X. МАУГЛИ ИЛИ УСЛОВИЯ, ПРЕПЯТСТВУЮЩИЕ ВКЛЮЧЕНИЮ РЕБЕНКА В ОБЩЕСТВЕННУЮ СРЕДУ. ПОТРЕБНОСТИ В ОБЩЕСТВЕННЫХ УСЛОВИЯХ
Начну с примеров совершенно исключительных, когда человеческий детеныш воспитывается дикими зверями (так называемые, “Маугли”).
ПРИМЕР № 97. МАУГЛИ. Ребенок, в самом раннем младенчестве попавший в стаю животных и принятый ими, если он выжил, усваивает звериные способы удовлетворения врожденных потребностей. Сигналами возможности удовлетворения для него становятся тогда эта звериная стая и эти, приобретаемые в стае способы (навыки) и специфические для данной стаи природные условия, а так же другие особи принявшей его среды, их агрессия и помощь. Иными словами, сигналами возможности удовлетворения потребностей так называемых “Маугли” или объектами приобретенных ими потребностей оказываются необходимые обстоятельства жизни члена стаи зверей, а не общественные условия и человеческие навыки. Не орудия, не предметы как продукты человеческого труда, как материальное овеществление и результат исторически сложившейся и развивающейся человеческой культуры.
Отсутствие этих сигналов - объектов потребностей “Маугли” (например, запаха кормилицы и защитницы -волчицы, отсутствие природных условий существования) и невозможность реализации звериных способов удовлетворения тормозит активность, осуществляющую удовлетворение основных врожденных потребностей, и эмоционально проявляется напряженностью, тревогой, страхом.
В чем более старшем возрасте нашли такого, "воспитанного" зверями ребенка, тем больше звериных потребностей и навыков их удовлетворения он освоил.
Но, чем более сформированы у “Маугли” звериные навыки удовлетворения потребностей и потребности в условиях жизни стаи, тем меньше они оказываются в состоянии усваивать человеческие навыки удовлетворения потребностей и формировать человеческие потребности. В этом у них нет необходимости. Свои звериные способы удовлетворения натренированы, надежны и прочны. Звериные потребности сформированы. Их родной средой стала не человеческая - общественная, а звериная - среда воспитавшей их стаи.
Сигнальная связь их среды и их навыков как залога возможности удовлетворения многократно проверена, затвержена, закреплена повседневным утолением их нужд. Эта среда и эти навыки стали залогом сохранения жизни “Маугли”. Без своей стаи они не могут, как младенец без мамы, как мы без людей! Как рыба без воды.
Человеческая, общественная среда осталась для них чуждой, враждебной, сигнализирующей опасность и гибель, как для нас встреча с волками или изгнание из общества. Человек для них опаснейший из врагов.
Чем больше у “Маугли” сформированы звериные потребности и навыки их удовлетворения, тем полнее они утратили способность стать людьми, приобрести человеческие потребности и человеческие способы их удовлетворения. Проще говоря, им лучше и хорошо без них: без человеческой заботы о них, без их заботы о людях, без чувства Добра и Зла в качестве регулятора переживания и поведения, без слов в качестве орудий и без сознания, без абстрактного мышления, без прямохождения, без ложки, без одежды, без навыков человеческой опрятности, без орудий труда и труда с осознанными целями... Без людей!
Они уже научились реализовать свои природные потребности без всего, что делает человека человеком. Они уже приспособились жить иначе - по звериному.
Человеческий детеныш - человек только в возможности. Реализуется эта возможность именно в общественных условиях жизни и соответственно этим условиям.
Фактически “Маугли”, предварительно ставшие членами определенного стада животных, то есть усвоившие отношения именно этого стада и его (стадо) в качестве необходимого условия (сигнала) возможности своего существования, его способы удовлетворения потребностей, теряют возможность стать людьми, стать членами общественной человеческой группы. Они не поддаются воспитанию.
То, что они усваивают, прежде чем погибнут среди людей, они усваивают как животные. То есть в процессе дрессировки, оставаясь среди людей прирученными животными, представителями своего стада.
Как животные они в состоянии освоить, имитируя, передразнивая, поощряемые действия.
Но эти выдрессированные действия осуществляются ими порой качественно отлично даже от обезьяны, берущей палку, чтобы достать плод, палку как орудие. Они повторяют действия не прямо, для самостоятельного достижения этими действиями объектов своих природных потребностей (для этого у них есть свои, невыдрессированные, животные способы), а напоказ человеку, для получения объекта потребности в качестве поощрения от него или, чтобы человек им не мешал. Они используют человека, а не само свое человеческое действие.
Они не включаются в человеческий, с осознанными целями и программами труд, не используют слова в качестве орудий, хотя, некоторые усваивают несколько слов, произношение которых по разному поощряется людьми.
Они дают использовать себя или используют людей, подчиняются или подчиняют, но не сотрудничают с людьми, движимые общими целями. Никогда наши цели не становятся их целями. Как, впрочем, и их цели никогда не движут нас, не становятся нашими! Трагично, но не они нас, а вначале мы их не принимаем такими, какие они есть с их, не нашими влечениями. Мы не хотим стать ими! А они нами! Человек им по сути не нужен!
Меж людьми тоже бывает такое...
Людьми “Маугли” не становятся и в обществе людей, вне своей среды они быстро гибнут.
Я говорил о “Маугли”, уже сформировавшихся в своих способах удовлетворения потребностей в качестве членов стаи животных.
Сигналами (объектами) удовлетворения их потребностей могут становиться дрессирующие люди и способы подражания, вызывающие поощрение этими людьми.
“Маугли” не становятся людьми, во-первых, в том смысле, что общество никогда не становится их собственной средой залогом (сигналом) возможности их существования. Они не становятся членами этой среды.
Общество всегда остается внешними для них, чуждыми им условиями, стесняющими их свободу в качестве животных.
Никогда “Маугли” не ассимилируют специфические условия общественных взаимоотношений, первоначально внешние и для всякого человеческого детеныша, всякого ребенка. Никогда не усваивают их в качестве необходимых сигналов удовлетворения любых своих природных потребностей. Никогда отсутствие этих общественных - специфически человеческих условий взаимодействия людей не становится для них сигналом неудовлетворенности. Никогда общественные условия не становятся объектом потребности “Маугли”. А нравственные, этические и прочие нормы и правила, отражающие эти, формирующие человека, общественные условия, никогда не становятся их внутренними, эмоционально и поведенчески свободно, от необходимости освоенными, правилами, регулирующими их внешнюю и внутреннюю биологическую и психическую жизнь (деятельность).
Никогда чувство Добра и Зла не становится регулятором их жизни. Иначе, никогда общественный интерес, полезность или вредность их жизни для близких и далеких, сегодняшних и будущих людей, полезность или вредность их действий хотя бы для одного конкретного человека и для себя в качестве человека, то есть члена своей среды, никогда такая полезность или вредность действий и их результатов не становится регулятором поведения “Маугли”.
Человеческие потребности у “Маугли” не формируются. Их поведение всегда управляется и динамизируется только природными врожденными и сформированными в стае потребностями.
ПОТРЕБНОСТЬ В ОБЩЕСТВЕННЫХ УСЛОВИЯХ
ЗАБОТА О ДРУГОМ - ЗАБОТА О СЕБЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Ребенок, в отличие от “Маугли”, осваивает общественные условия, в качестве условий своей среды, уже в досоз-нательный период своего формирования и ими регулируется его внутренняя и внешняя активность на протяжении всей его жизни.
Уже до того, как ребенок “узнает”- осознает, что та-кое”хорошо” и что такое “плохо”, он уже практически усвоил это в своем поведении и потребностях.
К концу уже первого года жизни ему плохо от того, что плохо его матери, и хорошо от того, что хорошо ей. На втором-третьем году облегченно протекают уже всяческие действия, сигнализирующие ему эмоциональную удовлетворенность тех, кого он любит - их “хорошо”, и затрудняются действия, вызывающие их недемонстративное неудовольствие - их “плохо”.
ПРИМЕР № 98. У МЕНЯ ЕСТЬ ДРУГОЙ ПАПА! Понаблюдайте за ребенком от года и до подчинения его поведения схемам слов. Все, что является угрозой его матери, тем, кого он любит, вызывает его агрессию или его страх, но всегда выражаемый поведением протест.
Попробуйте, если вы женщина, пококетничать при нем с его папой, а если вы мужчина - с его мамой.
Даже, будучи с вами за мгновение до того в самых теплых отношениях, он, до 2-х лет, вдруг отвернется от вас. Не захочет вас знать. Потащит маму или папу от вас. Попытается их занять собой или в конце концов разревется. Может вас оттолкнуть, ударить... После 2-х, 3-х лет “ничего не понимающий” малыш, когда ваше кокетство едва уловимо, но уже взволновало, вызвало отклик его мамы или папы, вдруг заявит вам:
- У меня есть своя мама!
- У меня есть другой папа!.
Но, если ваше кокетство не вызвало отклика его родителей, никакого беспокойства не проявит и он.
А вот случай, по-моему, зависящий уже только от мам.
ПРИМЕР № 99. ЗАВТРА ПРИДЕШЬ?
Мама никогда не любила папу и ребенок, как и она, папе чужой.
Вы глубоко симпатичны, нравитесь маме. Не смотрите на нее агрессивно, как на вещь или предмет вожделения, но нуждаетесь в ней.
Тогда ее четырехлетняя дочка, с которой вы не играли, которая, занятая своими делами ("ведь она могла быть моей дочерью"), казалось вас не замечала, вдруг, когда вы уже почти ушли, заявляет:
- Дай я тебя поцелую! Приходи к нам еще! Завтра придешь?!
А Вы ее маму не видели с ее замужества. И дочку увидели впервые сегодня, когда ей пятый год. И тогда вы понимаете, какие вы с ее мамой были дураки! Тогда не для себя, а из схематической, юношески распорядительной и самоуверенной “заботы о других”, “нуждающихся в вас” людях, “мужественно” решив, отказали себе в необходимости быть сужеными.
