Залог возможности существования

Именно мама, воспринимающая себя как освобожденное от права решать и ответственности общественное средство для осуществления каких-то целей, неведомых ей, как божий промысел, именно такая безынициативная мама обесценивает в глазах ребенка всяческую его инициативу, и уже на самом первом, неосознаваемом уровне его развития подавляет всяческие проявления его творческой, инициативной активности. В результате он оказывается впоследствии неприспособленным к любой общественной ситуации, требующий его самостоятельного, под свою ответственность решения, а потом нередко становится невротиком или страдающим психосоматическими заболеваниями.

Именно эгоцентричная мама, использующая ребенка, как игрушку и украшение, воспитывает демонстранта, истерика, эгоцентрично ищущего одобрения и сетующего на неозабоченность мира его персоной. Растит человека, не имеющего иных средств удовлетворения потребностей, кроме демонстрации.

Лишенный материнского признания - любви ребенок, часто всю жизнь не чувствует себя признанным. Или верит в признание мучительно трудно. Иногда для этого мало оказывается даже признания человечеством.

ПРИМЕР № 81. ВЕЧНЫЕ СТРАННИКИ.

* * *

* * *

* * *

Последние строки написаны по настоящему взрослым человеком в шестьдесят восемь лет. (Он родился в 1890 году), когда ненеобходимые сигнальные связи в большинстве уже утрачиваются.

Кто-то сказал, что “человек, не любящий свою мать (а значит в детстве не любимый ею), либо глубоко несчастен, либо - подлец”.

Психиатрам хорошо известно и из практики, и из литературы, что среди-матерей их пациентов, страдающих шизофренией, преобладают эмоционально холодные, истеричные или резонерствующие мамы. Мамы, подменяющие любовь и инициативную сердечную заботу словами, показным, пестующим претенциозную ранимую неприспособленность цацканьем или машинальной бездушной обслугой (см. Пример № 1).

Хорошо, когда человек все-таки умеет найти маму в няне, как A.C. Пушкин, в любимой женщине, в старшей подруге, или, став мужчиной, умеет дожить до постижения обожания, до навсегдашнего потрясения женственностью вообще. А если нет...

* * *

В экспериментах с обезьянами выяснено, что и для них “безмамное” воспитание оказывается чрезвычайно искажающим развитие. В ряде случаев необратимо.

Обезьянка, прожившая с рождения вне стада, без мамы только шесть месяцев, попадая в стадо, в ужасе забивается в угол клетки, индуцирует (заражает) стадо такой тревогой, что другие обезьяны на нее набрасываются и в ярости разрывают на части.

Становясь мамой, безмамная обезьянка совершенно равнодушна к детенышу. А иногда агрессивна. Бывали случаи,

что такая безмамная обезьянка откусывала своему детенышу голову.

Люди, в детстве лишенные материнской, сердцем согретой заботы, не получившие во-время такой заботы от другого человеческого существа, впоследствии оказываются либо эмоционально холодными, формальными, машиноподобными и равнодушно жестокими, либо незащищенными, зависимыми, неуверенными в себе, в своих действиях, трудно принимающими решения. Они как-бы всю жизнь ищут материнской заботы, тепла другого человека, опоры в авторитете (сигналах возможности продуктивной реализации).

Безмамные люди, всю жизнь как-бы ищут маму, опекуна. Не научившись построению естественных эмоциональных отношений с другим человеческим существом в раннем детстве, они часто оставляют отношения раньше, чем научаются их строить. Так и бродят “вечными странниками”.

ПРИМЕР № 82. БАБКА БЫЛА СВЯТАЯ, ДОЧКА БЫЛА...

Во дворе, где я жил, был мальчишка, которого мама, как говорят, не захотела взять из роддома. Она уехала куда-то на далекие нефтяные разработки, то ли в Нижневартовск, то ли в Сургут.

“Младенчика” забрала клянущая свою дочь и усердно набожная его бабка. Такое впечатление, будто она знает только два цвета.

Как и белые занавесочки на голых окнах ее прозрачной, беленой жидкой кистью кухни, будто выставляющей напоказ всю свою, до пустых углов видную, непорочность, так и всегда, словно вам на глаза выставленный на ней белый, застиранный, мятый и нечистый передник, ниже колен прикрывающий чернью длинные до земли юбки. На голове белая же, как в трауре завязанная, на вид косынка, со всеми тремя свободными уголками. Все остальное на ней черное. Резкое и злое. Как ее острые локти.

Внук у нее, естественно же, на всю округу причитающих на лавках бабок - “бедненький”, “ сиротинушка”, чуть не подкидыш.

Дочь, как, согласно подкивывая ей, приохивают те же, сплетничающие на скрипучих, рассыхающихся скамейках вечно неутоленные бабки, дочь, беспременно, тварь! Потаскушка и, понятно, в самой скорости грязная пьяница, на голову которой они все кары небесные и земные уже, не боясь греха, притомились призывать.

Сама бабушка, с узелочком, тоже белым в голубенький горошек, в церковь на трамвае ездит аккуратно. На болезни пожаловаться, да крест свой мученический ("старости ее не пощадила!") помянуть никогда ("простит господь!") случая не упускает. А, потому, праведная, без вины страдающая, и всеобщего почитания заслужила.

Мальчонку она, причитая над ним, да сиротство его обзванивая, жалеет и бережет, как чужого, всем видно, никто не упрекнет.

Вот он и сидит в песке. Всегда один. Вечно хнычущий. С соплями по губам. И в три, и в четыре года все в обмоченных штанах... Дети с ним не играют. Он, как затравленный, на всех огрызается. Игрушки под себя подгребет и сидит на них, как клушка. Ревет, сопливится, мочится в штаны, всхлипывает и огрызается...

А ведь он вырастет у этой, проклявшей свою дочь, пекущейся о путевке в рай для себя, случайно не Христовой невесты.

Итак, первым объектом потребности в другом человеке как необходимом условии, обеспечивающем возможность удовлетворения всех других потребностей ребенка, оказывается обычно мать.

Она и становится сигналом такой возможности. Без матери, особенно в первые месяцы и годы жизни, всякая активность ребенка оказывалась чаще безуспешной, неудовлетворяющей, то есть отрицательно подкреплявшейся или, мы здесь говорим, наказываемой. Без нее ребенок чаще оставался и голодным, и холодным, и неухоженным, больше набивал без нее шишек.

В результате всяческая активность без матери чаще наказываясь, тормозилась.

Впоследствии отсутствие матери стало сигналом частичного или полного торможения всех активностей, которые без нее были безуспешными. Оно затрудняет или останавливает вовсе осуществление множества навыков.

