Записки нечаянного богача

Глава 21. Золотой самолет. Пещера Откурая.

Я шел вдоль безымянного ручья, который тек вниз по безымянной горе из безымянного озера, и напевал себе под нос на мотив Потерянного рая: «Откурая до края память в огне сгорает, и в нем исчезают все надежды и мечты». В моем случае все было наоборот. Надежд и мечт старый шаман вчера надарил с лихвой.

Что он имел в виду под «эту землю»? И отдельно — под «отдадут»? В его годы, может, достаточно было показать грамотку или вещицу какую-нибудь — и все, владей на здоровье. Хотя и тогда уже были ревизские сказки и прочие описи-протоколы, наверное. Но в любом случае, сейчас подтвердить право на землю сложнее, чем четыреста лет назад.

И что могло ждать на красной скале? Незаметно для себя я начал напевать «Икара»: «Кто дал ему крылья? Кто ждал на скале?». С «кто дал» - вопросов нет, а вот кто ждет — загадка. В прошлый раз, вон, медведь пришел — не знаю теперь, куда мясо девать. Что дальше? Криптиды-гоминиды? Да легко. Месяца не прошло с той памятной эсэмэски, а я практически перестал чему-либо удивляться. Охреневаю только, с завидной регулярностью.

Вот, кстати, еще один отличный повод. После очередной петли ручья, из-за густых зарослей можжевельника я вышел прямо в спину медведю! Нож на поясе и палка-посох в руке — а в трех шагах впереди точно такая же замшелая горбатая спина, как у того, которого моему серому соседу точно хватит до зимы. В гробу я видал такие «Встречи в тайге» и «Записки натуралиста». Сам не заметил, как нож оказался в правой руке. Зато успел назвать себя кретином за то, что фальшфейер я снова забыл. Зверь сидел не шевелясь, как каменный. Стоп. Он и был каменным! Дед же предупреждал, что возле медведь-камня повернуть на полночь, то есть на север. Ладно, тем более в ту сторону вон еще какой-то ручеек течет. Ну, то есть он по местным меркам ручеек, если с километровой Индигиркой и трехсотметровой возле устья Уяндиной сравнивать. Вдоль него я прошел километра два, наверное. Никак не пойму, как тут расстояния меряют, кроме как по визуальным ориентирам и времени, типа «полчаса на север от старой березы». И тут чуть правее показалась очередная скала в тянущемся горном хребте, том самом, с которого я спускался вдоль ручья. И эта скала была красноватого оттенка. На фоне общего зелено-серо-голубого океана смотрелось очень приметно. На высоте этажа примерно четвертого что-то поблескивало. Что именно — знал, наверное, только шаман да сама красная скала. «Тут кроется какая-то та-а-айна!» - протянул внутренний реалист тонким голосом Буратино из старого мультика. Вот уж от него-то точно не ожидал такого. И я прибавил шагу.

Здесь не было удобных карнизов или «балконов», но был приятный уклон и хватало трещин и выступов, за которые было удобно хвататься. Полз я не торопясь, падать не хотелось совершенно. Даже насвистывать «Песню о друге» Высоцкого начал. Пока не добрался до площадки, на которой лежали мятые и рваные куски алюминия. Или какого-то другого светлого металла, но на ум пришел только этот. Свист оборвался на вдохе, потому что втянув побольше воздуха я стал карабкаться вверх с опасной скоростью. «Что бы тут не лежало — оно еще полежит сколько угодно, а ты летать умеешь только вниз, так что не спеши!» - надрывался внутренний реалист, но слушать его было некому — меня охватил азарт. А тут и вправду крылась тайна, да еще какая.

Подтянувшись на очередную площадку, которая была здесь довольно приличных размеров, я едва не сорвался тут же обратно. Потому что перед глазами стоял самолет. Ну, это совершенно точно было когда-то самолетом. Рядом со мной как раз находилась хвостовая часть. Середина корпуса тянулась вперед к скале. А кабины не было. На ее месте была неприятного вида рваная гармошка из сплющенного и перекореженного металла. Я стал медленно огибать корпус слева. Краски почти нигде не осталось, но на вертикальной поверхности хвоста (киль, вроде, это называется) можно было разглядеть буквы: «Douglas A-20G».