- Мы сильные,- мы сможем (друг без друга)! Они слабые и не смогут без нас!”.
Но теперь те “они”, все равно, без вас. И ваши с ними (теми) дети, все равно, без вас или без них!
И ее дочь, которая могла бы быть вашей, впервые вас видя, просит вас приходить, и вас целует, обнимая так, что вы больше уже никогда не придете. Чтобы не приручить и не приручиться...
Кто-то назвал ваши нереализованные отношения “пионерской дружбой!”
Оказалось, что жизнь надо узнавать, и реализовать, то что она растит. А не выдумывать “по образу и подобию”. Как бы ни был красив осознанный образ, и как бы ни пугали неведомые, незапланированные ростки.
Жизнь не прощает красивых жертв ей. Ростки умирают. Отболивают вместе с частями тебя. Болью обращают тебя к жизни. Если ты не трус и не лжец...
Ребенок, в отличие от “Маугли”, осваивает общественные условия, в качестве условий своей среды, уже в досоз-нательный период своего формирования и ими регулируется его внутренняя и внешняя активность на протяжении всей его жизни.
Уже до того, как ребенок “узнает”- осознает, что та-кое”хорошо” и что такое “плохо”, он уже практически усвоил это в своем поведении и потребностях.
К концу уже первого года жизни ему плохо от того, что плохо его матери, и хорошо от того, что хорошо ей. На втором-третьем году облегченно протекают уже всяческие действия, сигнализирующие ему эмоциональную удовлетворенность тех, кого он любит - их “хорошо”, и затрудняются действия, вызывающие их недемонстративное неудовольствие - их “плохо”.
ПРИМЕР № 98. У МЕНЯ ЕСТЬ ДРУГОЙ ПАПА! Понаблюдайте за ребенком от года и до подчинения его поведения схемам слов. Все, что является угрозой его матери, тем, кого он любит, вызывает его агрессию или его страх, но всегда выражаемый поведением протест.
Попробуйте, если вы женщина, пококетничать при нем с его папой, а если вы мужчина - с его мамой.
Даже, будучи с вами за мгновение до того в самых теплых отношениях, он, до 2-х лет, вдруг отвернется от вас. Не захочет вас знать. Потащит маму или папу от вас. Попытается их занять собой или в конце концов разревется. Может вас оттолкнуть, ударить... После 2-х, 3-х лет “ничего не понимающий” малыш, когда ваше кокетство едва уловимо, но уже взволновало, вызвало отклик его мамы или папы, вдруг заявит вам:
- У меня есть своя мама!
- У меня есть другой папа!.
Но, если ваше кокетство не вызвало отклика его родителей, никакого беспокойства не проявит и он.
А вот случай, по-моему, зависящий уже только от мам.
ПРИМЕР № 99. ЗАВТРА ПРИДЕШЬ?
Мама никогда не любила папу и ребенок, как и она, папе чужой.
Вы глубоко симпатичны, нравитесь маме. Не смотрите на нее агрессивно, как на вещь или предмет вожделения, но нуждаетесь в ней.
Тогда ее четырехлетняя дочка, с которой вы не играли, которая, занятая своими делами ("ведь она могла быть моей дочерью"), казалось вас не замечала, вдруг, когда вы уже почти ушли, заявляет:
- Дай я тебя поцелую! Приходи к нам еще! Завтра придешь?!
А Вы ее маму не видели с ее замужества. И дочку увидели впервые сегодня, когда ей пятый год. И тогда вы понимаете, какие вы с ее мамой были дураки! Тогда не для себя, а из схематической, юношески распорядительной и самоуверенной “заботы о других”, “нуждающихся в вас” людях, “мужественно” решив, отказали себе в необходимости быть сужеными.
- Мы сильные,- мы сможем (друг без друга)! Они слабые и не смогут без нас!”.
Но теперь те “они”, все равно, без вас. И ваши с ними (теми) дети, все равно, без вас или без них!
И ее дочь, которая могла бы быть вашей, впервые вас видя, просит вас приходить, и вас целует, обнимая так, что вы больше уже никогда не придете. Чтобы не приручить и не приручиться...
Кто-то назвал ваши нереализованные отношения “пионерской дружбой!”
Оказалось, что жизнь надо узнавать, и реализовать, то что она растит. А не выдумывать “по образу и подобию”. Как бы ни был красив осознанный образ, и как бы ни пугали неведомые, незапланированные ростки.
Жизнь не прощает красивых жертв ей. Ростки умирают. Отболивают вместе с частями тебя. Болью обращают тебя к жизни. Если ты не трус и не лжец...
РЕБЕНОК ПО ПРИРОДЕ ДОБР
Итак, уже маленький ребенок, еще не осознавая того, уже регулируется изнутри, освоенными им в процессе его эгоистической (движимой неудовлетворенностью потребностей) поведенческой активности, практически освоенными сигналами того, что полезно и не полезно, больно и приятно, плохо и хорошо людям, в сотрудническом и агрессивном общении с которыми он формировался.
Всякий, росший среди людей человек становится нравственным в уже досознательный период.
Особенно важно, что он не только освоил практически нравственные нормы, ставшие уже его внутренними регуляторами (потребностями), но и то, что у него уже сформирована потребность быть нравственным, то есть действовать в зависимости от того, что полезно, нужно, приятно и от чего хорошо людям и не действовать наоборот.
Иными словами, ребенок по своей социальной природе добр, разумеется относительно норм формировавшей его среды. Приобщение к людям, полезность и соответствие им всегда являются сигналами его благополучия. Удаление от людей, вред им - сигналы его неблагополучия, неудовлетворения среди людей природных потребностей. Таким образом, первые из этих сигналов становятся объектами его потребностей, вторые - объектами потребности их избежать.
Собственно, так же добр и “Маугли” по отношению к стае, вырастившей его.
Даже, когда ребенок ведет себя постоянно агрессивно, и тогда это результат того, что агрессия стала для него сигналом приобщения к кому-то из наиболее значимых для него воспитателей, то есть добром по отношению к этому воспитателю, иногда противопоставившему себя людям, то есть занявшему объективно бесперспективную антисоциальную позицию.
Об агрессии как внушенном под гипнозом страхе человеческого эгоизма, под гипнозом запрета, как специфически человеческом навязчивом переживании и насильственном поведении, об агрессии как о том, что люди называют беснованием мы уже говорили.
И к воздуху приходится привыкать. В процессе общественной жизни, в человеческом сотрудничестве и общении складывались способы взаимоотношений между людьми.
Препятствующие сотрудничеству взаимоотношения чаще, изживая себя, отмирали. Способствующие - сохранялись, закреплялись. Так формировались те общественные стереотипы взаимоотношений, поведения людей в отношении друг друга, которые называют нравственными нормами.
Новые общественные обстоятельства, новые производственные отношения требовали новых общественных стереотипов, изменения нравственных норм, развития новых норм. Так, одни нравственные нормы пережили много исторических формаций. Другие терялись, едва зародившись. Но всегда изменения общественной нравственности отставали от изменений общественной ситуации. В одни периоды (более уже стабилизировавшиеся и давние, долгие) эти изменения оказывались способствующими развитию общества и его членов. В другие (быстро меняющиеся, новые) тормозили их развитие адекватным новым условиям образом.
В нашей общественной формации такие, тормозящие развитие нравственные нормы мы совсем недавно называли “пережитками капитализма”, теперь “пережитками” чего?!..
Тормозящие общественное развитие нравственные нормы одновременно становятся и помехой приспособлению к новым общественным условиям, включению человека в свою человеческую среду.
Нравственные нормы, не всегда осознаваясь, оказываются регуляторами общения.
Они осваиваются человеком, во-первых, поступком, чувством, в потребностях уже в досознательный период его формирования. Они регулируют его внутреннюю жизнь, влияют на поведение не только в досознательный период, но и на протяжении всей его сознательной жизни.
Нравственные нормы - поведенческие и эмоциональные стереотипы, осуществляющиеся во взаимодействии людей между собой.
Для попадающего в человеческую среду ребенка нравственные нормы первоначально являются внешними по отношению к его инициативе ограничителями. Так же, как воздух, пеленки и новые прикосновения, вместе с перерезкой пуповины были для него трудностью, когда он только появился на свет.
Включение в общественную среду, освоение ее, приобретение необходимых для жизни в ней потребностей, становление из человеческого детеныша в человека процесс более длительный и постепенный, но, наверное не менее, а более трудный, чем его появление на свет и адаптация к условиям природной среды.
Воздух является объектом потребности врожденно, но и к нему ребенку приходится привыкать.
Господствующие в среде ребенка нравственные нормы первоначально стесняют его свободу. Но поведение вразрез с ними мешает удовлетворению всего круга потребностей.
Оно становится сигналом неудовлетворенности потребности в другом человеке, то есть и всех потребностей, залогом возможности удовлетворения которых другой человек является. Становясь сигналом неудовлетворенности, поведение вразрез с нравственными нормами тормозятся, а поведение в соответствии с этими нормами, подкрепляясь удовлетворением, становится сигналом возможности удовлетворения потребностей в других людях и с ними самого широкого круга потребностей.
Так формируется, необходимая для жизни среди людей, потребность быть нравственным.
Формирование ее происходит уже в досознательный период жизни, наряду с потребностью в организации своей среды полезным для других людей образом, то есть потребностью заботиться.
Не за страх, а за совесть. И потребность быть нравственным и потребность в заботе, когда они сформированы, удовлетворяются не благодарностью или получением услуг и расположения другого человека, а самой реализацией нравственных норм своим поведением и самой полезной для других деятельностью. То есть, как и все социогенные потребности, потребность быть нравственным и потребность в заботе о другом удовлетворяются приобретением сигнала возможности удовлетворения других потребностей.
Тогда поведение вопреки нравственным нормам или во вред другому человеку становится сигналом невозможности удовлетворения широкого круга потребностей. Оно вызывает неудовлетворенность потребностей в заботе о другом, в том, чтобы быть нравственным. Оно тормозит, затрудняет так направленную деятельность.
