В мире, который молится иным богам, кроме человека, отрицающем человека такого, каков он есть со всеми его природными и "общественными" свойствами теперь, ДЕМОНСТРАТИВНОСТЬ - единственное средство выжить и верный способ... самоубийства, растянутого на целую жизнь отдельного человека и... Рода Человеческого.
Теперь нам предстоит разговор о потребности в одобрении.
Мы рассмотрим случаи, когда она оказывается ведущим регулятором осознанного переживания и поведения человека, то есть случаи, когда одобрение становится высшей ценностью.
Явление, которое может не произойти. Предварительно напомню, что мы ведем речь о потребностях в сигналах возможности удовлетворения других потребностей.
Что сигнал - это явление, вызывающее реакцию, не вытекающую из его свойств, специфическую для другого (сигнализируемого) явления, которое прежде за ним следовало и которое может произойти, но может и не произойти (!).
Сигнал, вызывает реакцию на вероятное, будущее событие.
Если этого события не происходит, то сигнализируемая реакция оказывается неадекватной действительности, выражает ошибочный, искаженный характер сигнальной связи, которая оказывается тогда помехой приспособлению.
Таким образом, сигнал может верно отражать для нас действительность, а может ее искажать. Вызывать тем самым верное или ошибочное реагирование на нее.
Возможности, которых может не быть. Естественно, что сигнал возможности удовлетворения потребностей может сигнализировать не только действительно существующие и объективно связанные с ним, но и в действительности отсутствующие, утратившие такую связь возможности.
ПРИМЕР № 126. ПОСЛУШАНИЕ ДЛЯ ВЗРОСЛОГО. Например, послушание может и взрослому сигнализировать возможность получения всех благ, хотя в действительности обычно к такому полному вознаграждению приводит только в самом раннем детстве.
Выработка сигнальных связей делает возможным не только сохранение жизни, но и приспособление к самым сложным условиям существования.
Однако не следует забывать, что те же связи и тем более, чем прочнее они выработаны, могут оказываться чрезвычайной помехой приспособлению, когда, в силу изменений самого человека или его обстоятельств, продолжают отражать больше несуществующие связи явлений.
ПРИМЕР № 127. ЗАЛОГ, УТРАТИВШИЙ СМЫСЛ. Например, усилия сохранить порядок, сигнализирующий благополучие, но утративший свой смысл, даже завершаясь успехом, остаются бесполезной тратой.
Таким образом, становится понятным, что приобретение любой потребности в сигнале возможности удовлетворения остается способствующим приспособлению до тех пор, пока явление, служащее сигналом, действительно оста-егся в объективной, закономерной связи с сигнализируемой возможностью.
Потребность в сигнале возможности удовлетворения становится помехой приспособлению с тех пор и в тех обстоятельствах, с каких и в которых, сигнализируемая возможность оказывается независимой от явления, выступающего в роли сигнала.
Так и потребность в сохранении привычного стереотипа (порядка), и потребность в одобрении, о которой пойдет речь, несомненно выражение и результат приспособления к тем условиям, в которых они формировались и необходимы во множестве жизненных ситуаций.
Но те же потребности оказываются помехой приспособлению, когда человек попадает в отличные от формировавших его условия или, когда его другие потребности развиваются настолько, что их невозможно удовлетворить в рамках прежнего порядка или одобряющие уже не в силах в них разобраться или способствовать их удовлетворению.
ПРИМЕР № 128. МАМА НЕ МОЖЕТ ЗАЧАТЬ РЕБЕНКА... ЗА ТЕБЯ! Например, не может же всегда опекающая мама утолить потребность дочери в сексуальной любви, в материнстве, не может за нее построить ей жизнь. Во всех этих отношениях одобрение оберегающей дочь от хлопот мамы перестает быть залогом удовлетворения.
Потеряв свой приспособительный смысл, эти потребности особенно препятствуют приспособлению в тех случаях, когда их объекты (сохранение привычного стереотипа, одобрение) оказываются высшими ценностями, го есть, когда они становятся веду щими регуляторами переживания и поведения.
Таким препятствием обе потребности становятся потому, что никогда в естественных общественных условиях никакой, однажды затверженный порядок и ничье одобрение не являются действительно достаточными условиями для полной творческой самореализации взрослого человека.
Чем и как нужда в ненужном мешает жить. Перечислю вкратце, чем и как потребности в сигналах, утративших объективную связь с сигнализируемыми возможностями, затрудняют приспособление.
1. Отсутствие такого сигнала мотивирует деятельность человека по достижению условий (сигнала), которые теперь оказываются бесполезными, а то и вредными.
2. Этой деятельностью по-прежнему тормозятся все деятельности, осуществляющие реализацию тех нужд, для которых данное, теперь объективно ненужное условие (сигнал) было сигналом возможности их удовлетворения.
3. Отсутствие сигнала, оказавшегося высшей ценностью, способно мобилизовать, собрать максимум сил человека для объективно ненужной деятельности, для достижения химеры (Ср. п. 1.).
4. Отсутствие высшей ценности, мобилизуя все силы на ее достижение, может тормозить реализацию всех других мотиваций (Ср. п. 2.).
5. Деятельность по достижению высшей ценности, утратившей реальную связь с сигнализируемыми возможностями, не удовлетворяет объективно необходимых потребностей, приводя в отчаянье, истощает энергетический потенциал человека; снижает его продуктивность.
6. Для растормаживания объективно необходимых деятельностей, по-прежнему остается нужным получение сигнала, теперь практически не связанного с сигнализируемыми возможностями.
ПРИМЕР 129. ПОЛЕМИЗИРУЯ С ИГНОРИРУЮЩИМ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ СПЕЦИФИКУ РАЗУМОМ. Погоня за такими химерами, которой полна наша жизнь, нередко единственная альтернатива депрессии (механизма перестройки мотивационной деятельности), дающая нам возможность растормозить подавленные активности и реализовать по достижении химер (или в процессе их достижения) действительно адекватные условиям потребности.
Кажущаяся поверхностному разуму ненужной такая погоня за химерами оказывается в ряде случаев необходимой для сохранения себя как личности, неизбежной. Последнее очень важно.
Веками такие погони поддерживала церковь, мобилизуя в единую направленность самые подспудные силы отдельного человека и огромных человеческих масс. Этим Поднимала до высот сочувствования и любви и бросала в тартарары взаимной ненависти и истребления людьми друг друга.
По другим причинам и с иной ответственностью химерам молились и теперь, к сожалению, нередко молятся, именуя душой вымысел, упаднические или так называемые романтические направления в литературе и искусстве.
ПРИМЕР № 130. РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМ МЕТОДОМ: “НЕ БЕРИ В ГОЛОВУ”. Бережно поддерживают эти химеры, сами того не сознавая, те врачи, особенно те психиатры, которые ставят своей целью не вылечить, побудив и помогая перенести боль прозрения (вспомните Иоланту), выздоровления, боль выражающей утрату потребностей или перестраивающей иерархию ценностей депрессии, а пытаются утешать, успокоить, отвлечь, приглушить, создать искусственно облегченные изолированные или приносящие в жертву больному все здоровое окружение условия.
Ни в одной области человеческого существования мы не пытаемся решать проблемы методом их игнорирования, ухода от их изучения, методом закрывания глаз, затыкания ушей и отвлечения от прочих ощущений. В отношениях с собственной и чужой человеческой жизнью это так же бесперспективно.
Оберегая от боли утраты потерявших свой смысл потребностей, такие психиатры либо нивелируют медикаментами все индивидуальное, либо способствуют углублению ухода пациента в мир ритуалов и аутистических фантазий. В обоих случаях способствуют изоляции человека от реальности и углублению психического дефекта.
Здоровые люди, оберегающие себя от переживания боли утрат и собственных изменений, тоже постепенно оказываются во власти потребностей в сигналах, утративших связь с сигнализируемыми возможностями. Они тоже тогда все больше и больше эмоциональных сил тратят на непродуктивное поведение, на достижение химер. И так до тех пор, пока преобладание трат над приобретениями не приводит к болезни.
Если человек имеет потребности, которые в совокупности могут конкурировать с утратившей свой смысл высшей ценностью, то оказывается возможной утрата потребности в ней, или изменение ее значимости, а не только, облегчение реализации других мотиваций, после достижения этой высшей ценности, потерявшей смысл.
Понимание, что личность есть не только особый способ сохраняться, но индивидуальный способ меняться и менять сам этот свой способ меняться, становится основой для такой пожизненной перестройки наших потребностей и характера их соподчинения. Становится основой все более адекватного отражения мира в наших потребностях, все более совершенной и непрерывной адаптации. Это и есть та пожизненная мука, о которой поэт говорит:
“Как боль души меня растит!”.
ПРИМЕР № 130. РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМ МЕТОДОМ: “НЕ БЕРИ В ГОЛОВУ” (продолжение). Приятие необходимости этой боли, стремление к ней, любовь к этой боли изменения, вместе с яростной ненавистью к ней, к страданию вообще, ненавистью, движущей скорее избавиться от боли, но не “отбросить”, а, вникнув, полней, с минимальными затратами и быстрее пережить ее навсегда, эта любовь к боли изменения и эта ненависть к боли несостоятельности оказываются необходимым залогом всякого человеческого развития и нашего включения в мир природы, общества и процесса, именуемого “РОД ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ”.
Потребность в одобрении может формироваться в условиях, где одобрялась продуктивная самостоятельная активность, а не одобрялась бесполезная или вредная деятельность.
Одобрение воспитателей, старших взрослых в этих условиях является действительным залогом успешности самостоятельных действий человека, а неодобрение обычно предшествует безуспешности самостоятельной активности.
В таких условиях одобрение становится сигналом возможности успешного самостоятельного удовлетворения своих нужд, а неодобрение сигналом безуспешности самостоятельности.
Так, сформированная потребность в одобрении в большинстве общественных обстоятельств способствует приспособлению, тормозя неодобряемую и облегчая одобряемую самостоятельную деятельность.
Nota bene. Помехой она становится только в условиях, требующих чрезвычайно нового, творческого, а значит, никем не одобряемого шага. А также в особых условиях, когда тенденциозно одобряются проявления человека, объективно вредные или даже гибельные для него.
В теперешнем разговоре нас будет интересовать совершенно иначе сформированная потребность в одобрении.
Мы поведем речь о потребности в одобрении, формирующейся в иных условиях. В условиях, качественно отличных от большинства общественных обстоятельств, в которых протекает жизнь взрослых людей.
Естественно, что возникшая в искусственных условиях потребность в одобрении будет очень затруднять приспособление вне этих условий. И либо мотивировать деятельность по воспроизведению таких искусственных обстоятельств, либо без них затруднять, тормозить всяческую самореализацию.
Условия формирования. Потребность в одобрении, препятствующая приспособлению к реальным общественным обстоятельствам, формируется в условиях, мешающих осуществлению самостоятельной активности, инициативы ребенка. В обстоятельствах, берегущих его от необходимое™ проявлять самостоятельность или беспардонно вмешивающихся в его деятельность, не давая довести ее до полезного, удовлетворяющего результата.
Эта потребность формируется в результате того, и это особенно важно, что в этих условиях ребенку с одобрением всегда давались объекты потребностей (его или одобряющего), добываемые помимо активности ребенка, усилиями одобряющего.
Не надо знать, чего хочешь! Так как потребности ребенка удовлетворяются помимо собственной его активности, самими одобряющими. Ему не приходится не только добиваться того, что ему надо, но и знать, в чем он нуждается. Не надо чего-либо осознанно желать, хотеть. Так он и вырастает ничего про свои нужды не знающим “нехочухой”.
Одобрение становится сигналом пассивного удовлетворения всех нужд человека усилиями одобряющих (позже всех других).
