Заколоченные Сердца

ГЛАВА 32

ДЖОН

— Просто хотела узнать, есть ли номер побольше? — спрашивает Фелисити. Её дерзкий, саркастичный язык в последнее время в полном разгаре, и мне это нравится.

— Может быть, вы предпочитаете что-нибудь более изысканное, мисс Томпсон? — спрашиваю я, бросая свой чемодан на кровать королевских размеров и обнимая её сзади за талию.

— Ну, этот немного маловат. Я ожидала от тебя большего.

— Приношу свои извинения, ваше королевское высочество.

— Для выпускника лингвистического факультета твой британский акцент нуждается в некоторой доработке, — Фелисити похлопывает меня по плечу и неторопливо направляется в ванную, оставляя за собой шлейф одежды, когда раздевается до красного лифчика и кружевных стрингов. В дверях она оглядывается на меня и подмигивает, и я могу с абсолютной уверенностью сказать, что никогда так быстро не двигался, даже на льду.

— Кстати, Кейт сказала, что может помочь с переездом. Я имею в виду, у меня не так много личных вещей, поскольку моя квартира была полностью меблирована, но у меня есть несколько безделушек, которыми я могу захламить твою квартиру. Прости, — Фелисити отрывает взгляд от телефона и смотрит на меня.

Я останавливаюсь, чтобы собрать свою спортивную сумку.

— Это мило с её стороны, но ей не нужно беспокоиться о переезде, как и тебе.

Я смотрю на часы и надеюсь, что на этот раз не зашел слишком далеко.

— Ребята, которые займутся переездом, приедут к тебе примерно через час, так что к тому времени, как мы вернемся домой, всё будет готово. Я обо всем договорился с твоим арендодателем, и он согласился досрочно расторгнуть с тобой договор аренды.

Я бросаю осторожный взгляд в её сторону, но выражение её лица непроницаемо.

— Наверное, мне следовало бы разозлиться на тебя за то, что ты вламываешься, как слон в посудную лавку.

— Но? — настаиваю я.

— Честно? Я слишком взволнована, чтобы злиться. Хотя, знаешь, всегда приятно быть в курсе событий.

Я выдыхаю и наклоняюсь, чтобы поцеловать её, улыбаясь ей в губы.

— Я тоже, Ангел, и я знаю. Я надеялся, что это будет сюрпризом, но ты как бы вынудила рассказать.

Я неохотно отстраняюсь и направляюсь в ванную, чтобы собрать свои вещи. Пару минут спустя я возвращаюсь в главный зал, но останавливаюсь как вкопанный при виде моей девушки, носящей моё фамилию и номер на майке — священный грааль каждого хоккеиста.

— Что думаешь? — спрашивает она, слегка покружившись.

Я подношу кулак ко рту и сдерживаю стон. Чёрт возьми, моя фамилия, похоже, была создана для неё.

— Думаю, если ты ещё долго будешь так скакать, я действительно опоздаю, — я только что дважды трахнул её в душе, но мой член дергается, требуя продолжения, и я подхожу, раздумывая, стоит ли вообще идти куда-либо.

Хихикая, она отходит от меня и натягивает джинсы.

— Я подумываю пройтись по магазинам, пока тебя не будет утром. Я буду на катке к шести, — она целует меня в щёку, надевает черную зимнюю куртку, изумрудный шарф и милую шапочку со скорпионами и направляется к двери. — Удачного катания, детка.

О нет. Я хватаю её за талию и притягиваю к себе.

— Или…ты могла бы остаться здесь, со мной, и я позабочусь о том, чтобы моя фамилия на спине этой майки было не единственным способом заявить о своих правах на тебя.

Она улыбается, но вместо этого поворачивает мою кепку так, чтобы она была козырьком назад.

— Так лучше. Но серьезно, ты опоздаешь. Однако, если ты правильно разыграешь свои карты, я обещаю, что позже надену это и только это для тебя.

Я опускаю лицо к изгибу её шеи и провожу руками по её бокам, испытывая искушение поднять её и бросить на кровать. Её миниатюрный размер идеально подходит для этого. Но я сопротивляюсь при мысли о невыносимом гневе тренера, если я опоздаю. Я натягиваю помпон её шапки.

— Что у тебя в списке покупок, Ангел?

Пожалуйста, пусть это будет кружевное белье.

— Ничего особенного. Я просто слышала, что здесь есть отличные места для шоппинга, так что я собираюсь пройтись по магазинам, может быть, куплю что-нибудь на день рождения Дарси, хотя до него ещё несколько месяцев.