«Удивиться». «Поразиться». «Ух ты», в конце концов — да мало ли как еще можно выразить крайнюю степень изумления? Но внутренние реалист и скептик хором громко призвали фалломорфировать. Подолгу вытягивая каждую из трех гласных в этом слове.

В самолетах я разбирался хуже, чем в машинах. Про машины знал, что масло и бензин наливаются в разные места, и с соляркой их мешать нельзя, и что автомобиль — хитрая и капризная хреновина, в которой чем больше электроники — тем дороже ремонт. Про воздушные суда — только то, что вроде как физика разрешает такой куче металла держаться в воздухе и не падать, если куча движется в нужном направлении с нужной скоростью. Судя по развалинам передо мной — то ли с направлением не угадали, то ли со скоростью. Смятая почти до крыльев передняя часть сомнений в этом не оставляла. Обломки лопастей винтов, гнутые, мятые и царапанные, лежали на камне внизу. Эти продолговатые штуки, в которых под крыльями крепятся двигатели, были сдвинуты: одна назад, вторая в сторону, внешнюю от фюзеляжа. Наверное, по характеру таких повреждений можно было подробно рассказать, на какой скорости и под каким углом произошел удар в скалу. Я не мог. Да мне и неинтересно было — и так вопросов хватало. Попробовал покачать за обломок крыла — стоит, как влитой. Ну надо думать, тут, наверное, тонн десять железа. И раз оно не качается — в него можно залезть. Сдается мне, вон те остатки стеклянного колпака в передней части как раз подойдут на роль ворот. Там даже какие-то петли сохранились, только открывать было нечего.

По левому обломанному крылу, что упиралось рваным краем в площадку, поднялся к корпусу. Начал было принюхиваться на предмет разлитого керосина, но опомнился — все, что могло гореть, наверняка сгорело, причем давно. Цвет металла на фюзеляже, крыле и обшивке двигателя был неравномерный, и я предположил, что пожар все-таки был: на хвосте и брюхе сзади оттенок был другой, и часть клепок казалась оплавленной. Осторожно опустился на корточки, а затем лег на железную крышу сверху, осматривая внутренности. И первым, за что зацепился глаз, был ссохшийся унт. Кожа носка потрескалась, от мехового голенища осталось немного, но это был именно он. И из него чуть выглядывали две белых как мел берцовых кости.

Я продолжал лежать и смотреть на чью-то оторванную ногу. Мыслей, кроме «ну, удружил, шаман!» и «опять хоронить придется» пока не появлялось. Только чуть позже прорезалось рациональное: «непонятные предметы руками не трогать. Да вообще ничего пальцами не касаться!». И это было логично. Самолет, видимо, военный. Я прозорливо догадался об этом, глядя на два пулемета, торчащих стволами в сторону хвоста из люка сразу за местом, где сходились крылья. Наверное, там еще должен был быть бронированный колпак, но чего не было — того не было. Может, при ударе отлетел куда-нибудь, а может и не предусматривался конструкцией. Но и двух пулеметов было достаточно, чтобы понять — это не похоже на воздушное судно сугубо гражданской авиации. Американский военный самолет торчит в горе на русской земле. Что надо делать? Внутренний скептик мгновенно отозвался голосом обокраденного Шпака: «Позвоните в милицию!». Я снова не внял. Тут ни телефона, ни милиции, за что не хватишься — ничего нет. Еще варианты действий? Вряд ли Откурай решил мне подгадить напоследок. При первой встрече, конечно, обзывался чужаком-балбесом, но расставались мы если не тепло, то уж точно без обид. Значит, дело не в шамане, и опять единственный кто тут может мне навредить — я сам. И от этого стало как-то не по себе. Кажется, до сих пор я умудрялся не упустить ни единого случая самому себе испортить жизнь. Правда, обломки военного самолета в мои беспокойные руки попались впервые. «Да пошел ты к чертовой матери, разгребайся сам как знаешь!» Вот, пожалуй, дословно все, что я сказал бы, доведись мне быть своим ангелом-хранителем. Но перчатки из кармана достал и надел.