Сигнализируемой реакцией на отсутствие матери (потребность в которой сформирована) становится торможение активностей, реализующих неудовлетворенность всех тех потребностей, для удовлетворения которых она была необходимым условием.

Присутствие матери, она в роли сигнала, во-первых, устраняет это торможение. А во-вторых, облегчает, потенцирует деятельность по самостоятельному удовлетворению потребностей. И ровно настолько, насколько она прежде умела способствовать повышению продуктивности поведения ребенка и в том направлении, в котором она умела эго делать.

Если мать поддерживала самостоятельность малыша, включала в сотрудничество с ней, обеспечивала условия для завершения им начатых дел, то впредь она в роли сигнала облегчает осуществление действий, именно так направленных. Говорят: “вселяет уверенность”.

Если маму интересовало накопление дочкой все новых Навыков, расширение круга приобретаемых и самостоятельно реализуемых потребностей, то впредь она становится сигналом, способствующим внутреннему человеческому росту дочери, расширению круга ее интересов и способов их осуществления.

Если мама заботилась только накормить, красиво одеть и причесать всем на загляденье, то и впредь она облегчает дочери только поведение, рассчитанное на показ, поведение умеющей себя украсить, преподнести, подать красивой, часто бессодержательной, но дорогой вещи.

Если мама все нужды ребенка удовлетворяла сама, то ее существование становится сигналом все растущих претензий и требований к другим, настойчивых ожиданий ее ребенка, что его потребности удовлетворяют другие. Должны удовлетворить. Вырастая, такой ребенок претенциозно Ждет или требует занятости им и на производстве, и в быту, и в семье, а потом, залюбливая, подчиняет себе уже своих резей. Неудовлетворение притязаний дитя такой матери переживает как бесчеловечность. Разочаровываясь в людях и Жизни, нередко совсем отчаивается.

Мама такого ребенка в роли сигнала тормозит всяческую его самостоятельную активность, а облегчает только демонстрацию и эгоцентричную, беззастенчивую претенциозность. В последствии не важно рядом ли или далеко мама, сигналом оказывается сам факт ее существования и ее отношение.

ПРИМЕР № 83. С МАМОЙ, КАК ЗА СТЕНОЙ. Женившись, например, сын такой мамы всей привычкой, как само собой разумеющегося, ждет от жены материнской опеки. Ждет с глубоким чувством внутреннего права, как должного. Просто не знает, что может быть иначе.

Неудовлетворение его притязаний воспринимает как преступление против нравственности.

Требования действительности, побуждающие его к самостоятельной активности, переживает как насилие и попирание его естественного права.

И его отношение почти невозможно корригировать, пока за его спиной стоит мама, то есть пока она остается сигналом, потенцирующим его эгоцентрическое, претенциозное поведение (и такое не зависит от расстояний). В этом одна из причин пресловутых конфликтов жен со свекровями, а мужей с тещами.

Коррекция возможна, когда либо мать отказывается от сигнализируемого ею обеспечения поддержкой эгоцентризма сына, либо через обесценивание матери в роли такого сигнала.

Последнее - чрезвычайно! Это труднейший внутренний! конфликт с материнскими установками.

Его продуктивное разрешение оказывается возможным лишь под давлением особо трудных обстоятельств или вследствие возникновения более мотивирующих его активность, новых потребностей: потребности в другом человеке, 1 в людях, любви, способной конкурировать с чувством, вызываемым тормозящими его инициативу проявлениями матери. Упаси бог, не с чувством к матери!

Такими чувствами, способными конкурировать с последствиями материнского эгоцентризма могут быть: боль, вызываемая несостоятельностью, любовь к женщине, к детям, захватившее дело, увлечение идеей, чувство долга, другие чувства, вызываемые общественным окружением, которое он не в силах обесценить...

Отказ от поддержки эгоцентрических притязаний сына самой матерью, оставляет его наедине с не собирающимися удовлетворять его притязания людьми, побуждает вырабатывать самостоятельную позицию. Не позволяет обесценить этих людей, так как без поддержки матери, под свою ответственность эгоцентрик, как правило, производить оценок не умеет. А кроме того теперь это означало бы обесценивать и мать, то есть остаться внутренне в полном, сознательно предпочтенном одиночестве. Это эгоцентрику обычно не под силу. Он не имеет навыка инициативной внешней и внутренней ответственной деятельности. Живет как бы за спиной мамы или иного авторитета, в нем черная уверенность.

Иногда этим “авторитетом” является та или иная нравственная догма. Но об этом разговор позже, а пока вернемся к потребности в другом человеке.

Теперь понятно, что неудовлетворение потребности в матери (на первых порах это просто ее отсутствие, ее неудовольствие и лишение материнского внимания) может тормозить всяческую активность ребенка, а удовлетворение облегчать ее. Именно это влияние позволяет матери (вольно и невольно поощряя и наказывая собой, своим реагированием) формировать характер, навыки, поведение ребенка, быть фактором, основополагающе воздействующим на становление человека, всего круга его потребностей, интересов, способов действий, его жизненного стиля.

Потребность в матери побуждает ребенка в его стремлении ее заполучить действием удовлетворяющим мать, то есть полезным ей образом. Так он формирует первую потребность в заботе о другом человеке и снова как в условии, необходимом среди людей для беспрепятственного удовлетворения других потребностей.

Потребность в матери побуждает к поведению, способствующему формированию потребностей в любимых ею людях. Например, в отце (если он любим матерью и настолько, насколько любим).

Я думаю, что разговоры о врожденном отношении к отцу необоснованны.

Есть случаи, когда отец с младенчества ребенка берет на себя обычно материнские функции. Тогда, если мать отказывается от своих, он и становится первым объектом потребности ребенка в другом человеке. Создается впечатление, что это все-таки искажает относительно биологической и общественной необходимости развитие ребенка. Если же потребность в отце формируется наряду с потребностью в матери, то давлеющее влияние на формирование у ребенка этой потребности все-таки оказывает ее к отцу отношение.

Несформированность потребности в матери, как мы уже говорили, чрезвычайно искажает становление ребенка в человека. Препятствует формированию потребностей в людях вообще, а значит, обусловливает неприспособленность к общественной среде, невключенность в свою среду.

ПРИМЕР № 84. ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ ЕГО ПОНИМАЛА

Молодой человек в 30 лет совершенно одинок.

Сменив множество профессий, он ни в одной не нашел себя.

Работая посредственным токарем на заводе, живет в общежитии. Обычно немногословен. Держится значительно. Напрягает окружающих своей, не согретой никакой заинтересованностью жесткой педантичностью и требовательностью к ним.

