Забыть оборотня за 24 часа (СИ)

7. Дважды в одну воду

Полицейский участок знаком до неприличия: несколько письменных столов, старые компьютеры и практически сдохший кондиционер. Тина бывала здесь так часто, что сбилась со счета, но еще ни разу не видела рабочее место отца с обратной стороны — изнаночной. Железные решетки вызывают острый приступ клаустрофобии, а оборотень в опасной близости — липкий страх и неконтролируемое влечение. Тина всячески пытается не думать о Ноа и совершенном поступке, но это оказывается гораздо сложнее, нежели хотелось бы: еще никто на памяти Тины не разбивал другому человеку морду только потому, что был неравнодушен к её персоне. Если, конечно, авария не стерла эти воспоминания вместе с остальными.

Тина сидит на деревянной скамейке, опустив голову к бетонному полу и вспоминая недавнюю встречу с тем, кто вызывает много вопросов и желает ей смерти — это так, важное замечание плюсом ко всему остальному. Тина пытается вспомнить или хотя бы понять, что натворила, чем так обидела этого мужчину, который достает её в кошмарных снах, а потом спокойно воплощается наяву. Почему голубая радужка его глаз, принадлежащая истинному оборотню, даже там, в нереальности, пылает такой насыщенной ненавистью? Почему этот человек видит в Тине опасность и не боится открыто говорить о своей неприязни? Например, сегодня и отнюдь не во сне.

— Не советую играть с волками, девочка моя, — тот самый мужчина, стоявший недавно за спиной отца, сказал это Тине несколько часов назад. — Видишь, чем это может закончиться?

Речь шла о Ноа и Финне, которых усаживали в патрульную машину за нарушение общественного порядка.

Тина несколько раз моргнула, почувствовав, как закипает в жилах кровь, потому что голос разрезал кожу, словно острые лезвия. Это его голос — человека из сна. Последние слова из подсознания принадлежали именно ему и звучали довольно — таки однозначно: «Ты всё разрушаешь».

— Глен, кажется, вы забываетесь. Отойдите на несколько шагов назад, — пресек разговор Джон, обходя машину по кругу и беря Тину за локоть. — А ты — усаживайся на пассажирское сидение. Наказание распространяется на всех.

Теперь Тина хотя бы знала его настоящее имя, а не те выдуманные, которыми она наделяла его в своей голове.

— Запретительный приказ, конечно же, господин офицер, я уже ухожу и не смею возвращаться, — Глен выставил вверх ладони в примирительном жесте и окинул быстрым взглядом Ноа, который взирал на него сквозь прозрачное стекло автомобиля.

Тина послушно уселась куда приказали, но до сих пор искоса поглядывала на Глена: его строгий деловой костюм с бриллиантовыми запонками, сверкающими под заходящим солнцем, смотрелся пафосно, но идеально ему подходил. Глен внушал страх и опасения. Заставлял вжаться в кресло и задуматься над причинами такого неприкрытого гнева. Что еще скрыла от неё собственная память? Каких сюрпризов ожидать? Сумасшедших врагов с бензопилами?

— Глена ты тоже не помнишь? — Ноа чуть наклонился вперед, когда Тина обернулась через плечо на прозвучавший вопрос.

— Нет… не совсем, — неуверенно ответила Тина и отвернулась обратно, — но его я точно не хочу вспоминать.

Весь остальной путь прошел в полном молчании, даже отец не проронил ни звука. Лишь косился на Тину грозно и предосудительно. Напряжение достигло предела в тот момент, когда за всеми тремя закрылась дверь железной клетки. Недолгое молчание показалось Тине целой вечностью, пока она плескалась в недавних, весьма неприятных воспоминаниях.

— Поверить не могу, что меня посадили в одну камеру вместе с вами, — выпаливает Финн, сидя напротив и скрещивая руки на груди. Синяк под левым глазом уже наливается сливовым цветом, а верхняя губа, нос и несколько царапин на лице по — прежнему слегка кровоточат. — И почему ты села рядом с ним? Считаешь, что его поступок был правильным?

Тина резко поднимает голову и смотрит на Финна удивленным взглядом. Вопрос адресован ей, и только сейчас смысл высказанной претензии доходит по назначению. Она сидит рядом с Ноа. Она прикасается своим плечом к каменным мускулам на его руках. Она буквально дышит с ним одним воздухом на двоих. Черт.

— Я на нейтральной территории, — Тина пересаживается на лавочку четко посередине.

— Какого хуя ты вообще встреваешь? Наивно полагаешь, что меня остановят эти железные прутья? — Ноа хмурится, сжимая добела пальцами деревяшки под собой. — Здесь ты в большей опасности, нежели снаружи.

— Вот только не надо меня запугивать, — прищуривается Финн, иронично покачивая головой. — Хочу тебе напомнить, что она — свободный человек и…

— Она — мой человек! — выкрикивает Ноа, и его глаза затапливает алое пламя. Когти прорезаются наружу, клыки упираются в нижнюю губу, а Финн, увидя всё это, испуганно вжимается в стену. — Мой, слышишь? Ничто это не изменит.