— Она не была против, что ты вернулась в Сиэтл пораньше? — спрашиваю, зная, что Джека это более чем устраивало, поскольку он присоединился к нам в первом классе из Хитроу. Он хороший парень, и у нас начинает складываться дружба; я вижу в Джеке много хорошего.

— Я не сказала ей, что случилось с её отцом. Пусть сам объяснит, почему у него сломан нос. Но да, она поняла, почему я не смогла остаться. Честно говоря, я даже не думаю, что она возвращалась от Лиама.

Залезая в задний карман, я достаю бумажник и протягиваю ей свою кредитную карточку.

— Бери всё, что захочешь, просто оплати этим.

Она энергично качает головой.

— Джон, нет. Я не могу этого вынести.

— Мы снова говорим об этом? Позволь мне побаловать свою девушку.

Она нерешительно берет карточку, но я сомневаюсь, что она ею воспользуется.

— Когда позже приедешь на стадион, просто направляйся в ложу для семьи.

— Там будет кто-нибудь из моих знакомых?

— Родители Дженсена приехали в гости из Альберты, так что они будут там, а ещё Эми, девушка Зака. Они недавно снова сошлись.

Фелисити напрягается.

— Основываясь на моём последнем опыте, я буду избегать любого взаимодействия с ней.

— А с этого места поподробнее, — говорю я, хмуря брови.

— Давай просто скажем, что я понимаю, почему у Зака были проблемы с ней в прошлом. Той ночью у Райли она довольно ясно дала мне понять, что я — выбор месяца, а ты, по сути, просто использовал меня для секса.

Моя кровь закипает. Почему я слышу об этом только сейчас? Я знал, что что-то случилось той ночью, когда она хотела уйти.

— Она несет полную чушь, — огрызаюсь я.

— Я так и поняла, но у меня были сомнения, и она указала мне на своих подруг Брайони и Сару, кажется, так их звали. Очевидно, они могли ‘поручиться за тебя’, - издевается она.

Оказывается, Эми несла не полную чушь. Я трахал их обеих. Думаю, возможно, одновременно.

— Но я всё же поставила её на место, детка, — Фелисити кладет руку мне на затылок, притягивая мою голову к своей, так что наши глаза встречаются. — Мне насрать на твоё прошлое, важно только твоё будущее. Я просто не горю желанием быть новым другом Эми.

Трахните меня, эта женщина.

Что я сделал, чтобы заслужить её?

Я внутренне пытаюсь сдержать свой гнев из-за того, что Эми так откровенно пыталась разрушить мои отношения.

— Да, держись от неё подальше. От неё одни неприятности, — я целую уголок её рта и прижимаюсь своим лбом к её лбу. — Я люблю тебя, так чертовски сильно.

Я ещё не услышал этих слов в ответ, но я знаю, что они прозвучат. Я всегда был впереди в своих чувствах, и это нормально, если в конце концов она доберется до меня.

Её большой палец гладит меня по щеке, когда наши носы соприкасаются.

— Увидимся на катке. Я буду той, кто наденет номер двадцать два.

— Эванс, что, чёрт возьми, с тобой не так? — кричит тренер Берроуз.

Мы сделали несколько легких упражнений. Зак уже несколько недель не играет хорошо, и его голова была где угодно, только не на льду. Команда поддерживала его, но против " New York Blades," нам нужен наш защитник. Я подъезжаю к нему; он почти не разговаривал с командой с тех пор, как пришел сюда, но на меня даже не взглянул.

— Эй, чувак, что происходит? — я делаю глоток из своего Gatorade и прислоняюсь к стене.

— Ничего, — огрызается он.

— Ну, очевидно, что-то есть. Ты сам не свой последние несколько недель, — я отчаянно пытаюсь провести грань между обязанностями лучшего друга и капитана. Он, как никто другой, должен понимать, что сейчас я говорю от лица капитана. — Тренер гоняет тебя, потому что ты неделями мысленно был где-то не здесь. Ты нужен мне; ты нужен нам, чтобы сегодня вечером ты был на высоте. Итак, скажи мне, что я могу сделать, чтобы помочь?

Он поворачивается и впервые за все время тренировки смотрит на меня.

— Ты можешь помочь мне, если отвалишь.

Что за херня? Это не тот Зак Эванс, которого я знал, мой братан на льду и вне его. Его слова выводят меня из себя, но его тон пронзает меня насквозь.

— Да, что ж, ничего не поделаешь. Так что, соберись, или нам сегодня крышка.

Я качаю головой и начинаю удаляться.