Поступив в институт, оставил его из-за трудности общаться, трудности слушать лекции, трудности сосредоточиться во время самостоятельной работы.

Много лет живет с чувством, что он чем-то не такой, как все.

Разочарован в девушках, которые по его словам “вначале делают вид, что я им нравлюсь, добиваются встреч, а потом перестают притворяться” и тяготятся им. Практически девственник. А после одной неудачной попытки к сексуальному сближению и вовсе почитает женщин коварными лгуньями.

- Я хочу прочных семейных отношений, а они ищут только временной, случайной половой связи!

Репутацию прежде имел честного, исполнительного юноши и был выдвинут старшими на общественную работу. Эта работа ему нравилась:

- Среди людей и тебя слушаются, - но через год “по здоровью” ее оставил.

Уже много лет он жалуется на утомляемость, приступы апатии, вялости, всяческих недомоганий, физической слабости, реже тоски. Все эти годы лечится у психиатров. Дважды по своему настоянию ложился в стационарное отделение психиатрического диспансера.

Читает популярные книжки распространителей психологических и психиатрических знаний, занимается аутогенной тренировкой, надеясь, вылечившись, начать учиться и “строить личную жизнь”.

Вернувшись снова к работе в цехе, в роли рядового рабочего чувствует теперь себя ущемленным и воюет “за справедливость” с мастером.

По его словам, за всю жизнь легко и хорошо ему было только с одним человеком. Дочкой хозяйки квартиры, где ему пришлось жить.

- Она одна меня понимала и я ее понимал.

С ней он не испытывал стеснения и робости. Ей было семь лет. Семь! Я не оговорился.

Когда этому молодому человеку было три года, его родители разошлись, “поделив детей”. Он остался с отцом.

- Она (мать) нас бросила!

Он в это “нас” (а не отца, и не отец ее и сестру) верит!

Этим “она нас бросила” и сочувствием отцу и было вы-торможено его, видимо уже сформировавшееся чувство к матери. Этой, внушенной и поддерживаемой эгоцентричным отцом обидой была подавлена активность по осуществлению потребности в ней. Так вызваны и задержка формирования потребностей в других живых людях, и освоение навыков удовлетворения этих потребностей, навыков общения.

Его потребностью стал игнорирующий всяческую непосредственность эмоциональных интересов отцовский жесткий и упрощенно схематичный порядок. Соблюдение набора упрощенных и, поэтому, понятных ему правил стало для него сигналом возможности удовлетворения всего круга потребностей. Отступление от них, грозя (сигнализируя) невозможностью удовлетворения, тормозится. Этим затрудняется и открытие мира в его более сложном порядке, затрудняется самореализация.

Когда потребность в сохранении привычного стереотипа (порядка), подчиняет себе активности, осуществляющие другие потребности, то есть становится ведущей, она делается почвой для развития невроза навязчивых состояний, ипохондрического невроза, психосоматических заболеваний. Например, атеросклероза.

Понятно, что раннее торможение реализации потребности в матери: потеря ею осознанного сигнального значения как условия, обеспечивающего возможность широкого круга удовлетворения потребностей, или торможение деятельности, реализующей эту потребность, для человека, живущего в обществе, означает большую неприспособленность, чем отсутствие матери и несформированность потребности в ней. В последнем случае объектом первой потребности в людях оказывается обычно другой человек.

Мы разобрали принципиальный физиологический механизм, благодаря которому приобретенные, социогенные, специфические человеческие потребности, вернее, активности, вызванные их неудовлетворенностью, подчиняют себе активности, вызванные неудовлетворенностью врожденных потребностей.

Теперь надо сказать, что, когда достижение объекта одной из приобретенных потребностей создает условия, без которых невозможно удовлетворение другой приобретенной, то активности, реализующие эти различные социогенные потребности, соподчиняются так же.

Например, и потребность в заботе о другом (отдать другому, а нередко и взять у другого, для его, а не только своей пользы), и потребность использовать другого являются социогенными, приобретенными в обществе. Но забота о другом оказывается залогом возможности использовать при острой необходимости помощь другого.

Люди, имеющие достаточно адекватно сформированные для жизни среди людей потребности, не пренебрегая предлагаемой им помощью, никогда не злоупотребляют ею, не претендуют на нее ("мне никто ничего не должен!") и предпочитают все-таки заботиться о других, прежде, чем принимать заботу о себе.

Забота о других в качестве объекта потребности подчиняет себе активность по осуществлению потребности использовать другого.

ПРИМЕР № 86. БЕРЕГИ ЖЕНУ - ПОЛЮБИШЬ ТЕЩУ! Должно быть вы тоже обратили внимание на то, что, сделав другому что-то хорошее, мы чувствуем к нему большую симпатию, нам кажется, что он лучше к нам относится. Сделав дурное, начинаем хуже относиться к человеку, “чувствуем” его отрицательное отношение к нам. При этом он может быть ни нашего дурного, ни хорошего не заметил. Может быть, не знает, что мы к этому дурному или хорошему причастны. Может быть вовсе своего отношения к нам не менял.

Чем больше хорошего вы делаете супругу, тем лучше относитесь к его родителям. Чем больше портите его жизнь, тем больше не любите его родителей. Правило это в обратную сторону, как и все правила, силы не имеет. Нелюбовь к родителям супруга или любовь к ним не значит, что вы плохо или хорошо относитесь к супругу.

Собираясь сделать другому приятное, мы начинаем чувствовать его доброжелательство. Едва замыслив плохое - испытываем его неприязнь, хотя в нем еще ничего не изменилось.

Это примеры соподчинения активностей по удовлетворению приобретенных при жизни потребностей.

Теперь надо напомнить, что вся жизнедеятельность человека есть конкуренция мотивационных и условнорефлекторных активностей. Конкуренция за воспринимающие аппараты, за проводящие, тонизирующие и эффекторные нервные пути, за влияние на внутренние органы и двигательные комплексы, за управление поведением.

Доминирующая активность может подчинить себе весь организм и все поведение человека, и своей активностью не допускать формирования скрытых доминант. Но она же может овладеть только тем или иным комплексом эффек-торных или других структур и образованию скрытых доминант не препятствовать. Тогда последние, потенцируя реализуемую доминанту, могут до времени обусловливать извращенное реагирование на сигналы, требующие осуществления скрытой доминанты.