Если же эта деятельность, тем не менее, осуществляется в процессе реализации других мотиваций, то, независимо от осознания и чаще без него, неудовлетворенность потребностей в заботе и нравственном поведении рождает “трудное состояние”.
ПРИМЕР № 100. ЧЕРТ ИВАНА КАРАМАЗОВА.
У Ивана Карамазова, неосознанно верившего в бога, то есть в еще досознательном периоде жизни освоившего такие нравственные нормы, которые несовместимы с его сознательно, логически вымышленных “атеизмом”, у Ивана Карамазова это “трудное состояние” вызволило на свет его “черта”, проявилось психозом.
Поведение вопреки нравственному чувству “впитанному - как говорят - с молоком матери”, то есть воспитанному в нас уже в досознательный период самым первым общественным окружением, поведение вопреки этому несознаваемому чувству, не удовлетворяя соответствующей потребности, становится сигналом невозможности удовлетворения всех потребностей вообще и вызывает чрезвычайную напряженность.
Тогда Смердяков кончает жизнь самоубийством. Раскольников мучается в горячке и идет “страданием искупать вину”. Борису Годунову мерещатся “окровавленные мальчики”.
Тогда приходят
“Муки совести - странные муки
На бессовестной в общем земле.”
(Е. Евтушенко).
Не осознаваясь содержательно, та же неудовлетворенность рождает неврозы, психосоматику и психозы. Иногда -компенсирующее бессовестность, демонстративное оправдательное самоистязание (смотри пример № 17).
Так же, как сначала мать, отец, потом братья, сестры, первые товарищи по играм, родственники, другие люди, так же общество в целом оказываются условием, обеспечивающим возможность удовлетворения потребностей человека, формирующего свои навыки среди людей. Общество становится условием, без которого человек удовлетворять потребностей уже не умеет, без которого, поэтому, удовлетворение оказывается невозможным.
ПРИМЕР № 101. ПОДАРОК ЧЕЛОВЕЧЕСТВА... И огонь, и колесо, и ложка, и отвертка, и книга, и авторучка, и бумага, и джинсы, и автомобиль, и увеличительное стекло, и кофе, и банан - не только исторически сложившиеся и ставшие необходимыми орудия и продукты человеческого труда. Они еще, как и очки, долгожительство, вставная челюсть и пересаженное сердце, результат совместного творчества всего человечества, его обмена и сотрудничества. Так же, как и идеи о происхождении видов, естественном отборе, молекулярном строении вещества, делимости атома, генетическом коде, классовой структуре общества, условном рефлексе, психике как сигнальной отражательной деятельности, первичности материи, познаваемости мира и бесконечности его.
И наука, без которой не мыслима теперь практически никакая деятельность человека, и искусство, которое, вопреки бессмысленному, надуманному спору “физиков и лириков”, захлестнув дыханье Ван-Гоговским “Кустом” или Пастернаковской строчкой, снова и вновь побуждает человека не забывать, что у него есть неведомая душа, сердце, оно, с его неотъемлемой способностью и нуждой любить, питающее его силы на осуществление любых своих глупостей и умностей.
И наука, и искусство, и орудия труда, весь комплекс идей, вещей и укладов, составляющих культуру, теперь оказался не достоянием отдельных групп, а совокупной практикой человечества. Так, что современный человек без человечества практически не в состоянии даже выжить.
В теперешний период существования общественные условия требуют от человека сформированное™ потребностей в обществе и человечестве. И, при нормальном развитии, человек формирует эти потребности.
Общество и человечество становятся объектами потребностей в рогат сигналов возможности удовлетворения других потребностей. Их наличие облегчает любую деятельность, а отсутствие мотивирует всяческую активность, способствующую их достижению.
На базе этих потребностей формируются новые потребности в заботе (организации общественной среды полезным для других образом) и новые нравственные потребности.
На базе этих потребностей формируется и потребность смысла жизни.
ПРИМЕР № 102. МЫ РОБИНЗОНЫ? Ну в самом деле. Даже Робинзон на своем острове только думал, что живет вне общества.
В действительности, он и там пользовался его орудиями, и не только в виде ружья, ножа и иголки. Используя и добывая огонь, приручая животных, сея хлеб и возделывая почву, он реализовал исторически сложившееся человеческие способы действий и человеческие потребности. Благодаря этим потребностям и навыкам, он смог и мог выжить и быть “сильнее” зверей и условий природы. Но и, удовлетворяя свои врожденные потребности, он, будучи человеком, нуждался в другом человеке, в самом общении с ним, в факте его существования, в его признании, в заботе о нем, в приобщении его к человеческим ценностям.
Человеческим способом деятельности, ставшим сигналом расширения круга возможностей удовлетворения всяческих потребностей, при отсутствии которого Робинзон испытывал неудовлетворенность, тоску, тревогу - чувство одиночества, а потому искал этот способ, этот сигнал в качестве объекта потребности, человеческим способом удовлетворения потребностей для Робинзона было делиться, отдавать объекты своих потребностей другому человеку, отдавать самое нужное. Без такой возможности он не мог. Поэтому он нуждался, искал и сумел найти, как говорит Антуан де Сент-Экзюпери, “приручить”, сделать своим другом и сотрудником Пятницу. Сумел приручиться.
И даже без и до Пятницы Робинзон сумел сохраниться только потому, что на необитаемом острове жил в обществе! И не только потому, что трудился, использовал огонь, человеческие орудия и способы действий. Но потому, что фактически жил в обществе не в меньшей степени, чем мы, живя одни в заточении своих изолированных квартир. Может быть даже в большей - Робинзон ждал прихода корабля. Готовился, всегда был готов к его приходу, готов был к предстоящей встрече с людьми, к ответу перед ними за то, как жил без них.
Робинзон был готов не к спросу с них за то, что его потеряли, а к ответу за то, насколько сумел остаться среди них, то есть человеком. Тем, кто по-прежнему сможет жить среди людей.
Именно потребность смочь в будущем жить среди людей, помогла остаться для этого человеком. Именно поэтому Робинзон сумел выжить на необитаемом острове.
Необходимость в людях, необходимость быть причастным к ним, помогла остаться причастным, наполнила жизнь Робинзона смыслом, помогла сохраниться человеком и выжить.
Факт существования человечества, возможность, пусть почти никакая, но необходимая, сохранила Робинзону чувство причастности, удовлетворила потребность Смысла жизни, родила ответственность остаться человеком. Факт существования человечества в качестве сигнала сохранил Робинзону жизнь.
Так ребенку, знающему себя сыном матери и отца, в беде помогает, подхлестывает, прибавляет сил справиться самому ожидание строгого отцовского спроса и ласки матери.
Так не умеющему еще чувствовать себя частью мира, еще маленькому человеку и взрослому, впадающему, как в ересь, в одиночество, как Робинзону на острове, помогают вернуть силы, хотеть и надеяться предвкушение встречи вместо людей со ждущим его ответа отцом - Богом.
ПОТРЕБНОСТЬ В НРАВСТВЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИИ МИРА
После того, как для человека общество, другой человек становятся залогом возможности удовлетворения всяческих потребностей, после того, как таким залогом становится общение (сначала с обслуживающими его, потом с сотрудничающими, а потом общение с теми, кто стал предметом его забот - с людьми), после того, как другой человек, общество, общение в качестве залога возможности удовлетворения становятся объектами потребностей и неудовлетворенность этих потребностей становится вызывающей нервную мотивационную активность, подчиняющую себе другие мотивации, после и наряду с формированием потребностей в людях, в обществе, в общении формируются потребности в организации своей общественной среды полезным для нее, для. ее сохранения и развития образом потребность в заботе.
Забота как залог сохранения, благополучия другого человека и общества становится объектом потребности.
Формируется потребность в организации своего поведения таким образом, чтобы оно соответствовало нормам этого общества.
Потребность быть нравственным - залог приятия тебя обществом, признания тебя полноценным его участником - человеком.
После и наряду с формированием потребностей в родях, в обществе, в общении, в заботе о других, в том, чтобы быть нравственным, формируется потребность в организации своей общественной среды (а не только себя) в соответствии с усвоенными и развиваемыми теперь нравственными нормами.
Если до сих пор общество и его нормы были внешним, навязанным человеку условием, ограничивающим, облегчающим, просто дающим возможность удовлетворения его природных и первых приобретенных потребностей, то теперь, став объектом его потребности, общество и его нормы взаимоотношений становятся внутренними регуляторами его состояний (в том числе высшей нервной активности), переживания и поведения, подчиняющими себе все другие мотивации, включая врожденные.
Сигнал возможности и невозможности реализации других мотиваций действует прежде сигнала будущего удовлетворения потребности.
ПРИМЕР № 103. ПОСЛЕДНЯЯ ТРАПЕЗА. Напряженность, тревога, вызванная отсутствием возможности добыть хлеб завтра, не устраняется хлебом, который есть сегодня, и сегодняшней сытостью.
Сегодняшнее благополучие и хорошая работа не приносит покоя, если реальна угроза завтра остаться без работы.
Гарантированное же отсутствием безработицы, право на труд в ряде случаев бережет от тревоги за завтрашний день даже тунеядца. Оно устраняет, тормозит всякое поползновение совершенствоваться или просто качественно, не халтуря, работать, у бездельника:
- Все равно не уволят! А уволят - в другом месте устроюсь.
Для определенного круга прилипал гарантированное право на труд, в роли сигнала, тормозит тревогу, которая могла бы побудить их к активному включению в труд.
Активность, вызванная отсутствием сигнала возможности удовлетворения (мотивационная активность) подчиняет себе активности, вызванные сигналом удовлетворения (условно-рефлекторные активности).
Став объектом потребности, нравственные нормы, точнее, отклонение от них и деятельность по их утверждению в качестве залога возможности существования подчиняют себе осуществление всех прежде сформировавшихся мотиваций. Тогда на определенном этапе развития человека само общество и общение, любая активность людей, он сам и его собственная активность начинают им бессознательно (потом и сознательно) проверяться на соответствие нравственным нормам или полезность для общества, для человечества в целом, для Рода Человеческого как процесса.
