Глава I. МЕДНЫЙ АД

1. Лагерь — прототип Степлага

От станции Жарык, стоящей на магистрали Караганда — Балхаш, на юго-запад — в Центральный Казахстан — ведет железнодорожный путь протяженностью 484,5 км. Дорога заканчивается в восточных предгорьях древних Улутауских гор, где находится богатейшее в СССР месторождение меди. Здесь расположен административный центр Джезказганской области, город Джезказган, что означает в переводе с казахского «медные копи». Крутом раскинулся развитой индустриальный район горнодобывающей и металлургической промышленности. Основной продукцией являются медная руда, медный концентрат и медь. По добыче медной руды и по выплавке меди Джезказган занимает ведущее место в СССР. Добываются также марганец и свинец. Возможности развития края огромны. В джезказганской свите цветных металлов есть и цинк, и молибден, и кобальт, и кадмий, и висмут, и рений, и селен и многое другое. Район простирается с севера на юг на 450 км, а с запада на восток на 550 км и занимает площадь 124,1 тыс. кв. км (площадь Австрии — 89,9 тыс., а Португалии — 91,7 тыс. кв. км).

Исторически Джезказганом называлось урочище, где находился медный рудник. Областной город возведен поодаль — в 22 км от рудника. В нем построен горно-металлургический комбинат имени К. И. Сатпаева — казахстанская Магнитка цветной металлургии.

Город Джезказган стоит на месте бывшего поселка Кенгир на берегу Кенгирского водохранилища и на месте лагерного отделения № 3 — лагеря особого назначения, Степлага, где в начале лета 1954 года восемь тысяч осужденных по 58-й статье УК РСФСР и 650 вставших на их сторону блатарей посмели заявить о том, что они тоже люди. По решению начальника ГУЛАГа генерал-лейтенанта Долгих и другого оставшегося неизвестным начальства, напомнить заключенным об их месте на земле была брошена почти полная дивизия войск МВД, усиленная четырьмя танками. В назидание оставшимся в живых более 700 человек были убиты и ранены. Много безоружных людей погибло под гусеницами вступивших в ближний бой лучших в мире танков Т-34 образца Великой Отечественной войны. Потери атакующих насчитывали один танк, утонувший в выгребной яме.

Лагерное отделение № 3 в Кенгире составляло лишь малую часть огромной рабовладельческой империи под названием «Степлаг», а лагерное восстание мелькнуло только кратким эпизодом в наполненной жестокостью и преступлением истории этого безвестного и безвозвратно погибшего государства. Обер-палачом Степлага был его начальник Чечев. После подавления восстания в Кенгире начальнику пришлось подать в отставку. Он оказался виноват в том, что проглядел и допустил бунт. Прошлые заслуги Чечева по Степлагу, однако, не были забыты. Он вышел на пенсию не полковником, а генералом. Труд собранных в Степлаге рабов помог овладеть богатствами недр и внес свой вклад в становление индустриальной мощи Джезказгана. Все они были осуждены по статье 58 УК РСФСР и считались злейшими врагами Советской власти. Эти люди не забыты. В 1990 году в окрестностях Джезказгана на месте лагерного кладбища по инициативе союза ссыльных и политзаключенных Литвы «Тремтинис» был установлен памятник узникам Степлага. Заключенным Степлага, человеком номер П1-232 (238), был А. И. Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ» посвящен всем замученным и убитым. Автор говорит за всех, «кому не хватило жизни об этом рассказать» Он говорит и за своих погибших товарищей по отделению Степлага в Экибастузе. Со страниц книги звучат их умолкшие голоса.

О богатстве недр Джезказгана, если не вдаваться в предысторию, в России узнали из отчета капитана Рычкова, побывавшего в этих местах в 1771 году с экспедицией фон Траубенберга. Отчет положили под сукно. Екатеринбургский промышленник Никон Ушаков проведал, что написано в отчете, и отправился в Казахстан в заветное место. Давясь от кумыса, поданного по случаю заключения сделки, он ударил по рукам с местными баями, выложил 490 целковых, и в 1847 году меденосная земля стала его владением. Есть и другие сведения, что Ушаков арендовал месторождение у казаха Батырь-Баканчина «под разведку». Так или иначе, но промышленник уехал в Екатеринбург и не вспоминал ни о байском угощении, ни о меденосной земле. Несмотря на беспечность, он не прогадал и со временем продал свои права на землю купцу Рязанову с неплохим барышом.