Именно такое по физиологическому механизму происхождение имеют истерические выпадения функций: афония, парезы конечностей, истерические параличи, выпадение из памяти целых пластов событий, связанных общим, индивидуально значимым содержанием - истерическая амнезия. Таково происхождение псевдодеменции, истерического пу-эрилизма, таков механизм формирования негативных симптомов при шизофрении.

ПРИМЕР №87. СОВПАДЕНИЕ ИЛИ ТОРМОЖЕНИЕ ТОРМОЗЯЩЕЙ МОТИВАЦИИ? У меня есть ничем не проверенная догадка, построенная на результатах анкетирования (опросником Леонгарда), результатах анализа поведения и анамнестического расспроса страдающих рассеянным склерозом, что в основе этого заболевания, вероятно наряду с другими, мне неизвестными, лежит тот же физиологический механизм, приводящий к глубокому внутреннему торможению иногда даже жизненно важных функций.

Все, страдающие рассеянным склерозом обнаруживали достоверную значительную акцентуацию по демонстративности, в их поведении бросались в глаза истерические черты, в анамнезе нередки были типичные для истерика, вытекающие из эгоцентризма конфликты и истерические способы их разрешения.

Исследование не носило специального систематического характера, и, к сожалению, от него не сохранилось ничего, кроме выводов или впечатления.

Эта догадка запечатлелась еще и потому, что, дважды мне, тогда начинающему психиатру с дремучей бородой и легендарной в сельском районе, где я работал, репутацией “гипнозера”, пришлось лечить женщин, страдающих рассеянным склерозом, инвалидов 2-й группы.

После общеобнадеживающего однократного сеанса гипноза я назначил им курс никотиновой кислоты. Одной -в порошках по 0,1 х 3 раза в день, в течение месяца. Другой - внутривенно (5% раствор никотината натрия) по 1,0 с глюкозой через день, 10 инъекций. И обе почувствовали себя "совершенно здоровыми", хотя до того из-за множественных порезов не вставали с постели. Одна из них слегла вновь через год. С другой я больше не встречался, но знаю, что она была клинически здорова и через два года, когда я из этого района уехал.

Я ли им помог? Чем? Может быть это было совпадение? Я не знаю.

Никотиновая кислота была, как мне представлялось, в обоих этих случаях средством, скорее впечатляющим сосудистой реакцией на нее, то есть опосредующим косвенное внушение, а не вызывающим положительных соматических сдвигов непосредственно.

Все стало бы понятным, если допустить, что я лечил истериков или что здесь действует тот же механизм.

Тогда и моя борода, и репутация, и сеанс гипноза, и реакция на никотиновую кислоту, и все, что вместе называют надеждой, выступая в качестве сигнала возможности удовлетворения всех жизненно важных нужд, формируя мощную доминирующую мотивационную функциональную систему, затормозили какую-то тормозящую мотивацию и так оказали растормаживающее влияние на какую-то неизвестную мне мотивацию. (Я тогда этого не понимал, и вел себя интуитивно.)

Благодаря этому растормаживанию прежде ставшие вытормаживающими, ведшие к выпадению функций раздражители вновь приобрели (у одной временно, у другой - не знаю) свое первое сигнальное значение. Они перестали вызывать и усиливать выпадение сигнализируемых функций.

ПРИМЕР № 88. СВАДЬБЫ НЕ БУДЕТ!

Юноша, выше всего ценивший свою свободу. С темпераментом и неторопливым удовольствием сознающего свое превосходство барса, нетерпящего претензий на его неприкосновенность, при любом поползновении посягнуть на его независимость, демонстрирующего свой ослепительный оскал.

Юноша, с детства понаторевший в мальчишеских уличных боях. Умевший вдвоем, спина к спине, выйти победителем из уже немальчишеской драки с восьмерыми. Знавший, как в толпе, окружившей после танцев в чужом городке - (’’поговорить надо”), отличить главаря и дать знать тому, что прежде именно его достанет (а не “шестерок”, суетящихся впереди), а уж только потом сам, может быть, будет битым. Так что разговор кончался миролюбивыми извинениями ватаги и признанием его права.

Этот юноша, беззащитный только в отношениях с женщиной, еще с детских книжек пораженный возвышенностью рыцарства, должен был лететь на свою свадьбу!

Естественно же, что, ценя рыцарство и “верность долгу” почти наравне со свободой и независимостью, он любые сомнения в желании жениться должен был отмести как недостойные или вовсе не мог отдать в них себе отчет...

А сомнения заключались бы в том, что он ее не любит. Что отношения их случайны. Что он, вообще, еще не хочет жениться, терять независимость холостяка, и изменять традициям вольного мужского товарищества...

Словом, вечером он должен был лететь жениться.

Билет на самолет был взят. Вещи еще не собраны. Но до вечера далеко. Днем юноша пошел прогуляться. Попрощаться с родным городом. Почему он пошел именно в район, пользовавшийся самой зловещей славой в городе - не понятно и ему самому.

Внутренне он, как и все сильные люди, был мягким человеком. -Силу свою и стремительность сознавал. Никогда сам драк не завязывал.

Но он был горд. А в этот день это его, обычно не мешавшее рассудительности свойство, неведомо почему, вдруг как-то сразу распухло. Он стал горд до чрезвычайности. Чуть только не Сирано де Бержерак.

Это произошло в безлюдном переулке.

Навстречу шли два парня. Один из них, такой же высокий, как он, его нечаянно задел. Юноша никогда не был бретером. А здесь остановил парня. Потребовал извинений. Так обидно потребовал, что извиниться, не унизившись, не показавшись трусом, стало почти невозможно.

Парень послал его идти своей дорогой. Юноша раздраженно сделал нетерпеливый жест, чем, видимо напугал второго парня, тот принял движение за намерение ударить и ударил первым, но промахнулся. Юноша автоматическим коротким ударом перворазрядника по боксу сбил напавшего с ног и в один прыжок занял стойку спиной к забору. Но прежде, чем в драку успел вступить тот высокий, задевший его, странным предчувствием мелькнуло: “Свадьбы не будет!”...

Пришла равнодушная вялость. От первого удара он увернулся и медленно видел, как подымается с земли второй парень. Сказалась автоматическая уже реакция бойца - ни второй, ни третий удары его не достали. Но впервые не было спортивного азарта. Он едва не сполз по забору на землю. Как во сне, сделал еще удар, привычно чувствительный по открывшейся челюсти, наседавшего на него первого парня. Хороший проход, рефлекторно осуществленный, привыкшим думать на ринге и относиться к проходам партнера с благодарностью за подчеркнутую ошибку. Хороший проход спортсмена. Но сегодня не такой, как всегда, и недостаточный, чтобы положить конец драке. Напротив, только раззадоривший противника и окончательно вынудивший доводить драку до конца.