Если до сформированное™ потребности быть нравственным, до формирования нравственного чувства и потребности в заботе о других люди и общество воспринимались человеком также, как предметы, только с точки зрения их полезности для удовлетворения его природных потребностей, то есть с точки зрения прямой пользы для себя, как природного существа, то с появлением этих потребностей человек становится существом общественным и на определенной стадии всю свою активность подчиняет общественному интересу. С точки зрения этого интереса он теперь оценивает любое проявление другого человека, общества и самого себя. То есть осуществляет свою и способствует любой чужой активности, утверждающей общественный интерес, но препятствует и тормозит в себе и в других все, что противоречит этому интересу.
Такое подчинение любой своей активности общественному интересу происходит еще непроизвольно и неосознанно, но уже означает формирование потребности смысла жизни, потребностей быть причастным и признаваемым.
ВОПРОСЫ О СМЫСЛЕ - ПОЛЬЗЕ
В переводе на язык сознания новое отношение к обществу, к людям, к себе самому формулировалось бы так:
- Мне полезно все, что полезно моему обществу, людям, человечеству, что способствует их сохранению, существованию и развитию.
- Мне полезен каждый, кто полезен сам себе как человеку, кто полезен другим.
- Какую пользу для человека или человечества представляет этот предмет, это растение, это животное, это явление, этот поступок, этот человек, эта жизнь?
- Какую пользу для человека и человечества представляет это мое свойство, эта моя способность, это мое чувство, это мое действие, этот мой поступок?
- Какую пользу для человека и человечества представляет моя жизнь?
- Какую пользу представляю я сам? В чем смысл моей жизни для другого человека, для человечества, для меня как человека?
ПРИМЕР № 104. ВЕДЬ ВСЕ Ж - ЯСНО!.. ИЛИ “ПРОКЛЯТЫЕ ВОПРОСЫ” - ОШИБКА ОСОЗНАНИЯ ПОТРЕБНОСТИ СМЫСЛА ЖИЗНИ. Но здесь, при осознании потребности, очень часто это самое “для другого человека”, “для человечества”, “для меня как человека” упускается. А потребность не делать бесполезного оставляет сознанию вопрос в такой форме:
- В чем смысл (польза) моей жизни?
Упущено - для кого польза!
- В чем смысл (польза) существования человечества?
Для кого, с чьей точки зрения... - не обозначено!
Как только в вопросах упущено уточнение “для кого”, и “с какой точки зрения” смысл (польза), они становятся неверно поставленными и, как и все, неверно поставленные вопросы, оказываются не имеющими удовлетворяющего ответа. Но приводят к постановке вопросов, совсем потерявших конкретное содержание. И хотя смысл, польза могут быть только для кого-то и для чего-то, получается вопрос о смысле жизни вообще. Иными словами, следующим оказывается вопрос, требующий оправдания самого бытия, самой реальности, мира вообще. Но за что оправдываться и перед кем - неизвестно. Эти вопросы потому и названы “проклятыми”, что, будучи неверно поставленными, не могут иметь ответа:
- В чем смысл жизни (вообще)?!
- В чем смысл бытия (вообще)?!
Для кого, для чего!?... Не известно!
Не находя ответов на эти ошибочно поставленные вопросы,, в ряде случаев обесценивают и само бытие, и свою жизнь. Этим тормозят любые свои мотивации. Затрудняют любую самореализацию. Иногда даже приговаривают себя к разрушительной, “бессмысленной”, античеловеческой активности или к тусклому принужденному существованию, пребыванию в гостях на земле, а то и просто к самоубийству... .
- Ведь все ж это не имеет смысла! Это ж всем ясно! Ясно ж всем! А они, как маленькие, играют в игры!”.
Неверная постановка вопроса, подчинение себя Логике с упущенным основанием побуждает некоторых к поиску искусственных оправданий жизни. К богоискательству, богостроительству, созданию и поиску культов, искусственных целей, идолов и химер, к бегству в прожигании жизни, в строительство надуманной духовности, в вещизм.
Забывая, что даже отсутствие смысла в утверждении не означает, что он есть в отрицании, уходят в действительно бессмысленное истребление собственных желаний, стремлений, в нигилизм ни для чего - ради нигилизма.
Но все это уже ошибки осознания потребности Смысла жизни, отрываемой от ее исторических причин, от ее содержания. О них речь пойдет в отдельной работе, посвященной проблеме Смысла жизни.
ПОТРЕБНОСТЬ СМЫСЛА ЖИЗНИ
- Это на досознательном уровне, это потребность быть полезным конкретному человеку, обществу, людям, которые являются залогом возможности твоего существования и самореализации.
Иначе, потребность Смысла жизни это - потребность быть полезным людям в конкретной среде, в конкретную историческую эпоху и в конкретный момент, это - потребность в еще одном залоге самореализации человека, потребность в еще одном сигнале возможности самореализации.
Будучи и чувствуя себя полезным хоть одному человеку, получаешь реальную возможность его сотрудничества и возможность удовлетворения других потребностей и так далее.
Будучи и чувствуя себя бесполезным людям, под влиянием сигнала грозящей неудовлетворенности всего круга потребностей испытываешь напряженность, чем и мотивируется активность, направляемая человеком либо продуктивно на реализацию себя в полезных людям поступках, на предваряющий деятельность поиск путей такой реализации, либо непродуктивно - на поиск абстрактных смыслов, искусственных целей, внематериальных, надчеловеческих абсолютов, отвлекающих занятостей - химер.
ПРИМЕР № 105. А ТОПОЛЯ СТОЯТ ЗЕЛЕНЫЕ...
- Ведь для какой-то же цели я родился, Ведь были же во мне силы необъятные. (М.Ю. Лермонтов. “Герой нашего времени”).
* * *
Ускользнула почва из-под ног.
Жить зачем? И непонятным стало все.
Был передо мною огонек,
Вдруг исчез, растаял насовсем.
Так зачем идти, когда не вижу цели я?
Сесть бы у дороги на пенек
И заснуть. Идти без направления?!
Канул в бездну мой заветный огонек!.
(1959 г.)
* * *
Липы костлявые, голые
Стучат в кастаньеты веток.
Мертвым не надо света!
Эти склонили голову.
А тополя стоят зеленые -Ликует песня перед казнью!
Взбешенным ветром опьяненные,
Смеются над осенней грязью.
Стояли тополя зеленые.
Они не думали: “В чем смысл?”.
Они дрались - за каждый листик.
Они так понимали жизнь.
(1963 г.)
* * *
Зачем мне думать о конце?
Конец у всех.
Пускай улыбка на лице И в сердце смех.
Не надо принимать всерьез Свою беду.
Не страшно никаких угроз,
Ведь я иду!
Из веток инейный узор...
Как хрупок он!
Мне очень нужен этот взор.
В него влюблен.
Весь вздор - из милых мелочей,
Они - друзья.
В короне жизненных лучей Есть лучик - Я.
(1962 г.)
* * *
На черном поле черные грачи.
Отдельно мерзнут серые ометы.
За полем - серый лес,
Молчит и ждет кого-то,
Молчит и ждет...
- Ты тоже помолчи?...
Над ним по серому, клубясь, бегут бараны, Огромные лохматые бараны...
- Закрой глаза?
И слушай,
Как бураны
Шумят, кружат...
Ты слушай и молчи...
Какими ласковыми могут быть бураны!
Как освежают робкие дожди!
Бегут в морщинах...
Остужают раны...
- Закрой глаза.
Сиди.
Молчи и жди.
Трогает кожу... Ерошит волосы...
- Запахнись. Подними воротник... Тепло?
Странно:
Разговариваю в пол-голоса.
Тишина.
Только ветер и капли в стекло.
(1966 г.)
* * *
Повторение, повторение!
Ты боишься его, как огня.
Повторение - озарение
Для тебя, для меня.
(1966 г.)
ПОТРЕБНОСТЬ ИМЕТЬ ЦЕЛЬ
Включение человека в человеческую, только людям свойственную, целенаправленную активность, в труд с сознательно поставленными целями, формирует потребность иметь цели, цели, организующие деятельность и оправданные полезностью этой деятельности и ее результатов для себя или других людей.
В результате наличие цели, сама цель, любая цель, становится сигналом возможности удовлетворения каких-то (не всегда сознаваемых) потребностей человека. Имеющая цель активность, становится сигналом возможности удовлетворения.
Отсутствие цели, активность без цели оказываются сигналом невозможности удовлетворения и неудовлетворенности и тормозятся, пока не “оправданы” целью.
Характерная для трудовой, производительной деятельности необходимость иметь цели переносится человеком на всякую свою активность, в том числе и эмоциональную, и саму собственную жизнь. (В зрелом обществе человеческая жизнь является первой общественной целью!) Так тормозится всяческая самореализация без предварительно сформулированной (иногда ложной) цели. Иными словами обесценивается (и это уже на сознательном уровне) всякая импульсивная, всякая мотивационная, не осознанная в своих целях активность.
Не осознанная в своих целях мотивационная активность сознательной целенаправленной деятельностью тормозится, точнее сказать, тормозятся все эффекторные поведенческие проявления неосознанных мотиваций, конкурирующих с сознательными.
В сознательных проявлениях тормозится и потому не осознается и наше первое Я.
Целенаправленная же сознательная деятельность, сигнализируя удовлетворение, вовсе не всегда бывает полезной себе или кому-либо в действительности.
Затрудняя удовлетворение неосознанных потребностей, она нередко лишь препятствует самореализации.
Потребность иметь в качестве сигнала возможности удовлетворения цель в ряде случаев побуждает цели выдумывать, подставлять.
Такие ложные цели, оправдывающие импульсивную активность, оказываются разрешающими то или иное поведение, так как, сигнализируя возможность удовлетворения, снимают торможение соответствующих эффекторных нервных комплексов.
Активности же, реализованные импульсивно, вопреки сознательному контролю, часто отчуждаются человеком от своего произвола.
