть в песне самые сокровенные свои переживания.

Всё так же тучи над тюрьмой висят,

И за решётками темно.

Никто не видит мой потухший взгляд,

В душе давно всё сожжено.

Я слёзы лью и слышу в тишине,

Как дождь осенний плачет обо мне!

Когда песня кончилась, не было ни аплодисментов, ни выкриков одобрения. А были только всхлипы, лихорадочные поиски по карманам блокнотов и ручек, и не просьбы даже — мольбы:

— Юночка, спой ещё раз! Пожа-а-алуйста! Мы слова не запомнили!

* * *

Чат того мира, в котором Агдан — заключённая

(***) — А-а-а-а! Ёксоль, что это было? Почему мне сейчас хочется куда-то пойти и сделать то, что французы когда-то сделали со своей Бастилией? Я знаю, что этого делать нельзя, но очень хочется.

(***) — А я уже выучила слова и даже подобрала на гитаре аккорды. Ничего сложного, только в последних куплетах надо брать на две ступени выше. Ну, это для тех, кто понимает.

(***) — Гимн уголовников она сочинила. Надо ей запретить писать песни. Она вообще в тюрьме или где?

(***) — Себе запрети гадости в чате писать. Всем сразу легче жить станет.

(***) — Мой кебу (отчим) — опытный юрист. Так вот он сказал, что Агдан посадили за преступление, которого она не совершала. И всем судейским это прекрасно известно. Просто кто-то наверху очень захотел, чтобы она оказалась в тюрьме. Кто и за что — додумывайте сами.

(***) — Мы живём в самой демократической стране. И я каждый день в этом вновь и вновь убеждаюсь.

(***) — Не могу остановиться и постоянно пою эту песню. Агдан — гений. Она написала песню, которую будут петь во всех тюрьмах Кореи.

(***) — Вот как она умудряется даже за решёткой сочинять такие мелодии? Другая бы на её месте сразу зачахла, а её талант сияет всё ярче. В нашем правительстве сидят очень глупые люди. Кто их выбирал? В моём окружении нет ни одного человека, который голосовал за них. Я знаю, я спрашивал.

(***) — Агдан всё испортила. На эту мелодию можно было написать такую прекрасную песню про любовь и чувства, а она сочинила какие-то корявые стихи про страдания убийц и воровок. Правильно её посадили. Вот.

(***) — Тебя саму надо посадить за такие слова. Агдан сидит в тюрьме и потому поёт про судьбу людей, которые её окружают. А эти мармеладные сопли про то, что "ах, почему ты ушёл?" и "ты меня не любила, а я тебя любил" давно надоели. В мире столько разных тем, кроме любви, а мы слушаем одно и тоже. Агдан — файтин!

(***) — Хальмони, когда я дал ей послушать эту песню, очень интересно выразилась. Она сказала, что если Агдан умрёт и её душу за все прегрешения отправят в ад, то она и там сочинит такую песню, что черти будут рыдать и подливать в её котёл холодную воду. Хальмони у меня христианка, если что.

(***) — Автор таких песен может попасть только на небеса. Молю всех богов, чтобы это случилось как можно позже.

(***) — Что происходит с нашей страной? Мы все спокойно смотрим на то, как какие-то недалёкие и ограниченные люди гробят гордость всей нации. Как будто так и надо. Я слышала, что собирают подписи с требованием освободить Агдан. Завтра же пойду и подпишусь. И братьев с собой возьму.

(***) — И я пойду!

(***) — Я уже подписалась. И теперь сижу и плачу под музыку над её горькой судьбой. Вместе с дождём. Надеюсь, когда-нибудь в её судьбе наступят перемены к лучшему.