Тина опять чувствует подступающую тошноту и стремительное головокружение. Это похоже на паническую атаку, но лишь с одним отличием — перед глазами вновь размытые изображения, напоминающие быстрый показ слайдов: «Одна ладонь поглаживает её щеку, теплые губы целуют шею и поднимаются выше, а вторая ладонь определенно где — то ниже пояса, потому что экстаз начинает медленно растекаться внизу живота. Вполне реально. Лицо мужчины едва заметно в сероватой пелене, но Тина уверена, что это снова Ноа, хоть и доказательств нет. Голова заполнена чистым кайфом, прикосновения нежные, с каплей настойчивости и отголосками властности в быстрых движениях пальцев. Кажется, еще чуть — чуть, и весь этот мираж превратится в обморок».

— Эм — м — м, ребята? — шепчет Тина, теряя фокусировку внимания. Её определенно не слышат, перекидываясь взаимными оскорблениями.

— Ты, кажется, упускаешь из виду недавно произошедший случай, — Финн повышает тон.

— А ты, кажется, переоцениваешь свое здоровье. Лучше бы тебе заткнуться, прямо сейчас, иначе…

Новый удар памяти в очередной раз отключает реальность, выбрасывая на глубину подсознания. «Движения руки ускоряются, пальцы проникают глубже, и в ухо горячий шепот: „Ты моя, Тина, ты только моя“. Теперь она ощущает, как в груди разливается приятное возбуждение и хочет инстинктивно податься к ладони, которая её ласкает и которой на самом деле нет. Снова поцелуй и снова шепот: „Тебе хорошо? А так?“. Тело прошибает холодной дрожью от ощущения резкой боли, перемешанной с удовольствием. Виртуальный секс в её голове явно выбрал неудачный момент для появления».

— Черт возьми, Васкес, — голос срывается. Тина покачивается, чудом удерживая равновесие и не падая с лавочки. Ноа оказывается рядом почти мгновенно: присаживается на корточки, поглаживая ладонями её щеки, что покрылись румянцем от охватившего жара. — Мне нужно… сейчас. Ноа.

Тот округляет глаза, учуяв острое возбуждение в воздухе. В сложившейся ситуации это выглядит куда более странно, нежели горячий шепот, которым она произносит его имя.

— Ты в порядке? Что происходит? — Ноа смотрит внимательно, обеспокоенно. — Тина, детка, ты должна сказать мне, что происходит.

— Поцелуй меня, — выдыхает она, подаваясь вперед. — Пожалуйста, Ноа, просто поцелуй меня. Это нужно, необходимо, иначе я сдохну.

Тина не в себе. Она точно не в себе, потому что раскаленная лава растекается по венам, потому что в данный момент она чувствует эйфории. Тина хочет прикоснуться к его губам, ощутить их на вкус. Мысль идиотская, но Тина нуждается в этом поцелуе. Смертельно.

— Я не могу, — на лице Ноа проскальзывает боль. — Только не так. Нет.

— Пожалуйста, дотронься, поцелуй, сделай же что — нибудь, — Тину пробирает мелкая дрожь, на лбу выступает испарина, а зрачок полностью затапливает радужку, делая глаза темными, одурманенными. Приходит понимание, что еще немного, и она стыдливо кончит, хотя не занимается сексом в реальности — только где — то внутри, под своей кожей. — Омойбог.

Тина зажмуривается, впиваясь длинными пальцами в плечи Ноа, и чуть приоткрывает рот в немом стоне.

«Внизу живота легкость, сравнимая с горсткой тополиного пуха. В груди сжимается сердце, пытаясь исчезнуть с привычного места. Она вновь ощущает поглаживания на разгоряченной коже, вновь слышит приятный шепот: „Ты невероятная, Тина. Восхитительна“. Эти слова пробегают мурашками по спине, выжигаются на подкорке. Эти слова хочется слышать постоянно. Как и чувствовать прикосновения… Ноа?».

— Тина? Тина, детка, ты слышишь меня? — легкие похлопывания по щекам, приводящие в сознание. — Твою же мать, Тина?

— Я в порядке, — Тина открывает глаза, устало выдыхая. — Серьезно, всё хорошо. Теперь всё хорошо. Честно.

Ноа убирает ладони с её лица и плюхается на задницу; прищуривается, словно выискивая подвох. Но никакого подвоха здесь нет — Тина действительно чувствует себя прекрасно. Просто восхитительно. Легко и непринужденно, словно только что потрахалась не в мираже, а наяву. Тяжелое дыхание постепенно выравнивается, как и бешеный сердечный ритм.

— Что происходит? — отец подходит к камере, разглядывая по очереди каждого из заключенных. — Мистер Васкес, вернитесь на свое место. Немедленно.