- Я не хотел!
-Так получилось!
- Нашло на меня что-то!
- Черт попутал! - и так далее.
Потребности смысла жизни и иметь цели в сознательный период жизни побуждают отказываться от деятельности (иногда необходимой), если мы не доросли до понимания ее смысла. Не имеем достаточных знаний для ее понимания. Не готовы ее понять.
Эти же потребности побуждают придумывать упрощенные или вовсе ложные объяснения своих импульсов, когда мы их не понимаем. Побуждают ко всему цеплять вопрос: “Зачем?”. Хоть часто мы просто нуждаемся в активности, ни за чем конкретным. Из потребности в активности, или “на всякий случай”.
Такое отношение часто оказывается помехой творчеству, помехой нормальной жизнедеятельности вообще. Ведь мы так мало знаем о самих себе.
Допущение возможности, а иногда необходимости действовать импульсивно, ни зачем, помогло бы в ряде случаев выйти из этого противоречия. Оно способствовало бы осознанию своих потребностей по направленности и результатам импульсивных поступков.
Ведь понятно же, что незнание чего-то не означает, что этого чего-то нет. Незнание не требует отказа от незнаемого.
Но пока мы ведем речь о потребностях, как внутренних регуляторах вегетативно-соматической и поведенческой жизни в досознательный период и вне зависимости от влияния осознания на их реализацию.
О влиянии на реализацию потребностей их осознания разговор еще предстоит.
ПОТРЕБНОСТЬ БЫТЬ ПРИЧАСТНЫМ И ПОТРЕБНОСТЬ В ПРИЗНАНИИ
Приобретение потребностей в другом человеке, в обществе как необходимой, своей среде, выработка потребностей в организации этой среды удобным для себя и способствующим ее благополучию образом, то есть потребности в заботе о ее пользе и об осуществлении норм, регулирующих отношения в этой среде, закономерно рождает отношение ко всему и к себе в том числе, с точки зрения пользы своей среде - обществу.
Все и сам человек, как мы говорили, уже на интуитивном уровне проверяется, с точки зрения соответствия нравственным нормам общества, человечества, с точки зрения соответствия его целям. Но теперь и с точки зрения смысла для других, конкретных людей, их живой сиюминутной нужды, сиюминутного отношения.
Тогда наряду с потребностями смысла жизни и иметь цели формируется потребность быть причастным и потребность в признании.
Собственно, потребность быть причастным - одно из проявлений потребности Смысла жизни. Они относятся друг к другу, как часть к целому. Это та же потребность быть необходимым своей среде ее созидающей частью.
Необходимость, полезность своей среде оказывается залогом нестесненной самореализации человека и становится сигналом возможности этой самореализации.
Бесполезность, ненужность своей среде сигнализирует тогда отсутствие такого залога, невозможность удовлетворения в обществе всего круга потребностей. Этим и мотивирует деятельность по достижению, получению этого залога, то есть поиски способа быть полезным и нужным причастным. В противном случае затрудняет, тормозит всякую деятельность, обусловливает жизнь на энергетически сниженном уровне.
В ходе становления потребности быть причастным, когда человек только входит в свою среду, только учится реализовать себя полезным для нее образом и позже в ходе реализации этой потребности, всегда легче осуществляется та деятельность, которая признается окружающими людьми полезной им и вызывает их поддержку, сотрудничество.
Деятельность, отвергаемая обществом, не находящая поддержки, не признаваемая людьми полезной и нужной им, всегда затрудняется.
В результате признание людей, даже одного конкретного человека, который принимается за их представителя, сигнализирует собой отношение всех. Оно становится сигналом облегченного протекания любой деятельности человека.
Непризнание становится сигналом затруднения деятельности или ее полного торможения.
Говоря точнее, признание сигнализирует поддержку и возможность реализации, а непризнание помеху, отсутствие поддержки и невозможность реализации своих нужд.
Так формируется потребность в признании, как одном из важнейших и давлеющих внутренних регуляторов всей жизнедеятельности человека.
Вы помните, что уже в период формирования первой потребности в другом человеке непризнание матерью инициативной деятельности ребенка может искажать, затруднять и приостанавливать его человеческое развитие, а ее признание обеспечивает формирование цельной личности.
Помните - “родился в рубашке!”?
Признание Человек получает, во-первых от отдельных конкретных людей. Они, будучи для него представителями человечества, своим признанием сигнализируют ему признание всего общества, всего человечества.
Важнее всего оказывается для человека признание матери, потом отца (особенно для девочки!), членов родительской семьи. Позже важно признание первых взрослых воспитателей, первых товарищей,, первого друга, первых, понравившихся представителей другого пола. Чрезвычайно признание той единственной или того единственного, в которых нуждаемся, как в самой жизни. Наконец - наших детей.
ПРИМЕР № 106. СКОЛЬКО У ВАС ЗНАКОМЫХ... ЗНАКОМЫХ ВАМ? Ведь за жизнь человек близко контактирует с очень ограниченным числом людей! Но по ним складывает свое ощущение отношения к нему “всех” и представление об этом отношении.
Под впечатлением этого отношения отдельных, значимых для него людей мнит:
- Все меня уважают!
- Все надо мной смеются!
- Меня все знают!
- Никто меня не понимает!
- По мне с ума сходили все мужчины нашего вуза!.
Иногда интересно посчитать свои знакомства с людьми.
Если учесть, что уже этот круг мы создавали не случайно, а тенденциозно, то станет ясным насколько вероятно, что наше представление об отношении к нам людей очень искажено.
Иногда два-три шлепка по нашему самолюбию, а иногда один и мы уж уверены, что “люди нас презирают”. Что “нас невозможно любить”. Что “я не создана для семьи!”...
А иногда только одного смелого мини к хорошеньким ножкам или очков в солидной оправе на мальчишеском носу оказывается достаточно, чтобы набраться самых искренних похвал нашему интеллекту. И, не имея, особенно не имея, за душой ничего, кроме этих очков или этого мини, на всю жизнь возомнить себя красавцем или умницей.
Получая признание, мы обретаем свободу и энергию реализовать признанное.
Если окружающие признают только наше трафаретное послушание или педантичную исполнительность, монотонную упорядоченность, то очень трудно не стать безликим, манекеноподобным, безынициативным занудой.
Если признают только наше показное, демонстрируемое стремление произвести впечатление, поразить, то трудно не стать оригинальничающим (не оригинальным) демонстрантом.
Только признание нашей инициативы, нашего существования не на показ, нас подлинных способствует нашему самоосуществлению, освоению творческого, ответственного способа жить.
Потребность в признании строится на основе потребности в конкретном другом человеке, в конкретном обществе. Поэтому признание того общества, потребность в котором у нас не сформирована, признание любого представителя такого общества, человека, в котором у нас нет потребности, не только не означает для нас признания - не облегчает самореализации, но часто сигнализирует непризнание людей, в которых мы нуждаемся, нашего общества и тормозит признаваемую этими чужими деятельность больше, чем непризнание своей средой.
Похвала врага, подчас, гораздо действеннее побуждает к отказу от соответствующих поступков и отношений, чем самый горький укор друга. Расположение врага отрезвляет куда сильнее, чем неприятие друзей.
В первом случае мы обесцениваем свой поступок, во втором часто обесцениваем друзей.
Так оказывается, что удовлетворяющим потребность в признании, способствующим реализации соответствующей деятельности может быть только признание тех, в ком мы действительно нуждаемся, кого сами признаем.
Не имея сформированных потребностей в других людях, в обществе, не умея формировать таких потребностей мы лишаем себя возможности получить залог нашей самореализации - признание.
Не умея нуждаться, мы лишаем себя возможности получить признание, которое облегчало бы нашу деятельность среди людей.
Не умея нуждаться и признавать другого, мы обрекаем себя на одиночество. Не умея любить, лишаем себя возможности почувствовать, что мы любимы.
И вот еще одна существенная деталь, касающаяся возможности удовлетворения потребности в признании. Реализуя по преимуществу только деятельности, признаваемые теми, в ком мы уже нуждаемся, мы научаемся признавать в других, вновь встреченных людях, только то, что способствует этим, признаваемым в себе самих, деятельностям. И в себе, и в другом мы признаем именно то, что признавали в нас. Иначе, так же, как среди окружающих нас людей, мы выделяем нравящихся и ненравящихся, так и в одном человеке (и в себе) мы выделяем признаваемое, нужное нам и не-признаваемое - вредное или вовсе безразличное, незамечаемое.
Те деятельности, которые мы признаем в себе и реализуем, мы признаем - любим в других. То, что не признаем в себе и не реализуем, то же не признаем в других. А, не признавая, затрудняем непосредственно поступком или самим отношением в роли сигнала такого поступка.
В результате, другой человек поворачивается к нам той стороной, которую мы признаем, то есть демонстрирует нам признание уже признанного нами и не вносит в нашу деятельность, в таком случае, ничего качественно нового. “Кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку”.
Мы реагируем в другом человеке преимущественно на то, что похоже на нас, что реализуем в себе, то есть на себя самих, “всех на свой аршин меря”.
Даря признанием в другом самих себя, мы не отзываемся на отличное от нас и не умеем увидеть, почувствовать признание этим отличным от нас человеком, того в нас, что мы в себе не реализуем, не признаем, и чего на осознанном уровне не знаем.
Нарастающая неудовлетворенность непризнаваемых потребностей рождает все чаще возникающую, увеличивающуюся по интенсивности и все дольше сохраняющуюся, нарастающую напряженность, требующую выхода.
Эта напряженность побуждает нас к неосознанному поиску признания именно этих нереализуемых деятельностей. Именно признания нас в наших нереализуемых, чаще неосознаваемых неудовлетворенностях, в наших неосуществленных потребностях.
Мы ищем “любви ни за что”! Любви к нам потому, что мы есть, существуем, движемся! Мы ищем просто Любви.
Она хорошо знакома каждому в ощущениях по материнскому отношению к нам, еще совсем неоформившимся младенцам. Всех нас носила мать под грудью, всех младенцами женщина пестовала.