Отсутствие одобрения мотивирует деятельность по его добыванию.
Получение одобрения, будучи сигналом пассивного, за счет активности одобряющих удовлетворения, самостоятельную активность человека полностью парализует. Вызывает ожидание следовавшей прежде за одобрением награды удовлетворением всех нужд.
Что ни делает мастак, все он делает... “для дяди”. Получив одобрение, такой человек теряет всякий интерес к одобренной деятельности, иногда прерывая ее на полпути.
Продолжая одобряемое, делает это с чрезвычайными трудностями, часто непродуктивно, но всегда безо всякого интереса к результатам деятельности.
Дальше станет понятным, что такого человека всегда интересует одобрение, а не продукт его действий, не конкретный результат.
Такого человека нельзя хвалить прежде, чем он добьется окончательного полезного результата своей деятельности, иначе чаще он не доведет ее до конца.
Но и без надежды на одобрение он тоже будет действовать на энергетически сниженном уровне, вяло, часто непродуктивно.
В надежде же на обещанное одобрение такой человек в состоянии развернуть чрезвычайно энергичную деятельность, что называется, “горы свернуть”. Ведь деятельность по достижению одобрения суммирует у него в себе энергии всех мотиваций, для которых отсутствие одобрения сигнализирует невозможность удовлетворения.
ПРИМЕР № 131. CUM GRANO SALIS. В туристических походах с пациентами, боящимися своей физической несостоятельности, которые я вожу на протяжении многих лет, эта особенность истериков (а именно у них такая потребность в одобрении является ведущим регулятором переживания и поведения) особенно наглядно проявляется.
Чувствуя, что мне импонирует их “героизм”, они, превозмогая любые недомогания и трудности, выбиваются в лидеры, увлекают за собой группу, опекают других, помогают, организуют, в несколько часов избавляясь от всяческой симптоматики, с которой пошли в поход.
Но едва я имел неосторожность выразить им словами мою полную удовлетворенность их поведением и успехами, не приправив одобрение какой-либо придиркой (а в самих первых походах я это, по неопытности, делал), едва, особенно, если это было при всех, я высказывал свое удовольствие ими, они на глазах расклеивались, становились вялыми, ленивыми, у них возникала “новая симптоматика”. В двух случаях, в походах близ населенных пунктов, они оставляли группу и уезжали домой.
Подробнее об этом - в специальном рассказе о лечебных туристических походах.
Ту же особенность истериков мы сплошь и рядом подмечаем в быту.
Когда Нойберт говорит о том, что “женщины любят ушами”, он, сознавая это или нет, ведет речь не о взрослых женщинах, умеющих признавать себя и любить другого, а об истеричках, ведущим регулятором деятельности которых является потребность в одобрении.
Доминированием этой же потребности объясняются нередкие в быту и частые в художественной литературе случаи, когда энергичные в период завоевывания расположения сексуального партнера мужчины и женщины, блистательные в своем стремлении, оказываются равнодушными к нему (партнеру), едва он стал доступен. В браке они нередко оказываются монотонными скучными и скучающими belle indifferentiae - “спящими красавицами и красавцами”.
Вообще людей почти всегда больше интересуют залоги возможности удовлетворения потребностей, чем само удовлетворение. Особенно, когда удовлетворены все природные нужды.
Собственно все приобретенные потребности, есть потребности в таких залогах.
Истерика нельзя оставлять без “поддразнивания” возможностью похвалы, но нельзя и хвалить, не разбавляя похвалу придирками, иначе он теряет интерес к деятельности, переживает апатию, ему становится скучно.
Свои для истерика - тормоз. Для человека с описываемой потребностью в одобрении общество, люди, которых он принимает за людей, становятся сигналом активного удовлетворения ими его потребностей. Вызывая ожидание такого пассивного с его стороны удовлетворения, они самим своим существованием, присутствием почти полностью парализуют его активность, побуждая только к деятельности по завоеванию одобрения.
В доброжелательной атмосфере такой человек теряет тонус и, словно специально, продуцирует объективно бессмысленные конфликты, создает себе множество искусственных противников, не ведающих о том врагов. Так, препятствиями, он интуитивно находит способ себя подхлестнуть. Не сознавая того сам и обескураживая своей, невесть чем вызванной воинственностью других, он в чужом сопротивлении черпает не только оправдание своей агрессивности, но и силы. Их ему дает не возможность будущего конкретного результата деятельности (результат для него, если не безразличен, то мало существен), силы ему дает перспектива, одолев сопротивление, добиться "всем смертям назло" одобрения. И чем больше "смертей", тем лучше.
Она незаурядно одаренный природой человек.
Умная, красивая казачка. Артистичная, энергичная и цепкая. "Все блестящее - в свое гнездо" - в свой дом, в свою школу. Талантлива во всех отношениях.
Сосредоточенная на деле, с врагами и с теми, кого принимает равными, точна, с великолепным интуитивным обеспечением, с хорошим вкусом издали (когда, повторю, "центрирована" на предмете, или на партнере).
КОНФЛИКТ. Такого (равного, партнерского поведения) в ее реальной жизни почти не бывает! Разве что, только в особо опасной ситуации и, когда завоевывает - "охмуряет" запримеченного ею нового партнера.
Вблизи (то есть, когда "центрирована" на любых своих фантазиях) верит, что "готова отдать последнее" и, действительно, "в ударе" отдает в ущерб себе ("я им все отдала!") го, что никому не нужно или мало ценно для них. Как слепо-глухо-бесчувственная, "дарит сахар" человеку с "сахарным диабетом".
Это то самое "помнящее себя добро". Оно помнится дающим и обязывает того, кому его, чуть только не насильно, всучили - "демьянова уха".
***
Вблизи она никого не видит, ни с кем не считается. Демонстрируемая ею забота огульна - рассчитана на застолье, в котором не различают лиц.
Поведение можно было бы считать точным, если бы оно было адресовано людям, лишенным своих интересов или забывшим собственный интерес, с подавленным инстинктом самосохранения или слабоумным, счастливым от любой подачки.
Оно (ее поведение) так же было бы точным, если бы единственным интересом всех людей было наблюдать ее, оценивать ее и восхищаться ею. Но такого не бывает даже в отношении допятилетних очаровательных девчушек с бантиками.
С теми же, кого выделила как "нужных людей", или просто в качестве не всем доступной, модной "игрушки", она так же, без учета того, что партнер внимателен и видит ее "игры", высокомерно (и не сознавая своего высокомерия) осуществляет прозрачное потребительское обихаживание, рассчитанное на заторканного, непритязательного функционера или самоутверждающегося, ждущего "знаков внимания" самодура, шарлатана, втайне бегущего от чувства малоценности.
Не интересуясь сутью деятельности обихаживаемого, назойливо демонстрирует восхищение невпопад или обязывающую угодливость, по детски требующую благодарности за ненужное, второстепенное или за "добрые намеренья". Попытка отклонить эти слепые, бесплодные потуги угодить вызвала бы поток ненужных партнеру объяснений, привела бы к "выяснению отношений" без отношений - игнорирующему партнера, утверждению, что она "не то имела ввиду", что ее "не так поняли". Поэтому с ней предпочитают не связываться, или терпят, что есть. Так спокойнее.
Обратную связь она могла бы получить только в ситуации скандала или, разрыва, когда от нее отказываются, оставляют ее, "предают"... но и этого она не замечает или остается в претензии к ним, а не к себе. Так ее научила мама. Не уступать никому, пока не бьют! Со всеми, как с врагом, как мама с папой. К слову, так и она ведет себя с отцом своих детей - с мужем. Везде, где с ней вынуждены считаться, где не предполагает опасную для нее силу, она заигрывается.
"Игра" ее безответственна, бессмысленна и непрофессиональна, неряшлива, без понимания "зрителя". Как у капризного ребенка. Ждет и требует восторгов, демонстрируемого внимания к бессодержательному в себе - к "игре".
От бессмысленных, по заученной привычке трат в ней нарастает кромешная неудовлетворенность, накапливаемая агрессивность, ожидание благодарности за собственные потери. О нужности которых ни у кого не спросила.
Эта по природе здоровая и выносливая женщина живет в состоянии постоянно травмирующего обмана ожиданий. Ведь люди на такое, игнорирующее их, насильственное, агрессивное по сути "добро" отвечают явной или такой же скрытой, вкрадчиво потаенной, такой же невзначай, исподтишка агрессией.
Но своей агрессивности, в силу совершенного невнимания к себе реальной, женщина не сознает, поэтому к естественной, защитной агрессии в ответ не готова. Напротив, от окружающих она ждет благодарности за свои добрые намерения и неприносящие ей удовлетворения бессмысленные траты - "пустые хлопоты".
Надо напомнить, что раньше, когда она была моложе, это ее невнимание к реальному, живому в себе, в других (в отличие от ее представлений), окружающие воспринимали детской наивностью, романтичностью, даже одухотворенностью. А теперь считают лживостью.
"Обманув", а точнее, не заметив себя, она обманывается в ожиданиях.
"За мое добро мне злом заплатили". Это возмущенное ощущение развязывает ей руки. Нарисовав себе образ врага, она получает моральное право на уже открытую и ни чем, кроме страха отпора, нестесненную агрессивность.
Но и в этой своей агрессивности она чувствует себя младенчески невинной - по ее детскому ощущению ее вынудили, она только справедливо защищается. И жестока она под чужую ответственность того, на кого нападает - "с волками жить - по волчьи выть".
Все хорошее в ее жизни - ее заслуга. Все плохое вынудили другие "плохие люди", "обстоятельства". Она - марионетка "вероломных" людей и трагических обстоятельств. Не виноватая она!
И эта ее агрессивность не имеет никакого смысла для нее самой, ничего нужного ей не приносит. Напротив, уничтожая необходимое, родное даже, ее агрессивность уничтожает ее мир.
Она умеет вести себя точно. Чувствуя это ее умение, но с досадой наталкиваясь на ее постоянную игру, окружающие воспринимают ее намеренно хитрой. Вызывая недоверие, она часто подозревается в сознательном издевательстве над людьми.
Купаясь в этой, провоцируемой ею агрессии окружающих, черпая в ней силы и оправдание любому своему капризу (часто производящему впечатление самодурства), она одновременно этой, вызываемой ею, всеобщей агрессии боится. Поэтому нередко старается вести себя приниженно покорной (демонстрирует покорность), снова вводя ею в заблуждение саму себя и раздражая тех, с кем взяла такую тактику. Сама слащава и беспардонна, она требует особой бережности с собой. Всегда готова обидеться, очернить, оклеветать другого в своих глазах.
ВЫВОДЫ. Рано, по-видимому в самый ранний период формирования сознательного поведения, уйдя от непосредственно ощущаемой реальности (от ощущения собственных импульсов и ощущения нужности или ненужности для себя явлений мира) в действие, в активность, женщина в силу и этой чрезвычайной активности (почему-то вспомнил Людмилу Гурченко), не имеет достаточного осознанного, замеченного, опыта, что окружающие принимают ее до этой ее активности, до полезности, просто "за" факт ее существования - "ни за что".
В результате недостаточности такого опыта и сама игнорирует себя вне действия. Так "теряет себя". Приходит к ощущению собственного ничтожества, малоценности.