Осторожно зацепившись за край, я свесил ноги вниз, спустился ниже и уперся ногами в пол. Да, в полный рост тут не побегаешь. Слева и справа стенки уставлены какими-то стеллажами, забитыми ящиками, техническим инвентарем, полуистлевшим брезентом и прочим барахлом. Видимо, при ударе сюда слетелся груз со всего самолета. Проход к хвосту — от силы полметра шириной, и тот весь завален. Мне только если боком протискиваться. Они лилипутов что ли в летчики набирали? Под ногами лежало столько всего, что про унт я едва не забыл: обломок штурвала, какие-то пряжки и крепления, скукоженные обрывки ремней. Так, надо пройти по салону и осмотреться от начала до конца. Сделав шаг, я зацепился плечом за какие-то тряпки, потянул - и на меня со стеллажа съехала мумия. Как я не заорал дурниной, увидев прямо перед собой безглазый череп в ссохшемся темно-коричневом шлемофоне с черными наушниками — представления не имею. На мумии был овчинный комбинезон, странные перчатки с огромными раструбами, и второй унт. «Так, первый пазл собран» - цинично сообщил внутренний реалист. Он вообще-то не такой, просто перенервничал.

Я осторожно отцепил комбинезон и шлем от полок. Одежда была нанизана с нескольких местах на какие-то штыри, торчащие из обшивки, видимо, на них до катастрофы что-то крепилось. А потом навсегда закрепился пилот. Шлемофон цеплялся шнуром, а точнее — странным черным штекером, которым тот шнур заканчивался. Отцепив, я едва поймал голову летчика — видимо, она только на этом проводе и держалась. Внутри комбинезона при движении перемещались с шуршанием и негромким тюканьем друг о друга кости. Непередаваемый звук.

Пройдя чуть дальше по проходу я заметил длинный деревянный ящик, в котором из целой фурнитуры оставались, наверное, только уголки и замки. Гвоздики или болтики, или чем там оно крепилось, проржавели в прах. Я чуть сдвинул доску — и замер. Потому что в железяке, что смотрела на меня, узнал пулемет. Третий за сегодня — не перебор ли? А на доске было то ли глубоко нацарапано, то ли небрежно вырезано: «M2 .50». Очень осторожно положил ее обратно на место. Ствол и остальные детали, что попались на глаза в полумраке, были покрыты толстым слоем жира или смазки. Хорошо я про перчатки вспомнил еще снаружи, вовремя.