Но не умея принять, признать другого ни за что, мы не умеем принять нужную нам любовь к нам. Мы ее просто не замечаем. Считаем, что нас “не понимают”.
ПРИМЕР № 107. А ЗА ЧТО МЕНЯ ЛЮБИТЬ?!
Девушка создает себе синтетический образ эдакого, специально для ее нужд предназначенного, принца. Будто он не имеет в жизни иных смыслов, кроме как, под стать доброму “фею”, принимать нафантазированные ею облики. Пылать нужными ей желаниями и являться во всеоружии своего актерства в нужный ей миг. Естественно, при этом никаких своих особенностей (говорят”недостатков”) не иметь.
Когда ее неутоленность становится наконец неудержимой, остается только, чтоб Он “чуть вошел”, а Она” вмиг узнала.”
“Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!”
(A.C. Пушкин.)
Он может быть кем угодно. Надо только, чтоб его явление пришлось именно на этот миг. А тогда уж:
- Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу!
А он - иной. Даря своим признанием свои собственные грезы, но весь жар неутоленных потребностей направляя на него, она, естественно, вызывает отклик, соответствующий этому жару, сулящему полное его признание. Пропорционально чувству же она, как сомнамбула, его не не видит, не слышит, не чувствует. Не знает. Мало того - не хочет знать. Она ощущает его и хочет ощущать лишь таким, какого предвкушала. И любит... собственное предвкушение.
Захваченный тем же особым состоянием он игнорирует ее.
И они влюблены! Каждый в свою химеру. И со всей переполненностью нуждой в признании ласковы друг с другом. И друг другом совсем... не интересуются!
И вот наступает миг когда, несколько утоленные этим вместе переживаемым чувством к самим себе или к несуществующему, они, наконец, пробуждаются...
И впервые они замечают реальный факт присутствия друг друга в реальном времени и пространстве.
Естественно, что связанные теперь общей радостью и отдельными надеждами друг на друга они еще совсем не встречались, незнакомы.
Оказывается стремление получить признание было и было обоюдным. А самого признания не состоялось. И состояться не могло.
Оказывается, что, когда она, ощущая себя, наконец, признанной, расцвела в совершенной нестесненности своих импульсов, она не заметила его восхищения ею. А в ее грезах он ее не видел, как и она себя! А она только в грезах себя и знала.
Оказывается, что, когда он распрямился во всей своей бережной и свободной мужественности, ни она, ни он его настоящего не заметили. Оба пребывали в иных мирах.
Хорошо, если чувство, пережитое вместе, даст им сил и смелости на открытие, что ведь он с ней, а не ее принц с его мадонной причинили друг другу прожитую радость. Хорошо, если это открытие побудит к последующему знакомству. Станет основой взаимного признания, любви, открытия себя и друг друга в реальности. Откроет им саму эту вне их и в них существующую реальность.
А если нет?
Разочарование оказывается пропорциональным надежде. Для нее он, для него она, станут сигналами непризнания, боли, надолго затормозят самореализацию. Эту боль и разочарование они как нажитый “опыт” понесут дальше.
- Все они такие!
- Никому нельзя верить!
- Всем им одного и того же надо! -...и так далее.
Пошлостей, выдаваемых за житейскую мудрость, такие
разочарования породили бездарное множество.
Чаще же случается ситуация, когда и он и она просто играют известный, скучный спектакль, по подсказанному фантазией каждого сценарию. И он и она, иногда не случайно заметив друг друга, сразу, со все нарастающим нажимом стараются “отрепетировать” друг друга в соответствии со своим замыслом.
Иногда, чтобы заполучить друг друга, пытаются играть по угадываемому сценарию партнера. Чувствуя при любом результате игры себя все более непризнаваемыми, совсем вживаются в неестественные для них роли, зачеркивая себя. Устают играть. Сосуществуют. И расходятся с разочарованием в друг друге. И (это самое трагичное) с глубоким, возросшим чувством своей малоценности, неудачливости, ощущением себя нелюбимыми, никому не нужными, непризнаваемыми.
- Не смог я стать таким, каким должен был быть!.
- Не сумела я до него дорасти!
- Видно уж такая я несчастливая!
- За любовь надо бороться, а я не смог заслужить ее любви!
- А за что меня любить?!...
ПРИМЕР № 108. БИРЮК.
Молодой человек, ошарашивающий фейерверками оригинальностей при завязывании знакомств, несчастлив уже во втором браке. Чувствует себя непонимаемым, никем не любимым, и вообще неудачником, по-мужски несостоятельным.
За ироничным, язвительным равнодушием к женщинам прячется у него смесь жуткого страха быть осмеянным ими и с детства брезгливо-презрительное отношение к невыдуманным повседневным отношениям семейного быта, ко всему телесному, плотскому. “Дух”, а для него это значит все, что он специально искусственно, пресно выжмет из своей фантазии, сравнив детей с амурчиками, а троллейбусные штанги с “лирой электрификации и научно-технической революции”- “дух” для него - “выше!” Выше потому, что стерилен, потому, что бел, как хлорка или нагрудник у блюдущей себя старой девы.
Понятно, что при посредничестве такого “духа” детей не зачинают и не родят. Он - “выше этих животных атавизмов”! Выше любви, материнства, жизни.
За его иронично-язвительным сетованием на непонимание женщиной прячется брезгливое отношение к чувственности и страх "опростоволоситься".
Когда же он все-таки встречает женщину, поразившую его воображение, то, чтоб заболтать свое беспокойство, а он влюбчив, и чтоб срочно обесценить ее, он с места в карьер бросается декламировать ей Блоковские “Итальянские стихи”:
“Все, что минутно, все, что бренно,
Похоронила ты в веках.”
Но так декламировать, чтобы на словах:
“Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.” - женщина, зачарованная неведомым именем, Равенной бы непременно почувствовала себя. Или захотела ею стать! Когда же она, увлекшись, в его выси потянулась и уже готова быть кем угодно, только не собой (Ревенна - город, родина Данте), тогда он сразу успокаивается. Начинает ее третировать. Притязания реальной женщины ему уже не грозят.
Признавая в женщине не ее и делая это увлекательно, он женщину в общении с ним унижает. А потом, патетически охая и растирая ладонью скорбно застывшее в гримасе лицо мыслителя, единственного и последнего будущего творца русской литературы и мировой классики с нашей улицы, потирая щеки, он потом устало скажет, что его:
- Не понимают женщины! -, что
- От них - при его влюбчивости - одна боль! Вся душа в занозах!.. Одни разочарования!..”-, что
- Никогда, никто - его - не любил! -, что “Нелюбимый он!”.
Не умея признавать мир вне искусственной, надуманной духовности, он не умеет признавать своих земных действительно духовных желаний. Не признавая своих желаний, не умеет признавать своей нужды в реальной, земной, не лишенной пищеварения и, вообще, тела, умеющей желать, то есть имеющей душу женщине. Не умея признать женщины, он не умеет обнаружить ее признания.
Не любя мир, он не умеет любить женщину. Не умеет почувствовать и откликнуться на любовь.
Страх возникает позже как результат неудач, которые непременны с женщиной, парализованной его равнодушием к ее желанию, влечению, ее чувству. Вслед возникает еще больший страх насмешки.
А когда одна из них, кого он “любил, как всегда, безответно”, отважится сказать ему:
- Ты бирюк. Я тебя ненавижу! -, он отчаится, но не поймет, что она сказала:
- Я тебя люблю! А ты дразнишь меня собой. Даришь мне свой иезуитско-поэтический бред вместо себя. Ты хочешь меня, а требуешь, чтоб я стала своим портретом или плоской иконой. Я хочу твоей любви! А ты хочешь на меня молиться, презирая меня живую. Ты же мучишь меня!
Этого он не услышал и не понял. Ему удобнее было остаться оскорбленным.
Чтобы чувствовать себя любимым, надо уметь любить.
Чтобы удовлетворить потребность в признании, необходимо уметь признавать в другом отличное от тебя, неизвестное тебе. Уметь любить неведомое и интересоваться неизвестным.
Весьма затруднительно дать ощущение твоего признания человеку, который никого не признает, никого реального не любит.
“Никто меня не понимает”, все-таки, в большинстве случаев означает: “Я никого не понимаю” или “Я никого (и себя в том числе) не знаю”.
“Никто меня не любит” - означает: “Я никого не люблю, то есть не умею любить”.
Не умея признать другого, не в состоянии ощутить ничьего признания.
- Тебя нельзя любить! - сказал мой приятель своей младшей сестренке, которую он любил, которую растил,
- Ты сама себя не любишь!
Приобретение потребностей в другом человеке, в обществе как необходимой, своей среде, выработка потребностей в организации этой среды удобным для себя и способствующим ее благополучию образом, то есть потребности в заботе о ее пользе и об осуществлении норм, регулирующих отношения в этой среде, закономерно рождает отношение ко всему и к себе в том числе, с точки зрения пользы своей среде - обществу.
Все и сам человек, как мы говорили, уже на интуитивном уровне проверяется, с точки зрения соответствия нравственным нормам общества, человечества, с точки зрения соответствия его целям. Но теперь и с точки зрения смысла для других, конкретных людей, их живой сиюминутной нужды, сиюминутного отношения.
Тогда наряду с потребностями смысла жизни и иметь цели формируется потребность быть причастным и потребность в признании.
Собственно, потребность быть причастным - одно из проявлений потребности Смысла жизни. Они относятся друг к другу, как часть к целому. Это та же потребность быть необходимым своей среде ее созидающей частью.
Необходимость, полезность своей среде оказывается залогом нестесненной самореализации человека и становится сигналом возможности этой самореализации.
Бесполезность, ненужность своей среде сигнализирует тогда отсутствие такого залога, невозможность удовлетворения в обществе всего круга потребностей. Этим и мотивирует деятельность по достижению, получению этого залога, то есть поиски способа быть полезным и нужным причастным. В противном случае затрудняет, тормозит всякую деятельность, обусловливает жизнь на энергетически сниженном уровне.