Собственное непризнание себя побуждает - с одной стороны: маскирующую это ощущение (во-первых от самой себя) чрезвычайную всяческую активность, призванную доказать свою значимость (во-первых себе), эта активность убеждает сознание и рождает ожидание и требование знаков признания от других, но не избавляет от сосущего и подхлестывающего ощущения малоценности, которое за ним скрывается;
- с другой стороны: лишая непосредственного ощущения себя самой (своих обыденных импульсов, подлинных ощущений), лишает подлинного (связанного со своими глубокими интересами) ощущения реальности существования других, лишает возможности признавать других;
- ощущение малоценности побуждает искусственно занижать оценку других, что повышает сравнительную самооценку, женщина всегда готова "очароваться, чтобы разочароваться", выискивать бесталанность, пошлость, провоцировать "вероломство" других, очернив, оклеветав другого в своих глазах, обидевшись, она любит одаривать прощеньем: "сначала оденет на голову мужа (любого партнера) помойное ведро, а потом, сняв, с ним целуется";
- лишив других признания, она, как бы разбивает собственное зеркало, на более близком к сознанию уровне лишает себя возможности, ощутив их отношение, ощутить себя признанной, навязывая свою активность, не верит в возможность их активности, не верит, в то что они "в состоянии ее понять и оценить".
Непризнанные ею люди отвергают ее. Она же требует недостающего ей внимания (признания), "в глаза лезет".
Подспудное ощущение малоценности и нереализованность игнорируемых подлинных потребностей рождает эмоциональную напряженность - предчувствие немотивируемой тревоги.
Эта эмоциональная напряженность с одной стороны соматизируется, обращаясь в телесные недуги, заражает эмоционально связанных с нею близких (в первую очередь детей, мужа), рождая их агрессивность и психосоматику, с другой (и это в разговоре о ее способе общаться главное) подхлестывает новые и новые витки отвлекающей (бессмысленной для нее) активности, в том числе и речевой...
Говорит она без умолку. Словами создает себе вторую реальность, в которую искренне верует, в которой и живет, ею окончательно огородившись от непонятной для нее действительности.
Паузы не выдерживает. Мгновение бездействия не становится для нее покоем, содержательным созерцанием себя и значимых явлений мира. Бездействие, даже на миг, вынудило бы встретиться с теперь уже невыносимой для нее тревогой, испугало бы. Белка в колесе.
Круг замыкается. Женщина измучивает себя, измучивает других.
Проецируя в мир не свою незаурядность, но свои мнимые изъяны, тайное ощущение своей мнимой никчемности и пустоты, эта от природы очень живая женщина своих превращает во врагов (иногда не только в своем представлении, но и в действительности), чужих же и чуждых (безразличных к ней, не тревожащих ее правдой, манипулирующих ею из собственных выгод) - в друзей. Становится марионеткой этих чужих, часто и против своих, и против себя!
КРИК ВОПИЮЩЕГО... И, прочтя это сообщение, она огорчается, а не радуется.
Огорчается - обвинив себя, а не приняв и поняв.
Не радуется - обижаясь за жесткость и непонимание, а не ухватившись за очередной спасательный круг, за шанс использовать прочитанное, чтобы влюбиться в себя, осуществлять такой, какая есть, со всей своей подлинностью.
Живя в своей привычной, спасительной от реальности и уничтожающей ее реальность, словами созданной, сказке Кея, прочно отгорожена она от его Герды.
Ничего она не берет как путеводную нить к выходу на волю.
- Неправда! В том-то и беда, что я-то себя очень люблю, но это всем мешает... И мне не дают!..
Кто же, любящий себя, будет разрушать среду своего обитания!? Так чернить мир, его родивший, одаривший, пестующий и пока еще берегущий... даже от его собственной ошибки. Например, и этим анализом...
Деятельность, которая реализует потребность в одобрении, за которым всегда следовало удовлетворение еще неудовлетворенных потребностей человека помимо его активности и за счет активности одобряющих есть демонстративная деятельность.
Демонстративная деятельность призвана вызвать внимание, одобрение и побудить одобряющих к обслуге, того, кто ее осуществляет.
Под влиянием одобрения, подкрепляемого удовлетворением (за счет чужой активности), вытренировываются привлекающие внимание, наглядные, бросающиеся в глаза проявления, а не содержательные элементы поведения, направленные на достижение конкретных, полезных для себя и других результатов.
ДЕМОНСТРАТИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НЕОСОЗНАННА. Если бы потребность в одобрении была осознанной и деятельность по достижению одобрения сознательно выстроенной, то это была бы обычная более или менее эффективная артистическая работа или одна из форм поведения раба с господином.
В действительности потребность в одобрении, как правило, не осознается и реализующая ее активность не является преднамеренной, сознательно контролируемой, ответственной.
С учетом сказанного, демонстративную деятельность можно определить так.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ. ДЕМОНСТРАТИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. Демонстративной является, реализующая неосознанную потребность в одобрении, непреднамеренная деятельность, требующая от окружающих внимания, одобрения и обслуги, удовлетворяющей все неудовлетворенные потребности человека помимо его активности.
Все поведение, а впоследствии и осознанное переживание человека, управляемое так сформированной потребностью в одобрении, строится напоказ одобряющим, даже в их отсутствии, поэтому оно и оказывается демонстративным.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ. ДЕМОНСТРАНТ. Человек, деятельность которого регулируется, во-первых, потребностью в одобрении и является демонстративной - назван здесь демонстрантом.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ. ДЕМОНСТРАТИВНОСТЬ. Свойство человека, оказывающееся следствием приобретения им выше охарактеризованной потребности в одобрении и проявляющееся демонстративным поведением, демонстративными утрированными внешними проявлениями эмоциональности и торможением или отчуждением от своего произвола всех собственных свойств, содержаний сознания и поступков, которые не одобряются, такое свойство здесь называется демонстративностью.
Демонстративность приводит к формированию Я-идеала, регулирующего впоследствии деятельность сознания и произвольное поведение демонстранта.
Демонстративность становится помехой приспособлению, когда потребность в одобрении, сулящая удовлетворение всех нужд демонстранта за счет активности одобряющих, помимо его усилий, становится ведущим регулятором поведения и осознанного переживания, мешающим проявлению иной инициативы и активности, кроме той, которая вызывает одобрение.
Демонстративность оказывается помехой приспособлению, когда одобрение становится высшей ценностью.
Свои для демонстранта - враги. Мы уже говорили, что общество, которое демонстрант принимает за человеческое (общество, признаваемое одобряющими не враждебным), становится для него сигналом пассивного с его стороны удовлетворения им (обществом) его нужд, то есть тормозит всяческую его инициативу и активность, кроме демонстративной.
Общество для демонстранта сигнал, тормозящий выработку новых и реализацию выработанных навыков самостоятельного выявления и удовлетворения, а впоследствии осознания им своих конкретных потребностей и изменения степени их неудовлетворенности.
Нереализованностъ потребностей. Руководствуясь в своем осознанном поведении одной потребностью в одобрении, демонстрант, словно не имеет других нужд, часто не знает, что они у него есть, не осознает и очень нередко сам не реализует других своих потребностей. Не реализует сам не только потребности в сигналах возможности удовлетворения других потребностей, но и потребности в сигналах прямого удовлетворения (в объектах природных потребностей и их сигналах).
Демонстрант на столько, на сколько он демонстрант, не умеет ни осознать, ни преднамеренно реализовать свои нужды. Либо реализует их только рефлекторно (под влиянием уже полученного объекта, когда “в рот положили”), а не под влиянием неудовлетворенности (без и до появления объекта).
Если же Я-идеалом те или иные, уже имеющиеся потребности демонстранта отвергаются, то они не осознаются. Сознательно не реализуются. А их объекты и сигналы этих объектов вызывают нередко искаженные и парадоксальные реакции.
Погоня за ненужным. Если те или иные потребности признаются Я-идеалом непременными, то они реализуются часто независимо от наличия действительной неудовлетворенности и степени их неудовлетворенности.
Труд утверждать себя несуществующего. Часто демонстративная деятельность организуется, реализуя у человека потребности, которые он в соответствии с Я-идеалом должен был бы иметь, но которых у него нет. В этом случае одобренная Я-идеалом, бесполезная для демонстранта деятельность на сознательном уровне успокаивает его ощущением соответствия собственным требованиям, но ничего не удовлетворяя, сил ему не возвращает.
Ожидание благодарности и обиды на неблагодарность людей. Бесполезная для демонстранта деятельность, например, эти пресловутые, вечные хлопоты “ради других”, побуждает ждать от окружающих платы заботой (благодарностью), и быть обиженным на неблагодарность этих окружающих.
Отчуждение окружающих. Ощущая эмоциональную бессодержательность ("холодность”, “пустоту”) поведения демонстранта, окружающие реагируют на него, если не агрессивно, то отчужденно, и уж, во всяком случае, не благодарно.
Во всех случаях демонстративная деятельность, “сдвинутая” относительно потребностей первого Я демонстранта, оказывается неудовлетворяющей эти потребности.
Эмоциональшя дезорганизация и невротические расстройства. Это и выражается недемонстративными эмоциональными проявлениями, которые либо игнорируются, либо неверно понимаются в своих причинах. Неосознаваемые в причинах эмоциональные проявления неудовлетворенности потребностей первого Я демонстранта, проявляются “беспричинными” или ложно понимаемыми перепадами настроения, “необоснованной” тревогой, истерическими страхами... Тогда вегетативные проявления эмоциональности, отражающей неудовлетворенность, становится, например, мигренью, дискинезиями, содержанием иной невротической симптоматики.
Изменение энергетического тонуса поведения. Поведение в соответствии с отсутствующими, но требуемыми Я-идеалом потребностями (назовем их здесь “псевдопотребностями”), подхлестываемое неудовлетворенностью действительно имеющихся нужд и бесполезностью имитирующей их деятельности, сначала оказывается сверхэнергичным, экзальтированным. Потом становится энергетически приглушенным, вялым - непродуктивным и с точки зрения его соответствия демонстративно выдвигаемым целям.
Мотивационный пролапс. Такое поведение истощает мотивацию. Это проявляется снижением эмоционального тонуса, апатией, деперсонализационно-дереализационными расстройствами, переживанием “потери” смысла жизни и так далее.
"Извращение" влияния объектов потребностей и "выпадение функций". На фоне связанной с псевдопотребностями демонстративной деятельности объекты тормозимых в реализации действительных потребностей, провоцируя извращенные рефлекторные реакции нередко вызывают выпадение функций: псевдопуэрилизм, псевдодеменцию, истерическую амнезию, истерические парезы, афонию, мутизм, расстройства слуха и так далее.
"Ничегонехотение" демонстранта и проблема удовлетворения. Удовлетворенным демонстрант оказывается только тогда, когда получает одобрение, и когда одобряющие сами удовлетворяют его потребности. Последнее трудно, так как, получив одобрение, демонстрант ведет себя так, будто ни в чем остальном не нуждается, но делает одолжение, претерпевая заботу о нем. Он ведь ничего не хочет или хочет только того, чего хотеть “положено” и что дать ему “должны”.
"Игра" в счастливость и несчастливость. “Играя” реализацию потребностей, демонстрант “играет” и удовлетворение, и наглядные, доступные имитации, внешние проявления эмоциональности, которые заметны для его осознанного наблюдения и убеждают его самого. Он верит в свою игру и остается чаще вечно неутоленным. Но действительной неудовлетворенности либо не сознает, либо не знает ее причин.
"Дайте мне то, что я у вас не возьму!" Удовлетворить демонстранта очень трудно потому, что то, что он считает нужным, ему не нужно, а то, в чем он действительно нуждается, кажется ему не только несущественным, но часто даже отвратительным.
Сам для себя - невидимка. Свое первое Я, свои первые потребности, а вместе и их объекты для демонстранта либо не существуют, либо обесценены.
Одобрение, за которым следует удовлетворение потребностей ребенка помимо его инициативы и активности, а в последствии потребность в таком одобрении могут препятствовать осознанию иных потребностей, формированию навыков самостоятельного удовлетворения, препятствовать и формированию необходимых для равноправной жизни среди людей специфически человеческих потребностей (в заботе, в других людях, быть, а не казаться нравственным и так далее).
