Залог возможности существования

ВМЕСТО ЭПИГРАФА

ПРИМЕР № 1. ЧЕМ ГРОЗИТ ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ. Высокая, сухая, забывшая показную, воинственнозащитительную, упреждающую чопорность, шестидесятидвухлетняя, уже до дверей старательно расплаканная дама, отчаявшись вытребовать таким плачем мое сострадание, уяснив с моих слов, что я чужой ей, незнакомый и за занятостью скорее к ее излияниям равнодушный человек, что моя задача вылечивать, а не лечить и жалеть, по моей настойчивой и совершенно незамечающей ее слез просьбе, наконец, от “ничего не поделаешь”, формулирует ту задачу, которую, по ее словам, с моей помощью хотела бы разрешить она.

Поскольку задача эта, обычная в моем кабинете задача -вылечиться, ставится просительницей принужденно, по причинам весьма далеким от ее конкретной, сегодняшней заинтересованности (об этих причинах я позже расскажу), постольку, интуитивно, едва почувствовав, что здесь всерьез намерены и могут ее вылечить, едва ощутив угрозу быть вылеченной, моя пациентка с изощренной предупредительностью интуитивного же, в своих причинах и следствиях неосознаваемого действия, моя пациентка спешит (и непременно до постановки задачи) подготовить себе пути к отказу от ее разрешения, к отказу обязательно непреднамеренному, по любому, якобы независящему от нее, как и все в ее жизни, поводу.

Пытаясь спровоцировать мой отказ или опосредовать потом этим свой уход от грозящего выздоровления, еще не высказав задачи, спешит эта невзрослая шестидесятидвухлетняя запутывательница предупредительно обмолвиться полувопросом-сомнением в разрешимости этой задачи, если пи вообще, то... в этом кабинете.

- Правда, я сомневаюсь, может быть мне сюда и не надо? Может быть, мне вовсе и нельзя помочь?!

- Какую, все-таки, задачу вы хотите с моей помощью разрешить?

- Как мне с этим справиться?...

- А у вас есть иной выход, кроме как справиться? - я перебиваю, не дослушав.

- В принципе (у нее высшее образование) есть! Я могу повторить то же, что сделала дочь!

Нет, она вовсе не грозит и не пугает! Ведь у нее нет и мысли пугать! Она просто на вопрос отвечает.

Мысли действительно нет. Но поставьте себя на место ее мужа, сына, на место врача или просто живого ее слушателя. Вы сумеете не встревожиться?!

Таким террором, с намерениями святой, заставляют ходить по струнке и близких, и сотрудников, и врачей, и...

- Если вы намерены покончить собой, зачем же ко мне-то пришли?.. В этом я не помощник... Быть соучастником убийства я не хочу.... Лечить от душевной боли того, для кого есть выход сбежать из жизни?!... Вылечиться побуждает только безвыходная ситуация. Этот вопрос решите без меня. Когда не будет иного выхода, кроме как жить, приходите.

- Я не собираюсь кончать с собой, у меня...

- Только что вы говорили “могу повторить”, теперь “не собираюсь”... Какая-то не по возрасту легкая, недостойная игра серьезными у людей словами... вы так родных насмерть запугаете... Мне для работы нужна ясность. О чем вы меня просите? Есть ли у вас возможность убить себя? Не на песке же строить?! Будете вы кончать собой и скоро ли?

- Конечно не буду! Никогда!.. Я должна жить для внуков! Для сына! Он этого не перенесет!

Ну, конечно же не для себя!

Для себя, как она себе мнит, ей жизнь не нужна.

Эта извращенная поза, кажется истерикам полной пафоса, красивой. Они думают, что зритель верит (а чувствуют, что им не верят), будто они в действительности живут или жили когда-нибудь недемонстративной заботой хоть о ком-то.

Неумение заботиться о себе, любить и осуществлять себя они вменяют себе в заслугу. Ждут за нее ответных воздаяний. Втайне или явно обижаются на мир за неблагодарность.

В действительности, не умея заботиться о себе, истерики не умеют заботиться ни о ком действительном. Их жертвы огульны, бессмысленны, не вызваны пониманием конкретных нужд других; не согреты индивидуализированным отношением. Не греют, но только обязывают всех.

Моя пациентка искренне верит, что все отдала дочери, а теперь остается в живых только ради внука, сына... Жизнь для нее всегда обесценена и нуждается в оправдании. В оправдании героическом, жертвенном, стоическом.

Живя, потому что живет, осталась, может, то есть, не сознавая того, хочет жить, она, не найдя оправдания жизни химерой, и впрямь принуждена и готова от нее отказаться.

- Значит, иного выхода, как справиться, выздороветь у вас нет?