В ходе становления потребности быть причастным, когда человек только входит в свою среду, только учится реализовать себя полезным для нее образом и позже в ходе реализации этой потребности, всегда легче осуществляется та деятельность, которая признается окружающими людьми полезной им и вызывает их поддержку, сотрудничество.
Деятельность, отвергаемая обществом, не находящая поддержки, не признаваемая людьми полезной и нужной им, всегда затрудняется.
В результате признание людей, даже одного конкретного человека, который принимается за их представителя, сигнализирует собой отношение всех. Оно становится сигналом облегченного протекания любой деятельности человека.
Непризнание становится сигналом затруднения деятельности или ее полного торможения.
Говоря точнее, признание сигнализирует поддержку и возможность реализации, а непризнание помеху, отсутствие поддержки и невозможность реализации своих нужд.
Так формируется потребность в признании, как одном из важнейших и давлеющих внутренних регуляторов всей жизнедеятельности человека.
Вы помните, что уже в период формирования первой потребности в другом человеке непризнание матерью инициативной деятельности ребенка может искажать, затруднять и приостанавливать его человеческое развитие, а ее признание обеспечивает формирование цельной личности.
Помните - “родился в рубашке!”?
Признание Человек получает, во-первых от отдельных конкретных людей. Они, будучи для него представителями человечества, своим признанием сигнализируют ему признание всего общества, всего человечества.
Важнее всего оказывается для человека признание матери, потом отца (особенно для девочки!), членов родительской семьи. Позже важно признание первых взрослых воспитателей, первых товарищей,, первого друга, первых, понравившихся представителей другого пола. Чрезвычайно признание той единственной или того единственного, в которых нуждаемся, как в самой жизни. Наконец - наших детей.
ПРИМЕР № 106. СКОЛЬКО У ВАС ЗНАКОМЫХ... ЗНАКОМЫХ ВАМ? Ведь за жизнь человек близко контактирует с очень ограниченным числом людей! Но по ним складывает свое ощущение отношения к нему “всех” и представление об этом отношении.
Под впечатлением этого отношения отдельных, значимых для него людей мнит:
- Все меня уважают!
- Все надо мной смеются!
- Меня все знают!
- Никто меня не понимает!
- По мне с ума сходили все мужчины нашего вуза!.
Иногда интересно посчитать свои знакомства с людьми.
Если учесть, что уже этот круг мы создавали не случайно, а тенденциозно, то станет ясным насколько вероятно, что наше представление об отношении к нам людей очень искажено.
Иногда два-три шлепка по нашему самолюбию, а иногда один и мы уж уверены, что “люди нас презирают”. Что “нас невозможно любить”. Что “я не создана для семьи!”...
А иногда только одного смелого мини к хорошеньким ножкам или очков в солидной оправе на мальчишеском носу оказывается достаточно, чтобы набраться самых искренних похвал нашему интеллекту. И, не имея, особенно не имея, за душой ничего, кроме этих очков или этого мини, на всю жизнь возомнить себя красавцем или умницей.
Получая признание, мы обретаем свободу и энергию реализовать признанное.
Если окружающие признают только наше трафаретное послушание или педантичную исполнительность, монотонную упорядоченность, то очень трудно не стать безликим, манекеноподобным, безынициативным занудой.
Если признают только наше показное, демонстрируемое стремление произвести впечатление, поразить, то трудно не стать оригинальничающим (не оригинальным) демонстрантом.
Только признание нашей инициативы, нашего существования не на показ, нас подлинных способствует нашему самоосуществлению, освоению творческого, ответственного способа жить.
Потребность в признании строится на основе потребности в конкретном другом человеке, в конкретном обществе. Поэтому признание того общества, потребность в котором у нас не сформирована, признание любого представителя такого общества, человека, в котором у нас нет потребности, не только не означает для нас признания - не облегчает самореализации, но часто сигнализирует непризнание людей, в которых мы нуждаемся, нашего общества и тормозит признаваемую этими чужими деятельность больше, чем непризнание своей средой.
Похвала врага, подчас, гораздо действеннее побуждает к отказу от соответствующих поступков и отношений, чем самый горький укор друга. Расположение врага отрезвляет куда сильнее, чем неприятие друзей.
В первом случае мы обесцениваем свой поступок, во втором часто обесцениваем друзей.
Так оказывается, что удовлетворяющим потребность в признании, способствующим реализации соответствующей деятельности может быть только признание тех, в ком мы действительно нуждаемся, кого сами признаем.
Не имея сформированных потребностей в других людях, в обществе, не умея формировать таких потребностей мы лишаем себя возможности получить залог нашей самореализации - признание.
Не умея нуждаться, мы лишаем себя возможности получить признание, которое облегчало бы нашу деятельность среди людей.
Не умея нуждаться и признавать другого, мы обрекаем себя на одиночество. Не умея любить, лишаем себя возможности почувствовать, что мы любимы.
И вот еще одна существенная деталь, касающаяся возможности удовлетворения потребности в признании. Реализуя по преимуществу только деятельности, признаваемые теми, в ком мы уже нуждаемся, мы научаемся признавать в других, вновь встреченных людях, только то, что способствует этим, признаваемым в себе самих, деятельностям. И в себе, и в другом мы признаем именно то, что признавали в нас. Иначе, так же, как среди окружающих нас людей, мы выделяем нравящихся и ненравящихся, так и в одном человеке (и в себе) мы выделяем признаваемое, нужное нам и не-признаваемое - вредное или вовсе безразличное, незамечаемое.
Те деятельности, которые мы признаем в себе и реализуем, мы признаем - любим в других. То, что не признаем в себе и не реализуем, то же не признаем в других. А, не признавая, затрудняем непосредственно поступком или самим отношением в роли сигнала такого поступка.
В результате, другой человек поворачивается к нам той стороной, которую мы признаем, то есть демонстрирует нам признание уже признанного нами и не вносит в нашу деятельность, в таком случае, ничего качественно нового. “Кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку”.
Мы реагируем в другом человеке преимущественно на то, что похоже на нас, что реализуем в себе, то есть на себя самих, “всех на свой аршин меря”.
Даря признанием в другом самих себя, мы не отзываемся на отличное от нас и не умеем увидеть, почувствовать признание этим отличным от нас человеком, того в нас, что мы в себе не реализуем, не признаем, и чего на осознанном уровне не знаем.
Нарастающая неудовлетворенность непризнаваемых потребностей рождает все чаще возникающую, увеличивающуюся по интенсивности и все дольше сохраняющуюся, нарастающую напряженность, требующую выхода.
Эта напряженность побуждает нас к неосознанному поиску признания именно этих нереализуемых деятельностей. Именно признания нас в наших нереализуемых, чаще неосознаваемых неудовлетворенностях, в наших неосуществленных потребностях.
Мы ищем “любви ни за что”! Любви к нам потому, что мы есть, существуем, движемся! Мы ищем просто Любви.
Она хорошо знакома каждому в ощущениях по материнскому отношению к нам, еще совсем неоформившимся младенцам. Всех нас носила мать под грудью, всех младенцами женщина пестовала.
Но не умея принять, признать другого ни за что, мы не умеем принять нужную нам любовь к нам. Мы ее просто не замечаем. Считаем, что нас “не понимают”.
ПРИМЕР № 107. А ЗА ЧТО МЕНЯ ЛЮБИТЬ?!
Девушка создает себе синтетический образ эдакого, специально для ее нужд предназначенного, принца. Будто он не имеет в жизни иных смыслов, кроме как, под стать доброму “фею”, принимать нафантазированные ею облики. Пылать нужными ей желаниями и являться во всеоружии своего актерства в нужный ей миг. Естественно, при этом никаких своих особенностей (говорят”недостатков”) не иметь.
Когда ее неутоленность становится наконец неудержимой, остается только, чтоб Он “чуть вошел”, а Она” вмиг узнала.”
“Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!”
(A.C. Пушкин.)
Он может быть кем угодно. Надо только, чтоб его явление пришлось именно на этот миг. А тогда уж:
- Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу!
А он - иной. Даря своим признанием свои собственные грезы, но весь жар неутоленных потребностей направляя на него, она, естественно, вызывает отклик, соответствующий этому жару, сулящему полное его признание. Пропорционально чувству же она, как сомнамбула, его не не видит, не слышит, не чувствует. Не знает. Мало того - не хочет знать. Она ощущает его и хочет ощущать лишь таким, какого предвкушала. И любит... собственное предвкушение.
Захваченный тем же особым состоянием он игнорирует ее.
И они влюблены! Каждый в свою химеру. И со всей переполненностью нуждой в признании ласковы друг с другом. И друг другом совсем... не интересуются!
И вот наступает миг когда, несколько утоленные этим вместе переживаемым чувством к самим себе или к несуществующему, они, наконец, пробуждаются...
И впервые они замечают реальный факт присутствия друг друга в реальном времени и пространстве.
Естественно, что связанные теперь общей радостью и отдельными надеждами друг на друга они еще совсем не встречались, незнакомы.
Оказывается стремление получить признание было и было обоюдным. А самого признания не состоялось. И состояться не могло.
Оказывается, что, когда она, ощущая себя, наконец, признанной, расцвела в совершенной нестесненности своих импульсов, она не заметила его восхищения ею. А в ее грезах он ее не видел, как и она себя! А она только в грезах себя и знала.
Оказывается, что, когда он распрямился во всей своей бережной и свободной мужественности, ни она, ни он его настоящего не заметили. Оба пребывали в иных мирах.
Хорошо, если чувство, пережитое вместе, даст им сил и смелости на открытие, что ведь он с ней, а не ее принц с его мадонной причинили друг другу прожитую радость. Хорошо, если это открытие побудит к последующему знакомству. Станет основой взаимного признания, любви, открытия себя и друг друга в реальности. Откроет им саму эту вне их и в них существующую реальность.
А если нет?
Разочарование оказывается пропорциональным надежде. Для нее он, для него она, станут сигналами непризнания, боли, надолго затормозят самореализацию. Эту боль и разочарование они как нажитый “опыт” понесут дальше.