Ноа поднимается с пола и усаживается обратно на скамейку, намеренно смотря куда — то в пространство. Его беспокоит происходящее не меньше, чем саму Тину, но тот факт, что Ноа ничего не может сделать, не может помочь, видимо, выводит его из равновесия. Это заметно по взгляду и общему напряжению.

— У меня был легкий приступ. Ничего серьезного, — Тина разминает шею и смотрит на Финна, который сидит молча, не зная, как вообще реагировать на всю эту хрень. — Как долго ты собираешься нас здесь держать? Твою дочь, между прочим, ждет куча заказов.

— Столько, сколько потребуется. Уиттмор, на выход. — Джон кивает на Финна, и тот послушно срывается с места, буквально вылетая из железной клетки. — Будем считать, что тебе повезло.

— Я — потерпевший, если хотите знать. Это меня избили, а затем посадили в камеру к этому придурку! — Финн не торопится покидать коридор полицейского участка.

— По свидетельским показаниям, ты участвовал в драке наравне с этими двумя. Так что закрой свой рот и вали к отцу, — Джон морщится, и Тина прекрасно знает, что он сейчас борется с желанием подтолкнуть его к выходу, для скорости. — А с вами, мистер Васкес, — отец указывает пальцем на Ноа, — мы поговорим в моем кабинете. Наедине. Для вас есть плохие новости, и это вовсе не касается выписанного штрафа.

— А как же я? — удивляется Тина, подлетая к решетке, которая всё еще открыта. — За что меня посадили в камеру?

— Ты следила за представителем закона, — строго отрезает Джон и хмурит брови.

— Я просто беспокоилась. Что мне оставалось делать, если ты вдруг начинаешь так часто встречаться с адвокатом и скрывать от меня правду? — Тина пожимает плечами. — Если ты будешь продолжать в том же духе, то мне лучше вообще отсюда не выходить.

— Мистер Уиттмор решает мои личные дела, которые к тебе не имеют никакого отношения, — Джон скрещивает руки на груди, окидывая Тину теплым, оберегающим взглядом, а потом смотрит на Ноа: — В мой кабинет.

— Ты не ответил: а как же я?

— А ты подождешь меня в приемной.

Джон дожидается, пока оба покинут временную камеру для заключенных, и закрывает её на замок. Ноа покорно идет в кабинет, а Тина не двигается с места, наблюдая за движением мускул на широкой спине. Какой надо быть дурой, чтобы отказать Ноа в ухаживаниях? Так ли мало их связывало, если подсознание выдает совсем иную информацию, пусть даже неподтвержденную? Становится всё сложнее доверять всем, кроме себя.

Хотя, иногда даже себе доверять невозможно.

Ноа и отец исчезают за закрытыми дверями, отгораживаясь от остальных опущенными жалюзи. Очевидно, разговор будет повышенной важности. Тина проходит по коридору и садится на стул в приемной, откуда виднеется кабинет отца — самый лучший обзор. Там тихо. Тина впервые жалеет, что не имеет волчьего слуха и не может разведать интересную для себя информацию. Но тишина длится недолго: проходит всего парочка минут, и за дверью слышится приглушенный, но от этого не менее хищный звериный рык. Вскоре Ноа вваливается в коридор — его глаза горят алым, кулаки сжаты.

Он идет прямо на Тину.

Он разгневан и идет прямо на Тину.

Твою же мать.

— Васкес! Мы не договорили! — выкрикивает Джон, доставая из кобуры табельное оружие с аконитовыми пулями. — Стой на месте и не смей этого делать. Я предупреждаю только один раз, учти.

— Я контролирую себя, — на одном дыхании, слишком близко от Тине отвечает Ноа. — Просто несколько слов, и я уйду.

— Нет. Ты читал запретительный приказ. Не заставляй меня делать это, Ноа. Не заставляй жалеть о сказанном.

— Всего лишь. Несколько. Слов. Одна минута, — просит Ноа и подходит еще ближе. Тина интуитивно должна бы вжаться в сидение, но вместо этого встает и внимательно смотрит, прищуриваясь. — Кардинальные меры, значит? Настолько? Не думал, что заслуживаю такого. Я козел, да, согласен. Я не смог удержаться, не проконтролировал, сорвался. Но разве я заслужил? Черт бы тебя побрал, Тина…

— О чем ты говоришь? — Тина выглядывает из — за его плеча, сталкиваясь с напуганным взглядом отца. Тем не менее, тот не стреляет, не вмешивается, а просто слушает и, кажется, очень боится сказанных слов. — Я ни черта не понимаю.

— Я объясню тебе коротко, — Ноа задумывается на несколько секунд, а потом тоже оборачивается на Джона и дважды кивает самому себе. — Я хреново за тобой ухаживал, и ты меня отшила. А теперь в сумме я имею запретительный приказ и административное правонарушение. Можешь быть спокойна, мы видимся в последний раз.