Купец, как и прежний владелец, из-за лености и по темноте не разведывал и не разрабатывал медное месторождение. Но он тоже, как оказалось, не прогадал. В 1903 году медными богатствами земли Джезказгана заинтересовались всеведущие «хищники»-англичане. Они не стали покупать кота в мешке, а взяли в 1907 году месторождение в аренду, провели обширную буровую разведку и, посмотрев на результат, выложили Рязанову в 1909 году 250 тыс. рублей за участок рудоносной земли площадью 60 кв. км. Англичане не остались внакладе. По данным на 1915 год, когда была разведана лишь часть месторождения, общий запас руды оценивался в 531 000 тонн при среднем содержании меди в руде 11,6 процента, то есть рудник мог дать 61 350 тонн металла. Акционерное общество, которое получило месторождение во владение, называлось Обществом атбасарских медных руд. По дореволюционному административному делению рудник Джезказган находился в Атбасарском уезде. Отсюда и название. В 1913 году общество атбасарских медных руд слилось со Спасским обществом (Spasski Copper С°).

Новые хозяева энергично взялись за дело. В голой холмистой степи выросли деревянные копры шахт и поселок. Теперь он называется рудный Джезказган (или рабочий поселок Джезказган). Именно здесь была сосредоточена основная ударная сила Степлага, то есть заключенные, непосредственно занятые на добыче медной руды. Англичане вели разработки выборочно и, как говорилось, хищнически. Их интересовала лишь богатая руда с содержанием меди не менее 10 процентов, в том числе и голубой халькозин. Тяжелые, как сама медь, голубоватые камни грузились в переметные сумы. Десять тысяч верблюдов с ранней весны до поздней осени совершали челночные рейсы через пустыню до станции Джусалы Оренбурго-Ташкентской железной дороги, откуда руда везлась в метрополию. Протяженность натоптанного верблюжьего тракта составляла 400 км.

Дело быстро расширялось, и концессионеры решили поставить при руднике собственный медеплавильный завод. Место для завода выбрали в 60 км от рудника, в урочище Карсакпай. Там имелась необходимая для производства вода, а рудник был не только гол, но и безводен. Энергетической базой для завода послужили бурые угли Байконурского месторождения, которые англичане начали интенсивно разрабатывать. Добыча продолжалась и при Советской власти. К началу космической эры бурый уголь Байконура был полностью выбран. Для снабжения завода водой на степной реке Кумоле, текущей сплошным потоком только в паводок, а летом образующей систему изолированных и постепенно высыхающих бочагов и плесов, иноземцы возвели плотину и сделали водохранилище. Оборудование для завода общим весом 3278 тонн доставили на станцию Джусалы из Англии. Одновременно с заводским оборудованием англичане привезли все, что нужно для узкоколейной железной дороги длиной 13,8 км, и в том числе 278 вагонов. Узкоколейка использовалась для переброски завода через пустыню. Вагоны с грузом проходили длину узкоколейки. Затем рельсы и шпалы снимались и укладывались впереди состава. На перекладных путях завод проделал 400-километровый путь за 2 года 11 месяцев. Закончить монтаж завода концессионеры не успели. Помешала революция. В 1919 году завод, рудник и другое английское имущество были национализированы и перешли во владение освобожденного от угнетателей трудового народа.