Больше юноша не сделал ни одного удара. “Руки опустились”. Пришло незнакомое в бою чувство страха. О свадьбе он больше не думал. Вяло защищался уже от двоих. Отмахивался невпопад. Уворачивался, пропуская все больше и больше ударов. Ему стало все равно, и он словно куда-то провалился.

Очнулся он в больнице, в которой и пролежал около двух недель.

Свадьба не состоялась. А потом и вовсе расстроилась "не по его вине”. Девушка не простила ему отсутствия в назначенный день на их несостоявшейся свадьбе, о чем и известила телеграммой. А он “из гордости” не стал оправдываться.

И свобода и независимость были сохранены. И рыцарем, верным дожу, он остался. Только теперь - покинутым.

Правда с тех пор появился и много лет удерживался необъяснимый страх быть избитым.

Пугающим стало состояние, когда он фактически дал себя избить, вдруг потеряв интерес и силы драться. Оно так и осталось непонятным ему. Непонятной осталась и вся эта прогулка в район, где ему нечего было делать, когда надо собираться в далекую поездку на свадьбу, и в переулок, где днем никто не помешает драке, и несвойственная ему обидчивость на явно непреднамеренную случайность, и выбор обидчиков физически равных себе... Все осталось непонятным, неожиданным. Спланированным, организованным и спровоцированным интуитивно и сознательно непреднамеренным.

Вещи так и не были собраны.

Социогенные потребности в независимости, неосознанное нежелание жениться без любви подчинили себе активность, связанную с осознанным желанием лететь на свадьбу, выражающим социогенную же потребность сохранить ощущение собственной “порядочности”, честности в намерениях, верности чувству долга, в отношении женщины -“рыцарем”.

Нежелание жениться, потребность в свободе, вместе с потребностью хорошо выглядеть в собственных глазах затормозили поведение, реализующее врожденную потребность в самозащите, биологической осторожности. Потом, уже в драке, не только необходимость иметь повод сорвать свадьбу, но и очень значимая для этого юноши потребность действительно быть верным законам мужской чести лишила его права, а вместе и сил чувствительно сопротивляться ни в чем неповинным ребятам. Но дала их ровно настолько, чтобы у тех было “справедливое” основание отдубасить наглеца.

Это пример не только того, как мотивационная активность, реализующая ряд приобретенных потребностей, тормозит активность по осуществлению других, оказавшихся ситуационно менее значимыми. Или, как, за счет них усиливаясь, она приводит к вытормаживанию хорошо натренированных функций, когда только сигнал тормозимой активности (воспоминание “свадьбы не будет”) приводит к выпадению сигнализируемых процессов (всего, что могло привести к поездке на свадьбу: “пропал интерес”,

“силы ушли”, “как во сне”, “чуть не сполз по забору”, “руки опустились”).

Это пример и неосознаваемого влияния неудовлетворенности неосознанных же социогенных потребностей на построение поведения, на эмоциональность, на активность организма, и их подчиняющего влияния на реализацию врожденных потребностей.

ПРИМЕР № 88. СВАДЬБЫ НЕ БУДЕТ!

(продолжение). Через много лет тот же юноша, уже будучи женатым и любящим свою жену, в ссоре, которая должна была закончиться его “решительным уходом навсегда”, потому, что “такое непонимание недопустимо принять!”, в демонстративном гневе хватил об пол обоим им дорогую как память и символ их отношений вазу. “Вне себя” рванулся он (точно Александр Андреевич Чацкий) вон!.. Но оказался растерянно усевшимся на тахту... Ноги ему отказали.

Встать он не мог еще несколько часов.

Раньше долг ему велел - “женись”, а ушедшие силы, ценой избиения, двухнедельного лежания в больнице, и долгого последующего страха быть побитым, ушедшие силы сохранили ему свободу. Теперь долг, представление о том, какими должны быть отношения мужчины и женщины требовали: “Уходи!”. А отнявшиеся ноги не пустили оставить желанную, требованиям логики не отвечающую женщину. Потребность в ней подчинила себе его двигательную активность, позволив не отказаться от инфантильных шаблонных претензий “отредактировать” жену.

ПРИМЕР № 89. ЧТОБЫ НЕ ДОГНАТЬ СМЕРТЬ... Мужчина, прошедший войну, потом прослуживший всю жизнь в армии и только по сокращению наших вооруженных сил в 1961 году уволенный в отставку, привыкший к порядку, не терпящий “всяческой несправедливости и хамства”, всегда следующий закрепленному присягой чувству долга, попытался в очереди за пивом одернуть хулигана. Его поддержали. А хулиган, оскорбив женщину, плеснув в лицо ей пивом из ее же бидончика, пустился бежать.

Наш отставной старшина бросился вместе с несколькими другими мужчинами вдогонку. Хулиган хорошо бегал. Но подпускал их близко к себе, словно дразня преследователей. Сложения он был атлетического. Через несколько месяцев, когда наконец поймали злостного преступника, садистски поджигавшего жилища своих жертв и мучительно медленно убивавшего их, наш мужчина узнал в нем того хулигана. Когда бывший военный почти догнал этого, явно силой превосходящего его бандита, он обнаружил, что бежит один. Остальных преследователей - и в помине не было.

До преследуемого оставалось метров пятьдесят и тот перешел на шаг... А у нашего преследователя подкосились ноги! Он упал и встать больше не смог, пока не приехала “скорая”. К приезду “скорой” у него развился приступ “пароксизмальной тахикардии”.

Если бы он один на один догнал бандита, то ему может быть могло бы быть и хуже. Не предчувствовать этого за-1 болевший не мог. Что на счету у преследуемого убийств 1 было много, но с иной мотивацией, он узнал позже.

Бывший военный не привык в страхе пасовать. Струсить и отступить было ему как человеку непозволительно. ? Оставить бессмысленную в одиночку погоню он не умел.

В этом случае потребность в сохранении привычной самооценки (он бы презирал себя, если бы оставил погоню), регулируя активность, без его ведома (неосознанно) конкурируя с потребностью в физическом самосохранении, привела к доминированию в сознании тенденций преследовать (в соответствии с потребностью не казаться себе трусом, , восстановить справедливость, наказать зло, не ощущать себя сторонним наблюдателем). Осуществление этой потребности помешало осознать страх. Страх не был осознан и не привел к сознательному выбору поведения. Но в эффекторной вегетативной и эмоциональной, а вынужденно | потом и поведенческой активности доминирующей осталась потребность в физическом самосохранении. Ее реализация | (этот самый страх) сначала умерила скорость бега, затормозила его, а дальше лишила сил и привела к разрядке не реализованной поступком напряженности вегетативным кризом.