Одобрение, за которым следовала подавляющая инициативу и самостоятельную активность обслуга и потребность в таком одобрении могут препятствовать формированию из ребенка человека, задерживать его включение в человеческую среду.
Одобряющие, удовлетворяющие все потребности ребенка, не зависимо от полезности его действий для самого себя и для них, пресекающие его продуктивную активность и поддерживающие только его формальные, демонстративные проявления лишают его необходимости создавать себе свою человеческую среду (в качестве залога успешной, инициативной самореализации) полезным для других людей образом. Такие одобряющие препятствуют формированию у демонстранта потребности в заботе о других.
Формирующие демонстранта общественные условия побуждают его имитировать, производить впечатление нравственного человека, но не помогают, а препятствуют усвоению им нравственных норм в качестве регулятора его переживания и поведения, то есть препятствуют формированию потребности быть нравственным как внутреннего регулятора жизнедеятельности демонстранта.
Люди для демонстранта - средство. Общество, отдельные люди становятся объектами потребностей демонстранта. Но не как объект заботы, не как равные с ним члены его среды, частью которой он является, а почти как и для Маугли, остаются для него подобными предметами, средствами удовлетворения его нужд.
В этом причина всех его бед и обид. Предметом и средством для него не хочет быть никто. Отвергнув всех в качестве людей, он сам сделал себя отвергнутым. Лишившимся своей стаи, одиноким Маугли.
"Люди остаются для него предметом, средством..."
Способом добывания этого “предмета-средства” является для демонстранта демонстративная деятельность.
Зависимость - месть воспитателей демонстранту за их преступление перед ним. В отличие от Маугли он внутренне очень зависим от этого “предмета и средства” (то есть от людей, от общества в целом). Без людей он вовсе не умеет в таком случае существовать. Они, а не волки - залог возможности его существования.
Притязания, ожидания демонстранта начинаются только по получении одобрения, а с формированием Я-идеала -самоодобрения. Но неодобрение для него сигнализирует чуть только не гибель.
Девушка в метро за окном моего вагона была так привлекательна, что я вырвался и успел влететь к ней в электричку, отправлявшуюся в противоположную сторону.
Она была третьекурсницей ВГИКа и ехала на экзамен.
Казалось, ей не мешало мое общество и мне было радостно идти рядом с ней по Москве. И я был в отпуске.
Девушка была захватывающей. Но Москва была утренней. Мне не было скучно. И я не суетился.
Может быть от этого возникло то, сначала неудобное, а потом жутковатое ощущение.
Девушка едва уловимо и беспрерывно “меняла лица”. Я ничего для этого не делал. Напротив, меня испугала догадка, что она целиком оказывалась в моей, чужого человека, власти. Изо всех сил сама “лезла” в эту парадоксальную и совершенную зависимость.
Она мне нравилась, но делала все, чтобы... понравиться мне. Меня, потрясти. И дело было совсем не во мне. Кто угодно мог быть на моем месте. Лихорадочно, и совсем теряя себя, нащупывала она образ, который бы покорил попутчика. До меня ей не было дела, но она может быть и невольно, и наверное невольно, присваивала этот образ. Меняя лица, в зависимости от моих, заметных ей реакций. Пока я не был бы покорен...
Я не люблю стеснять людей и рядом с несвободным человеком сам ощущаю себя в клетке.
Складывалась нелепая ситуация. Чувствовалось, что, обнаружь я сколь-нибудь заметную увлеченность ею, она потеряла бы ко мне интерес, тут же начала бы мной тяготиться. Пожалуй, обдала бы демонстративной, обижающей пренебрежительностью. Пока же я оставался невовлеченным, уязвленной и какой-то беззащитно зависимой оказывалась она. Словно жаловалась и упрекала в слепоте: “Ну что ж вы все не видите, что я такая хорошая?!”
Она была действительно артистка. Она не умела, не могла не привлекать. В этом своем натиске она была невольна, как Мальвина. Оставить человека необвороженным было выше ее сил.
Но профессионалом она еще не стала. Ощущение жути рождало то, что она не выбирала своей зависимости, наверно и не сознавала ее, так что любой мог дергать за ниточки. Да и дергать не надо. Только не пожалеть ее и не подыграть. Чувствуешь возможность быть политым помоями пренебрежительного холода и держишься на дистанции доброжелательным и слегка отстраненным зрителем. Дергает на все лады девушка себя сама.
Я не знал как уйти. Хотелось не уязвить ее и поддержать перед экзаменом ощущением победы, но и быть обиженным тоже не хотелось. Помогло то самое: "cum grano salis".
Я извинился, что задерживаю, спросил ее телефон и пожалел, что завтра мне уезжать из Москвы.
Виноват, я не помню девушку. Но вот это жутковатое ощущение, от того, как она, стремясь завладеть другим, попадает в полную от него зависимость и тем большую, чем меньше тот к этому прилагает сил и чем случайнее человек для нее, запало в душу надолго.
В погоне за одобрением демонстрант вынужден от чего угодно отказываться, иногда идти на любой героизм, совершать действительные подвиги.
Безразличность для демонстранта результатов его дел. В отличие от человека, деятельность которого управляется комплексом потребностей первого Я и вытекающими из них сознательно поставленными целями, демонстранту глубоко безразличны результаты его жертв, героизма, подвигов.
Сами эти результаты для него бесполезны и не приносят ему удовлетворения, как собаке бесполезно ношение ошейника, поноски или бросание с гранатами под танк. Обычно, и сам того не осознавая, он гонится только за последующим одобрением, им и удовлетворяется.
Артист, позабывший себя. В результате, будучи рабом одобряющих, а с формированием Я-идеала рабом собственной позы, внутренне не нуждаясь ни в ком, чьего одобрения ищет, демонстрант часто выглядит и всегда себя мнит и утрированно заботливым, и утрированно эмоциональным и утрированно нравственным и утрированно каким угодно, в соответствии с одобряемым или самоодобряемым. Если одобряется все негативное, то он утрированно равнодушен, безнравствен и так далее.
Несформированность потребностей? За демонстративностью может скрываться совершенная несформированность специфически человеческих потребностей, кроме потребности в одобрении.
Несформированность навыков? За демонстративностью может скрываться и отсутствие навыков объективизировать и реализовать, а впоследствии осознавать собственные импульсы, даже когда речь идет о потребностях в объектах и сигналах объектов природных потребностей.
Трудности осознания и реализации сексуальных потребностей. Особые трудности у демонстранта возникают с осознанием и реализацией формирующейся при жизни (и в своей биологической составляющей), уже в сознательный период сексуальной потребности.
Он то играет ее, то тормозит реализацию. Чаще удовлетворяет не так, не тогда, не с тем, а удовлетворяя ее в действительности, удовлетворение чаще обесценивает или отчуждает от своего Я.
Чужие для демонстранта - свои. Даже, когда в досознательный период жизни и человеческие потребности, и навыки их реализации у демонстранта сформированы (это бывает чаще), и тогда их реализация оказывается заторможенной в среде, не принимаемой за враждебную, чуждую, античеловеческую.
В чуждой среде демонстрант способен тогда проявлять самую изощренную изобретательность и активность.
“Свое” общество парализует его инициативу.
Невключенность в человеческую среду. Так как в большинстве естественных общественных условий одобряемое не охватывает всех нужд человека, а одобрение не влечет за собой удовлетворения конкретных потребностей демонстранта, но только устраняет часть препятствий для их самостоятельной реализации, то демонстрант оказывается обычно неудовлетворен. Невключенный в свою среду он, всегда человечески неприспособлен.
Независимость от потребностей первого Я. Своеобразно формируется и сознание демонстранта. Оно не становится подвижным психическим комплексом, отражающим развивающиеся и меняющиеся потребности его первого Я, способствующим их осуществлению. Сознание отражает только одобряемые в период его формирования потребности и деятельности. С большей или меньшей последовательностью тормозит оно реализацию всех неодобряемых нужд. Позже, в зависимости от последующего одобрения, механически накапливает одобряемое. Сознательно выстраивается демонстративное поведение с соответствующими атрибутами внешних выразительных проявлений осознанного переживания и эмоциональности (с колебаниями действительных неудовлетворенностей не связанных). Выстраивается деятельность в соответствии с псевдопотребностями. Она практически по содержанию и направленности не зависит от неодобренных в период становления сознания и потому неосознанных потребностей первого Я.
Сознание демонстранта оказывается ригидным комплексом, открытым только усвоению того, что одобряется, и подчинению всего произвольного поведения этому одобряемому.
Игнорирование и отчуждение импульсов первого Я от своего произвола. Собственные новые импульсы и их, еще не подчиненные сознательному контролю поведенческие проявления для такого сознания либо не существуют, либо отчуждаются от его произвола. Объясняются любыми независимыми от человека причинами.
В формировании Я-идеала, о котором сейчас пойдет речь, сознание участвует, может его отражать в представлениях о том, что плохо и хорошо, но этот регулятор поведения, как и потребность в одобрении как регулятор не осознается.
По мере взросления и обособления демонстранта его деятельность приобретает некоторую независимость от одобрения окружающих. Это происходит благодаря формированию Я-идеала.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ. Я-ИДЕАЛ. Я-идеал представляет собой психический осознанный или неосознанный образ того, что одобрялось или не одобрялось оказавшими наибольшее влияние на демонстранта воспитателями. Это не обязательно конкретные люди, но могут быть и микро и макросоциальная атмосфера и книги и так далее. Я-идеал - результат, "интериоризированный” сгусток одобрений воспитывавших демонстранта одобряющих. В результате его формирования одобрение из внешнего регулятора поведения становится внутренним регулятором. При этом поведение из явно демонстративного, регулируемого отношением наблюдающих его, превращается в скрыто демонстративное. регулируемое собственным отношением, которое генетически является одобряемым отношением прошлых зрителей.
Демонстрант "перед собой". С формированием Я-идеала, человек из демонстранта “во-первых перед другими”, становится демонстрантом “во-первых перед собой”, то есть перед своими прошлыми зрителями. Но по-прежнему ведет он себя не в зависимости от того, что полезно или вредно для него и других людей, но в соответствии с тем, что одобрялось или одобряется его воспитателями, им и окружающими. И по-прежнему ему надо не поступить верно, а произвести впечатление, что он верно поступил, теперь уже впечатление и на самого себя. Если раньше ему надо было казаться другим, то теперь ему надо казаться себе.
От комплекса, индентифицируемого с Я у личности, Я-идеал отличается тем, что он отражает чужие требования к себе, а не свои нужды.
Я-идеал не является все полнее осознаваемым психическим отражением развивающихся действительных собственных потребностей человека, а, напротив, препятствует осознанию и реализации несознаваемых потребностей.
Я-идеал, индентифицируемый у демонстранта с его Я, являясь сигналом возможности удовлетворения всех потребностей демонстранта, объективно препятствует деятельности по самореализации и тем больше, чем менее он включает в себя естественно человеческие нужды и способы их реализации в конкретной действительности.
Я-идеал, отвергающий все естественно человеческое и обесценивающий природные потребности, требующий сверхчеловеческой оригинальности, при его последовательном осуществлении может обусловливать шизофрению. Осуществление такого Я-идеала только на словах, обусловливает истерию.
Скрытая демонстративность. Итак, демонстративная деятельность может быть не только явной, но и скрытой. Мне хочется это особо подчеркнуть, так как в наше время истерик уже давно не тот невежда, который спешил подтвердить поставленный ему диагноз истерической дугой или “стигмами дьявола”.