Молодая Советская власть, которой было вверено «английское» наследство, проявляла к нему интереса не больше, чем Никон Ушаков к ставшей его собственностью меденосной земле. До 1926 года недостроенный завод и рудник постепенно разрушались. Шахты, как сообщается в доступной литературе, стояли, затопленные англичанами. В 1926 году положение резко изменилось. Вышло постановление Совета Труда и Обороны о строительстве Карсакпайского медеплавильного завода, о восстановлении Джезказганского медного рудника и Байкокурских угольных копей. Английское наследство осваивалось 3 года. На трассе Джезказганский медный рудник — Карсакпай — Байконур была уложена завезенная концессионерами, но не проложенная узкоколейная железная дорога общей протяженностью 120 км. Англичане успели уложить лишь 6 км пути. В 1928 году Карсакпайский медеплавильный завод, который именуется первенцем цветной металлургии Казахстана, дал первую черновую медь, а в 1929 году Джезказганский рудник начал вновь выдавать руду.

Рудник работал, но хронически не выполнял план. В 1932 году вместо плановых 215 000 тонн руды было поднято на-гора 72 211 тонн, в 1934 году вместо 150 000–100 500 тонн. В качестве причины неудовлетворительной работы Джезказганского рудника назывались низкая производительность труда (1,12 человеко-смены на 1 тонну руды в 1933 году) и аварийное состояние маломощной электростанции.

Положение дел с добычей меди и с техническим оснащением рудника в Джезказгане отражало ситуацию по стране в целом. По свидетельству начальника Главцветмета А. С. Шахмуратова, цветная металлургия СССР вступила во вторую пятилетку как одна из отсталых отраслей народного хозяйства. Дореволюционный уровень производства меди к концу первой пятилетки был превзойден всего в 1,5 раза (46,5 тыс. тонн против 30 тыс. тонн). Добытая медь не удовлетворяла потребности развивающегося машиностроения и энергетики. Особенно страдало осуществление плана электрификации страны. Разрыв между производством меди и ростом потребляющих медь отраслей тяжелой промышленности выразился в 1932 году — в завершающем году первой пятилетки — в количестве 23 тыс. тонн дефицита меди. По самым скромным расчетам, потребление меди в стране в конце второй пятилетки, в 1937 году, ожидалось около 250 тыс. тонн, а непокрытый дефицит металла — в количестве не менее 65 тыс. тонн. Прогноз на третью пятилетку был еще более мрачным — ожидаемый недостаток меди выражался цифрой 200 тыс. тонн.

Основываясь на этих данных, начальник Главцветмета сделал вывод:

«Этот дефицит уже настолько велик и опасен в отношении лимитирования планируемого роста ряда ведущих отраслей тяжелой промышленности, в первую очередь электропромышленности и машиностроения, что делает неизбежным вывод о необходимости начала строительства уже в конце третьего пятилетия по меньшей мере еще одного медного гиганта, способного покрыть указанный дефицит меди».

Место для возведения медного гиганта было выбрано в Джезказгане с его богатейшими залежами.

Как и полагалось в 30-е годы, первым раздался призыв вождя:

«…Придется в ближайшее время заняться Алмалыкским медным месторождением и Джезказганом. В этом районе мы имеем богатую руду, но это место очень далеко отстоит от железной дороги…»

(Из стенограммы отчетного доклада Народного комиссара тяжелой промышленности С. Орджоникидзе VII Съезду Советов).

Затем состоялись партийные решения:

«Развернуть во второй пятилетке широкие подготовительные работы по освоению богатейшего Джезказганского медного месторождения».

(Из постановления VIII Краевой казахской партийной конференции).

Получив руководящие указания, за дело взялись специалисты. 10–15 ноября 1934 года в Москве под председательством академика А. Н. Самойловича состоялась III сессия Ученого совета Казахстанской базы Академии наук СССР, посвященная проблемам Большого Алтая и Большого Джезказгана. В заседаниях сессии и ее секций участвовали 250 человек, представляющих 59 заинтересованных ведомств и учреждений, в том числе Госплан СССР, Главцветмет, НКТяжпрома, Главэнерго, Институт геологии и минералогии НКТП, Ботанический институт АН СССР, Геологический институт АН СССР, Тимирязевскую академию, Горный институт, Ассоциацию цветных металлов, Водоканалпрект, Московский и Ленинградский университеты.

