Закон-тайга

Глава двадцать вторая

Дежурный по полустанку, сворачивая из газеты очередную самокрутку, уже подумывал набрать Февральск, чтобы справиться о Каратаеве, которого он любил, как родного, когда в дверь кто-то постучал.

— Не заперто, — крайне недовольно пробурчал дедушка Вася.

Стук повторился, но уже более ожесточенно и нагло.

— Да не заперто, войдите же! — надтреснутым старческим голосом крикнул дежурный.

Дверь резко раскрылась, и на пороге показался мужчина жуткого вида: заляпанная кровью телогрейка, очевидный зоновский клифт, холодные, безжалостные глаза, тяжелый, словно придавливающий, взгляд…

Конечно же, дежурный сразу сообразил, кто перед ним, но, как человек достаточно умудренный жизненным (прежде всего лагерным) опытом, виду не подал.

— Вам кого? — спросил он, инстинктивно отодвигаясь к окну.

— Тебя, — ощерился посетитель и, не вступая в дальнейшие переговоры, шагнул к столу.

Первым делом Чалый — а это был, конечно же, он — перерезал телефонный провод, а сам телефон, разбив о пол, бросил в окно, предварительно распахнув его, — аппарат утонул в глубоком сугробе.

— Вы… ты кто? — с расширенными от ужаса глазами спросил дедушка Вася.

— Хрен в пальто, — представился непочтительный визитер, — а ты кто?

Пальцы дедушки задрожали, и он впервые просыпал из самокрутки драгоценный табак.

— Де… дежурный по полустанку.

— Кто тут еще?

— Ни… кого.

— Один?

— Да…

— Когда тебя меняют?..

— Не-е-е-е…

— Что? — издевательски приложив ладонь к уху, переспросил бандит.

— Не-е-е-е… не знаю.

— Вообще, что ли, никогда?

— После смерти сменят, — дежурный всеми силами старался взять себя в руки.

— Кроме телефона, что-нибудь еще есть?

— Не-е-е-т…

— А рация?

— Да не было никогда…

— Проверяют тебя по телефону часто?

— Не… очень.

— Раз в час?

— Раз в месяц… Иногда.

— Смотри, гнида, если ты мне врешь… очко на британский флаг порву, не посмотрю на твой возраст. Думаешь, если ветеран, то все можно?

— Да нет же, нет никого!

— Так, — хмыкнул посетитель, — хорошо. А дрезина тут есть?

— Е-е-е-есть… — Бескровные губы дежурного тряслись мелким студнем, но, услыхав про дрезину, он обрадовался, решив, что на этот раз, пожертвовав средством передвижения, сохранит себе жизнь.

Бандит не мог удержаться от довольной улыбки.

— Где?

Дежурный неопределенно махнул рукой:

— Там…

— Где — там?

— За стрелкой…

— За какой? — Привыкший к блатной фене гость под словом «стрелка» понимал исключительно понятие "деловая встреча".

— Да рядом… Стрелка железнодорожная.

— Исправна?

— Стрелка?

— Дрезина, старый козел…

— Да-а-а-а…

Хотя дедушка Вася за свою тяжелую жизнь повидал немало уголовников, и беглых, и сидевших, но таких жутких, как этот, ему еще не приходилось видеть.

— Веди.

Старик, даже забыв от страха накинуть кожух, вышел на крыльцо, страшный гость тут же сунул ему в руки свернутую узлом телогрейку.

— Неси.

— Что это?

— Не твое дело, старый мудак!..

Дежурный, поняв, что прекословить — смерти подобно, почтительно взял тяжелый сверток и, случайно опустив глаза, едва не лишился чувств: из узла торчала человеческая нога, а от самого свертка шел сладковатый, тошнотворный дух жареного мяса.

Уголовник, подтолкнув дежурного в старческий зад, чтобы тому веселее шагалось, спросил:

— Ну, где твоя дрезина?

— Та-а-ам… Сейчас увидишь.

— Что, дед, в штаны наложил? — хохотнул каннибал. — Показывай!..