Мимо той спарки, которую видел «с улицы», еле протиснулся. В хвосте больше ничего интересного, кажется, не лежало — просто места не было. Развернулся обратно и слева на дверном проеме или простенке, или переборке — короче, на том, что разделяло пространство со стеллажами и место пулеметчика — увидел вторую мумию. Одета так же, только под срезом шлема еще очки летные, сквозь которые на меня внимательно смотрел череп. Больше мертвецов на борту не нашлось. Осторожно срезав стропы, на которых висел второй, я понес его через ряды полок. И снова зацепился за какой-то мешок, который съехал в проход, грохнув так, что весь самолет вздрогнул. Странно, небольшой мешок, а рухнул как сейф? Уложив стрелка рядом с пилотом, вернулся и заглянул в мешок, чуть распустив горловину, которая сама расползалась под пальцами. Дно тоже лопнуло при ударе о пол. Мешок оказался наполнен какими-то кожаными задубевшими от времени то ли кошельками, то ли кисетами. Я взял в руки один из них. Тяжелый какой! Ножом раскрошил засохший шнурок, растянул края, заглянул внутрь — и отвел взгляд. Сглотнул. Поморгал и покрутил головой. Заглянул снова. Содержимое кисета не исчезло и не поменялось. Тусклое, темно-желтое. Крупинки, чешуйки, песчинки, зернышки и кусочки побольше, размером с половину ногтя на мизинце максимум. Отстраненно, механически покачал ладонью снизу вверх, пробуя вес. Килограмма полтора. Кисетов тут, наверное, больше десятка. Ясно, почему мешок так бумкнул — как гирю-пудовку на железный пол сбросили. На самом краю же стоял, в ту сторону шел — он перед глазами был, а обратно — за спиной, а я все внимание на стрелке сконцентрировал, чтоб из комбинезона его не рассыпать. Я осторожно, словно хрустальный фужер, поставил этот заскорузлый мешочек на пол и решил выйти на воздух. Обилие вопросов привело к тому, что они тупо застряли и не могли выбраться. А разобраться явно стоило, обстоятельно и по порядку, как я люблю. Пробираясь мимо полок, начинал ощущать нехватку кислорода — видимо, мозг начал так быстро его потреблять, что легкие восполнять не успевали. Или я на нервной почве дышать забывал. Совершенно мимодумно подцепил замок одного, крайнего из кучи одинаковых, ящика стандартно-скучной военной раскраски. Замок отвалился, вслед за ним наклонилась передняя стенка, за которой лежали стопками какие-то предметы, которые я сперва принял за сигаретные пачки. Приподнимая верхнюю крышку ящика, случайно уронил переднюю стенку, прямо на ногу. Но боли не почувствовал. Потому что в это время читал надписи на предметах, оказавшихся внутри: ЗлА-1П. 99.99. Аффинажзолото. Москва. СССР. 1939. вес 12352.0. Это были не сигареты.

Дышать я начал только затушив и убрав аккуратно в карман третий окурок. Чувствуя себя при этом, как грудной ребенок, который хочет есть, пить, писать, на ручки, и все одновременно. Конь и трепетная лань, впряженные с двух сторон в торчащий из горы самолет. Сложные, в общем, ощущения. Очень хотелось немедленно запустить любую когнитивную функцию, но было некому. Внутренний скептик рыдал, протяжно и взахлеб, судорожно подергивая плечами, и его можно было понять. Дикие деньги, серые кардиналы, финансовая свобода, воры, убийцы — ладно, с этим худо-бедно можно было примириться. Но зарезанный медведь! Дух шамана, которому полтыщи лет! И — вишенкой на торте ирреальности происходящего — самолет золота! Не сундук! Не ящик! Са-мо-лет!!! Нет, его истерика была мне понятна и даже близка. Или я — ей. Не суть. В общем, скептика вычеркнули. Номинально оставался реалист. Но он занят был. Он сперва в салоне самолета между полок бродил, пуская слюну на ящики, пересчитывая, сбиваясь и снова начиная пересчитывать с начала. Как только слюны хватило. А досчитав — раскрылся в танце, выдавая невообразимую смесь ирландской джиги, кадрили и «цыганочки». С выходом. В общем, опять все самому, все самому.

Для начала, надо было прикинуть к носу, что мы поимели с этого гуся — Дугласа, помимо лишних вопросов. И откуда он вообще взялся. Логика и Капитан Очевидность на этот вопрос отвечали легко: из Америки. Дальше было сложнее, конечно, но в общих чертах получалось, что самолет, который вез менять советское золото на импортное оружие, технику и прочий лярд-комбижир, промазал мимо Аляски, зато попал в красную скалу. Как так вышло — значения не имело. Второй вопрос — по поводу груза. Пытаясь по памяти восстановить количество увиденных ящиков, я сбился на десятом. Идти пересчитывать не захотел. Во-первых, точная цифра вряд ли на что-то повлияла бы, а во-вторых реалист продолжал плясать, откалывая зажигательные коленца. В пару к нему не хотелось. Допустим, ящиков пятнадцать. Ну, например. В том, что я вскрыл, лежало двенадцать слитков. На время забудем высшее гуманитарское образование, перемножим — и получим сто восемьдесят кусков золота. И если каждый из них, тоже например, будет весить 12 кило, то весу в грузе — две тонны сто шестьдесят кило. Не считая мешка с самородками и тары.