Результаты работы сессии в части вопросов, касающихся комплексного изучения и освоения природных ресурсов Джезказганского района Центрального Казахстана, были опубликованы издательством АН СССР в 1935 году. Книга, называющаяся «Большой Джезказган» и снабженная списком литературы, географическим, именным и предметным указателями, представляет собой любопытный памятник эпохи[1]. В экземплярах, которые можно получить в библиотеке, вырезаны две статьи, а имена их авторов в оглавлении густо замазаны черной тушью. Эти люди если и участвовали дальше в освоении богатств Джезказгана, то лишь как безвестные заключенные.

В резолюции сессии, в частности, говорилось:

«Сессия подчеркивает исключительное значение Джезказганского района как первого в СССР по количеству разведанных запасов меди (на 1 января 1934 года — 3250 тыс. тонн). Указанные запасы не исчерпывают всех возможностей этих медных месторождений и с продолжением разведок могут быть увеличены[2]. Чрезвычайная чистота джезказганских руд, свободных от вредных примесей, небольшая глубина и пластовый характер залегания этих руд, дающие возможность добычи до 40 процентов общего количества руд из одной шахты глубиной 150 м и 30 процентов путем открытых работ, изученность методов их разработки выдвигает Джезказган как район наиболее подготовленный к широкому развертыванию выплавки меди»[3].

«…сессия считает необходимым для ликвидации общей дефицитности меди в стране и использования громадных запасов построить в течение третьей пятилетки (1938–1942 гг.) на Джезказгане медеплавильный комбинат с выплавкой до 150 тыс. тонн меди в год. В течение второй пятилетки должно быть обеспечено окончание разведок и исследовательских работ по джезказганским медным рудам, по необходимым для комбината флюсовым и строительным материалам и закончено проектирование этого комбината, чтобы в 1937 году можно было начать дополнительные работы в области жилищного строительства, создания местной продовольственной базы и т. д. Все эти работы и изучение вопросов водоснабжения должны быть проведены с таким расчетом, чтобы в 1938 году приступить к форсированному развертыванию строительства комбината. При этом особое внимание должно быть обращено на работы по водоснабжению будущего комбината и населения».

«Главным условием постройки Джезказганского медеплавильного комбината и вовлечения в промышленную эксплуатацию всех ископаемых богатств Джезказганского комплекса является соединение этого района железнодорожным путем с общей железнодорожной сетью Советского Союза постройкой железнодорожной линии от Джезказгана к магистрали Караганда — Балхаш. Поэтому сессия подчеркивает особую важность срочного проведения изыскательских работ и проектирования трассы этой дороги, которые обеспечили бы развертывание ее строительства не позже 1937 года, с установлением временного движения в 1938 году».

«…Сессия обращает особое внимание всех организаций и научно-исследовательских учреждений и институтов, связанных с подготовкой к развертыванию строительства в Джезказгане, на безусловную необходимость организации исследовательских работ по изучению как недр этих районов, так и условий развития сельского хозяйства, подготовки к созданию культурно-бытовых условий для будущего роста рабочих поселков, городов, связанных с ростом пролетариата в этих районах»[4].

Анализ материалов, представленных в сборнике, показывает, что сессия предложила продуманный и разумный, научно обоснованный план культурной колонизации края.

На исходной позиции перед колонизацией центр Казахстана представлял собой белое пятно. Рудоносная земля Джезказгана находилась в сердце необжитой и почти не тронутой цивилизацией области. В 1933 году освоенный в промышленном отношении район, включающий комплекс рудник Джезказгана — медеплавильный завод и обогатительную фабрику в Карсакпае — разработки бурого угля в Байконуре, занимал площадь 88 380 кв. км. Население составляло 17 741 человек, из них 12 135 были сельскими жителями, ведущими в основном полукочевой образ жизни, и 5606 — рабочими. На руднике Джезказгана трудились 1300 человек. По ландшафту промышленный район занимал переходную зону между сухими степями и полупустыней. Остро ощущался недостаток питьевой воды и воды, необходимой для промышленных нужд. Даже паровозы «С. Орджоникидзе», оборудованные системой конденсации пара, не могли преодолеть пространство, отделяющее Караганду от Джезказгана. Паровозы «Иосиф Сталин» для этого совсем не годились. Резко континентальный климат со знойным летом и холодной зимой, а также постоянные ветры осложняли жизнь человека. Скудная продукция сельского хозяйства была не в состоянии прокормить имеющееся население, не говоря об ожидающихся рабочих.