Реализацией напряженности могло бы стать не только прекращение преследования, убегание от бандита или нападение на него, но и иное ответственное решение, помогающее личностному самоутверждению. А так...

Вегетативный криз впоследствии стал содержанием фобии, а кратковременный парез ног привычной защити-* тельной реакцией на опасность, которой он не позволял себе избежать.

Выторможенная функция ног может быть и спасла ] мужчине жизнь, но явно спасла от мучительного для этого человека сомнения, что возможно ему важно было только казаться мужественным, а не быть им, казаться лучше тех, кто оставил погоню, а не догнать и так далее.

Для человека его склада, с его претензиями, сознательный отказ от опасной и безнадежной в одиночку погони за сильнейшим, оказался невозможен.

За сохранение прежней самооценки он заплатил глубокой эмоциональной перестройкой. Она привела к выпадению функций осознанного внимания к фактам, грозящим эту самооценку поколебать, к выпадению интеллектуальных функций, способных это внимание мотивировать.

Долгий фобический невроз стал средством эту эмоциональную перестройку фиксировать.

Человек заплатил не за осуществление своих принципов, а за сохранение ощущения, что он им верен. За сохранение более независимой от его практики, иллюзорной реальности. За возможность далее создавать эту реальность искусственно.

Последнее очень важно для понимания причин неврозов.

Вернемся к приобретенным, специфически человеческим потребностям в сигналах возможности удовлетворения природных и всего круга приобретенных в обществе потребностей.

Все потребности, стоящие в этом ряду, есть потребности в условиях, являющихся или прежде, в период становления человека, бывших необходимыми для реализации им своих нужд среди людей освоенными человеком способами, то есть средствами, уже имеющимися в его распоряжении.

Под влиянием потребности в матери (первой потребности в другом человеке) формируются потребности в других людях. Что значит: “под влиянием”?

Вспомните, что всякая активность, препятствующая удовлетворению потребности в матери, затрудняется, тормозится, а всякая, способствующая удовлетворению ее, облегчается, потенцируется.

Становится понятным, что формирование любой потребности в другом человеке, даже в отце может осуществляться уже противоречиво. После сформированности потребности в матери оно может зависеть, не только от того, насколько этот человек объективно оказывается условием, необходимым и способствующим самореализации ребенка. Но, во-первых, теперь от того, как в своих недемонстративных (и демонстративных) проявлениях относится к нему мать.

Все и всё к кому и к чему мать относится положительно (имеются в виду те и то, с кем и с чем ребенок при ее посредстве сталкивается), вызывает положительное отношение ребенка, становится условием, способствующим удовлетворению потребности в матери, и в качестве сигнала возможности ее заполучить оказывается объектом потребности. Даже, если не способствует утолению никаких других | нужд ребенка.

Все и все, к чему и к кому мать относится отрицательно, становится сигналом будущего неудовлетворения потребности в ней и вызывает реакцию избегания, устранения.

Формирование потребности в том, что отвергается матерью, если не невозможно, то, во всяком случае, затруднено.

Все люди и общественные условия, оказываясь для ребенка в формирующей его среде залогом возможности самореализации, если у матери нет к ним ни положительного, ни отрицательного отношения, становятся объектами потребности труднее, чем под влиянием положительного отношения матери, но, впрочем, без особой сложности.

ПРИМЕР № 90. НЕ ТАКОЙ, КАК ВСЕ!

А чтобы сказанное стало понятнее, отвлекитесь на мгновение от людей и вспомните хорошую сторожевую собаку, приученную ) принимать пищу только от хозяина, и откликаться только на его зов.

Даже очень голодная она не возьмет пищи из чужих рук. А брошенная хозяином, если остается жива, иногда много дней вообще ничего не ест и очень долго не признает других людей. Зато, по желанию хозяина и подпускает к себе других, и ест даваемое ими, и дружится с теми, к кому приручает ее хозяин, кого он просто любит.

Избирательность ребенка чрезвычайно высока. Его отношения с людьми и даже с отцом складываются положительно (и это необходимо для всей его последующей жизни среди людей), только когда отец любим матерью.

В первые годы жизни ребенка, даже минутная, недолгая ссора родителей между собой изменяет отношение ребенка к отцу.

Если мама размолвкой мучится, малыш все старается свести папу и маму вместе:

- Возьми меня на руки! Обними! И мама пусть обнимает! И маму обними!..

Если мама в размолвке эмоционально отгородилась от отца, то и ребенок отгораживается от него. Иногда подчеркнуто, напоказ:

- Мама меня уложит!.. Мама сама поцелует!.. Мама даст конфету!.. Мама даст пить!.. Мама скажет спокойной ночи!..

Папу, эмоционально отвергнутого мамой, вся семья тогда словно эмоционально бойкотирует. И это независимо от того, насколько он является условием иногда объективно более, чем мать, способствующим не только самореализации детей, но и, вообще, существованию семьи.

Напротив, каким бы в качестве условия возможности самореализации детей беспомощным, трудным, даже препятствующим ей, ни был отец, дети любят его, если его любит мать.

Все потребности, приобретаемые человеком, формируются не только в результате того, что их объект в повседневных обстоятельствах оказывается необходимым условием, без которого удовлетворять потребности человек не умеет. Они всегда формируются под влиянием потребностей, сформированных раньше как потребность в отце формируется под влиянием реализации потребности в матери.

ПРИМЕР № 90 (продолжение). НЕ ТАКОЙ, КАК ВСЕ! У вечно спящих в детских отношениях с миром, вечно живущих с чужого голоса, словно напоказ соседям, маме или богу, у вечно спящих красавиц, не умеющих любить ничего, кроме материнской опеки, не умеющих любить себя, не знающих своих инициативных тенденций, не умеющих желать, а значит, не знающих любви и к другому, у не любящих никого “спящих красавиц” мужья часто становятся пьяницами.

Но даже, когда мужья “спящих красавиц” живут трезво, дети их скорее игнорируют, чем любят:

- А за что его любить!? - не стесняясь, спрашивает о своем отце девятнадцатилетняя девушка, у которой впервые не сложились отношения с парнем.

- А за что его было любить?! - утверждает, тоже об отце, женщина, несчастливая уже во втором браке.

- Не любила, не могла ему простить его педантичной принципиальности - говорит об отце одинокая в пятьдесят с лишним лет, интеллигентная дама, которой после смерти матери нечем наполнить жизнь.