Дежурного от увиденного и услышанного словно парализовало.

— Та-а-ам…

— Донесешь, понятно? Или отправлю на дрезине в виде того, что тут завернуто. — Палец с вытатуированным перстнем уперся в жареную ногу.

…Спустя десять минут дрезина тяжело и медленно отъехала от полустанка, оставляя лежавшего на рельсах дежурного: горло ветерана дальневосточных лагерей было перерезано, из него послышалось слабое, почти неслышное, бульканье, и дедушка Вася тихо скончался…

Да, тысячу раз был прав Каратаев, когда решил: тигр обязательно пойдет по следу бандитов.

Где эти жуткие двуногие хищники — там кровь, трупы, то есть как раз то, что так любит хищник четвероногий. И уж сейчас можно было быть уверенным, что людоед ни за что не оставит беглецов.

Вот и теперь, почуяв запах свежей крови, рыже-полосатая кошка вышла к железнодорожному полотну.

Лизнув окровавленный снег, людоед подошел к кострищу — оно едва тлело, сизоватый дымок вился в белесое, ртутное небо.

Увы, на этот раз трапеза была куда более скудной, нежели в предыдущий: запасливый Чалый не оставил тигру почти ничего. Разве такой огромный прожорливый хищник, как этот, мог довольствоваться отрезанной головой да обгрызенными костями?

Но выбирать было не из чего, и потому хищник, недовольно поведя головой, с голодным урчанием принялся грызть кости с налипшими на них ошметками мяса.

Обед был непривычно скудным, а вкус мяса — немного странным: никогда прежде тигру не приходилось есть мяса, печеного на костре.

Неожиданно где-то совсем рядом, в нескольких десятках метров, что-то прогрохотало: тигр отскочил в сторону, пригнулся, чтобы его ярко-оранжевый полосатый окрас остался незамеченным.

Впрочем, он мог не предостерегаться: небольшая тележка, выехав с горки, помчалась под уклон, оставляя за собой явственный шлейф мясного аромата, и тигр, подгоняемый нестерпимым голодом, отбросил кость и, уже не таясь, двинулся вдоль железнодорожной насыпи…

Каратаев шел по тайге, не чувствуя усталости.

"Месть, месть, месть", — стучала приливавшая кровь.

Острое чувство неудовлетворенной мести подгоняло его — расстояние до полустанка, которое охотник обычно преодолевал часов за пять-шесть, он прошел всего лишь за три с половиной.

Вид полустанка сразу же насторожил охотника, частенько бывавшего тут: дверь небольшого строения была раскрыта — это было совершенно не похоже на дедушку Васю, который славился своей аккуратностью.

А кроме того, как сразу же заметил наблюдательный Каратаев, не было дрезины: если верить дежурному, она была не совсем исправной и проехать на ней большое расстояние было тяжело.

— Дедушка Вася! — сложив руки рупором, позвал Михаил; эхо гулко разнесло голос, но ответа не последовало.

Тихонько свистнув Амуру, охотник приблизился к дежурке и, заглянув в открытую дверь, осторожно постучал.

— Дедушка Вася!..

Никто не ответил ему и на этот раз.

— Дедушка Вася!..

Молчание.

Каратаев осторожно зашел в дежурку, тепло из которой, несмотря на распахнутое окно, еще не успело выветриться: это свидетельствовало о том, что дедушка Вася где-то поблизости. Ну, может быть, вышел на пару минут, а дверь и окно открылись сами…

Сразу же бросилось в глаза то, что на столе не было привычного телефона, и это заставило бывшего капитана «Альфы» насторожиться.

Он снял с плеча винчестер, оглянулся — все было тихо. Да и Амур не выказывал никаких признаков беспокойства.

— Неужели он на дрезине покатил? — прошептал охотник, выходя из дежурки и аккуратно закрывая за собой дверь. — Так ведь поломана, да и дрезина ручная, старая… Как дедушке с ней управиться?..

