Загадка Чудского озера

Глава II ВПЕРЕД, К ЦЕЛИ!

Георгий Николаевич и Олег стояли у подъезда гостиницы, пока «Победа» не скрылась за углом.

— Пойдем посмотрим город, может быть, и придумаем, как продолжить наше путешествие.

Они вышли к тенистому бульвару на набережной Эмайыги. Огромное количество моторных лодок, больших и малых, с каютами и без них, было аккуратно расставлено вдоль обоих берегов в дощатых перегородках, напоминавших стойла.

— Вот бы нам нанять такую лодку!

— Это вы говорит с хозяев, — лаконично отозвался сторож, старик эстонец.

Появилась небольшая надежда. Но надо было дожидаться вечера, когда хозяева лодок, окончив свой рабочий день, придут на реку.

На берегу на базарчике женщины торговали клубникой.

— Возьмите, не пожалеете. Прямо с гряд. Сегодня ночью на «Йоле» привезла.

— На чем привезли?

— На «Йоле», пароходик тут ходит из Пскова.

Из Пскова! Значит, есть сообщение водой. Как это они не узнали об этом там, в Пскове? Выходит, что можно проехать по Теплому озеру на пароходе? Вот так неожиданность!

— А что это за пароход?

— Да так, небольшой. Через день ходит. Мы на нем на базар ездим.

Георгий Николаевич еле поспевал за Олегом.

— Ведь даже проехать по этим местам и то будет интересно. А ведь там наверняка есть пристани… Можно будет сойти с парохода, поговорить с людьми, посмотреть…

Маленькая пристань была недалеко.

Оказалось, что «Иоала», в просторечье — «Йола», курсирует между Тарту и Псковом. На Теплом озере делает три остановки у острова Пириссар и у деревень Самолва и Мехикоорма.

Подошедший сторож объяснил, что «Иоала» уходит в пять часов утра, но можно сесть на нее еще с вечера.

— Билеты? Нет, заранее билеты не продаются. Их берут потом, на пароходе, в пути.

Летний теплый вечер. Полумрак уходящих белых ночей смешивается со светом полной луны. От ратуши донесся мерный бой часов. Тишина засыпающего города, нарушаемая изредка проносившимися по мосту машинами. Из летнего сада доносятся едва слышные звуки оркестра.

— Отправляемся «в чудь на зажитие», — перефразировал Олег слова летописи. — А знаешь, папа, мне кажется, что все кругом и мы сами из какого-то другого мира.

Действительно, комфортабельная часть путешествия на «Победе» закончилась. Теперь их только двое, они предоставлены самим себе. Какая-то заброшенность и вместе с тем легкость, свобода и неизвестность. Начинается настоящее странствование.

^{Моторки на Эмайыги.}

«Иоала», небольшой старенький пароход с высокой трубой, — единственное средство сообщения Тарту с Псковом и прибрежными деревнями.

Палуба и каюта заполнены мешками, корзинами и их владельцами. Эмайыги — узкая, извилистая, но глубокая, с низкими заболоченными берегами.

На покосах прогуливались несколько аистов с длинными красными клювами. Крестьяне, убиравшие сено, по-видимому, их совершенно не беспокоили.

Наши путешественники подсели к пестрой толпе пассажиров. Разговорились с рослым парнем в гимнастерке без погон. Он отслужил свой срок в армии и возвращался теперь «до дому».

— Замечательные у нас места, — говорил он, рассеянно глядя на берега Эмайыги. — Старина-то какая! Что ни деревня, то тебе целая история. Вот взять, к примеру, нашу деревню, Кола называется, — так она от самого Новгорода историю ведет.

— А где же ваша деревня находится?

— Да на Желче, на реке. Говорят, что в старину наши деды службу несли тут. Еще при Александре Невском это было. В то время рыцари-то немецкие все порывались в землю нашу вломиться. Так наши тут вход в реку сторожили.

Он помолчал, а затем добавил:

— Да и места у нас там, в устье, очень рыбные.

— И что же, бои у вас там были?

— Бывали… Есть у нас крест один, каменный. Теперь его в часовенку отнесли. А раньше он на бугре стоял. В камень у него основание-то вделано было. Так на этом месте, говорят, когда-то церковь стояла, а немецкие рыцари спалили ее. Всю деревню тогда пожгли да разграбили. Так вот на месте той церкви и поставили потом этот крест. На нем и надпись — «Воздвижению», церковному празднику, значит.