Истерия (но не истерик!), оставаясь "великой симулянткой", теперь рядится не только во всевозможные по пре-Я имуществу психосоматические неполадки, но симулирует и! иные характеры. Так, что истерик теперь нередко кажется) на первый взгляд педантом, человеком нудным и тревожномнительным, а вовсе не экзальтированно артистичным.
Соло для себя. Все реже теперь демонстрант ищет одобрения других, и все чаще позирует и позирует тонко, изощренно, перед самим собой. Все чаще жертвует всем для самоодобрения и осознанного морального комфорта.
Еще одно замечание.
ПРИМЕР № 134. ВОСПИТАНИЕ ПОДКОРМКОЙ.
Воспитатели демонстранта, сами являясь демонстрантами, не умеют разбираться ни в своих, ни в его потребностях! Не знают и не интересуются знать ни своих ни его нужд, не интересуются его инициативой и не знают о ее существовании!
Поэтому как бы воспитатели демонстранта ни затискивали, ни заласкивали его, ни засюсюкивали, так как в действительности они им не интересуются, не умеют, а стремятся (вольно или невольно) сделать его для себя и для всех удобным, отделаться, откупиться от него, то свое внимание и одобрение они чаще всего подкрепляют самым примитивным образом, то есть едой, особенно часто сластями.
В результате систематического подкрепления одобрения едой, сластями оно часто и становится сигналом во-первых еды. Сигналом еды становится тогда и сигнализирующее возможность одобрения демонстративное поведение. Таким образом в качестве сигнализируемой реакции демонстративное поведение и одобрение начинают вызывать подготовительную деятельность органов и систем участвующих в пищеварении.
Неудовлетворенность же потребности в одобрении нередко проявляется дисфункцией органов пищеварения (гастриты, колиты, дуодениты, холециститы, язвенная болезнь), или компенсируется обжорством.
А теперь, прежде чем переходить к примерам проявления демонстративности, я позволю себе в общих чертах повторить все сказанное об одобрении и демонстративной деятельности.
Чем непоследовательнее, противоречивее поведение взрослых с ребенком, тем труднее и медленнее осуществляется его приспособление своим изменением, тем более ребенок “меняет” их.
Он тогда не столько приспосабливается, усваивая человеческие способы удовлетворения потребностей и потребности, сколько осваивает способ вызывать эмоциональные реакции на себя взрослых, командовать всеми, диктовать и провоцировать их конкуренцию между собой.
Так, реализуя исходный уровень потребностей, он формирует потребность вызывать внимание, одобрение и соответствующее этой потребности демонстративное поведение.
В процессе его собственной активности формируются тогда способы удовлетворения почти только одной этой потребности (речь о человеческих потребностях), а ее объект - одобрение становится сигналом пассивного, за счет деятельности одобряющих, удовлетворения всех имеющихся нужд.
За активностью ребенка, лишенной заинтересованности в иных ее результатах, кроме одного - получить такое одобрение, скрывается, подчас, едва га не полное, отсутствие формирования навыков, связанных с осознанием и удовлетворением необходимых для жизни среди людей человеческих потребностей.
Демонстративная деятельность часто скрывает недосформироваиность, недоразвитие специфически человеческих потребностей, навыков инициативной исследовательской деятельности, навыков самостоятельного удовлетворения.
Это тот; очень нередкий для истериков случай, когда их жизнь управляется похвалой, “конфетами, да луком вареным”.
Одобрение становится не только сигналом удовлетворения всех потребностей, но и того, что одобряющие сами разберутся в том, какие потребности у демонстранта есть и когда, и как надо их удовлетворить. Ведь с одобрением демонстрант всегда получал все, что хотел или что хотели ему дать одобряющие. Получал не в результате своих действий, необходимых для получения именно даваемого. Его активность не носила характера специфического для той или иной неудовлетворенной потребности. Она не была дифференцированной в зависимости от объекта потребности, но менялась в связи с характером пристрастий одобряющего. Носила формальный, внешний, показной, игровой, а не содержательный характер. Потребности в объектах при этом формировались, но без формирования специфических способов их достижения.
С одобрением часто давались объекты потребностей одобряющего.
Таким образом неудовлетворенность у демонстранта, как и у всех людей, дифференцирована по характеру вегето-соматической, нервной и неосознанной психикой деятельности, подготовительной для использования соответствующего объекта потребности.
Большинство потребностей, кроме биологических, да и те не всегда, остаются не объективизированным в том смысле, что они не имеют, даже на неосознанном уровне, сформированного навыка их поведенческой реализации.
Поведенческая деятельность на неосознанном уровне регуляции носит рефлекторный, а не мотивационный (специфический для данной неудовлетворенной потребности, поисковый) характер.
Появление объекта, при наличии надобности в нем, вызывает рефлекторную поведенческую реакцию на него.
Неудовлетворенность же вызывает только демонстративный поиск одобрения.
Строго говоря, у демонстранта есть все потребности, объектами которых его награждали "воспитатели", но способы реализации, удовлетворения в среде людей он имеет почти только для врожденных биологических потребностей и потребности в одобрении.
Это определенным образом сказывается и на особенностях формирования его сознания и осознанной целенаправленной деятельности.
Обычно осознание потребностей происходит в результате предметной, часто орудийной деятельности, вызванной неудовлетворенностью этих потребностей. Объект потребности осознается как объект, снижающий именно такую, а не другую напряженность, тоже только в результате достижения и получения его в процессе вызванной неудовлетворенностью деятельности.
Практически не зная способов удовлетворения потребностей в объектах, которыми его награждали, демонстрант не осознает своих импульсов в качестве потребностей в чем-то. В конце концов он ищет только одобрения, а всего остального ждет.
Слова без смысла. Так как активность первого Я демонстранта не имеет предметной направленности, то и слова усваиваются им не как орудия удовлетворения конкретных потребностей, но формально как средство получения все того же одобрения, то есть фактически оказываются сигналами слов же: “так надо говорить”, “так красиво говорить”, а потом “так правильно думать”.
Слова не становятся сигналами возможности удовлетворения потребностей. Не становятся сигналами чувств, отражающих степень удовлетворенности конкретных потребностей. Слова не становятся сигналами действий, связанных с потребностями, не становятся сигналами живого, инициативного поведения.
Слова у демонстранта приводят к построению фактически второй индивидуальности, второго Я, связанного с первым только общими врожденными потребностями и общей потребностью в одобрении.
Демонстративная деятельность единственная “откликается” на любую напряженность, вызванную любой неудовлетворенностью, любую по подготовительной биологической специфичности. Как у собачки, которая в присутствии дрессировщика при любой нужде становится на задние лапки.
Мотивирующая демонстративную деятельность потребность в одобрении остается чаще неосознанной в качестве движущей силы демонстранта.
Иллюзорный мир сознания демонстранта. Словами теперь формируется все содержание сознания. Причем управляется деятельность сознания опять одобрением или неодобрением воспитателей.
Осознанные намерения, представления о себе, о мире, о ценности явлений этого мира формируются не в соответствии со своими действительными потребностями, а в зависимости от того, что одобряется и не одобряется.
ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ШКАЛЫ ЦЕННОСТЕЙ. Складывается часто очень непоследовательная осознанная шкала ценностей, не связанная с жизнью первого Я.
Формируется Я-идеал, который является внутренним психологическим результатом представлений о хорошем и плохом, интериоризированным сгустком одобрения и неодобрения прошлых и настоящих одобряющих. Ценным становится все, что одобрено Я-идеалом, неценно все, что не одобрено.
Механика самообмана. В силу действия эмоциональных механизмов, затрудняющих любую, препятствующую удовлетворению потребностей деятельность и облегчающих деятельность, способствующую их удовлетворению, в силу действия этих механизмов, в сознании удерживается только одобряемое, и не задерживается неодобряемое.
В результате демонстрант просто за свое Я принимает Я-идеал или свои намерения.
В соответствии с одобряемыми ориентирами выстраивается все сознательное поведение, весь жизненный стиль демонстранта, не имеющий никакого отношения к его живым нуждам. Формируется искусственная вторая индивидуальность, как если бы артист, войдя в образ и заигравшись, забыл о собственном своем существовании.
В конечном счете, вся неосознанная психическая и поведенческая активность, связанная по-прежнему с рефлекторным удовлетворением потребностей, и недемонстративная, отражающая первое Я демонстранта эмоциональная жизнь - полностью игнорируются.
Оправдательная интерпретация результатов поведения и их отчуждение от произвола первого Я. Результаты действий, которые не всегда удается игнорировать, объясняются в соответствии с самыми “лучшими” (соответствующими Я-идеалу) намерениями. Нежелательные, не соответствующие осознанным намерениям результаты, единственно выражающие неосознанную рефлекторную активность первого Я, отчуждаются от произвола осознанного Я на счет обстоятельств и чего угодно, иногда по-бредовому.
Если удовлетворение потребности в одобрении требует реализации даже не существующих намерений, то строится соответствующая Я идеалу, демонстративная, более или менее последовательная система способов поведения, реализующая этот идеал в результатах действий. Тогда сами эти результаты, уже совершенно не связанные ни с какими конкретными потребностями, не имеют индивидуально-приспособительного смысла. Являются тратами без приобретений.
Достигнув демонстративных целей человек верит, что удовлетворен. Прекращает деятельность. Но в действительности нуждается в награде (и только в ней), как та, "служащая" на задних лапках собачка. Достигнув демонстративных целей, но нуждаясь в награде, демонстрант создает себе ситуацию хронического обмана ожиданий. Отступление же от этих целей он (и его одобряющие) воспринимают как его личностный регресс!
В таком случае деятельность становится все хуже мотивированной, снижается ее продуктивность. Построенная в соответствии с Я-идеалом демонстративная деятельность, а вместе и человек терпят крах.
Крах вызывает необходимость его отчуждения для сохранения самоодобрения, построения системы осознанных объяснений, обоснований неотвратимости неудач.
В соответствии с оправдывающими себя и обвиняющими других объяснениями теперь строится искаженная картина мира и поведение (!), подтверждающее объяснения.
Не замечая того, демонстрант сам создает соответствующие общественные обстоятельства, которые демонстрируют ему независимость итогов его поведения от него самого.
ПРИМЕР № 135. НЕЧИСТАЯ СИЛА. При глубокой истерии ощущение непричастности к результатам собственной жизни у матери достигалось, например, тем, что она каждое утро просыпалась от крика младенца, распеленавшегося на пороге комнаты, куда его “бросила нечистая сила”, которая “всю жизнь ей вредит” (в действительности суеверная женщина каждую ночь сама спеленывала и клала | сына у порога в своем снохождении - сомнамбулизме).
Такое отчуждение итогов собственной деятельности помогает демонстранту сохраниться как целости, идентифицирующей себя с Я-идеалом. Но такой способ сохранения осознанного Я приводит ко все большей и большей неприспособленности. Помогающая сохранению самооценки как высшей ценности на желательном уровне, отчуждающая свои результаты деятельность сознания имеет все менее и менее приспособительного смысла с точки зрения ее биологической и социальной необходимости для реализации первого неосознанного Я, для самоосуществления живого человека в действительных обстоятельствах жизни.
Ни себе ни людям. Так как объективные результаты этой деятельности в действительности не удовлетворяют никаких конкретных потребностей демонстранта, то часто они теряют и общественный смысл, так как остаются формально похожими на полезные, но не имеющими полезного содержания.
ПРИМЕР № 136. Я ПРЫГУЮ! Так маленькая девочка, видя, как другие прыгают через скакалку, сама начинает, имитируя, прыгать на месте, дергая за веревочку: веревочка отдельно, она отдельно: “Я прыгую!”.
Демонстрант живет в мире аутистических фантазий о себе и о мире и фантазий тем более развитых, чем менее соответствует им его практическая деятельность с ее конкретными результатами. Эти фантазии замещают ему его неудовлетворяющую реальность, отвлекают от нее, дают возможность ее обесценить и игнорировать.