Еще раз подозрительно осмотревшись, Каратаев отправился к тому месту, где обычно стояла дрезина, к единственной на полустанке стрелке, и тут взгляд его упал на бездыханное тело старика…

Заметно похолодало — пронзительный ветер, гулявший в полосе отчуждения у железнодорожной насыпи, пронизывал Чалого насквозь.

Рельсы под колесами дрезины стучали на стыках, сама же она скрипела, грозя или развалиться, или же в любой момент сойти под откос.

— Суки, — шептал Иннокентий, неизвестно к кому обращаясь: то ли к ветру, от которого он окончательно задубел, то ли к рельсам, равномерный стук которых буквально сводил его с ума, то ли к дрезине, которая раздражала беглеца своей медлительностью. — Ну ничего, я вам, фуцынам позорным, еще покажу…

Будь жив теперь Малина — наверняка бы в очередной раз решил, что подельник сошел с ума.

Но Сергей Малинин, осужденный за мошенничество, уже никогда, ничего и никак не мог решать: часть его лежала в рваном окровавленном бушлате, часть — под железнодорожной насыпью, а остальное почти равномерно распределялось между желудками Чалого и тигра-людоеда.

— Вы меня все запомните, — в злобном исступлении бормотал Астафьев, — всех опущу, всех в очко, в очко!.. Педри-и-илы!..

Чалый упорно работал рычагом — ржавая металлическая тележка, тяжело идя в гору, двигалась со скоростью катафалка.

— Ничего, я своего по-любому добьюсь, — упрямо твердил Астафьев, — вы у меня, петухи голимые, все отсосете, отвечаю…

Дрезина, с трудом поднявшись на небольшой пригорок, оттуда покатилась вниз, набирая скорость.

— Да, Малина был все-таки прав: на вертолете куда лучше, — скривился Астафьев, с трудом удерживая себя от желания плюнуть в завернутый ужин.

До большой станции, по подсчетам Чалого, оставалось не более двадцати пяти километров, то есть час или полтора езды…

Было очевидно: уголовники, убив старика, захватили дрезину, чтобы двигаться в сторону ближайшей станции. И опять они выиграли во времени — как бы то ни было, но двигаться по рельсам, не думая ни о направлении, ни о дороге, куда удобнее, чем на лыжах по дикой тайге.

Охотник остановился на краю платформы, соображая. Конечно же, если бы связь работала, если бы чертовы бандиты не догадались ее уничтожить, можно было бы позвонить и в Февральск, и на станцию, упредить, объяснить, что и как…

Наверняка теперь бы Михаил почувствовал себя беспомощным, если бы не остро горевшее в нем желание отомстить: и за любимую, так жестоко убитую негодяями, и за себя… и за этого несчастного старика, который в своей жизни никому ничего худого не сделал.

Каратаев взглянул на часы — он точно знал, что по расписанию через час тут должен был пройти товарняк на Хабаровск.

— Только бы он не опоздал, — твердил про себя мститель, — только бы вовремя…

Правда, машинист останавливался тут очень редко, лишь по техническим причинам, но это не пугало Каратаева: он уже знал, что ему надо делать.

Конечно, в силу исключительной важности момента, можно было выйти навстречу, сигнализируя об остановке. Можно было бы включить стоп-семафор — но тогда бы было потеряно драгоценное время, и потому охотник, прекрасно знавший местный рельеф, избрал другой путь.

— Амур, пошли, — позвал он пса и, бросив прощальный взгляд на полустанок, двинулся вперед, вдоль железнодорожного полотна…

Через несколько километров, когда железная дорога пошла на подъем, Амур неожиданно заскулил, рванувшись куда-то в сторону. Каратаев едва успел побежать за ним.