^{Водный маршрут: Тарту — Самолва — Мехикоорма — Псков.}

— Старина у нас действительно большая, — вступил в разговор пожилой мужчина. — Вот вы, вижу, человек нездешний. Проедете и, может, в наши края и не заглянете. А ведь у нас и клады случаются.

У меня вот дед был. Старый. Пошел он за водой. Опустил в колодец ведро и стал тянуть. Чувствует, что очень уж тяжело. Ну, дотянул все же доверху. Глянул, а в ведре кадушка с золотом. Натужился он, чтобы вытащить ведро, да силенок не хватает. Проходил в это время мимо сосед. Дед и крикнул ему, чтобы помог. А ведро-то как-то дернулось, звякнуло, веревка из рук вырвалась, да и ухнуло все обратно в колодец. Уж потом искали, искали, искали… И в колодец-то лазили. Да так и не нашли ничего.

А почему? Потому что клад-то особого подхода к себе требует. Он не каждому ведь показывается. Вот показался деду клад: а он возьми да и позови соседа, а тому-то, верно, и не положено было, чтобы ему клад показывался…

— И в Чудской Рудице такой случай, говорили, был, — подхватил парень в солдатской гимнастерке. — Шла там женщина полем. И вдруг видит — большая каменная плита в траве лежит. А нам всем еще от дедов известно, что под такой плитой завернутый в парус клад лежит. Еще с тех пор, как немецких рыцарей разбили. Растерялась женщина, остолбенела, да и бросилась в деревню, чтобы помощи попросить. Вернулась с соседями, пришли на то самое место, глянь, а плиты нет. Исчезла. Так они несколько дней ее искали. Все поле истоптали, а плиты как не бывало.

^{Тарту. Ратуша.}

За разговорами время бежало незаметно.

— Озеро близко, — заметил кто-то.

И действительно, вскоре болотистые берега реки раздвинулись и открылась свинцовая даль древнего Пейпуса, как в старину называли Чудское озеро. Скрывающие берег заросли тростника скоро остались позади, и «Иоала», оставляя за собой клубы черного дыма, выбралась на чистую озерную гладь.

А впереди появились как бы вырастающие из воды далекие кроны деревьев. Это был Пириссар — крупный остров в южной части Чудского озера, на его границе с озером Теплым.

— Это и есть торговый путь из Риги в Псков? — спросил Олег у отца.

— Да. Вот по Эмайыги, тогда она называлась Омовжей, и по озеру, как мы плывем сегодня, плавали и в те далекие века. А зимой тут по льду шли обозы, проезжали возки богатых купцов, проходили военные отряды… В те времена войска двигались обычно по торговым путям. Вот и место Ледового побоища надо искать там, где были такие пути. Ими и должны были воспользоваться войска.

^{Тарту. Остаток крепостной стены.}

— А мы начнем поиски с Мехикоормы?

— Нет. Мехикоорма по-старому называлась Исмень, или Изменка. А в Большой Советской Энциклопедии на схеме Ледового побоища на месте Мехикоормы нанесено никому не ведомое селение Узмень. Соблазнительно на первый взгляд начать поиски с этого пункта. Но историки, предполагавшие, что битва произошла на западном берегу озера, не знали военной тактики того времени. А я считаю, что Александр Невский вряд ли поставил бы свое войско на льду у западного берега, имея за спиной широкую гладь замерзшего озера. Он-то ведь знал тактику рыцарей — расколоть войско противника на части, а затем каждую отдельно изрубить. Скорее всего следует начать поиски на восточном берегу, и поедем мы до Самолвы.

На Пириссаре многие пассажиры сошли с парохода. Большинство со своими чемоданами, котомками, узлами пересели во встречавшие их лодки, и воздух наполнился треском моторов — лодки направились в разбросанные по острову деревни. На одной из лодок умчался и парень в гимнастерке. На прощание он помахал фуражкой.

Пароход вошел в Теплое озеро. Это и была упоминаемая в летописи Узмень, то есть Узкость. Узкость надо, конечно, понимать условно в сравнении с просторами Чудского и Псковского озер, которые эта Узмень связывает.

Где-то здесь, на этих водных просторах, решалась судьба Пскова и Новгорода, и не только этих городов, но и всей Прибалтики, а быть может, и всей Руси.

^{«Иоала».}

На горизонте появились острова.

— Озолица, — сказал мужчина в потертом пиджаке.

— Озолица? Да разве есть такой остров? Это название известно из летописей, но на самых подробных картах его найти нельзя.

— По старине зовем. Большой остров был. Вроде как Пириссар. А теперь почти весь под воду ушел. Только и остались островки Станок и Лежница. Вон они видны. Да и те уже вода заливает.

— А почему заливает?

— Да кто его знает… Тут целые деревни под воду ушли. Чудская Рудница и Старый Мтеж на новые места, повыше, перебрались, а, скажем, Черемша, так той совсем не стало — затопило. Ну и расселились кто куда.

Пароход огибал острова. Они были плоскими и, видимо, сильно заболочены. Несколько деревьев возвышалось над густым кустарником. Со всех сторон заросли тростника.

— Это остров Вороний, — сказал стоявший рядом молодой человек в голубой майке. — На нем створные знаки установлены для пароходов. Вот и домик бакенщика показался.

— А пролив Большие Ворота называется, — сказал пожилой мужчина. — В нем, говорят, огромная гранитная плата на дне лежит. Как порог. И валунные каменья там. От них, рассказывали, и остров в прежнее время, когда они еще не были водой затоплены, свое название получил. Вороний Камень назывался он… Ну а это остров Городецкий, — показал он на длинный остров, мимо которого проходила «Иоала».

^{Река Эмайыги.}

«Иоала» вошла в реку Самоловку. На берегу ее стоит селение Самолва. Рассказывают, что здесь было столько рыбы, что она сама ловилась, — отсюда и название.

— А это, вон там, где церковь белеет, — продолжал словоохотливый попутчик, — это Кобылье Городище. Церковь там Архангела Михаила, поди, лет пятьсот, как стоит.

На берегу глубокого залива на фоне зелени белел куб небольшой церкви.

— Стояла-то она раньше на Озолице, — продолжал он после минутного молчания. — В ту пору немецкие рыцари ее пожгли да разграбили. Только колокол наши успели схоронить. Зимой повезли его на санях по льду на берег. А лед возьми да и тресни. Колокол и провалился под лед. Лежит он на дне озера и по сей день. Говорят, когда шторм сильный бывает, так слышно, как звонит он там, на дне. Рыбаки, кого буря на озере захватит, по этому звону путь к берегу находят…

Сáмолва. Большая деревня на песке. Клуб в каменном доме бывшего богатея. Больница, школа-восьмилетка, рыбосушильный завод, почта с междугородным телефоном. Кое-где виднелись еще старые, уцелевшие от войны дома, но подавляющее большинство строений — новые. Светлые стены, большие окна и нарядные палисадники с яркими цветами. На краю деревни строится молочный завод, а в центре, против больницы, окруженный аккуратной оградой памятник матросам, павшим в Великую Отечественную войну.

Путешественникам посоветовали остановиться у Саловых.

На столе сразу появился самовар, а вместе с ним нехитрое деревенское угощение: яйца, масло, высокая крынка с топленым молоком, ароматный, собственной выпечки ржаной хлеб, крыжовенное и черничное варенье.

Нет, пожалуй, ничего более приятного, как после долгого путешествия оказаться в уютной деревенской избе, сидеть за столом с поющим самоваром и вести неторопливую беседу с хозяевами.

— Александр Невский? Так у нас мóгилы[3] его воинов за деревней находятся, — говорит Алексей Леонтьевич Салов. — Помню, мальчонкой я еще был, приезжали к нам ученые. Раскопали одну могилу, а там кости. Верите ли, громадные и белые все. Примерил я тогда от ноги к себе, а она мне по самый пояс… С тех пор никто больше не приезжал к нам, и сами-то вот живем тут, а так и не знаем толком, где же Ледовое побоище было…

Алексей Леонтьевич подтвердил, что церковь на Кобыльем Городище раньше стояла на Озолице и что Озолица в те времена была большим островом.

— А вот с немцами когда война-то была, совсем чудно получилось, — сказал он. — Стоял тут ихний лейтенант. Молоденький такой, белобрысый. Говорю я ему, он по-русски хоть плохо, а понимал, что места наши знаменитые, что тут Ледовое побоище было. А он смотрит на меня так это недоверчиво и спрашивает: «А что это такой было?» Ну объясняю ему: «Битва тут была, ваших тут побили рыцарей, много их тут полегло». — «Нет, — говорит, — не было такой сражений. Это все ваши коммунисты выдумывали. Немцев никто никогда не биваль. Так не было». Ну, с ним тогда спорить не приходилось. Вот как мы их набили — до сих пор об этом вспоминать боятся.

^{Остров Вороний.}

После чая все отправились к древним могилам.

Это был небольшой могильник, состоявший из жальников. Название «жальник» происходит от слова «жалость», «жалеть». Жальники в отличие от курганов обложены каждый крупными валунами, поставленными вертикально и осевшими глубоко в землю. Камни поросли лишайниками.

От кладбища этого веяло далекой стариной, и начинало вериться, что тут действительно могут оказаться захоронения времен Ледового побоища.

— Сосновый лес тут был в старину, — пояснил хозяин, — а в лесу поляна. Вот на ней и хоронили. От озера еще и песчаной грядой защищено это место было.

Продолжая прогулку по деревне, зашли к Анне Ивановне, вдове бывшего учителя и любителя-краеведа Василия Егоровича Захарова. Он всей душой любил этот древний русский край и вложил много труда в его изучение. Им же была посажена сосновая роща на краю деревни, около их дома.

Была у него большая коллекция разных находок, связанных с историей края, но после его смерти все было сложено на чердаке, а во время последней войны дом сгорел.

— А скажите, не находил ли Василий Егорович какого-нибудь оружия?

— Из старинного оружия я помню только меч. Да и то не меч, а обломок с рукояткой. Это он на Озолице нашел. Теперь остров Станок называется. Так вот на берегу в песке лежал.

— А вы точно помните, что именно на Станке нашел его?

— Ну конечно. Он сам рассказывал об этом и был очень доволен этой находкой. Пробовали мы на пожарище потом искать меч, но так и не нашли.

Ночь уже спустилась на землю, когда возвращались домой. Было тихо. Ярко светила только что взошедшая луна, бросая призрачный свет на жальники. Тихо плескалось озеро. В отблесках лунного света совсем черными казались заросли тростника…

Впечатлений от этого дня собралось так много, что необходимо было привести их в порядок.

Хозяева уже давно легли, а отец и сын еще долго сидели, склонившись над дневниками. Один день, но сколько встреч, рассказов, легенд!..

Вот на этой древней земле непочатый край для работы историка. Чуть копнешь — и оживают события многовековой давности. Пожалуй, и хорошо, что поехали пароходом. А теперь надо добывать лодку и обследовать острова, и в первую очередь остров Вороний. Название-то какое!

Утро выдалось хмурое.

— Быть сегодня дождику, — говорил Алексей Леонтьевич. — Болят ноги… Не иначе как к дождю.

Председатель колхоза «Волна» Степан Павлович Лысенко сказал, что в Чудскую Рудницу отправляется грузовик, и предложил съездить туда. Во второй половине дня он обещал дать моторку для осмотра островов.

Дорога на Рудницу сперва шла возделанными полями, затем стала петлять среди заболоченных низин, густо поросших кустарником. Местами приходилось пересекать огромные глубокие лужи.

За поворотом показалась Чудская Рудница. Она раскинулась на сравнительно высоком, сухом месте. Несколько в стороне от главной улицы, недалеко от клуба — дом Ивана Дмитриевича Журова.

Худощавый, небольшого роста, очень подвижный для своих восьмидесяти трех лет, он не удивился приходу гостей.

^{Иван Дмитриевич Журов.}

— Ледовое побоище? — спросил он как о чем-то весьма обычном. — Где-то здесь было. В кургане нашем костей видимо-невидимо. Не иначе как воины Александра Невского захоронены. Бывало, как к нам в деревню с Печорского монастыря крестный ход приезжал, так всегда мы просили батюшку пройти к кургану, помолиться за павших воинов.

— Значит, крестный ход к вам в деревню приезжал, а не на курган?

— На деревню. Да и не только к нам, а по всему уезду, по деревням-то ходил.

— И небось в каждой собирал с мужиков за это?

— Известно. С кого алтын, а с кого и поболее.

Курган расплылся, осел. На вершине темнела группа молодых деревьев. Иван Дмитриевич рассказал, что под ними находятся могилы партизан, схваченных и расстрелянных гитлеровцами. Колхозники нашли и похоронили их в древнем могильнике.

— Вот там, — показал Журов на водную гладь озера, — была раньше наша деревня. Потом, когда вода поднялась, ее сюда перенесли. А тут, мимо кургана, зимняя путища проходила… Зимник, значит, через мох. Не то на Кобылье Городище, не то на Желчу.

— Это здесь памятник стоял?

— Здесь. Его в Псков, в музей, перед войной увезли. Тут крест был каменный с голгофой и плита стояла с какой-то непонятной надписью. А в девятьсот четырнадцатом, когда воевали, так тут окопы рыли. Вон за курганом-то видны. Тогда своротили тут все, и неизвестно теперь, куда что девалось.

— А не помните, находили что-нибудь в земле тогда?

— Меня в ту пору не было — мобилизовали. А потом рассказывали, что черепов много было. Меч будто даже нашли. Кости закопали, а меч офицер, что был тут, себе взял…

В Самолву возвращались под мелким, противным дождем. Но настроение наших исследователей было отличное.

В Самолве выяснилось, что моторка для поездки на острова уже ожидает.

— А мне можно поехать с вами? — спросил Салов.

— Ну конечно. Мы сами хотели просить вас об этом.

Дождь прекратился. Выглянуло и вновь скрылось солнце. Моторка легко скользила по гладкому озеру.

— Не помните ли вы, Алексей Леонтьевич, не рассказывали при вас, что на острове Городецком селение было в старину?

— Нет, никто не говорил об этом. Вот насчет покосов, помню, рассказывали старики. Большие на этом острове покосы были. Да затоплены теперь озером.

^{Курган у Чудской Рудницы.}

Лодка приближалась к Вороньему острову. Как башни, возвышались над ним створные знаки. Против домика бакенщика в тростниках был расчищен проход для лодок, позволяющий подойти к мосткам.

Бакенщик Иван Васильевич Гусь встретил приехавших приветливо. Высокий, худощавый, он был очень бодр, несмотря на то, что ему было уже за семьдесят.

— Остров наш посмотреть приехали? — спросил он, крепко пожимая всем руки.

— Да. Интересно. А скажите, Иван Васильевич, почему остров этот Вороньим зовется?

— Говорят, лес тут был в старину, так вороны на ночь сюда прилетали, на деревья садились, — вот и прозвали остров Вороньим.

— Так. А что это за гранитная плита, или, как нам рассказывали, плата, лежит под водой в Больших Воротах? Вроде как порог?

— Никакой плиты тут нет. Это так, разговоры. Есть тут действительно грива, так это вроде как возвышение на дне. Вот отсюда видно, над тем местом вехи поставлены.

— Вроде как известняк какой, — сказал Салов. — Отец рассказывал, что в старину, когда вода ниже была, так он из воды торчал. На него рыбаки отдохнуть высаживались. Шесть, а то и восемь лодок враз приставали.

— Вот-вот. Это так и было, — подтвердил Гусь.

— А как вы думаете, где же может быть Вороний Камень, около которого Ледовое побоище произошло?

— Вороний Камень? Так ведь его искал несколько лет назад ученый один, из Тарту приезжал.

— Это был Паклар Эрнст Карлович.

— Вот-вот. Карлович. Эрнст Карлович. Я еще с ним на лодке ездил. Он говорил, что камень этот там, за Городецким островом. Ближе к Желче.

Иван Васильевич показал рукой на северо-восток.

— Только камня этого теперь нет, — добавил Салов. — Взорвали его. Опасный был очень, мешал судоходству. Теперь лежат на дне только его куски.

— А скажите, на Озолице за последние годы никаких находок сделано не было? Ну, скажем, оружия старого или еще чего другого?

— Нет. Сказать не могу. Вот мальчонками бывали мы на Станке и Лежнице. Так там на берегу вроде как каску нашли. Ну глупые тогда были. Боялись, что отберут ее у нас. Захоронили в песке, а потом сами найти не могли, сколько ни искали. А впрочем, погодите. Ведь у меня тут на окне лежит… Вот крест нашли мы недавно. — Он скрылся в домике.

Это был нательный крест — энкалпион[4]. Отлично сохранившийся, с очень тонкой отделкой.

^{Энкалпион.}

— Где же вы нашли?

— А вот на том островке. Сиговец он теперь зовется. — Старик показал на небольшой островок меньше, чем в километре от острова Вороньего. — Могу поехать и показать вам. А крест, если чем интересен, так возьмите.

Мне-то он не нужен.

По пути к острову Алексей Леонтьевич рассказал его историю. Оказывается, он образовался всего каких-нибудь лет 40–50 тому назад. До этого он был северной оконечностью мыса Сиговец. Но воды озера прибывали и размыли берег, образовав протоку.

— Течение-то идет из Псковского озера в Чудское. Вот и промыло себе дорогу. Теперь не только на лодках пройти можно, даже «Йола» тут теперь ходит. Глубоко. Но и озеро прибывает все время. Наступает на берег. Там, где мы раньше сено косили, теперь наши внуки щурят ловят.

— А что это там плывет? Смотрите, вон там? — спросил Олег.

На гладкой поверхности озера отчетливо виднелось что-то. Оно двигалось. Моторист повернул лодку, и вскоре все увидели голову молодой козули, пытавшейся переплыть озеро.

Когда лодка подошла совсем близко, Олег схватил ее за рога, Алексей Леонтьевич — за ноги, и втащили в лодку. Животное сделало несколько конвульсивных движений и замерло.

— Проклятое место. Вечно тут тонут, — с сердцем сказал Иван Васильевич.

— А почему?

— Так ведь сиговица[5] тут, — сказал Гусь так, будто весь свет должен знать, что это обозначает.

— Сиговица? Непонятно. Что это?

— Место такое на озере. Зимой оно плохо замерзает. Чуть кто собьется с пути в туман или метель и попадет на сиговицу, тут ему и крышка — проваливается с лошадью под лед.

— А почему же здесь лед тонкий?

— Кто его знает… Только от старины тут так и было, — ответил Салов.

— Допустим, что зимой лед слабый, но почему же козуля летом здесь тонула? — недоумевал Георгий Николаевич.

— Все равно место это проклятое…

Лодка уже входила в промой, как называют здесь такие протоки, и пристала к островку.

Все вышли. Остров густо зарос высокими травами и кустарником. На западном его берегу высились два старых дерева-великана, остатки когда-то росшего на берегах древней Узмени векового леса. Олег стал копаться в небольшой узкой полоске песчаного берега, надеясь найти какие-нибудь остатки старины. Гусь показал ему место, где нашел крест. Алексей Леонтьевич и моторист, покуривая, тихо о чем-то беседовали.

Сиговéц. Небольшой островок, затерянный в просторах огромного озера.

Не раз завоеватели зарились на эти земли, и каждый раз их постигала одна и та же судьба…

Как будто бы и невзрачные здесь места, но сколько очарования в этих далеких озерных просторах, в скромных и мудрых людях! В их рассказах и преданиях, почти таких же древних, как Русь.

Казалось, что раскрытие тайны так близко. Надо только собрать воедино все звенья, собрать все, что осталось от старины.

Но как овладеть тайной? Многие, может быть, даже слишком многие, пытались овладеть ею. Многие писали о ней. Но по-настоящему никто серьезными поисками не занимался.

Никто? Да, никто. Может быть, за исключением Паклара. Он по-честному подошел к делу, но работал в одиночку. Тут нужен коллектив. Большой коллектив энтузиастов. Надо прощупать каждый участок этого интереснейшего, загадочного края. Даже поверхностная разведка показала, что здесь, где ни копни, — легенды, предания, находки…

Близился вечер. Солнце садилось в темные тучи, и багровый цвет его предвещал на завтра ветреную погоду.

Почти всю ночь и утро шел сильный дождь. Здесь это частое явление. Когда же пришла «Иоала», выглянуло солнце, бросив веселые отблески на воду.

При прощании все обнялись, как старые друзья.

— До следующего лета!

— Приезжайте! Будем ждать!

— Приедем! Обязательно приедем! И не одни, а с целой экспедицией!

«Иоала» набирает скорость. Остров Городецкий, Вороний, Станок, Лежница… Но вот и Сиговец остался позади. Впереди, слева показалась Чудская Рудница, а за ней темнела зеленая вершина кургана.

Тихо и ласково плескались волны о борт «Иоалы». Озерный воздух насыщен запахами скошенного на берегу сена и нагретой солнечными лучами палубы. С пронзительными криками провожают пароходик чайки.

Жаль покидать эти края, но сюда надо вернуться, чтобы узнать древнюю тайну Пейпус-озера.