Внутренний скептик заголосил, как баба-плакальщица, тонко, с подвываниями. И ни одного цензурного слова, что характерно. Реалист оборвал танец и замер в стойке Фредди Меркьюри. Я глубоко вздохнул.

Так. Чтобы достичь цели, надо понять, каким маршрутом к ней идти, и какие ресурсы понадобятся на пути. Бывает, что в процессе инвентаризации ресурсов цель признается недостижимой. Продолжаем прикидывать. Цель — хомячья, утащить отсюда все добро. Из ресурсов — меньше недели времени и немного здоровья. Достал из внутреннего кармана «горки» листок с картой, полученный от Самвела, кажется, в прошлой жизни. Начал было считать - и распереживался, что нет того прибора с колесиком, мечты туриста-походника, который точно помогал рассчитать даже самый извилистый маршрут. Как его? Блидометр? Шмаромер? Не то. А! Курвиметр! Вот его-то и не было как раз. Поднял хвоинку лиственницы, невесть как поднятую сюда ветром, и начал считать ей. До бурого балагана, как окрестил мою избушку шаман, отсюда шесть километров. Из них по горам — четыре с половиной. Предположим, я смогу переть на горбу полцентнера за раз. Сюда я шел часа два. Отсюда буду идти, ну, положим, три. Итого дорога пять часов. Это значит, что без сна и еды я перетащу все к себе в избушку всего-то за девять дней! Если считать по три ходки туда-обратно в день — выходит две недели.

А самолетик тут лежал лет восемьдесят — и пусть дальше лежит! Нет, я полностью согласен с незабвенным Сергеем Олеговичем из «Национальной охоты» - бросать мясо глупо. Но если посмотреть на ситуацию под другим углом? Под юридическим? И я даже обернулся в поисках правоведа. Но посреди тундры их был дефицит. Всегда в принципе, и конкретно сейчас тоже. Почти на самой верхушке лиственницы глядя на меня сидел рябчик, но на бакалавра юриспруденции он никак не тянул. Опять придется самому.

Так, представим гипотетически, что всю эту роскошь я прибрал. Чтобы привезти ее в поселок нужен корабль. Самвелова казанка не захватит. Частями возить — палиться лишний раз. Тут я прикинул, сколько может стоить слиток, при цене за грамм, допустим, в пять тысяч. Получилось 60 миллионов. Я два раза проверял расчет. Не удержался и перемножил на все количество. Выходило почти 11 миллиардов. Рябчик улетел, а я посмотрел ему вслед очень подозрительно. Нет, избежать особо крупного размера не получится никак. А тут еще так удачно пулеметы эти — просто мечта полицейского… Так что золото будет лежать тут, пока я не придумаю, как его правильно пристроить. С собой захвачу только мешок с кисетами, и то не весь, наверное. Да, это решение было трудным. Особенно по отношению к тем двоим - один плачет, второй пляшет.

Сперва надо было экипаж похоронить. На стеллажах внизу нашел два рулона брезента. Снаружи совсем труха, но внутри удалось выкроить пару крепких квадратов. На них сложил и вынес останки с борта на солнце. Документов не было ни у одного. Из находок, способных хоть что-то прояснить — у одного трофейная бритва, на ручке нацарапано Смирнов, у другого из перчатки-краги выпал фрагмент фотографии. На ней была темноволосая девушка с грудным ребенком на руках. На обороте еле заметная надпись «аше», причем мест, где полагалось находиться началу и концу, не было. Так что Сашенька, Машенька, Наташенька — не понять. Оба квадрата сложил углами вверх, обвязал покрепче и повесил на шею вроде хомута. Спустился со стены - это оказалось сложнее и дольше, чем подниматься. Прошелся вдоль речки, и на одной из очередных петель подобрал красивое место на берегу — солнце по утрам ложилось на пригорок, под которым на повороте журчала-переливалась вода. Тут выкопал ямы, сложил останки, заровнял землей, положив сверху по плоскому камню со звездами, нарисованными химическим карандашом, найденным в одном из планшетов. Ни документов, ни карт не было и там. Разровнял землю, вернул на место мох.