- Нет. - Это, к слову, искренняя неправда. Болезнь сейчас - единственное, эмоционально заполняющее, отвлекающее, заслоняя от опустошенности и открытия своих действительных ошибок, единственное содержание жизни.

Не умея любить, не имея непосредственных, дающих силы эмоциональных связей ни с кем живым, всем жертвуясь, но ни в кого не вложившись, трудно жить под гнетом виновности в утрате. Но утратить самоистязательно разжигаемое чувство вины, нарочито привязываемое к несущественным, часто не имеющим к делу отношения событиям, еще труднее.

Сладостное истязание себя виной и болью - вот то решение ситуации, которое эту даму более всего бы устроило.

Попытки же устранить необходимую муку вызваны давлением всеобщих ожиданий окружающих, близких и традиционным требованием ума - устранить боль. Противореча индивидуальной неосознанной необходимости в боли как заполнителе пустоты и средстве, берегущем от большей муки ответственности за результаты, итоги жизни, противореча нужде в боли, эти попытки оказываются безуспешными и усиливают подавляемую боль.

Чтобы вылечить истерика, надо сделать болезнь ничего не заполняющей, ничего не облегчающей, ни от чего морально более трудного не отвлекающей обузой. Надо здоровье сделать морально более допустимым признаваемым и удобным, более выгодным состоянием, чем болезнь.

- Так в чем же задача?

На миг было забывшая плакать пациентка, одолжает меня наконец конкретной просьбой: помочь ей наладить сон, восстановить аппетит, справиться с неотступной слабостью, устранить тоску и беспрестанное раскаяние в том...

... Не ждите, пожалуйста, перерождающих душу, пробуждающих от всегдашней спячки открытий действительных и важных ошибок. Здесь не будет смывающих грех покаяний великих грешников. Будет обычная, искренняя ложь, пошленькая, но новая поза самобичевания...

-... В том, что я согласилась нянчить внука... - обратите внимание, опять жертва: и внук, и дело совершенно необходимое, от ее выбора независящее, неизбежное, то есть оправдывающее,

-...и мало уделяла внимания дочери! (Двадцатишестилетней одинокой девице, которая от избыточной опеки матери запиралась в своей комнате на ключ). Она всегда говорила мне: “Мама, поживи, наконец, ну хоть немножко, для себя!”...

Как изощренно ее интуиция сортирует воспоминания для самообвинения! Вот вам одним штрихом уже и создан образ женщины и матери, “всю себя отдавшей” детям. Детям!

Одна неувязка. Действительно отдающий “всего себя” счастлив. Его аскеза поддерживает, а не стесняет других. Она иного, здорового, себя утверждающего, а не отвергающего свойства. От этого дети его навсегда заражены родительским жизнелюбием. Они умеют найти, кого согреть собой. Всегда, грея, согреты.

- Они и теперь со мной внука оставляют, а это мне тяжело!.. Столько страдания! Я и всегда-то была так ранима!..

Уж не внук ли причина всех бед?! Не сын ли, доверивший внука бабушке?! Уж очень она на внука, скандируя, напирает... Не хочет же она кого-то обвинить. Ведь она - сама безропотность. А тень промелькнула непреднамеренно и случайно. Но все таки, как они небережны с ней. Нет бы оставить ее одну. Внука навязали...

Интересное свойство - эта “ранимость”! Так великолепно оправдывает самое холодное равнодушие к чужой боли, к другим...

Дорого стоит такая “ранимость” матери дочерям. С ними одновременно черствы и в то же время пестуют у них напуганную, берегущуюся, носящуюся с собой чувствительность к их (дочерей) собственной “ранимости”. В дочерях “ранимые” мамы растят неприспособленность.

Здесь я, естественно, снова перебил мою, вновь порывавшуюся съехать на жалостное нытье собеседницу.

- Вы что же одна живете?

- Нет, муж пришел... Попросился... Говорит “горе наше общее”...

С мужем она разошлась, когда дочери было тринадцать лет. Естественно, потому, что “он ее не понимал”.

- Но, если по правде сказать, он меня немножечко утомляет...

Что бы она делала, если бы муж не “утомлял” и ушел? И внука бы у нее забрали... Что бы она делала одна в трехкомнатной квартире после самоубийства дочери?..

...Одна моя пациентка никогда, по ее словам, не хотела есть и не знала, что такое аппетит. Просыпаясь систематически по ночам, обычно в два часа ночи, она очень много ела, “чтобы время занять” и была более, чем полной женщиной. Она тоже не знала, что делает то, что хочет.

Первый вопрос, который я обычно задаю моим пациентам: “Почему вы, сами того не сознавая, боитесь выздоровления? Чем вам грозит выздоровление??’

- Чем вам грозит выздоровление?!