Ноа сжимает кулаки и уходит прочь, ни разу не обернувшись. Тина все это время переводит взгляд с него на отца и обратно.

— Что здесь только что произошло? — Тина хмурится, с непониманием уставившись на отца.

— Драма, дочка моя, драма. Возвращайся к себе домой и, будь так добра, не показывайся мне на глаза ближайшие сутки.

Джон скрывается в своем кабинете, а Тина пулей несется к выходу, чтобы догнать Ноа и задать ему как минимум парочку вопросов, а как максимум — все двадцать. Но, увы, Ноа на улице нет — пустота. И внутри что — то просыпается, что — то отдаленно знакомое. Что — то, похожее на солнце.

Так ли Ноа хреново ухаживал на самом деле?

***

На сковороде шипит яичница с беконом, на огне подогревается чайник с водой, а за спиной фоновым шумом работает телевизор. Тина готовит завтрак утром понедельника и задумчиво постукивает деревянной лопаточкой по столешнице. С момента их последней встречи с Ноа прошло уже два дня, а Тина не провела и часа, не думая об этом человеке. Как бы она не отвлекалась, как бы не старалась переключить внимание на что — либо еще — не получается. Все мысли возвращаются к отправной точке. Чертов Ноа Васкес и его зеленые глаза, которые приснились ей сегодня, и это не было кошмаром или приступом неожиданных воспоминаний (хотя Тина еще не уверена, воспоминания ли?). Ночью она видела самого настоящего Ноа: с легкой улыбкой на небритом лице и нежным взглядом. Тина видела во сне того, кого хотела бы видеть наяву, и осознание этого факта пришло ранним утром — резко, словно толчок в воду с пирса, который тоже однажды привиделся ей в ярком сне.

Звонок в дверь отвлекает от раздумий. Тина отключает газовую конфорку, где в шипящем масле томится яичница, и быстро подлетает к входным дверям. Она знает, кто стоит в прокуренном подъезде, потому что Мартина Васкес позвонила ей полчаса назад и сообщила, что уже вернулась в Гарден Хиллс в полной готовности провести этот вечер со своей подругой.

— Мартс, ты как всегда прекрасна, — Тина обнимает её и, чуть отступив назад, впускает в квартиру. — Никого не сразила по дороге своей красотой? Насмерть.

— Просто скажи, что рада меня видеть, — Мартина проходит на кухню, где шумит закипающий чайник. — Как твои дела в «Гарден Пост»?

— Выполнила вчера заказ и пока взяла небольшой перерыв. Кажется, после аварии моя голова нуждается в отдыхе, — Тина проходит на кухню следом за ней и достает из шкафчика два керамических стакана. — Тебе сколько кусочков сахара?

— Три. А что не так с твоей головой? — осторожно интересуется Мартина, присаживаясь за обеденный стол так, чтобы видеть Тину прямо перед собой. — Что — то вспоминаешь? Что — то важное или?..

— Иногда вспоминаю, а иногда вообще понятия не имею, что происходит. — Горячий напиток уже дымится рядом с ладонями Мартины, а Тина садится справа от нее, помешивая сахар в стакане. — Но это неважно, лучше расскажи о себе. Как тебе в Лондоне? Нашла кого — нибудь? Как окончила учебный год?

— Как и раньше. Нет. С отличием. Тина, ты задаешь мне эти вопросы каждое лето, давай поговорим о более интересных вещах, — она отпивает чай, прищуривая зеленые глаза. Мартину невозможно переубедить, если она уже что — либо для себя решила. — Например, расскажи мне о том, что тебя беспокоит. Ты хорошо спишь?

— К чему эти вопросы? Тебя отец попросил всё узнать? — Тина отодвигается на стуле — желание нормально разговаривать резко куда — то исчезает. — Очевидно, его сильно беспокоит тот факт, что я отказалась от повторного обследования. Окей, стоило догадаться.

— Я спрашиваю это, потому что переживаю. Потому что знаю… — Мартина оступается, замолкая и делая глубокий вдох. — Просто волнуюсь, ясно тебе? Меня не было здесь, когда произошла авария, хотя очень хотелось бы. И мой брат…

Тина прищуривается. Она не помнит, чтобы у Мартины был кто — то из близких родственников.

— У тебя есть брат? — удивленно спрашивает она.

— Был… — Мартина неуверенно отводит взгляд. — Слушай, наверное, я не тот человек, который должен тебя в данную минуту поддерживать. Все говорят, что я могу сделать только хуже, да и вообще… Моя ситуация сейчас не самая удобная.

— Что значит не самая удобная? — Тина её не понимает. Они дружат давно, хотя, если честно, что стало причиной их дружбы Тина тоже не помнит.

— Это значит, что моя семья сейчас не очень дружит с твоей. Из — за работы твоего отца.