“За что его любить?” - так же, как - “За что ее любить?” очень характерная постановка вопроса для человека, у которого потребность в других людях недосформирована - сформирована недостаточно, или не осознана. Такой человек, поэтому, оказывается неприспособленным к жизни среди людей. И в конце концов спрашивает:

- А за что мне себя любить?! - а тогда ищет и не находит “оправдания” своему существованию. Мучится “комплексом неполноценности” или, как его теперь точнее называют, “комплексом различия”.

- Я какой-то не такой, как все! - это не счастливое выявление своего особого, отличного, являющегося индивидуальной и общественной ценностью, не открытие своего таланта, а тягостный результат незнания и неприятия живых, действительных людей. Результат искусственно выстраиваемого представления о “средне-арифметическом”, “правильном”, “здоровом”, “как все” человеке. Результат, побуждающий обесценить многое, а иногда почти все естественно человеческое в самом себе, обесценить свое индивидуальное и тем более индивидуальнейшее.

- А за что их любить?! - всегда результат несформированности под влиянием мам, а потом и пап, потребностей в людях, как условии, необходимом для самореализации в общественной среде. Результат их (мам и пап) недосформированности как людей, меркантильного подхода к ребенку, друг другу, к людям, к самим себе.

Попробую подвести итог. После того, как сформирована первая приобретенная социогенная потребность в сигнале возможности удовлетворения - потребность в маме, все позже формирующиеся истинные приобретенные потребности формируются и осуществляются под большим или меньшим влиянием этой первой. И каждая последующая потребность формируется под влиянием предыдущей.

Условия, не влияющие на возможность удовлетворения потребности в маме, становятся сигналом возможности удовлетворения, то есть объектом новой потребности независимо от нее и наряду с ней. Их мотивационное влияние зависит от объема и значимости того круга потребностей, удовлетворение которых для этого человека невозможно в их отсутствии. Их реализация тоже независима от осуществления потребности в маме.

Условия, мешающие маме, затрудняющие ее существование в качестве условия и сигнала возможности удовлетворения всего круга потребностей ребенка, объектом новой потребности становятся труднее. Иными словами, они затруднительнее осваиваются в качестве условия, необходимого для самоосуществления. Нередко, являясь объективно необходимыми, своим отсутствием не мотивируют деятельности по их достижению. Напротив, мешающие маме, они часто тенденциозно устраняются. В результате становится невозможной, точнее затруднительной (они же не всегда замечены и устранены!) реализация всех потребностей, которые без этих условий удовлетворить невозможно. Сформированные потребности в этих условиях труднее реализуются. Часто реализуются, формируя уже описанные доминанты, тормозящие интеллектуальные функции, которые могли бы привести к осознанию этих потребностей и деятельности по их осуществлению, то есть только “по истерически”, “под прикрытием” так называемых “защитных или ложных мотивов”. Осознание этих потребностей и деятельности по их осуществлению потребовало бы отказа от них и от этой деятельности, так как они мешают маме. Сознательное же поведение наперекор потребности в маме тормозится на энергетическом уровне доминантой, осуществляющей потребность в ней.

Условия, без которых мать или ее забота невозможны, а так же все условия, поддерживающие маму, просто приятные ей, облегчающие ее существование в качестве сигнала возможности удовлетворения всего круга потребностей ребенка, объектом новой потребности становятся облегченно. Они легче осваиваются в качестве условия, необходимого для самоосуществления. Их мотивационное влияние усилено всем кругом потребностей, залогом осуществления которых является мама. Облегченно осуществляется и любая активность по их удовлетворению. Они легче осознаются.

Потребность в отце формируется под влиянием прежде возникшей потребности в матери.

Потребность в других людях - под влиянием уже сформированных потребностей в отце и в матери.

Потребности в других детях - под влиянием раньше сформированных потребностей.

Так же и весь, прогрессивно расширяющийся круг потребностей, определяющих специфику человека, формируется под влиянием всех потребностей, сформированных прежде.

Надо помнить, что объекты этих новых потребностей являются необходимым условием успешной самореализации в обстоятельствах общественной жизни, не зависимо от этого влияния.

Так использование другого человека - непременное условие существования.

Благополучие этих окружающих других людей тоже объективно является непременным условием самореализации человека среди них.

Забота об их благополучии - есть забота о создании для себя этого объективно необходимого условия. Потребность в заботе о другом необходима для приспособления.

Но потребность использовать другого обычно формируется раньше. Потребность сказать: “Дай!” и взять возникает раньше, чем потребность сказать “На!” и отдать.

И вот, если эта забота о другом человеке оказывается препятствием для реализации прежде сформированной потребности использовать другого (или и каких-либо других, прежде сформированных потребностей), то она может не привести к освоению навыков реализации заботы, не быть верно осознанной как потребность, не стать объектом потребности наконец. Человек, несмотря на то, что это будет означать его неприспособленность, не формирует тогда способную реализовать себя потребность в заботе о другом.

Некоторые так и проживают, не узнавая, что умение отдать другому является залогом возможности взять. В результате они существуют, все нахватывая, под себя подгребая, в одиночестве. Не обнаруживают, что отдавая, могли бы взять куда большее, и не трясясь над взятым, не хоронясь от людей, будучи среди них, с ними.

Малыш, который затравленно сидит на своих игрушках, не знает, что, отдай он их, у него сразу окажутся игрушки всей малышни двора... И страх пропадает (смотри пример № 82).

ПРИМЕР № 91. “НЕ МОГЛА ОНА КОЗУ ОДНУ БРОСИТЬ!” ИЛИ, КАК Я ЛЕЧИЛ “ПОРЧУ”.

Как я лечил эту пресловутую “порчу”.

В действительности за ней скрывался либо страх мести, у обидевшего кого-нибудь, либо скрываемая неприязнь по иным причинам к тому, кто, якобы, “порчу напустил”. А почвой были любые, прежде незначимые физические или душевные неполадки.

Один случай мне запомнился своей анекдотичностью.

Двадцатичетырехлетний молодой человек, по специальности слесарь, после службы в армии, вернувшийся в село и живущий с родителями, а из-за стеснительности одинокий, девственник приехал лечиться в город по поводу очень пугающих его, иногда длящихся часами приступов с сердцебиением. “Руки-ноги холодеют”, “всего крючит”. Он покрывается липким холодным потом, дрожит, как в лихорадке. “Сердце то обрывается, то того и гляди выскочит!”. “В голове будто что-то переворачивается”, “кажется “схожу с ума”. Жуткий, невыносимый страх охватывает его. Страх умереть, страх сойти с ума, просто безотчетный ужас, паника.