За его холодным безразличием к реальности стоит чрезвычайная неприспособленность, ранимое неумение сознательно построить реалистическое взаимодействие с миром.
По мере развития человека одобрение из внешнего регулятора психической и поведенческой жизни становится регулятором внутренним (ингериоризированным). Причем главенствующей оказывается потребность в собственном одобрении себя.
Недостаточная сформированность человеческих потребностей или способов их удовлетворения и тогда остается причиной недостаточного для создания благоприятных условий существования среди людей количества и качества сигналов, способных мотивировать деятельность.
Напомню, что первым примером совершенной несформированности человеческих потребностей у человеческого ребенка является выросший среди зверей "Маугли".
Как теперь становится понятным, вторым случаем недостаточной сформированности человеческих потребностей у человека, росшего среди людей, являются только что описанные случаи становления индивидуальности демонстранта.
Демонстрант так же, как и Маугли, не заботится о практической полезности результатов своей деятельности для других людей. Правда, в отличие от Маугли, он не заботится и о ее полезности для себя.
Он вечное дитя, обреченное воспитателями на полную,, нередко совершенно инвалидизирующую зависимость от них. Позже обреченное на полную зависимость от любого человека.
Общество такую зависимость воспринимает как паразитизм и нещадно демонстранта использует.
И действиями, и предметами, и орудиями, и словами, в качестве орудий, демонстрант пользуется только частично, а в существеннейшем весь арсенал средств использует ни для чьей пользы, напоказ, как украшение и средство привлечь внимание и поощрение других людей, то есть в этом похож на Маугли.
Как и “Маугли”, разумеется не в такой абсолютной степени, демонстрант остается вне человеческой среды, не становится ее частью.
Хотя, в отличие от Маугли, у демонстранта уже сформирована потребность ощущать себя нравственным и производить на людей впечатление существа нравственного, то есть зависимого от их интересов, но, как и Маугли, демонстрант не усваивает человеческих норм в качестве внутренних регуляторов переживания и поведения.
Нужды людей не осваиваются им в качестве необходимых для него условий существования - сигналов возможности его самостоятельной активности по удовлетворению своих потребностей.
ПРИМЕР № 137. ПОКА... Ребенок все совал в рот, пробовал на съедобность...
Люди для нее были зрителями.
Хорошими, если аплодировали, если не хвалили - плохими. Самих по себе людей с их независимыми от нее нуждами и судьбами для нее не существовало. Не было их для нее и как объекта заботы ни за что, просто, чтобы они были. Не было для нее в этом качестве никого - ни друзей, ни мужа, ни матери, ни детей. Людей как людей с их отдельными, своими жизнями для нее не существовало. Они были ее плохие или хорошие, не знающие боли куклы. Боль другого никогда еще не почувствовалась ею как своя. Никогда еще не толкнула ее ни на что такая боль!
Она была еще ребенком этого мира всемогущих неуязвимых пап. Человеком она еще не стала!
...Несъедобное малыш выплевывал. Выбрасывал. Оно не имело для него смысла. Пока...
Не осваивает демонстрант человеческих самостоятельных способов активного удовлетворения потребностей. Не создает сам своих общественных условий полезным для других образом. Не создает их в качестве объектов потребности.
Как и “Маугли” демонстрант только имитирует человеческую деятельность, человеческую речь.
Человеческая среда для демонстранта, как и для Маугли, сигнал пассивного с его стороны удовлетворения ею его нужд. Люди для него - предмет, который сигнализирует удовлетворение всех потребностей, лишь только он его заполучил.
Общество для него и ковер самолет, и скатерть самобранка, и музыкальный ящик и золотая рыбка. Оно - объект его потребности наряду с другими объектами природных потребностей. Способом добывания этого волшебного объекта является демонстративная деятельность.
Отличие этого объекта для демонстранта только в том, что он (объект) не всегда выполняет свою, сигнализируемую им (обществом) ему (демонстранту) функцию. Вопреки самой доброкачественной демонстрации, не удовлетворяет потребностей демонстранта и, более того, игнорирует всю его имитацию.
ПРИМЕР № 138. МАМА. Шла маленькая девочка. Немножко растерянная. Немножечко капризная. Немножко на кого-то обиженная. Кусавшая губы... Шла отрешенно и не видела никого.
Ей надо было скорее к маме, чтобы расплакаться, разреветься, разрыдаться... и к папе, чтобы он понял, утешил или прикрикнул...
Шла немножко растрепанная, маленькая забывшаяся девочка и вела дергавшую ее за руку... дочку.
...И ВООБЩЕ! Демонстрант из-за такого вероломства общества переживает “трудное состояние” неудовлетворенности, протестует, обижается, плачет, грозит, стыдит, жалуется высшим инстанциям этого сигнала и, решая вопросы выбора различных людей, мест работы, обществ, стран, жизни и смерти спрашивает: “Что они мне дали!?”
“Что дало мне это общество?...эта революция?!...эта жена!?...этот муж!?...эта страна!? Что мне дала работа!?...И вообще! Что мне дала жизнь!? Что мне дал бог!?...И вообще!...Мир божий не приемлю!..”
Уяснив, что предметы не имеют собственной активности, что они все-таки результат его активности, он на них чаще не обижается, но, сломав ногу, все-таки сетует на жизнь и на пень, о который споткнулся: “За что мне это!?”.
Привыкнув с младенчества к пассивному удовлетворению своих потребностей руками других, он принимает чужую заботу о нем как должное и только при совершенном отсутствии людей или в присутствии врага (античеловека), вне своей общественной среды, в состоянии проявлять самую нормальную человеческую активность, обнаруживая чрезвычайную находчивость и практичность!
Непроявления же заботы о нем он принять не может, для него это равносильно бесчеловечности.
Представьте же какое большинство не занятых только им и не принадлежащих только ему людей он, столкнувшись с ними в практической деятельности, из людей вынужден вычеркнуть, на скольких обидеться. Как одиноко он живет. Как порабощает тех, кто взялся его потребности за него удовлетворять.
Понятно, что в результате столкновения с практической общественной, подчас и природной жизнью, она становится для него сигналом муки и боли обмана ожиданий. Реальная жизнь становится для него сигналом избегания ее.
В своем бегстве демонстрант компенсаторно вымышляет себе особых “истинно заботящихся” о нем людей.
ПРИМЕР № 139. САМОУБИЙСТВО В ЕЛАБУГЕ.
- Приедет лапонька-мама и мы заживем снова счастливо, не замечая всех этих выродков! Ах, почему я не сдохла сразу!?
Выродками эта “интеллигентная” сорокалетняя инженер не называет разве что “лапоньку-маму”, с которой вдвоем она живет.
Вымышленные “истинно-любящие” либо разочаровывают, либо умирают... И тогда одиночество, злоба, бессильная, затравленная или паранойяльная, в кверулянтских склоках и тяжбах со всем миром обида... Либо это самое цветаевское: “Мир божий не приемлю!” и... самоубийство!
Кому легче от объяснений, что ведь она - гений... Что ее замучили!.. И не только непониманием, но и травлей...
А если человек сам выбирает свои обстоятельства? Сам их создает? Сам создает себе или не создает травлю?! Уклоняется от нее или выбирает ее? Если гений, как и всякий человек, - это и дело, и ответственность себя сберечь?
Инициативный человек, в отличие от демонстранта, сам создает себя и свои обстоятельства. Но тогда ему не на кого обижаться и нет выхода не принять природный или общественный мир.
Человек творение и творец этого мира, человек сам -этот мир. Не принять его - не принять себя! У человека есть путь приобщаться и реализовать себя в своем мире, делая свои необходимые ошибки, за которые готов отвечать перед этим миром природы и общества.
Мне потрясающе интересна в этом плане жизнь гениального человека и поэта Бориса Леонидовича Пастернака.
Все настоящее растит и строит себе само. Не ждет подмог, а создает их.
Надо помнить, что человеческая трагедия демонстранта еще и в том, что, в отличие от “Маугли”, он имеет иногда чрезвычайно широкий диапазон специфически человеческих потребностей, объектами которых его поощряли одобряющие. А вот способ удовлетворения - только через демонстрацию к “блюдечку с голубой каемочкой”. А “блюдечко”, как известно, подносят только “великим комбинаторам”. То есть людям, на чужую заботу не рассчитывающим, а, напротив, действенно заботящимся еще и о других.
Демонстрант живет вне человеческой среды. Подкупленный, парализованный и обманутый ею в детстве он относится к людской среде практически, как чуждый ей инопланетный наблюдатель и потребитель, да еще и как корыстный вершитель приговора.
Если его среда его купила - “дала ему”, демонстрант лицемерно простительно позволит ей: “пусть живет”.
Если она ему во взятке отказала, то в бешеной и бессильной злобе не властного поставить ее на колени морально, в ярости выкрикивает приговор - “Анафеме!” -“Ненавижу!”.
ПРИМЕР № 140. СЕБЯ ТО ОН И НЕ ПРИМЕТИЛ?!
- Почему, - спрашивает демонстрант, - почему двое били одного, стояла целая толпа людей вокруг и никто не вмешался?! Почему они такие?! Как с ними жить?! Какой ужас!.
Но ведь в этой толпе стоял он и стояли три его приятеля. “Почему я не вмешался? Мы не вмешались?” - он не спрашивает. И решение выносит не относительно себя, а относительно “них”. Еще больше отдаляя себя от своей среды, еще более внутри себя погружается в мир аутистических фантазий о самом себе, фантазий, соответствующих его Я-идеалу, его намерениям. Еще больше отстраняется в себе от себя реального, действующего и поступающего, то есть от себя в результатах, от себя в качестве представителя и части своей среды.
Ведь другой, стоящий в толпе наблюдающих драку демонстрант, глядя на него, видит его среди невмешивающихся и тоже думает: “Почему они такие!”. Ведь это и он реальный - не в намерениях, не в фантазиях - не вмешался! Ничего не предпринял.
Свое ощущение превосходства демонстрант черпает в том только, что осудил других, “их” - свою среду. Потом, при некоторой доле последовательности, демонстративно осудит и себя. Внешним умственным, часто чрезмерно патетическим осуждением.
Оно называется самобичеванием (ПРИМЕР № 17.). Не имеет иного смысла и пользы, кроме лести себе: “Вот я какой честный, добрый, как я себя мучаю... не как все, не как они!”.
И здесь ощущение превосходства достигается тем, что сделал не кому-то хорошо, а себе плохо. Сам себя высек и "стал лучше всех". Так сохраняется ощущение соответствия Я-идеалу. Сохраняется исходный уровень самооценки как высшей ценности.
ОТЧУЖДЕНИЕ СВОЕЙ НЕДЕМОНСТРАТИВНОЙ АКТИВНОСТИ ОТ ОСОЗНАННОГО Я
Осудив себя, демонстрант теперь тем или иным образом отмежуется от того в себе, что осудил. По-шизофренически возненавидит в себе все, свойственное людям. Возненавидит все, чем он является представителем и частью своей среды.
ПРИМЕР № 141. ВООБРАЖАЛА. В детстве по этому поводу очень точно дразнились: “Воображала (значит воображающая, придумывающая себя) хвост поджала! Я - не я и попа не моя!”.
Осудив как “низменное”, демонстрант оценит это низменное как внешнее по отношению к себе. Произведет отчуждение своей инициативы от своего осознанного Я.
Вытормаживание деятельностей. Когда происходит такая оценка, кора своими восьмьюстами импульсами каждой клетки в секунду подавляет, подвергает частичному или полному внутреннему торможению - вытормаживает всякую нервную, а с нею психическую и поведенческую активность, всю функциональную систему, реализующую активность, отвергнутую такой оценкой.