Тина знает, что Мартина — оборотень. Это она помнит прекрасно. Наверное, Джон ведет какое — то расследование, связанное с семьей Мартины, и ей ничего об этом неизвестно только потому, что это конфиденциальная информация.

— Я не знала, прости, — она внимательно смотрит на Мартину, пытаясь найти в её взгляде ответ. Но такие знакомые зеленые глаза хранят холодную мрачность и тишину. — Слушай, я понятия не имею, что там у вас происходит с моим отцом, да и вообще… память меня немного подводит, не хочу тебя пугать.

— Пугать меня? — Мартина усмехается.

— Я не всё помню о твоей семье.

— Оу, — вздыхает Мартина, — ну да. Такое возможно.

— Но я в порядке, — добавляет Тина, — если, конечно, не считать ночных кошмаров и странных приступов. Не панических, это что — то другое.

— И что тебе снится?

— Сложно объяснить. Чаще всего я просто вижу себя со стороны и хочу придушить, но порой мне снится человек, который… — Тина замолкает, не зная, стоит ли продолжать дальше.

— Которого ты любишь? — заканчивает вместо неё Мартина, закусывая нижнюю губу.

— Что? — неверяще переспрашивает она.

— Тебе снится тот, которого ты любишь или любила. Это… иллюзии, Тина, понимаешь? — Мартина улыбается, делает еще несколько глотков чая и поднимается со стула, подходя к кухонному гарнитуру. Она разворачивается, опираясь бедрами на столешницу, и устремляет взгляд к окну. Её голос печальный, как будто её совсем не хочется этого говорить, но Мартина всё равно продолжает: — Я просто хочу сказать, что ты можешь искать кого — то знакомого в этом человеке, но на самом деле его не существует. Твоя память пытается защитить тебя, рефлексировать на приятные воспоминания, чтобы уменьшить последствия травмы. Может показаться, что тебе знаком образ, вызывающий теплые чувства, но это не так. Не нужно искать во всем смысл.

Тина поджимает губы и кивает, делая вид, что согласна с ее словами. Вранье. Не согласна. Абсолютно не согласна. Если не верить в смысл всего происходящего с ней, то впору сойти с ума. Если всё это не имеет системы, тогда и кошмары — обычная игра разума. А Тина уверена, что кошмары переполнены реальностью: той, которую она не помнит или не понимает.

— Хорошо, как скажешь, из нас двоих — ты окончила класс психологии экстерном, так что… может, мы забудем обо всей этой ерунде и пообедаем в нашей любимой пиццерии? — Тина потирает ладони, оживляясь и мысленно отстраняясь от надоевшей темы. Ей хочется веселья, отдыха, они не виделись с Мартиной почти полгода с момента зимних каникул. Не время обсуждать проблемы. — Позвоним Мэттью и Каре? Я только переоденусь и полностью в твоем распоряжении.

Мартина согласно кивает.

Это будет вечер без упоминаний о прошлом: только пицца и старые друзья.

***

Этой же ночью, после разговора с Мартиной, дождь барабанит по оконному стеклу и разносит эхо вдоль темной комнаты. За облаками едва ли просвечивает луна, а в голове у Тины вновь разворачивается мятеж против спокойного сна. Два дня покоя, и на этом, пожалуй, хватит. Два дня без кошмаров, и это, пожалуй, финал. То, что снится Тине сегодня, нельзя назвать просто сновидением — здесь нечто большее, завязанное на реальности. Чувства слишком острые, слишком знакомые. Эти чувства разрезают вдоль и сшивают грубыми нитками, оставляя шрамы.

«Вокруг деревья и зеленеющая листва. Вокруг хвойный лес и ярко светящее солнце. Тина видит со стороны, как Ноа играет с молодым щенком — месяцев шести от роду, со светлой шерсткой и звонким лаем. Да, это Ноа. Его лицо такое же четкое, как и всё окружение, поэтому сомневаться не стоит.

Ноа играет с псом: кидает ему палку и ждет возвращения, чтобы кинуть вновь, а затем смотрит на Тину влюбленным, теплым взглядом, улыбается. Вначале Тина ощущает мягкое облако в груди, жидкий огонь под кожей и мелкую дрожь на кончиках пальцев, а затем… краски меркнут. Тучи сгущаются над головой, словно перед грозой, но в воздухе не пахнет озоном — пахнет грустью и печалью, потому что щенок бежит к Ноа, оскалив свои клыки. Он кидается на хозяина — силы неравны, — роняет на землю и пытается вгрызться ему в горло, клацает зубами перед лицом, разрывает когтями сухую почву. Ноа отбивается легко, стараясь не навредить, но в его глазах испуг. Ноа не боится своего пса, но боится того, что все потеряно, что обратного пути больше нет. Раздается хруст, и Тина испуганно вздрагивает. Роди — кажется, именно так звали собаку в её сне — падает замертво, испуская последний вздох. Это было лишь одно движение рукой и, как итог, сломанная шея. Это была случайность, а может, преднамеренность. Тина не знает наверняка.