— Ты думаешь, что теперь, когда у тебя есть девушка, ты неприкасаемый? Господи, ты разгуливаешь здесь, как Божий дар. Ты был так погружен в свой собственный идеальный мир, что не видел ничего, кроме неё. Даже твоего так называемого брата и то дерьмо, которое со мной происходит, — он подъезжает ко мне и тычет рукой в грудь. Он выше меня на дюйм и по меньшей мере на десять фунтов, но более того, Зак, может быть, и котенок вне льда, но он рожден для борьбы на нём.

— Что?

Он невесело усмехается.

— Да, я так и думал. Ни хрена не замечаешь, что происходит вокруг тебя.

— Ну, если ты, блядь, мне не скажешь, как я замечу! — кричу я, останавливая остаток тренировки.

Он наклоняется вперед, оказываясь прямо перед моим лицом, гнев переполняет его.

— Я не должен был, чёрт возьми, делать этого. Я всегда был рядом с тобой, чувак, и где ты, когда ты мне нужен? По колено в киске, как всегда, чёрт возьми.

У меня внутри всё переворачивается, и меня тошнит. Он прав. Я не знаю, что заставило его скатиться по наклонной, но я точно знаю, что должен был быть рядом, чтобы защитить его. Моё сердцебиение начинает учащаться, и всё, что я слышу, — это гулкие удары собственного пульса в ушах и острую боль в груди.

— Это Эми, не так ли? Она насмехалась и над Фелисити.

Зак проводит рукой в перчатке по лицу.

— Да, что-то вроде этого, — в его голосе всё ещё слышна горечь. — Вся ситуация — полный пиздец. Моя гребаная жизнь в полном дерьме, — его последние два слова дрожат, а голос ломается. Я никогда не видел, чтобы мой стойкий лучший друг ломался, но сейчас он на грани срыва.

— Ладно, теперь ты меня беспокоишь, просто скажи мне, что…

— Она, блядь, беременна, ясно? Три дня назад она сказала мне, что беременна. Сначала я был напуган, но взволнован, а теперь…Теперь есть сомнения в том, от меня ли.

Что за хуйня.

Мой рот открывается, но слова замирают у меня на языке.

Наконец, он продолжает.

— Новость еще не стала достоянием общественности, но это произойдет. Это Эми. Конечно, это скоро будет во всех новостях. Она позвонила мне прошлой ночью и сказала, что все-таки спала со Шнайдером, и он утверждает, что это его ребенок. Он хочет, чтобы она как можно скорее сделала тест на отцовство, но она говорит, что может быть только мой ребенок, — его смех мрачен. — Очевидно, она любит меня.

Я стою как вкопанный, не реагирую. Откровение Зака крутится у меня в голове, но, кажется, я не понимаю ничего, кроме того, что это плохо. Действительно чертовски плохо. И что самое интересное? Всего через несколько часов ему предстоит сыграть против другого потенциального отца. Я должен сказать тренеру, что его нужно посадить на скамейку запасных; для него небезопасно играть в таком состоянии.

Мой лучший друг втягивает голову в плечи и снимает шлем, проводя рукой по своим мокрым от пота волосам.

— Никто не знает, даже мои родители, и я отчаянно хочу, чтобы так это и оставалось, — затем он поднимает на меня взгляд, его голубые глаза стеклянные, но яростные. — Я буду играть сегодня вечером. Не говори тренеру. При таком раскладе я в шаге от резервной команды, поэтому, пожалуйста, просто сохрани это в тайне.

Я качаю головой.

— Ты же знаешь, я не могу пустить тебя на лёд, когда ты в таком состоянии.

Он сильно тычет меня в грудь рукой в перчатке.

— И сколько раз я держал рот на замке, когда ты играл ещё не до конца готовым? Сколько раз я прикрывал тебя, когда вытаскивал из бара за несколько часов до тренировки? Я разберусь с этим, но скажешь тренеру, и мы с тобой… — он жестом указывает между нами. — С нами будет покончено.

— Он — обуза на льду, — тренер Берроуз поворачивается ко мне, сидящему на скамейке запасных. Начинается третий период, и мы проигрываем. Вся команда разваливается, но Зак играет как в замедленной съемке. Он и Шнайдер пожирали друг друга глазами всю игру, напряжение было ощутимым и граничило со смертельным исходом.

Моя игра ненамного лучше. Я едва ли могу отдать чистый пас, а моя защита в штрафной и за сеткой практически отсутствует. Мои ноги словно отяжелели. Моё тело переполнено адреналином, но мне кажется, что я катаюсь по мелассе.⁷

Я едва взглянул на Фелисити. Она, наверное, уже понимает, что что-то не так, но я не могу ей сказать. Я безоговорочно доверяю ей, но рассказывать об этом — дело Зака, и я уже слишком много раз подводил его, чтобы рисковать его доверием, наша дружба и так висит на волоске.