“Я - не я и попа не моя!” - так интуитивно дети очень точно охарактеризовали Я-идеал, отвергающий все естественно-человеческое, отвергающий все, что не есть дух, и, почему-то, нижнюю половину тела, отражая тем самым странную сексуальную озабоченность культуры, в которой демонстрант себя формирует.
Если оценка, внутренний выбор, происходит под влиянием потребности в самоодобрении и регулируется необходимостью сохранения себя, соответствующим такому, отвергающему все естественно-человеческое Я-идеалу, то все, что свойственно своей среде, что свойственно людям, вытормаживается. Все в самом себе, общее и сближающее с людьми, "вычеркивается" в той мере в какой полна оценка и глубоко внутреннее торможение. Глубина же внутреннего торможения зависит от ¡значимости, то есть эмоциональной интенсивности выбора.
ПРИМЕР № 142. В НАКАЗАНИЕ ЗА ЧИСТОТУ ПОМЫСЛОВ. Исповедовавшие веру в Христа, я думаю, выжили физически, а значит и духовно (дух не может существовать хотя бы без двух своих физических “носителей”), не из-за ее "обуздывающего эгоизм" влияния, а только благодаря тому, что были грешны. Благодаря тому, что в повседневной жизни сплошь и рядом, и непрерывно отделяя тело от “души”, жили вопреки запретам веры, нормальной человеческой жизнью.
Но, отчитываясь перед богом только за мысли, за дозволенные намерения, они не познавали себя в "неугодных богу", с их точки зрения, побуждениях, своих чувствах, действиях и результатах дел. Оказывались не властными в себе.
Ясно, что действительно абсолютно полное вытормажи-вание всего, не соответствующего шизофреническому Я-идеалу, всех активностей, свойственных человеку, означало бы для него моментальную физическую гибель. Вспомните Гофмана “Житейские воззрения кота Мура” и “гипертоксическую шизофрению” В.А. Ромасенко.
Но, пожалуй, пока мы отложим разговор о степени распространенности и полноте вытормаживания деятельностей.
Скажем только, что, в отличие от демонстранта, у активно формирующей себя личности такой выбор является ориентировочным по характеру, оценивающим свои побуждения с точки зрения их полезности, во-первых, для себя как части своей природной и социальной среды, как ее равноправного и равноответственного за нее, а значит - за себя, за себя, и значит - за нее представителя.
ПРИМЕР № 143. НА ЗЕМЛЕ, КАК НА СВОЕЙ КУХНЕ. В.И. Ленин, по видимому, только это имел в виду, говоря о том, что “каждая кухарка должна научиться управлять государством”.
У активно формирующего себя человека, личное и общественное переживается единством, а не противопоставлением.
Активно формирующий себя человек производит свой внутренний выбор, во-первых, для себя и, в последних, для себя. У человека, ощущающего себя представителем своей среды, внутренний эмоциональный (не рационалистиче-ский) выбор, отражает степень полезности его свойств для удовлетворения всего круга его потребностей. Такой выбор приводит к полному корковому внутреннему торможению по горизонтали и по вертикали, сверху вниз, к полному вы-тормаживанию всех отвергаемых деятельностей.
Этот процесс труден только в момент подготовки и начала выбора, но и тогда скорее приятен, так как сулит (сигнализирует) полезную перспективу.
В своих результатах такой выбор и вытормаживание деятельностей не имеет никаких отрицательных последствий ни в психосоматическом, ни в психическом, “нервном” плане, ни в плане результирующего последующего поведения. Оно тогда великолепно динамизировано. А всяческими трудностями только усиливается, в них черпая энергию, как всякая доминантная деятельность. Такое цельное поведение усиливается всем и трудностями и успехами (Сравните об установке).
У демонстранта выбор динамизируется потребностью в самоодобрении и управляется стремлением соответствовать вышеупомянутому Я-идеалу. Такой выбор игнорирует самый факт реальности своего существования как материального существа. Этот идеалистический по подходу к себе выбор, требует строить себя “по образу и подобию”, а не в соответствии с биологической, социальной, исторической, индивидуальной необходимостью.
При выборе у демонстранта, в одних случаях отвергаемая активность вытормаживается полностью и тогда строится другая завершенная деятельность, реализующая Я-идеал, отвергающий принадлежность человека к своей среде. Строится более или менее последовательная самоубийственная и античеловеческая в своих результатах деятельность. Ее последовательность зависит от полноты выбора, от его последовательности и распространенности на эмоциональность, содержания сознания, намерения, программы поведения, само поведение.
В других случаях тормозятся только отдельные фрагменты деятельности, попавшие в момент оценки под контроль сознания, в поле внимания. Тогда соответствующие функциональные системы не разрушаются полностью. Тормозятся только те или иные нервные, поведенческие, психические, осознанные эмоциональные, вегетативные, соматические компоненты этих функциональных систем.
В первом случае - полного торможения неверный выбор приводит или к последовательному, растянутому во времени самоубийству в результате отказа от удовлетворения необходимых для жизни потребностей, или к последовательной, гибельной для себя или окружающих античеловеческой деятельности. Последняя иногда совместима с физически здоровой жизнью, так как агрессия реализуется в среде, а человеческая среда достаточно терпелива.
Во втором случае - фрагментарного торможения - мы получаем широчайший спектр психосоматических, психических заболеваний и неврозов.
ПРИМЕР № 140. СЕБЯ ТО ОН И НЕ ПРИМЕТИЛ?! (продолжение). Вернемся к примеру. Демонстрант, выделяющий себя из своей среды, еще не ставший ее частью, оказавшись в толпе наблюдающих драку, либо в результате внутреннего выбора сначала обесценит в своих глазах толпу. Так дополнительно отделит себя от своей среды. А потом с той или иной степенью полноты и последовательности обесценит в себе все, свойственное его среде.
Торможение активности сознанию не подвластно. Тогда и всякая, свойственная демонстранту как человеку, его внутренняя деятельность, обесцененная им с точки зрения Я-идеала, попадая в поле осознанного внимания, будет подвергаться более или менее полному внутреннему торможению.
Надо помнить, что само торможение обесцененной деятельности происходит без произвола человека, ему не подвластно. Оно следствие ориентировочно-оценочной деятельности в отношении себя самого. И только сознательный компонент этой ориентировочно-оценочной деятельности, происходя осознанно, подвластен произволу. Торможение же обесцененного - ее непроизвольный результат.
ПРИМЕР № 140. СЕБЯ ТО ОН И НЕ ПРИМЕТИЛ?! (продолжение). Я второй раз начал изложение результатов невключенности демонстранта в свою среду с “либо” и до второго “либо” никаких не дойду, а оно заключается вот в чем.
Либо демонстрант будет бранить толпу, сам тоже не вмешиваясь в драку, либо (вот оно, наконец, это второе “либо”), быстро или медленно оценив внешнюю ситуацию как не соответствующую его Я-идеалу, полезет в драку или разнимать ее.
Но и во втором случае он будет движим не заинтересованностью в живых участниках драки, но тоже нежеланием изменить свое представление о себе, желанием сохранить представление. Опять он навяжет себе поведение, подчеркивающее ему его отличие от его среды и свое соответствие Я-идеалу, навяжет себе последовательное демонстративное поведение.
Первым следствием такого поведения будет, опосредованное действием, еще большее внутреннее отделение себя от своей среды.
Вторым - отделение себя в качестве части своей среды от себя демонстративного, искусственно в соответствии с идеалом создаваемого.
Таким образом, следствием демонстративного поведения станет еще большее искажение своего представления о себе. Большее отчуждение от себя своего первого Я, движимого потребностями в пользе для себя, сложившегося в своей основе в досознательиый период и развивающегося всю жизнь помимо контроля сознания.
Позже следствием демонстративного вмешательства в драку будет новая принужденная демонстративная деятельность, отсутствие которой будет сигнализировать несоответствие себя Я-идеалу и крах самооценки, удовлетворяющейся только соответствием Я-идеалу.
Демонстративное поведение, движимое напряженностью, вызываемой его отсутствием как сигналом краха самооценки, будет принуждено возобновляться вновь и вновь. Становится все более изощренным и все более лишаться какого бы то ни было приспособительного смысла для себя и для других. Лишаться какой-либо пользы, кроме сохранения не соответствующей действительности самооценки.
Если учитывать, что демонстративная деятельность, как роль плохого актера, внимание которого на том, как играет, но не что выражает, что демонстративная деятельность почти полностью изначально контролируется, выстраивается сознательно, то станет ясно насколько она неестественна, а потому трудна.
У человека и его организм движим во-первых потребностями социогенными - человеческими, выражающими заботу о создании и поддержании его человеческой среды, как непременного условия выживания. Сигнальная же связь демонстративной деятельности с человеческими, необходимыми для жизни в обществе и природными, необходимыми для жизни вообще потребностями, кроме потребности в одобрении, в самой малой степени отражает объективные связи явлений. Потребность в одобрении в человеческом обществе для взрослого человека подкрепляется одобрением гоже в конце концов, не когда он кажется (демонстрирует), но только, когда действительно является ему (обществу) полезным.
Если понять сказанное, то станет ясным, как все меньшее со временем демонстративная деятельность динамизируется, как мало подкрепляется реальным удовлетворением (одобрением и удовлетворением других потребностей), а не только его сигналом - сохранением самооценки.
Сколько изворотливости, непродуктивных бесполезных для себя и других затрат надо реализовать, чтобы сохранить единственное “афферентное, сенсорное подкрепление” - самооценку в качестве сигнала будущего одобрения.
Не имея иного приспособительного смысла, кроме сохранения ощущения соответствия себя Я-идеалу - сохранения соответствующей самооценки, не удовлетворяя своевременно потребностей своего первого неосознанного, живого и движущегося первого Я, движущего, дающего силы второму, демонстративная деятельность физически изматывает. Она рождает постоянную неудовлетворенность, ощущение недостаточности “чего-то”. Этим ощущением вновь и вновь подхлестывается, рождая психосоматику, неврозы, психозы, пьянство и всяческую осознанную несчастливость. Разочарование в себе и в жизни, цинизм, бездуховность, озлобленность.
ПРИМЕР № 144. “ВЫЦАРАПАВ У МУЖА КВАРТИРУ...” Тогда бывшая секретарь цеховой комсомольской организации, демонстративно повторявшая объективно глубокие гуманистические, полные партийною, значит заинтересованного в совершенно определенных целях смысла, повторявшая и осуществлявшая невыношенные ею, внутренне не освоенные, чуждые ей, как демонстрантке, не освоившей свою среду, лозунги, дорогие каждому, строящему себя и жизнь, советскому человеку, бывшая освобожденный секретарь цеховой комсомольской организации, разведясь с мужем, “выцарапав” у него квартиру, обозлившись на все и вся, разочаровавшее ее, торгует пивом и бесполезно лечится от истерического невроза.
Е. Евтушенко говорит, “но самый страшный в мире черт, учтите - это бывший ангел”!..
Еще несколько слов о результате вмешательства в драку и несколько примеров невключенности в свою общественную среду, или исключения из нее другого человека (что чаще одно и то же).
ПРИМЕР № 140. СЕБЯ ТО ОН И НЕ ПРИМЕТИЛ?! (продолжение). При любом исходе вмешательства демонстрант не будет удовлетворен исходом, не он его интересовал.
Это важно для понимания демонстративной деятельности.
Хорошо, если его поддержат и его вмешательство поможет, он получит некоторую реалистическую информацию о своих возможностях в изменении мира и о том, что его среда не так уж плоха. Это уменьшает пропасть между его идеалом и ею. При таком стечении вмешательство может продуктивно повлиять на самого демонстранта, приобщая его к человеческой среде. Если он выдержит травму открытия, что его среда не хуже Него!..