Он-то хорошо знал: этот пес не будет рваться просто так…

Едва только охотник спустился вниз и, пройдя несколько метров, раздвинул густые заросли кустов, он увидел жуткое зрелище, от которого его чуть не стошнило: на буром от крови снегу, рядом с черным пятном потухшего кострища, в полнейшем беспорядке лежали разрозненные человеческие останки. О том, что останки действительно человеческие, говорили только две вещи: похожая на кочан капусты, черепная коробка треснула от какого-то страшного удара, и голова эта казалась приплюснутой; да еще кисть руки…

И все-таки охотник, поборов брезгливость, нашел в себе мужество подойти поближе…

Вокруг остатков страшной трапезы, разбросанных под насыпью, по-видимому, недавно, виднелись отчетливые, совершенно свежие следы тигра — сперва он ходил вокруг, а затем четвероногий людоед, доев то, чем побрезговал двуногий, пошел вдоль полотна.

Подняв со снега татуированную руку, несмотря на сорокаградусный мороз, остро пахнувшую жареным мясом, Михаил обратил внимание на едва различимую на коричневатой коже татуировку…

Неожиданно, с отчетливостью голографического снимка вспомнилась та, далекая картинка: долгая дорога из Февральска в зимовье, теплая, пропахшая машинным маслом кабина УАЗа, жидкий свет фар, выхватывающий из темноты поваленные деревья и взволнованный голос диктора, читающий ментовскую ориентировку:

"…особые приметы: на глазных веках вытатуировано предложение "ЧАЛЫЙ СПИТ". На левом предплечье — татуированное изображение распятия и слово «БОГ». На правом предплечье вытатуирована роза, обвитая колючей проволокой. На обоих плечах — татуированное изображение гусарских эполет. В области ключиц выколотые восьмиконечные звезды, такие же звезды выколоты и на коленях… На груди — изображение лысого мужчины с нимбом и крыльями за спиной, бьющего в колокола. Внизу живота — изображение рогатого мужчины с хвостом, держащего в одной руке развернутую карточную колоду, а в другой — нож, и надпись: "ПРОИГРАЛСЯ — ПЛАТИ ИЛИ ГОТОВЬ ВАЗЕЛИН". На спине — изображение православного храма с пятью куполами. Под левой ягодицей изображен черт, лопатой бросающий уголь в топку…"

Каратаев, обладавший завидной памятью, тут же вспомнил — это касалось опытного беглеца, Астафьева И. Эм., известного как Чалый.

Но на этой кисти не было розы, обвитой колючей проволокой…

"… на левом предплечье, — вспоминал Михаил, — татуированное изображение женщины, привязанной к столбу, под ней — разожженный костер и надпись на горящей книге: "УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС". На правой ноге — выколотое изображение ракеты с сидящим на ней мужчиной и надпись: "НА ЛУНУ ЗА ПЛАНОМ".

— "Уголовный кодекс", — поднеся кисть руки поближе к глазам, прочитал Каратаев, с огромным трудом сдерживая рвотные спазмы.

И действительно, как раз над ним виднелось расплывчатое изображение женщины, привязанной к столбу, и языки пламени под ней…

— Значит, Чалый остался один… — прошептал охотник, брезгливо отбрасывая татуированную руку.

Послышался отдаленный шум — это шел долгожданный товарняк на Хабару.

Свистнув Амуру, охотник быстро побежал к насыпи. Из-под подошв летели камешки, Каратаев несколько раз поскользнулся, но тут же поднялся: теперь ему нельзя было терять ни минуты.

Здесь, перед спуском, машинист обычно тормозил, снижая скорость до десяти — пятнадцати километров в час — это давало возможность зацепиться за вагон, двигаясь по направлению к той самой железнодорожной станции, куда теперь наверняка направлялся единственный оставшийся в живых подонок, несколько часов назад съевший «корову» — подельника и товарища по несчастью…

Все произошло именно так, как и рассчитывал бывший капитан спецназа: перед затяжным спуском машинист затормозил, и Михаил, подхватив пса, уцепился рукой за скобу одного из вагонов: спустя несколько минут он уже ехал внутри его, а Амур, радостно поскуливая, сидел рядом.

Теперь, после всего увиденного, Каратаев окончательно осознал, с каким же жестоким, коварным и беспредельно жутким противником придется ему встретиться.

И встреча эта была уже недалеко…