— Иди туда, Морган, и, чёрт возьми, возьми себя в руки.

Я надеваю каппу и встаю.

— Понял, тренер.

Болельщики приветствуют меня, когда я возвращаюсь на лёд. Я беру заброшенную шайбу из-за наших ворот и начинаю атаковать. Я полон решимости. Я перехитрил их центрового, сделав фальшивый пас, и вместо этого отдал его Джесси, который летит по правому флангу. Он забирает шайбу и забивает. Раздается сигнал, и мы отыгрываемся. Я поднимаю глаза и вижу, как Фелисити выходит из себя, потрясая кулаком в воздухе, и кривая улыбка растягивает мои губы.

Осталось пять минут, и мы играем лучше, но Шнайдер жаждет крови. Только за этот период он набросился на трех наших игроков и заработал пенальти. Он пытался оспорить это у судьи, но не получилось. Небольшая часть фанатов Scorpions ликует, когда он направляется на скамейку. И тут я вижу, как Зак проезжает мимо штрафной, поворачивает голову, стучит по стеклу и что-то говорит. Шнайдер вскакивает на ноги, стучит палкой и кричит, но Зак просто машет рукой и улыбается, ещё больше выводя его из себя. Я много лет играл со Шнайдером и против него, и он настоящий мастер, но я никогда не видел его таким. Он не в себе.

— Давай закончим с этим, — говорит мне Зак, проезжая мимо и занимая позицию.

На табло счёт три-два, когда Шнайдер возвращается на лёд. Его взгляд остановился на моём лучшем друге. Игра погрузилась в хаос, поскольку напряжение между ними обоими передалось другим игрокам. На часах осталось всего три минуты, но в хоккей почти не играют. Толпа подпитывается боевым азартом, наслаждаясь демонстрируемой жестокостью.

Я бросаю взгляд на Фелисити, которая опустила голову и закрыла её руками. Она не может смотреть на это, и это невыносимо. Я ненавижу себя и за то, что не убрал Зака со льда сегодня.

Шайба отскакивает от бортов, и Джесси ловит её. Он такой быстрый, что я никак не могу его догнать, но далеко ему не удается уйти, так как его останавливает один из защитников, который перехватывает шайбу. Его пас на Шнайдера получился неточным, шайба пролетает мимо него к Заку, который подхватывает её в дальнем углу.

И вот тогда это происходит. Всё разворачивается прямо передо мной, как в замедленной съемке, и всё, что я могу сделать, это стоять и смотреть. Шнайдер переводит взгляд на Зака, когда тот берет шайбу под контроль и начинает разворачиваться, открывая свое тело для передачи. Шайба покидает клюшку Зака, но Шнайдера не интересует нападение. У него на уме только одна форма атаки.

Он врезается в него всем телом как раз в тот момент, когда я вижу, как поворачивается шлем Зака, и замечаю атаку, но уже слишком поздно. Он не был готов. Обычно он ожидал бы возможного удара, но не сегодня, не с тем, как он вел себя в этом матче.

При ударе тело Зака откидывается назад, его голова первой соприкасается с бордюром, но я слышу не треск разбивающегося стекла. Такой хруст могут издавать только кости, и, клянусь, это всё, что я слышу даже сквозь ревущую толпу. Это самый тяжелый удар, который я когда-либо видел в своей карьере.

Зак лежит, скрючившись, на льду, от силы удара шлем слетел у него с головы, клюшка валяется в нескольких футах от его безжизненного тела.

Осознав серьезность ситуации, толпа замолкает, но Шнайдер продолжает бушевать.

— Пошел ты, Эванс! — выплевывает он, когда капитан тащит его прочь, а судья спешит вмешаться, когда трое наших игроков, включая Дженсена, начинают избивать Шнайдера.

Проходит несколько ударов, и мои инстинкты берут верх, адреналин, наконец, толкает меня вперед. Я знаю, что кричу, но не слышу ничего, кроме звона в ушах, который становится всё громче. Я знаю, что мои прокладки промокли насквозь, когда я опускаюсь на колени рядом со своим лучшим другом. Я вижу, как врачи суетятся вокруг него, проверяя состояние его сознания. Я понимаю, что его правая нога не должна быть под таким углом, и замечаю, как кровь начинает отливать от его лица на майку, окрашивая его номер шестьдесят шесть.

Но всё, о чем я могу думать в этот момент, — это то, что это всё моя вина.

Это всеёиз-за меня, и я никогда себе этого не прощу.