Но чаще его деятельность не соответствует необходимости. Она не вызывает недемонстративного сочувствия. И его же трое дерущихся вместе с тем, кого били, могут побить. А наблюдатели не поддержать.
Ясно какую обиду (и радость от ощущения, что он лучше всех) это вызовет у него. Ведь “он хотел, как лучше”, а те кому он помешал, его не поблагодарили!
Недемонстрант "лезет” разнимать драку для своей человеческой пользы и не обижается на то, что противник его не поблагодарил. На ошибках учится лучше ориентироваться в себе, в ситуации, в людях. Он не любит подставлять себя под удары без настоятельной необходимости.
Демонстрант же чаще во всем любой ценой, даже ценой отдавания себя на растерзание, черпает информацию о том, что он хороший, что мир хуже него, что он лучше мира.
Но обратное действие таких “открытий” - все большее одиночество, больший аутизм, большая агрессия к миру и больший страх перед ним.
Основной целью демонстранта является сохранить и повысить самооценку. Он удовлетворяется только, когда повысит ее, чаще за счет снижения в своих глазах оценки мира. Пусть ценой провокации собственного избиения!
Мир такой, каким поворачивает его к себе демонстрант, становится для него сигналом все большей угрозы.
Понятно, как бессмысленно трудно, мучительно ему жить в чуждом ему мире людей. И только из-за того, что в своей реальной деятельности он сформировался в человека в самой малой степени. Не умеет заботиться сам ни о себе, ни о продуктивном формировании своей среды, то есть не умеет заботиться ни о людях, ни о человеке в себе.
Воспитатели, чаще невольно и из лучших побуждений, принесли его в жертву собственному желанию чувствовать себя заботливыми, добрыми, нужными, в жертву иным своим амбициям.
И виноватых, как всегда в жизни, нет! Все вечно и все начинается с тебя, в этот момент.
Человека формирует среда и он формирует себя в ней. Человека формирует труд, орудия труда... Человека формирует слово только, когда усваивается им как орудие и используется в отношении него как орудие. Иначе, слово формирует демонстранта. А демонстративное всегда рано или поздно рушится. Оно сменяется либо противоположной по характеру демонстративностью, либо человеческой несформированностью, инфантильностью, которая за ней скрывалась.
Демонстрант живет напоказ и его моральная сила высока только в самоотречении, в борьбе против искалечившего его в детстве мира. “Мир божий не приемлю!”
Особенностью результатов практической деятельности демонстранта оказывается то, что какими бы значимыми с общественной точки зрения они ни казались, самого демонстранта они почти никогда не удовлетворяют или удовлетворяют только частично.
Если результаты удовлетворяют потребность в одобрении и самоодобрении, то есть соответствуют Я-идеалу, то они не соответствуют потребностям первого Я, не удовлетворяют биологически и индивидуально значимых потребностей.
Результаты же, удовлетворяющие биологически и индивидуально значимые потребности - потребности первого Я -чаще не соответствуют Я-идеалу, не удовлетворяют потребность в одобрении и самоодобрении и на сознательном, личностном уровне отвергаются. Они отчуждаются от собственного произвола или игнорируются.
При достаточно последовательном контроле за осуществлением в конкретных результатах поведения Я-идеала достижение результатов, осуществляющих потребности первого Я, оказывается, если не невозможным, то весьма затруднительным.
Вот пример различного личностного развития двух женщин, в семнадцать лет, сразу по окончании школы попавших в совершенно новую для них общественную среду.
ПРИМЕР № 145. НЕЛЬЗЯ БАБЕ ДОВЕРЯТЬ... Обе женщины росли в глухих маленьких деревеньках России. Обе последние классы школы оканчивали в райцентрах и жили там “на квартирах” у чужих людей. Обе неплохо учились. Для обеих огород, крестьянское хозяйство, поле и почти родственные отношения (в отличие от отношений в большом городе) со всеми соседями, со всей деревней, где все про всех все знают и все у всех на виду, для обеих деревенский уклад с детства стал привычной и уже не замечаемой, неосознаваемой необходимостью. Обе после школы попали в большой и незнакомый город.
Одна мечтала о “культурной городской жизни”. Уже от этой мечты только ко всему деревенскому и родному относилась со снисходительным высокомерием: “что уж говорить - деревенщина”. В город она уезжала с радужными надеждами. Верила, что очень хочет учиться, “побольше всего узнать, чтобы стать культурным человеком”. Немного даже стыдилась провожавшей ее малограмотной плачущей мамы.
Другая уехала в город от голода, на заработки. Сама “ревела коровой”, тайком прощалась и с речкой, и с козой -кормилицей, и чуть не с каждой травинкой... Но ничего не поделаешь, нужда погнала - уехала.
Одна поступила в техникум в Куйбышеве. Другая в Москве нанялась в домработницы.
Одна попала в “очень интеллигентное окружение”.
Говорить стала на особенном, “литературном”, каком-то мертвенно правильном языке. Без нужды напичкивала его мудреными штампами, которые в ее устах звучали цитатами из рассказов Михаила Зощенко.
Напоказ “интеллигентному окружению” постаралась как можно прочнее забыть, чуть только не вытравить из себя все деревенское.
Выйдя замуж за “очень умного, начитанного мужчину” -1 геолога, она хотела и надеялась все в их жизни организовать самым “культурным” образом. Чтобы муж мог никогда не стыдиться того, что у него деревенская жена.
Она систематически посещала концерты в филармонии. Водила мужа в театр, непременно в партер. С его знакомыми и с ним непременно заводила разговоры о современной международной обстановке, о древнегреческой мифологии и об искусстве.
Мне почему-то сейчас вспомнился один забитый, неграмотный пациент, страдавший инволюционной меланхолией.
Он умел только расписываться. Делал это значительно. Старательно помогал себе языком и украшал подпись множеством вычурных закорючек.
Всю жизнь он сколачивал ящики в цехе большого завода и назывался плотником. В семье был затюркан вечно шпынявшей его рослой и шумно уверенной в себе женой.
Когда он, выйдя на пенсию по возрасту, заболел, дома вспомнили о его существовании. Засуетились, запричитали, стали о нем бурно заботиться. Он вдруг оказался важной персоной. Даже взрослая грамотная дочь уделила ему свое внимание.
Вот этот старик раздобыл где-то старый “министерский” портфель. Нахлобучил на ежиком стриженную, седую голову мятую соломенную шляпу. И стал с портфелем и в шляпе расхаживать по квартире, время от времени возглашая: “Я -профессор, я - кандидат! Я - доцент, я - профессор!”. С тем его и привезли в психиатрическую лечебницу.
Итак, первая из наших женщин приобщалась к “культурной жизни”. Позже, уже инженером, она на работе навязчиво боялась, что у нее покраснеют руки и выдадут ее “плебейское” (именно таким словом она пользовалась) происхождение.
Ее “культурные” начинания кончились тем, что “никто ее не понял”. У всех горожан оказались “очень примитивные интересы”. Муж почти без перерывов стал пропадать в экспедициях. Много лет уже они только формально считаются супругами. Она ему никогда не простит “его несправедливости”.
Единственный сын вырос, женился и “тоже ее не понимает”. Он теперь хочет иметь второго ребенка и, наверное, надеется на ее помощь. Но она “навсегда” поссорилась со снохой: “Пусть на нее больше не рассчитывают!”. “Что за сын - не хочет о матери подумать!”.
Теперь ей осталось четыре года до пенсии.
В тридцать пять лет ее замучила экзема. Потом она “по-[теряла память”, “вообще перестала что-либо понимать”, [стала “будто я не я”, “зачем все, для чего люди вообще живут?”.
- Хотела покончить с собой, но одумалась. Поняла, что должна жить ради сына и с головой ушла в работу. Смысл жизни в труде для людей и я превозмогла себя.
Она “все отдала людям, а какая за это благодарность?!”
Последние семь лет страдает всевозможными "аллергиями". Не переносит шума, запахов синтетических порошков, мучается множеством страхов.
Выдрессировав себя в соответствии со своим Я-идеалом в дисциплинированнейшую куклу, нахватавшись ненужных ей сведений - “культуры”, не развив, а забыв язык своею детства, всю жизнь упрямо отмежевываясь от своих корней (в своей деревне она не была, стараясь о ней забыть с тех пор, как кончила техникум - более тридцати лет), женщина в пятьдесят один год оказалась “у разбитого корыта” и с массой болезней.
Семья не сложилась. На сына обижена. Внуками заниматься не хочет, считая, что “пора пожить для себя”. В своей пресловутой “культуре”, ничего от нее не получив для себя, разочаровалась. Никуда не вывела ее “нить Ариадны” (так она, демонстрируя и теперь свою грамотность, называет Ариадну).
Удовлетворяя потребность в самоодобрении она ждала счастья, но оставила неутоленными почти все свои естественно
человеческие нужды.
Мир, не отблагодаривший ее за многолетнюю демонстрацию, представляется теперь ей несправедливым, чуждым, злым. Мир для нее стал непонятным и пугающим.
- Права была мама! - “Живи, - говорила, - просто. Живи!”.
Другая женщина, которую погнала в город нужда, своим заработком и сбережениями домработницы помогала матери растить меньших братишек. По деревне тосковала горько. Работая у виднейшего профессора языковеда, просторечия своего не стеснялась и в интеллигентку не пыжилась.
Профессор заинтересовался самобытностью и богатством ее языка. Из домработницы она превратилась, оказавшись смышленой, в помощницу, потом, сама увлекшись языкознанием пошла учиться, окончила историко-филологический факультет Московского университета, оказавшись талантливым филологом. В совершенстве владея впоследствии кроме литературного языка множеством диалектов, она не только не стыдилась своего происхождения, но напротив, уже будучи доктором наук, ведя профессорский курс на филологическом факультете МГУ, эта другая женщина, и читая лекции, не упускала случая поговорить на своем прежнем, “деревенском” наречии, сочность и богатство которого сотворили ее как ученого.
- Вот, лежу давеча со своим (тот профессор, у которого она была в домработницах, теперь не только ее товарищ по работе, но и ее муж)... Нельзя, грю, бабе экзамен доверять. Мне портниха платье перекосила, я-ть всем двоек наставлю.
Женщина жила, всегда оставаясь собой. Новые обстоятельства формировали у нее новые интересы. Интерес -отражение развития потребностей первого Я - давал силы на освоение нового, на приобщение к действительной и высокой человеческой культуре. Не вопреки себе, а естественно осуществляя себя, все более полно и свободно себя реализуя.
В мире, который не занят человеком, демонстративность для психологически еще незрелого человеческого существа -чуть ли не единственный способ сохранить биологическую свободу, здоровье и жизнь. Но она же - и одно из самых действенных орудий разрушения им своего человеческого мира, а через него и себя, сначала как человека, а потом и как биологическое существо.
Цивилизации, которые молятся иным (любым) богам, кроме человека, поставив этих богов над ним, своим неприятием, отрицанием отдельного живого своего участника -человека такого, каков тот есть на всех уровнях его природного и общественного существования теперь, породили свою западню - демонстративность - единственное для каждого средство выжить и верный способ... самоубийства, растянутого на целую человеческую жизнь отдельного человека и... Рода Человеческого.
Демонстративоность - западня, но не только в гибельном смысле. Она еще и шанс каждого овладеть ею - средство человеческого "естественного отбора".
Те, кто выбрал найти свой способ сквозь него продраться, выпутаться из "западни" и, взяв ответственность за себя и свой мир, уцелеть, "входят людьми в историю"(Б.Л. Пастернак), своей жизнью творят живое человеческое будущее, Человеческую Вечность.