— Я ведь тебе говорил, — огорченный шепот, как будто Ноа стоит где — то за её спиной. — Я много раз говорил, что оборотням не стоит заводить собак, они сходят с ума рядом с нами. Чувствуют угрозу, пытаются защищаться, а мы не можем подставлять им горло. Исход был очевиден.

— Ты убил его… — собственный голос как будто чужой, — убил.

— Прости, Тина.

Слезы, что скатываются по щекам, ощущаются реальными».

Тина подрывается с постели, но не может до конца понять — спит она или проснулась. Слух улавливает шум дождя, глаза видят полумрак, а в голове лишь одна единственная мысль: «Надо идти». Куда? Для чего? Она не знает. Ей больно, легкие не хотят выполнять полноценно свои функции, не позволяя нормально дышать. Ей пусто — нужно заполнить эту пустоту внутри. Поэтому Тина встает с кровати, ведомая странным предчувствием, словно тонкой нитью, и выходит в прихожую; открывает входную дверь: несколько ступенек вниз, холодная вода обдает сверху, как из шланга, но Тине плевать. Абсолютно на всё. И на то, что она босыми ногами идет по асфальту, сама не зная куда — просто идет. На то, что пижама промокла насквозь, а та самая тонкая ниточка словно разматывает клубок и манит в нужном направлении. Сон это или явь — ей не понять. Нужно идти. Необходимо.

Мелькают деревья, дома, а потом и они теряются из вида. Дождь неумолим, беспощаден; вода затекает в нос, застилает глаза. Когда адекватное сознание возвращается в черепную коробку, то Тина понимает, что стоит напротив двухэтажного дома, окруженного знакомым хвойным лесом. Рядом проезжая дорога и гробовая тишина — только капли с неба ударяются о мокрую насквозь землю. Тина в легком шоке, потому что этот дом снился ей как минимум дважды. И это не выдумки памяти, не способ защитить, как говорила Мартина — это, черт возьми, самый настоящий дом. Окна, двери, стриженый газон и… Ноа, что смотрит на неё из открытой входной двери. Даже в полумраке видны очертания его лица и то удивление, что оно отображает. А еще виден страх. Или чувствуется. Или этот страх принадлежит Тине.

Она падает на колени прямо в лужу под ногами и видит, как Ноа бежит к ней — тоже босиком, тоже наплевав на всё. Тина прикрывает глаза, не веря, что уже в реальности, что не спит, что на самом деле стоит на коленях возле дома Ноа Васкеса, куда пришла среди ночи. Не зная дороги, не зная мотивов. Просто пришла.

— Тина, какого черта ты здесь делаешь? — Ноа присаживается на корточки рядом с ней и ощупывает руками на предмет видимых травм. — Как ты добралась сюда?

— Я не знаю… — отвечает хрипло.

— Идем в дом, ну же, вставай, — Ноа поднимает её на ноги и, приобняв за талию, тащит внутрь. Зайдя в дом, он ненадолго оставляет Тину в прихожей, чтобы принести махровое полотенце; накидывает его на плечи, произносит тихо: — Господи, Тина, я поверить не могу, что ты приперлась сюда посреди ночи. Под дождем. Одна.

— Мне нужно было прийти.

— Почему?

— Не знаю, — честный ответ. Тина действительно не знает.

— Я сделаю тебе горячий чай и принесу сухую одежду, посиди в гостиной.

Ноа разворачивается в сторону спальни, но Тина его останавливает одним лишь предложением:

— Ты мне снишься, — выпаливает она на одном дыхании и облегченно опускает плечи, будто скинула с них непосильный груз. — Часто, очень часто. Сначала я не была уверена, что это ты, но сегодня… Ноа, даже если у тебя были ко мне чувства, они кажутся мне взаимными. Я не понимаю, что здесь реальность, а что — игра моего разума. Я уже нихрена не понимаю.

— А я бы рад тебе объяснить, но не могу, — Ноа стоит в нескольких метрах и намеренно отводит в сторону взгляд. — А еще я рад бы попросить у тебя второй шанс, но не имею на это право. Больше нет.

— Второй шанс на что? На ухаживания? Разве нужно просить об этом? — Зубы начинают постукивать друг о друга, потому что Тина — не оборотень, её не согревает волчья кровь, а мокрая одежда неприятно холодит кожу. — Ноа, я не знаю, что там между нами произошло, и почему я отвергала тебя, но это уже за чертой. За той, которую я не помню. Может, стоит попробовать еще раз? Может, мои сны именно это пытаются мне сказать?

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Присядь на диван, я принесу тебе сухую одежду, — Ноа скрывается в коридорах, а Тина проходит в просторную комнату и усаживается на удобный диван.

Появившись через пару минут, Ноа протягивает маленькую стопку вещей:

— Прости, здесь осталась только моя одежда, и она может быть немного великовата.