- Что вы! Я, напротив, очень хочу выздороветь! Я еще нужна внуку! Сын тоже такой нервозный... Может быть ему тоже надо прийти к вам полечиться?!

Интересно она, уйдя от вопроса, соскользнула на сына. И самозабвенно заботлива, и мне, походя, попыталась польстить доверием, и вопрос мой, естественно же - несуразица.

Мне приходилось встречать людей, которые, приходя за советом, более внимательны к “абсурдным” вопросам знающего.

- Зачем я, послушав врачей (теперь врачей!), положила ее в психиатрическую клинику?! Она так просила меня забрать ее оттуда!

Она почему-то не говорит, что врачи, и не один, а многие категорически требовали этого не делать. Считали необходимым еще длительное пребывание ее дочери в клинике. Не говорит, что в самом начале выхода дочери из депрессии она выпросила ее домой “в отпуск” на два дня. Чуть ли не выкрала и оставила дома. Этого она начисто не помнит. Она считает, что дочь “выписали”!

- Она ведь была такая восприимчивая!...

Дома дочь покончила с собой...

- Как бы вы отнеслись к человеку, который на следующий день после гибели ребенка спокоен, счастлив, хорошо ест, спит, не мается тоской и самобичеванием за то, в чем неповинен?

- Наверно он сошел с ума!

Есть и такая форма самозащиты от причиняющей душевную боль реальности.

- Нет, положим, он здоров и не мужественно изображает, а просто спокоен.

Такое реагирование очень вероятно для неистерика. Тяжелейшие утраты очень медленно понимаются и осознаются, медленно доходят, нередко в месяцы и годы.

- Этого не может быть! Чудовищно!

- У женщины утонул двенадцатилетний сын. Ей за сорок. Она во втором браке. Детей у нее больше нет и уже не будет. Вы увидели бы ее на футболе через год?

- С матерью такого не может быть! Это противоестественно.

- Осудили бы вы ее?

- Я людям - не судья.

- И не подумали бы о ней неважно!? Нет? Представьте на мгновение, что вы, оставаясь в своем уме, вдруг сейчас стали совсем и сразу здоровой. Вы бы своей перемене обрадовались? Не устыдились бы себя?

- Такое уже было, когда, после сеанса гипноза в Харькове, впервые стало лучше. Я испугалась: как же я могу хорошо себя чувствовать, когда она, бедная, там лежит одна... Но потом все вернулось!.. Может быть приезд домой напомнил...

- Так вы просите вас вылечить?.. После гипноза вы приехали ко мне!?.. Здесь вылечиться, значит открыть, постиг-путь, как помочь себе самой, как вылечить себя... Для вас, пока, это значило бы самой, как вы сказали, сделать себя “противоестественным чудовищем”!? Чудовища вы испугаетесь... и застыдитесь! Стыдом и испугом вызовете уже привычную тоску со старыми поводами для самобичевания.

Затруднительно вызвать, а удержать и вовсе практически невозможно состояние, в котором человек ощущал бы себя безнравственным по своим сердечным меркам.

Все мои пациенты боятся здоровья во-первых не потому, что оно лишает их опеки, права, ни с кем не считаясь, беречь себя... Не потому, что оно отнимает право избавлять себя от элементарных человеческих обязанностей... Не сознавая того, они боятся выздоровления потому, что оно грозит муками моральными: презрением, стыдом часто перед собой и предполагаемым судом людей, открытием своих действительных, а не несущественных или выдуманных, ошибок и вин.

Выздоровление грозит необходимым, но чрезвычайно трудным, а в предчувствии его страшным, открытием того, что все неустраивающее моих пациентов в их судьбе, не само получилось. Что они сами: их незнание, неумение, упрямство, трусость, их поза - причина их бед.

- Именно от переживания большей нравственной муки (пусть могущей быть и полезной) вас заслонила болезнь -страдание, которое вы привыкли ощущать “все оправдывающим”. Но дочери оно не воскрешает. И живым (вам и вашим близким) жизнь отравляет, калечит. Словами, по приказу ума, вы ставите передо мной задачу, а сердцем, интуитивно, эмоционально, жутко боитесь ее разрешить. Поэтому, чувствуя, что попали по адресу, заранее выдумываете повод для ухода - сомнение - “туда ли попала?”.

Только, когда вам сердцем станет можно и нужно стать здоровой... И не ради внука (он вам нужен, а не вы ему, он и без вас вырастет!), не ради мужа (он вам на помощь пришел!)... А ради, например, будущего дождя, чтоб его слышать, осязать, видеть, вдыхать изморось его и сырость... Ради вкуса хлеба... Света заката... Чтоб увидеть еще хоть раз, как опускается тополиный пух и тает на ладони снежинка... Ради счастья видеть!.. Ради того, чтобы за своим самолюбованием, простите, самоистязанием не проглядеть еще живых, не остаться совсем одной в трехкомнатной квартире...