Исходя из планируемого объема производства в 150 000 тонн меди в год и трудозатрат эксперты подсчитали количество необходимой рабочей силы. Прогнозировалось, что население промышленных центров района, включая рабочих и членов их семей, составит 84 900 человек, в том числе 52 500 жителей рабочего поселка Джезказганского рудника. Общая численность населения оценивалась в 133 тыс. человек. Эксперты подумали о том, как обеспечить этих людей пищей, питьевой водой, жильем и создать достойные человека социально-бытовые условия жизни. Не были забыты ни зеленые насаждения, ни водопровод, ни электроснабжение и освещение, ни городской транспорт, ни телефон, ни радио и даже крематорий. На этот счет была составлена необходимая смета.

В программу входило санитарно-курортное лечение жителей Большого Джезказгана. Местом для этого был выбран район Улутауских гор Горный кряж возвышается над окружающей его местностью на 600–650 м и задерживает осадки. В ущельях с благоприятным водным режимом имелась богатая растительность — березовые и осиновые рощи, заросли караганы, таволги, жимолости, смородины, боярышника и шиповника. В прошлом в этих обетованных местах располагались временные резиденции и подвижные гаремы всесильных ханов Албаша, Аблая и Кенесара. По замыслам академической сессии, ханское наследство переходило к трудящимся Джезказгана. Им предназначался даже мед, который предполагалось получать на пасеках, заложенных при санаториях. Продовольственный вопрос решался не только путем завоза продуктов извне, но и за счет развитая местного сельского хозяйства. Предполагалось оросить и использовать под посевы 25 000 гектаров земли.

Для многих участников сессии было очевидно, что возможность развития района ограничивают нехватка воды и недостаточное знание водных ресурсов, и в частности запасов подземных вод. Это относилось не только к воде, необходимой для орошения и промышленных целей, но и к питьевой воде. Нужды Джезказганского рудника в питьевой воде с трудом удовлетворялись за счет воды, откачиваемой из шахт и получаемой из колодцев. Дебит колодцев был невелик, а качество воды не всегда удовлетворительно. Недостаток особенно остро ощущался летом, когда дебит понижался, а расход увеличивался. Водоносные слои, из которых забиралась вода, располагались в верхнепалеозойских песчаниках и загрязнялись нечистотами из выгребных ям, устроенных в тех же песчаниках. На загрязнение фекалиями прямо указывало наличие в питьевой воде следов азотной и азотистой кислот и аммиака. Здравомыслящие люди видели в этом первопричину появляющихся брюшнотифозных и других инфекционных желудочных заболеваний.

Оценивая реальное положение, представитель Гидроэлектропроекта Ф. П. Моргуненков в прениях секции водных ресурсов выразил сомнение в оправданности планов индустриального развития без решения проблемы водоснабжения:

«Доклад исходит из заданной цифры выплавки меди 150 тыс. тонн, что чрезвычайно велико для водных ресурсов района. Подсчитанное в работе количество 133 тыс. человек населения тоже чрезвычайно велико для данного района, который совершенно не обеспечен водой… Или нужно мобилизовать водный баланс со стороны, или ограничить наши пожелания меньшим количеством выработки меди, чем здесь задано».