Тина пытается не думать о словах, которые странным образом вызывают укол ревности под ребрами. Чья — то одежда была здесь до этого. Не думать. Просто не думать об этом. Она откидывает полотенце, стягивает сначала мокрую пижамную футболку, а затем и штаны, оставаясь в трусах и спортивном топике. Самый лучший момент, чтобы встретиться взглядом с Ноа, да.

— Эм — м — м, ты не отвернешься? — робко просит Тина, намереваясь снять нижнее белье.

— Да, конечно, прости. Я, пожалуй, включу чайник.

— Не нужно. Просто дай мне переодеться и побудь со мной, ладно?

— Хорошо.

Ноа отворачивается, пока Тина быстро натягивает сухие штаны и футболку. Он покусывает губы, пока его никто не видит, и прикрывает глаза, потому что это невыносимо. Это больно. Это мучительно. Ноа не заслужил такого поворота; Тина полностью уверена, что не заслужил.

— Иди сюда, — Тина хлопает по месту рядом с собой и дожидается, пока Ноа осторожно присядет рядом. Всё происходящее сравнимо с безумием, гребаным сумасшествием, но что сделано, то сделано. — Я, наверное, выгляжу такой идиоткой. Заявилась к тебе среди ночи, упала перед домом и заставляю возиться со мной. Прости.

— Всё в порядке.

— Нет, не в порядке, — Тина встает с дивана и начинает медленно ходить из стороны в сторону — так лучше думается. — Я здесь, Ноа, перед тобой, а ведь даже практически ничего о тебе не помню. Я не знаю, что происходит. Не знаю, как из этого выбраться. Я безумно хочу тебя поцеловать, но не могу ответить себе на обычный вопрос: почему? Я… Знаешь, я как будто скучаю по тебе, и это какое — то сумасшествие. Так не может быть, это ненормально.

Дождь разбивает молчание в комнате, которое стало таким концентрированным и напряженным, что можно поджигать. Ноа смотрит практически не моргая, смотрит долго и пристально, а затем резко встает и подходит вплотную. Прохладные ладони обхватывают лицо Тины, а губы прикасаются к её губам в нетерпеливом, голодном поцелуе. От неожиданности Тина ошарашенно округляет глаза. То, что нужно. То, что необходимо. Оказывается, ей требовался простой поцелуй, чтобы расставить по полочкам книги в своей голове. Чувства настоящие, живые, насыщенные. Они похожи на те, что она однажды ощущала во сне, когда упала с пирса в воду. И Тина, недолго думая, приоткрывает рот, впуская ласкающий язык.

Ноа низко стонет и делает несколько шагов вперед, понукая Тину неуверенно отступить назад. Спина упирается во что — то твердое и гладкое — стена для них становится опорой. Руки движутся смелее, опускаются на шею, поглаживают её, а сам поцелуй становится гораздо откровенней. Тина закрывает глаза, чтобы полностью утонуть в ласках, не отдавая себе отчета, не спрашивая у внутреннего голоса, правильно ли она поступает. Нет, Тина просто плывет по течению.

— Я так скучал по тебе, детка, — шепчет на ухо Ноа, когда обхватывает ладонями её ягодицы. — Господи, ты не представляешь, как же я скучаю по тебе. Я не смогу остановиться, слышишь?

— Не останавливайся, — Тина просовывает руки под его футболку и оглаживает идеальный торс, крепкие мышцы, а затем и вовсе снимает её. — Я не передумаю, поверь мне.

Ноа вновь целует, подхватывает Тину за задницу и медленно ступает в сторону спальни, отрываясь ненадолго от губ и всматриваясь в карие глаза со щемящей сердце нежностью. Тина чувствует, нутром ощущает, что знает Ноа гораздо лучше, чем думает, потому что дежавю не отпускает ни на минуту: она видела похожий взгляд, она определенно помнит такие же горячие прикосновения и поцелуи; она знает запах, принадлежащий Ноа.

Она словно давно и беззаветно любит его, но не может в это поверить.

***

Ноа аккуратно укладывает Тину на кровать и ложится сверху, стараясь не придавливать своим весом. Одной рукой он упирается над её головой, а второй, неотрывно глядя в глаза, ведет по груди, вниз, к животу. На несколько секунд его пальцы замирают возле резинки домашних штанов, как будто ожидая молчаливого разрешения. Тина кивает. Простонав, Ноа наклоняется к её лицу и завлекает в поцелуй, одновременно с этим проникая рукой под одежду. Приоткрыв рот, Тина слегка раздвигает ноги и прогибается в спине, впуская Ноа. Его пальцы поглаживают клитор, ласково обводя влагалище круговыми движениями. Тина стонет, желая, чтобы он проник внутрь. Хочется чувствовать заполненность, хочется ощущать его. Хочется быть ближе.