- Простите, мужики, если что не так. Кресты вам не ко времени, а фанерных звезд я тут не найду. Земля вам пухом. И мир по дороге. - поклонился обоим и ушел. У поворота речки обернулся — и места смог разглядеть только потому, что знал ориентиры: дерево и камень.

Вскарабкался снова на площадку, последний аэродром Дугласа. Осмотрелся внимательно, но никаких следов человека, то есть своих собственных, не нашел. Забрался в салон, отметив, что пыль и пыльца стерты подошвами и пузом там, где я ложился. Но решил, что после первого дождя следы пропадут. Внутри тоже сложно было понять, кто и когда тут побывал. Переложил кисеты в рюкзак, обернув каждый в лоскуты брезента. Еще не хватало, чтобы что-то высыпалось. И отправился в обратный путь, стараясь не наступать на старые утренние следы, где мох уже начал было распрямляться.

Дойдя до практически родного можжевельника по почти любимому «балкону», снял рюкзак и сел передохнуть, свесив ноги. На камне, который я уже привычно называл про себя «волчьим столиком», сидел серый и поглядывал то на озеро, то на меня. Ветер снова дул мне в спину, наверное, донесло и вниз, учуял. Плотва лежала на месте, сеть чуть колыхалась на ветках дерева рядом. Суровая романтика Севера как она есть. Добытчик возвращается к балагану, найдя самолет, два трупа и одиннадцать миллиардов в золотых слитках, на берегу его ждет волк, чтобы поесть медведя. Канадские лесорубы и уренгойские вахтовики утирают скупые слезы умиления.

Рюкзак спустил вниз на веревке. А сам глубоко вздохнул, изо всех сил стараясь поминать старого Откурая только добрыми словами, и пошел дальше, к тому месту, где «балкон» прерывался обрывом. Становясь все уже и уже, тропа в конце концов закончилась. Начинало вечереть, и я решил, что больше получаса на поиски тратить точно не буду. И так денек насыщенный выдался. Как мог выглядеть лаз, обещанный шаманом? Дощатая дверка в нору в стиле старика Беггинса? Вращающийся камень, как в старых сказках? Или щель-шкуродер, куда только щуплым саха и пролезть? Оказалось, все вовсе не так.

Ощупав пальцами всю поверхность скалы от обрыва, до той высоты, куда хватало рук, не нашел ничего, ни щелей, ни норы. Монолит, глыба. Но почти отчаявшись и собравшись было спускаться на вечерние посиделки, махнул левой рукой — и она прошла мимо камня, да так, что я чуть не потерял равновесие. Тут оказалось что-то похожее на ту нишу, к которой я приладил балаган внизу. Скала прямо передо мной и та ее часть, что была отдалена, имели абсолютно одинаковую окраску и узор, и отличить их друг от друга я не мог даже глядя в упор. Присев и поводив рукой в нише, нашлось и продолжение тропинки — уступ шириной полметра, наверное, померить дальше мне пальцев не хватало. Прижавшись к стене, я осторожно перешагнул на уступ, который глаза по-прежнему отказывались замечать — вот это я понимаю, защитная окраска! Длиной площадка была не больше пары метров и вряд ли шире метра, не разгуляться. И в углу, том самом, куда с обрыва не доставали пальцы, нашелся долгожданный лаз. Своды арки сходились под острым углом, вершина была высотой мне по грудь. Я опустился на четвереньки и направился внутрь, держа в вытянутой руке фонарь.

Сзади завыл волк. Но в голосе не было тоски или угрозы: мне показалось, он азартно подбадривал меня, словно футбольный болельщик — игрока любимой команды, вышедшего один на один с вратарем в решающем матче.