Только когда здоровье станет вам и можно и нужно для себя, для жизни (она, естественно, немыслима без заботы о тех, кого любишь), когда болезнь станет не только тягостной помехой жизни, но и ненужной, неприемлемой, постыдной, без позы, помехой, тогда лишь можно приниматься за устранение ее проявлений. До тех пор все попытки вмешательства остаются разочаровывающим в своих силах разнашииванием, усиливающим болезнь и создающим видимость лечения - усугублением болезни.

Болезнь - способ приспособления к предчувствуемому будущему. Чтобы ее устранить, надо предварительно, уже теперь переболеть всю боль, которой грозит выздоровление. Надо заранее привыкнуть к предстоящему. Тогда оно перестает мешать выздоровлению и страшить.

- Сегодня надо решать, человечно ли быть здоровой, когда дочери нет. Не преступно ли самобичевание? Сегодня надо представить, что дочь больше никогда не приснится, уйдет от вас даже во сне. Сегодня - найти то, что займет освободившееся место в душе. Сегодня надо решиться думать, какой памяти, о какой дочери вы себя посвятите. Злой -приведшей себя к самоубийству, или доброй, которая осталась задавленной, которая просила вас быть вместе с ее отцом, просила жить, а не выдумывать. Сегодня надо решиться, чтобы память о несбывшихся добрых желаниях дочери помогала жить, чтобы стала светлой памятью, которая поможет отдавать то, что дочери недодали и брать, непременно брать у людей то, что не сумели взять у нее. Тогда только самобичевание станет ненужным и придут слезы, помогающие действительно излить, действительную, вовсе невиноватую и незлую боль матери, которой выпало несчастье пережить свою дочь...

ПРИЧИНЫ, ПОБУЖДАЮЩИЕ ИСТЕРИКА ЛЕЧИТЬСЯ

В самом начале я обещал рассказать о причинах, побуждающих истерика лечиться. Вот эти причины в кратком перечислении.

1. Само страдание, настолько, насколько оно тяжело.

2. По мнению истерика психотерапевта надо обременять задачей - “вылечи”.

Придя в кабинет психотерапевта, нельзя, по его мнению, не поставить такой задачи и, как ребенок, заявить правду.

Например: я хочу, чтобы муж бросил пить... Чтобы дочь осталась при мне и не уезжала по распределению или не выходила замуж и не строила свою самостоятельную жизнь...

Не сказать же: “Дайте справку на все жизненные льготы и об освобождении от всех забот!” или: “Я хочу болеть, оставьте меня в покое!”, “Хочу сострадания, жалости, внимания, некоторого или временного облегчения, но так, чтобы в мою муку вновь можно было бы погрузиться, закутаться при случае, в нее спрятаться от докучных требований взрослой, с собственной заботой о себе и о других жизни...”

3. Окружающие, обычно родственники, ждут от истерика, если не выздоровления, то хотя бы демонстрации желания выздороветь, активных попыток борьбы за здоровье.

4. Оправдать перед собственным разумом и близкими сохранение болезни можно только, перепробовав и дискредитировав в чужих (и своих!) глазах все доступные средства.

5. Из позы: “потому, что это (вылечиться) хорошо”, "правильно”, так должно хотеть.

ПРИМЕР № 1. ЧЕМ ГРОЗИТ ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ (продолжение).

- Просила она вас сойтись с ее отцом?

- Просила.

- Просила жить не придумывая?

- Просила.

- А про ранимость вы... придумали!

Ранимый человек чужие раны лечит, а не свои ковыряет. За чужой болью до своей руки не доходят.

Ранимый - сверхвынослив. Его любая мелочь ранила, он уж к боли так притерпелся, что только чужую и знает, а свою и чувствовать, и верить в нее разучился.

Только черствые замечали одни бугры. Вот жизнь их своими шероховатостями, мелочами вдруг незащищенных и начинает ранить.

Пока же вам непозволительно выздоравливать, отмените снотворные. Не спите ночами, вспоминайте дочь. Разложите дома все ее фотографии на видные места.

Ничего нельзя забыть! Можно только переболеть.

Не старайтесь никого любить, ни внука, ни сына. Ни мужа.

Не отвлекайтесь от тоски. А если уж бичуете себя, то за ошибки в поведении с ней в ее допятилетнем возрасте. Это хоть внуку полезно будет.

Она же просила начать жить - вот и поживите наконец. Мама у вас прожила 89 лет. Может быть и вам еще - долгая жизнь. Можно ведь, бичуя себя, те же ошибки с внуком повторить... (Продолжение - смотри пример № 17. РАДИ ПУТЕВКИ В РАЙ...)