Во время и после приступа у него частое и обильное мочеиспускание.

Обследование выявило “вегето-сосудистую дистонию по гипертоническому типу”.

На электрокардиограмме: синусовая тахикардия, единичные экстрасистолы (во время приступа).

Артериальное давление до 180 и 100 мм ртутного столба (Вне приступов нормально).

После недолгого запирательства он мне объявил, что "знает причину своего состояния и вылечить его невозможно!"

На краю их села живет его тетка. Все знают, что она колдунья. Она и травы дает, и “рожу” заговаривает и “порчу” может напустить...

Вернувшись из армии он начал выпивать...

- Скучно было. Ровесники из села поуезжали. Девки замуж повыходили.

Тетка тогда ругалась, а он ее “послал подальше”. Вот за это она ему “и отомстила”.

У них гулянка была. Она за столом рядом сидела. Он тогда еще подумал, что неспроста, да забыл.

- На двор выходил... А вернулся, чувствовал, что что-то не чисто! Спьяну хватил стопку. А она для виду говорила: “Не пей!”.

Вот, как опрокинул он эту стопку, его словно обожгло! Но он значения не придал. А потом смотрит - “стопка зеленая!” А его ж - он знает, была обыкновенная - белая. Тут он “все и понял!” Глянул на нее. А она сидит, как будто ничего и не знает... Тут он ей и сказанул!..

Она ни слова не сказала - "поняла, что ее раскусил”. Глянула только, так остро и ушла.

Тут его и хватило первый раз. На утро еще хуже. С тех пор и пошло.

- Больше она к нам не ходила. А мне все хуже И хуже, как с год уже. Так из села и уехал. Здесь теперь в общежитии живу. На заводе работаю. Полегче стало, но совсем не проходит. Видно крепко она мне в той рюмочке поднесла. Век теперь помнить!

Лечил я его, как обычно лечу фобии, когда установка, мобилизующая силы для поведения, устраняющего болезненное состояние, создана тяжестью самого состояния. Свои возможности он проверял и в повседневной жизни, и в наших двухдневных походах, очень нелегких для убежденного в своей физической несостоятельности.

Анекдотическая трагикомичность этой истории не в картине болезни пациента и не в процессе лечения, а в ее концовке.

Когда молодой человек уже чувствовал себя здоровым и ему предстояло в отпуск ехать в свое село, он снова вспомнил о злосчастной тетке, о “порче” и заволновался по поводу того, “как она на него подействует?”.

По моему представлению тетка должна была быть еще более впечатлительной, чем племянник. Но будучи изначально робкой, желая чувствовать хоть чью-нибудь нужду в ней, она вольно или невольно пугала его своей властной манерой демонстрировать передним свою значительность.

В моем представлении эта всегда одинокая женщина, невежеством окружающих обреченная на роль всех пугающей “бабки”, тем же боящимся ее столько раз помогавшая и травами и “заговором” (умелым внушением), непременно суеверная, под давлением всеобщей подозрительности, вероятно, и впрямь поверила в свою причастность к потусторонним силам и к болезни племянника.

Я предполагал, что любое отклонение в поведении племянника от многолетне сложившегося, привычного стиля общения с ней ее обескуражит. Любое изменение, встревожив, лишит ее подавляющей племянника неуязвимости.

Предполагал, что любое проявление замешательства тетки, любое самое малозаметное, ну хоть чуточное проявление смущения, любая необычность в ее поведении, которую племянник сумеет вызвать сам, например, своим, прежде ему несвойственным, неожиданным же поступком, вселит в него уверенность, что теперь она перед ним спасовала, “силу потеряла”, и разрушит его полубредовую убежденность в фатальном влиянии на него ее “колдовства”, _!"порчи”.

Кроме того я знал, что, сделав тетке что-нибудь приятное, он и ее растрогает, и сам к ней станет лучше относиться. А значит меньше бояться.

Ничего не объясняя, я попросил его купить букет цветов п любой “гостинец”. По приезде в деревню, никуда не заходя, к первой прийти к тетке. Поздороваться, сказать, что вылечился, отдать ей гостинец и цветы, а если она откажется, “забыть” принесенное в сенях, на завалинке или на скамейке у калитки. В выяснение отношений не пускаться. Дома сказать, что лечился у психотерапевта (не обмолвиться о гипнозе в таком рассказе он и сам бы не смог).

Он все так и сделал.

А через неделю приехал в город весь виноватый. Куда делись “порча”, страхи, обиды! Он вспомнил, что одинокая сестра его отца, не имея своих детей, любила его, как сына. “Всегда все ему”. И про “порчу” он “может со зла выдумал”, из стыда? Ее укоры в пьянстве были справедливы и от любви...

Когда он цветы принес, она расплакалась и его прогнала. Он все во дворе оставил. А на следующий день она... из села пропала! Из-за него, ведь, на нее весь народ пальцем тычет.

Что теперь делать? Он и “не гадал, что так подействует”.

- Она ж мне лучше матери была! Где теперь одна скитается? Жалко ее! Видать она, думала, что на дороге моей стоит. Вот и ушла. И дом бросила, и скотину...

От меня он поехал разыскивать тетку.

- Не могла она козу одну бросить. Она ж добрая. Никогда животных не обидит! Может не далеко еще где?

Тетку он нашел.

Так закончилась эта, напоминающая бабкины подслеповатые сказки, история. Только пира не было, меда не было и усы теперь реже носят.

ПРИМЕР № 96. ЗАЧЕМ ОН СЖЕГ ПАСПОРТ...

Один мой взрослый пациент сжег паспорт, чтобы доказать себе, что он способен к “свободному” (от чего?), “независимому” поступку. Так он “перешагнул запрет”.

Но интересно, что после этого, совершенно пропал его негативизм. Он оказался мягким, покладистым, весьма рассудительным человеком. Задним числом он о сожжении паспорта говорит, как о мальчишеской выходке, “слава богу” тем и ограничившейся, “не то бы в Раскольниковы попал”.

А паспорт он получил новый. Сказав, что прежний потерял, он отделался штрафом. Но этим своим преступлением он все-таки доказал себе, субъективно открыл свою способность “действовать свободно”.

После этого преступления молодой человек сумел порвать с баптистской сектой.

Он был старшим сыном в семье из одиннадцати человек, которой баптисты помогли прежде в чрезвычайной нужде. Его родители стали фанатичными лидерами секты.

Чем более ставится под запрет, “зажимается” средой эгоизм, тем более эта среда калечит человека, к более бессмысленным и несуразным “бунтам” побуждает.