- Все они такие!
- Никому нельзя верить!
- Всем им одного и того же надо! -...и так далее.
Пошлостей, выдаваемых за житейскую мудрость, такие
разочарования породили бездарное множество.
Чаще же случается ситуация, когда и он и она просто играют известный, скучный спектакль, по подсказанному фантазией каждого сценарию. И он и она, иногда не случайно заметив друг друга, сразу, со все нарастающим нажимом стараются “отрепетировать” друг друга в соответствии со своим замыслом.
Иногда, чтобы заполучить друг друга, пытаются играть по угадываемому сценарию партнера. Чувствуя при любом результате игры себя все более непризнаваемыми, совсем вживаются в неестественные для них роли, зачеркивая себя. Устают играть. Сосуществуют. И расходятся с разочарованием в друг друге. И (это самое трагичное) с глубоким, возросшим чувством своей малоценности, неудачливости, ощущением себя нелюбимыми, никому не нужными, непризнаваемыми.
- Не смог я стать таким, каким должен был быть!.
- Не сумела я до него дорасти!
- Видно уж такая я несчастливая!
- За любовь надо бороться, а я не смог заслужить ее любви!
- А за что меня любить?!...
ПРИМЕР № 108. БИРЮК.
Молодой человек, ошарашивающий фейерверками оригинальностей при завязывании знакомств, несчастлив уже во втором браке. Чувствует себя непонимаемым, никем не любимым, и вообще неудачником, по-мужски несостоятельным.
За ироничным, язвительным равнодушием к женщинам прячется у него смесь жуткого страха быть осмеянным ими и с детства брезгливо-презрительное отношение к невыдуманным повседневным отношениям семейного быта, ко всему телесному, плотскому. “Дух”, а для него это значит все, что он специально искусственно, пресно выжмет из своей фантазии, сравнив детей с амурчиками, а троллейбусные штанги с “лирой электрификации и научно-технической революции”- “дух” для него - “выше!” Выше потому, что стерилен, потому, что бел, как хлорка или нагрудник у блюдущей себя старой девы.
Понятно, что при посредничестве такого “духа” детей не зачинают и не родят. Он - “выше этих животных атавизмов”! Выше любви, материнства, жизни.
За его иронично-язвительным сетованием на непонимание женщиной прячется брезгливое отношение к чувственности и страх "опростоволоситься".
Когда же он все-таки встречает женщину, поразившую его воображение, то, чтоб заболтать свое беспокойство, а он влюбчив, и чтоб срочно обесценить ее, он с места в карьер бросается декламировать ей Блоковские “Итальянские стихи”:
“Все, что минутно, все, что бренно,
Похоронила ты в веках.”
Но так декламировать, чтобы на словах:
“Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.” - женщина, зачарованная неведомым именем, Равенной бы непременно почувствовала себя. Или захотела ею стать! Когда же она, увлекшись, в его выси потянулась и уже готова быть кем угодно, только не собой (Ревенна - город, родина Данте), тогда он сразу успокаивается. Начинает ее третировать. Притязания реальной женщины ему уже не грозят.
Признавая в женщине не ее и делая это увлекательно, он женщину в общении с ним унижает. А потом, патетически охая и растирая ладонью скорбно застывшее в гримасе лицо мыслителя, единственного и последнего будущего творца русской литературы и мировой классики с нашей улицы, потирая щеки, он потом устало скажет, что его:
- Не понимают женщины! -, что
- От них - при его влюбчивости - одна боль! Вся душа в занозах!.. Одни разочарования!..”-, что
- Никогда, никто - его - не любил! -, что “Нелюбимый он!”.
Не умея признавать мир вне искусственной, надуманной духовности, он не умеет признавать своих земных действительно духовных желаний. Не признавая своих желаний, не умеет признавать своей нужды в реальной, земной, не лишенной пищеварения и, вообще, тела, умеющей желать, то есть имеющей душу женщине. Не умея признать женщины, он не умеет обнаружить ее признания.
Не любя мир, он не умеет любить женщину. Не умеет почувствовать и откликнуться на любовь.
Страх возникает позже как результат неудач, которые непременны с женщиной, парализованной его равнодушием к ее желанию, влечению, ее чувству. Вслед возникает еще больший страх насмешки.
А когда одна из них, кого он “любил, как всегда, безответно”, отважится сказать ему:
- Ты бирюк. Я тебя ненавижу! -, он отчаится, но не поймет, что она сказала:
- Я тебя люблю! А ты дразнишь меня собой. Даришь мне свой иезуитско-поэтический бред вместо себя. Ты хочешь меня, а требуешь, чтоб я стала своим портретом или плоской иконой. Я хочу твоей любви! А ты хочешь на меня молиться, презирая меня живую. Ты же мучишь меня!
Этого он не услышал и не понял. Ему удобнее было остаться оскорбленным.
Чтобы чувствовать себя любимым, надо уметь любить.
Чтобы удовлетворить потребность в признании, необходимо уметь признавать в другом отличное от тебя, неизвестное тебе. Уметь любить неведомое и интересоваться неизвестным.
Весьма затруднительно дать ощущение твоего признания человеку, который никого не признает, никого реального не любит.
“Никто меня не понимает”, все-таки, в большинстве случаев означает: “Я никого не понимаю” или “Я никого (и себя в том числе) не знаю”.
“Никто меня не любит” - означает: “Я никого не люблю, то есть не умею любить”.
Не умея признать другого, не в состоянии ощутить ничьего признания.
- Тебя нельзя любить! - сказал мой приятель своей младшей сестренке, которую он любил, которую растил,
- Ты сама себя не любишь!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Заканчивая главу о социогенных потребностях в общественных условиях, обеспечивающих человеку возможность удовлетворения других приобретенных и природных потребностей освоенными им способами, заканчивая главу о потребностях в сигналах возможности удовлетворения других потребностей, еще раз подчеркну следующее.
1. Наличием данного условия облегчается, растормаживается реализация тем большего круга активностей и тем выраженнее, чем сигналом возможности удовлетворения для большего круга потребностей и более значимых для самореализации, сохранения целости Я и жизни оно (условие)стало.
2. Отсутствием потребного условия тормозится, затрудняется тем больше активностей и тем интенсивнее, чем для большего круга и более значимых потребностей оно стало условие сигналом возможности их удовлетворения.
3. Чем больше активностей тормозится отсутствием условия, тем мощнее мотивируется деятельность по его добыванию или созданию, черпая энергию в суммарной неудовлетворенности заторможенных в реализации мотиваций. Чем больше мотиваций тормозится отсутствием нужного условия, тем больше сил человека мобилизуется на его приобретение.
4. Чем больше мотиваций тормозится отсутствием нужного условия, тем выше напряженность, когда потребность в этом условии не удовлетворяется, то есть, когда реализация активности по достижению его сама оказывается заторможенной.
5. Особенно важно, что наличие и отсутствие сигнала тем более влияет на нашу мотивационную сферу, чем для большего круга потребностей он сигнализирует возможность удовлетворения.
6. Чем более сигнал влияет на реализацию наших мотиваций, тем более ценным, значимым является он, тем больше значимость потребности в нем (речь об индивидуальной значимости).
Чем для большего круга потребностей отсутствие сигнала сигнализирует невозможность удовлетворения и чем значимее эти потребности, тем больше энергии интегрирует, суммирует неудовлетворенность потребности в нем (отсутствие сигнала), тем больше такая неудовлетворенность мобилизует силы человека.
7. Чем больше потребностей в сигналах возможности удовлетворения сформировано у человека, тем более у него возможностей интеграции, мобилизации своих нервных и физических энергетических ресурсов, тем большим кругом явлений может он себя мобилизовать, тормозя одни и растормаживая другие активности.
Чем шире у человека круг социогенных потребностей, тем более у него сил, тем более эти силы мобилизует и тормозит общественная среда, тем более он приспособлен для жизни среди людей.
8. Чем меньше у человека сформировано социогенных потребностей, чем уже их круг, тем менее общественные обстоятельства, в качестве сигналов, влияют на его мотивацию. Тем менее мобилизуют и тормозят они его деятельность, адекватным этим обстоятельствам образом. Тем более человек неприспособлен к общественным условиям жизни. Тем меньше у него возможности реализации себя среди людей. Тем труднее ему в их сердце.
9. Когда речь пойдет о влиянии сознания на реализацию потребностей, то окажется, что неумение разобраться в своих потребностях, незнание их, может препятствовать реализации достаточно сформированных потребностей и становиться причиной неприспособленности.
10. Нередки также случаи несформированности навыков удовлетворения сформированных потребностей и незнания своих потребностей, препятствующего формированию этих навыков.
11. Затрудняет приспособление и совершенное неумение не только дифференцировать свои импульсы, но и считаться с ними вообще.
Чем больше у человека сформировано человеческих потребностей, тем легче он находит силы на преодоление любых трудностей, тем легче эти силы собираются в одной направленности.
ЗАДАЧА ПСИХОТЕРАПЕВТА
Самой сложной и трудоемкой задачей для психотерапевта оказывается не устранить симптоматику невроза, по поводу которого пациент обратился в кабинет. Для этого в его арсенале теперь много эффективнейших средств: от авторитарного гипноза и аутогенной тренировки до групповой терапии и терапии поведением в их симптоматических вариантах. Самой трудной задачей оказывается найти и использовать те ценности, те объекты значимых потребностей, которые мобилизуют пациента. Это ценности, ради которых пациент возьмет на себя труд сохранить пассивно полученное им здоровье или ради которых сам научится выздороветь и быть здоровым.
Когда круг потребностей страдающего неврозом ограничен чуть ли не только биологическими нуждами, то порой месяцами не найдешь тех ценностей, нужда в которых сделала бы необходимой, возможной, хотя бы допустимой потерю какой-нибудь пустяковой истерической афонии. Состояния, которое при наличии таких нужд проходит уже во время первой беседы с пациентом или после первой “группы”.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги