Загадка Чудского озера

Глава IV ПОИСКИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Как-то вечером пришла телеграмма, вызывающая Быховского в Ленинград. Утром Быховский остался в Самолве, чтобы сесть на «Иоалу», шедшую в тот день на Псков.

Погода была ясная, и ГК-201, как и обычно, стал на два якоря в Больших Воротах. Гидрологи отправились делать промеры глубин для выяснения рельефа дна; водолазы готовились к спуску под воду.

Час за часом продолжались безуспешные поиски. Водолаза Мочалова сменил Плакущий.

Эти два водолаза по внешности и характером были полной противоположностью друг другу. Мочалов — блондин, несколько флегматичный, медлительный в движениях. Плакущий никак не оправдывал своей фамилии. Смуглый, черноволосый, подвижный, энергичный.

^{Спускается Плакущий.}

Когда водолазы сменились, ГК-201 был отведен несколько ближе к острову Вороньему. Впечатление, что Паклар все-таки ошибся и принял за остатки укрепления что-нибудь другое, подтверждалось. Поэтому решили закончить поиски укрепления обследованием Больших Ворот.

Вдруг произошло то, чего никто уже не ждал. Послышался протяжный сигнал зуммера — вызывал Плакущий. Взяв трубку, начальник водолазов Буряк вдруг застыл в изумлении.

— Что, что такое? Кладка?

Находившийся рядом с ним Мочалов подскочил от неожиданности и закричал:

— Кладка! Плакущий нашел кладку!

Все поспешили к телефону.

— Что вы обнаружили?

— Стена тут, вроде как из камня сложена.

— Из какого камня?

— Разный… Больше известняк.

— А в каком направлении тянется стена?

— К острову…

Но договорить ему не удалось. Казавшаяся безопасной небольшая тучка на юге вдруг почернела и захватила большую часть неба. Резко, один за другим пронеслись сильные порывы ветра. Озеро мгновенно вскипело. Хлынул дождь. Стало темно. Катер сорвало с якорей и погнало в открытое озеро. Находившегося под водой Плакущего поволокло по дну. За кормой раздался громкий крик гидрологов: у них перевернуло шлюпку…

Что-то огромное и до жуткости страшное в своем неудержимом стихийном движении с огромной быстротой надвинулось с пеленой ливня с юга и в непрерывном сверкании молний и грохоте громовых раскатов пронеслось в стороне от катера. Все были так поглощены спасением водолаза и гидрологов, что вряд ли кто-нибудь понял в этот момент, что, собственно, произошло.

Матросы Юрий Суворов и Вадим Ливин вытаскивали гидрологов, водолазы пытались поднять Плакущего, Георгий Николаевич качал помпу, а капитан бросился в рубку, схватил штурвал и направил катер в заросли тростника у острова Станок. Это дало возможность подтянуть на аварийном конце Плакущего и помочь ему подняться на палубу. Гидрологов вытащили мокрых до нитки и не совсем еще пришедших в себя. Впрочем, и те, кто оставался на катере, были не лучше их.

Волны еще пенились и обдавали брызгами палубу, еще хлестал сильный ливень и налетали порывы ветра, но опасность уже миновала.

Вскоре посветлело, дождь прекратился, и выглянуло солнце. Еще не успокоившееся озеро заиграло в его лучах яркими отблесками. Появились чайки…

— Что же это было? — спросили у капитана.

— Смерч прошел.

— И часто бывает он в ваших краях?

— Очень редко, да и то больше осенью, а чтоб летом — сегодня первый раз пришлось видеть.

— А вы уверены, что это был смерч? На Черном море, конечно, бывает, но чтобы на Псковском или Чудском озере — никогда не слышали.

Все с некоторым недоверием отнеслись к словам Иосифа Андреевича, но через два дня пришло из Ленинграда письмо от Быховского, которого смерч застал в Псковском озере, когда он плыл на «Иоале».

«…Не могу удержаться, чтобы не поделиться рассказом о тех сложных перипетиях, которыми сопровождалось мое путешествие, едва не закончившееся безвременной гибелью в водах Псковского озера. В 14 часов, когда погода была чудная и наша „Иоала“ безмятежно шла по фарватеру, ведущему в устье реки Великой, абсолютно неожиданно на нас налетел смерч. Кругом все потемнело, как ночью, на озере бушевал ураган, волны были величиной с дом. Начало рвать крышу и трубу, которые уже готовы были похоронить нас под своей тяжестью, пароход заливало полностью, он вот-вот должен был перевернуться. С некоторыми пассажирами произошли обмороки… Я, как вам известно, старый моряк, но не видел ничего подобного за всю жизнь. Единственное, что пришло в голову, это посоветовать капитану резко изменить курс и уйти с фарватера, сесть даже на мель, лишь бы уйти от центра этого столба, который грозил унести все с собой. Капитан согласился и, сделав циркуляцию, полным ходом посадил пароход на мель… Смерч унесся дальше…»

Пришлось поверить, что действительно прошел смерч.

Дни проходили в напряженной работе. Особенно доставалось гидрологам, они от утренней зари до вечерней оставались на озере, обедали сухим пайком и возвращались в Самолву, только чтобы переночевать. Водолазы продолжали обследование кладки на дне Больших Ворот и дна озера на участке сиговицы. Обнаруженная Плакущим кладка оказалась не кладкой, а скорее искусственным нагромождением камней-известняков, валунов, глыб песчаника. Оно примыкало одним своим концом к находившемуся на дне громадному плоскому возвышению из плотного песчаника и от него тянулось в сторону острова Вороньего, уходя под песчаные наносы. Чтобы определить назначение этого сооружения, необходимо было произвести подводные раскопки, на что у экспедиции не было ни времени, ни необходимых технических средств. Прояснилось одно: Паклар принял именно эту кладку за остатки укрепления.

По вечерам продолжали расспрашивать жителей Самолвы и соседних деревень. Все подтверждали, что наступление озерных вод — явление постоянное, что оно продолжается уже много веков. Рассказывали о затоплениях деревень и покосов, образовании промоев и островов…

Как-то под вечер пришел 86-летний Николай Ксенофонтович Ксенофонтов из Кобыльего Городища. Крепкий, плотного сложения старик с окладистой густой бородой отлично помнил все слышанные за долгую жизнь рассказы. Был дома и Алексей Леонтьевич Салов. Уселись на завалинке в маленьком палисадничке, густо заросшем кустами сирени. Зашла речь о Ледовом побоище и о месте, где оно могло произойти.

— Вот в летописи сказано, что гнали рыцарей на семь верст до Суболичьского берега, а где такой берег может быть?

— Не знаем, — сказал, подумав, Николай Ксенофонтович. — Не приходилось слышать.

— А по-моему, так выходит, — сказал Алексей Леонтьевич. — По весне, как ледоход кончится, вдоль эстонского берега мелкая такая рыбешка идет. На манер окушка она. По-нашему сущик зовется, а по-эстонски субаль, или собуль. Так, говорят, от этой самой рыбки и берег прозвание заимел.

— А где же этот берег?

— Да вот, напротив, за озером. Тут семь верст верно будет… С лишком.

— А вспоминается, слышал я, когда в Руднице был, что берег-то этот от другого свое название берет, — сказал Николай Ксенофонтович. — В старину говорили, леса дремучие тут росли. Так вот в лесах этих там, за озером, соболь водился. От него и берег прозвали.

В том и другом случае выходило, как об этом писал и Паклар, что Суболичьским берегом древней Узмени назывался западный берег теперешнего Теплого озера в его наиболее широкой северной части.

Это было очень важно установить, так как сокращало площадь поисков. Становилось все более очевидным, если исходить из летописных текстов, что Ледовое побоище происходило где-то у восточного берега Теплого озера между Подборовским мысом на севере и древней Чудской Рудницей на юге. Именно здесь. Теплое озеро достигало в ширину семи верст ледяной поверхности, тут была сиговица, на слабом льду которой могли проваливаться и тонуть ливонцы, здесь же западный берег Узмени назывался в те времена Суболичьским. Но для окончательного решения необходимо было найти Вороний Камень.

Тщетно ГК-201 вновь и вновь обходил Подборовский рог, как здесь часто называют Подборовский мыс, острова Станок и Лежница, мыс Сиговец. Ни малейших признаков большой гранитной скалы, какой представлялся Вороний Камень, нигде не было. Всюду лишь низменные, полузатопленные озерными водами берега.

— Куда же мог он деваться? — в который уже раз интересовались участники экспедиции.

— Нет тут ничего подходящего. Придется, верно, опять к тому камню возвращаться, что подорван, — несколько растерянно отвечал Иосиф Андреевич.

И катер шел к месту, где лежал на дне расколотый взрывом валун.

Опять и опять прикидывали все «за» и «против».

— Если отбросить предание о том, что Александр руководил битвой с Вороньего Камня, можно ли считать его ориентиром просто потому, что нигде в этих местах не было другого такого большого валуна?

— Как будто можно. На всем Теплом озере другого такого валуна нигде нет.

— Допустим, что отсюда до Суболичьского берега расстояние вполне подходит под летописные семь верст. Согласимся и с тем, что принять бой непосредственно у этого камня было выгодно потому, что в случае поражения войско могло отступить по замерзшей реке Желче к Новгороду.

— Это всё «за». А «против»?

— Как могло прейти сюда ливонское рыцарское войско, когда на его пути находилась сиговица? Как могли преследовать врага «по леду», когда дорогу преграждала Озолица? Нет, на этом месте не могло произойти Ледовое побоище.

— Но где же тогда? Ведь другого места нет!

— Другого места нет… Пока нет.

Шли дни безуспешных поисков. До конца практики студентов-гидрологов оставалось немного времени. Однажды они пригласили всех участников экспедиции, чтобы показать проделанную ими работу.

Собрались на бревнах у школы. К большому квадратному куску фанеры кнопками был прикреплен лист ватмана. На нем черным и красным были нанесены нынешние очертания Теплого озера и древняя Узмень.

^{Теплое озеро. Узмень.}

— Это, конечно, только первые результаты, — сказала, немного смущаясь, Таня Тюлина.

Оказалось, что остров Городецкий в прошлом был гораздо больше, чем теперь. Он вместе с Вороньим островом составлял одно целое. Это показала съемка по изобате[6] — минус три метра. Не исключалась возможность того, что в далеком прошлом это был полуостров с обширными лугами. Ко времени Ледового побоища остров Городецкий уже отделился от материка и образовался тот глубокий залив, на берегу которого позднее был построен Новый Городец. Теперь это место зовется Кобыльим Городищем, — очевидно, от речки Кобылки, впадающей здесь в озеро.

— Позвольте, по-вашему, устье Желчи было значительно западнее, чем теперь?

— Да. И не только Желчи, но и Самоловки, — ответила Лида Егудина, чертившая схему вместе с Наташей Смирновой.

— Но тогда валун Паклара находился даже не на самом берегу, а значительно дальше, в лесу?

По схеме злополучный валун находился далеко от Узмени и от Больших Ворот, где-то около берега Желчи, И видеть его могли в лучшем случае лишь те, кто двигался по Желче.

— Значит, еще одно против того, чтобы считать его летописным Вороньим Камнем.

Интересно выглядела и та часть схемы, где находился древний Жолочек. Подобно острову Городецкому, в далеком прошлом он был полуостровом. Впрочем, ко времени Ледового побоища он, вероятно, уже был отделен от материка узким промоем.

— Это правильно у них показано, — сказал Кривенко. — Так и старики говорят, что от Пириссара большой рог был с южной стороны. Да и теперь тут мелко.

— Что же это такое? Получается, этот рог тянулся до так называемой «реки»? А за «рекой» уже сразу Озолица начиналась? — Караев даже встал от волнения. — И получилось так, что не было тут никакой открытой ледяной поверхности, по которой можно было бежать к Суболичьскому берегу.

— А река-то эта на дне озера и сейчас хорошо прослеживается. Вот она. Совсем неширокая была, — показала Лида.

— Выходит, что в XIII веке массы воды, идущие из Псковского озера, хоть и сделали промой у Жолочка и Озолицы, а все же в основном проходили через Большие Ворота.

— Так оно и было, — подтвердила Таня. — Здесь самые большие глубины.

— Здесь, через Большие Ворота, проходил торговый путь от Пскова на Дорпат и в Балтийское море. Потому-то у Больших Ворот и было построено укрепление, остатки которого обнаружили водолазы.

— А название-то какое — Большие Ворота, — задумчиво произнес Кривенко. — Исстари идет это название. Может, и в самом деле пролив этот был как большие ворота в Чудское озеро…

Расходились поздно, продолжая горячо спорить, тревожа мирную тишину спящей деревни.

— Много интересного и важного нашли, но самое главное так и не найдено. Заканчиваем работу, скоро уезжать, а Вороньего Камня как и не бывало. Пакларовский камень явно не Вороний Камень. Ведь Паклар не знал, что очертания суши в XIII веке были совсем иные, чем сейчас. Он не знал о существовании в те времена Озолицы и не подозревал о сиговице. Теперь ясно, что камень определен им ошибочно. Но и другого камня нет…

— Но где же искать его?

— Можно утверждать, что битва была именно здесь, а не в другой части озера. Здесь все сходится с летописью. Все, кроме одного, — нет Вороньего Камня.

— А ведь без него нельзя…

— Без него невозможно. Он обязательно должен быть здесь. Обязательно. Бесследно такие огромные глыбы не исчезают. И мы его найдем! Непременно найдем!

Но это легко сказать — найдем. А как его найти?

Надо еще и еще кропотливо обследовать дно Теплого озера. Ведь старые берега Узмени теперь скрыты водой. А вода за семьсот лет поднялась на несколько метров да и теперь поднимается. Надо ввести в экспедицию хорошего геолога. Необходимо определить причины и характер этого многовекового подъема воды и затопления берегов. Следует объяснить загадочное происхождение сиговицы. И еще — хорошо бы привлечь к участию в работах аквалангистов.

Будущим летом надо приехать снова, загадка озера должна быть раскрыта.

И вот опять в дымке скрываются знакомые, ставшие совсем родными очертания островов. Катер набирает скорость.

— До будущего лета!