Ноа целует Тину в шею и прикусывает мочку уха, медленно вставляя палец во влагалище. Тина крепко впивается ногтями в его спину, растворяясь в эмоциях. Они такие насыщенные, что Ноа зажмуривается, сильнее трахая её пальцами, а затем, рыкнув, убирает руку и резко стягивает с Тины штаны. Раздвинув ноги шире, он поцелуями спускается по животу, чуть приподняв её футболку и уделив внимание округлой груди. Возбуждение накрывает густой пеленой. Тина чувствует на клиторе горячее дыхание, а затем ощущает влажный язык, и не может сдержать протяжного стона.

— О, господи, — шепчет она, закрыв глаза и поддаваясь движениям языка. — Боже мой, Ноа. Я не могу.

Тот не спешит, вылизывает Тину медленно, ласково, проникая языком во влагалище и нежно поглаживая пальцем клитор. Прогнувшись в спине, Тина еще шире раздвигает ноги и смотрит на Ноа одурманенным взглядом. Ей кажется, что она сейчас кончит только от оральных ласк, но Ноа не останавливается. К языку добавляются пальцы.

— Ноа, — стонет Тина. — Ноа, вставь в меня член, — умоляет она. — Пожалуйста, я хочу почувствовать твой член.

Глаза Ноа загораются ярко — алым. Он оголяет клыки, а затем и свой член: ровный, увитый венами, толстый обрезанный член. Через секунду Тина чувствует его в себе. Это приятное понимание — Ноа внутри, трахает её резкими толчками, вбивая в матрас. Она дышит рывками, двигая бедрами навстречу движениями, и закидывает ноги ему на поясницу.

Не останавливаясь, Ноа ложится сверху и проводит ладонью по лицу Тины, убирая волосы со лба и щек. Его взгляд такой заботливый, такой внимательный. Ритмичные движения сменяются мягкими, и на фоне этого взгляда всё становится таким хрупким. Ноа в ней, и это до такой степени прекрасно, что просто невыносимо. Ноа так смотрит, и это до такой степени восхитительно, что хочется плакать. Нежность мягкими крыльями щекочет грудь, и Тина громко стонет, выгибается, зажмурив глаза.

Ноа покрывает короткими поцелуями её щеки, шею, ключицы, а дыхание одно на двоих. Тина улетает. Испаряется из этой реальности. Непомерно.

Толчок. Еще один. Следующий.

Один удар сердца. Второй. Третий.

Тина растворяется. Тины здесь нет. Она лишь прижимается к Ноа всем телом, принимая еще глубже. Тот начинает ускоряться, прикусывает белоснежную кожу на плече, оставляя там свою метку, и низко стонет, когда входит до предела. Затем снова и снова.

Перед глазами взрываются звезды. Жидкое тепло по венам и густая эйфория, что накрывает, словно наркотический приход. Они кончают одновременно, сливаясь в горячем поцелуе и роняя стоны в самые губы.

Кажется, это был лучший секс в жизни Тины. Оборотни явно знают толк в отличном трахе.

После душа они засыпают в одной постели, не задавая друг другу предсказуемых вопросов. Например: «Что это было?» или «Что же будем делать дальше?». И дураку понятно, что они не смогут ответить ни на один из них, поэтому и пытаться не стоит. Ноа обнимает Тину, прижимая к своей груди, а Тина утыкается носом в изгиб шеи, вдыхая аромат кожи и еле заметные нотки апельсинового геля для душа. Это кажется таким знакомым, правильным. Это кажется жизненно необходимым. Тина просто решает смириться со своими потребностями и проваливается в сон. Без кошмаров. Без ненависти.

Когда солнечные лучи аккуратно прокрадываются в окно и задевают лицо своими мягкими лапами, Тина открывает глаза и понимает, что осталась одна. Пусто. Ноа нет, а в голове опасение, что всё приснилось или оказалось не таким важным, как хотелось бы изначально. Она поднимается с кровати, даже не зная, куда идти, где искать, что говорить. Произошедшее вчера не входило в планы, поэтому сценарий поведения не разработан, не продуман до мелочей. И Тина обязательно бы поразмышляла над этим, построила алгоритм, если бы не…

Двадцать четыре тома английской литературы на книжной полочке в гостиной, куда она вышла в поисках Ноа. Двадцать четыре тома, что принадлежали матери. Здесь. В этом доме, который ощущается таким родным.

— Ноа?.. — шепчет Тина, пока сознание ей еще принадлежит. — Черт возьми, Ноа…

Щелчок.

Словно переключение тумблера, словно яркий свет после долгой темноты.

— Эй, детка, ты меня звала? — Ноа появляется из коридора, держа в руках две кружки с ароматным кофе. — Всё в порядке?

— Ноа, — на этот раз голос громче, уверенней. Тина поворачивается к нему, а в глазах плотной пеленой стоят слезы. Под клеткой из костей — ураган, сметающий всё на своем пути. Маленькая смерть от резкого осознания. — Ну и скотина же ты…