Его одернул заведующий геологоразведочным отделом Джезказганского комбината К. И. Сатпаев:

«Не надо смешивать две линии развития Джезказганского района. Первая линия, которая сейчас четко поставлена, это развитие медной промышленности до годовой выплавки 150 тыс. тонн и обеспечение водой этой задачи. Вторая линия, которая является наименее актуальной для развития этого района, — это вопрос мобилизации других водных ресурсов для сельского хозяйства этого района…» Далее будущий академик и президент Казахской АН предложил ради экономии воды выкинуть из планов развития посевы зерновых.

Судя по резолюции сессии, негласная битва между сторонниками цивилизованной колонизации и поборниками развития медной промышленности любой ценой закончилась не в пользу последних. Однако возведение Большого Джезказгана постепенно сбивалось именно на этот путь. Во второй половине третьей пятилетки, то есть к началу войны, не были выполнены ни планы промышленного строительства, ни программа социально-бытового развития.

Железная дорога, которая была необходима не только для осуществления производственного процесса, но и как «предпосылка» для строительства промышленных объектов и колонизации края, вступила в строй не в 1938 году, как намечалось по плану, а позднее. В 1939 году железнодорожный путь подвели лишь к границам района. До Джезказганского рудника поезда начали ходить в 1941 году, а к месторождениям марганца в Джезды — в 1943 году. Форсированное строительство медеплавильного комбината академическая сессия намеревалась развернуть в 1938 году после проведения работ в области жилищного строительства и создания местной продовольственной базы. В реальной жизни на берегу небольшой степной речки Кенгир в 1938 году начали возводить лишь поселок для рабочих комбината и плотину для будущего Кенгирского водохранилища.

М. С. Васильева и А. В. Чигаркин свидетельствуют[5]:

«При сооружении поселка и водохранилища строители проявили подлинный трудовой героизм. На совершенно необжитой территории, в суровых условиях полупустыни, среди бурых сопок были заложены первые бараки для строителей и фундамент для гидроузла. В эту глушь, оторванную от экономически развитых районов, приходилось с большими трудностями завозить все, начиная с оборудования и кончая питанием и одеждой».

Вот тебе и культурная колонизация!

В 1951 году среди жителей поселка преобладали немцы, татары и чеченцы, находившиеся на положении ссыльных и спецпереселенцев. Рядом с поселком стояло 3-е лагерное отделение Степлага с 8 тысячами заключенных. Дело колонизации края прочно взяли в свои руки МВД и ГУЛАГ. Степная речка Кенгир была еще не запружена, а медеплавильный комбинат существовал лишь в мечтах.

Недалеко от фундамента гидроузла уныло возвышалась могила местного святого Тос-Мурзы. Комбинат не начал работать и в 1958 году. В 1964 году уже запущенному Джезказганскому горно-металлургическому комбинату было присвоено имя К.И. Сатпаева.

В брошюре М.С. Васильевой и А.В. Чигаркина приводятся сведения о состоянии сельского хозяйства района в 50-е годы:

«…Животноводство на территории района все еще имеет низкий уровень развития. По продуктивности скота район стоит на последнем месте в Карагандинской области[6]. Среднегодовой удой молока на одну корову в 1957 году здесь составил всего 340 л, настриг шерсти с каждой овцы равнялся 1,4 кг, а на 100 га пахотных земель, лугов и пастбищ приходилось 0,9 ц мяса в живом весе. Эти показатели намного ниже среднеобластных».

«Наибольший удельный вес среди зерновых имеет яровая пшеница, являющаяся самой распространенной богарной культурой на территории района. Посевы яровой пшеницы на богаре пока еще не дают здесь хороших устойчивых урожаев. Средняя урожайность пшеницы за ряд последних лет составляет 4–6 ц с гектара, а в иные годы не превышает 3 ц с гектара».

«Урожайность огородных культур в подсобных хозяйствах очень низка по сравнению с урожайностью Джезказганской опытной базы[7] и индивидуальных хозяйств. Если в подхозах с каждого гектара получают в среднем по 40 ц картофеля и по 50 ц овощно-бахчевых, то на полях опытной базы, при соблюдении всех необходимых правил агротехники, собирают картофеля до 25 т, помидоров — 2 т, капусты — 30 т, арбузов — 20 т с гектара».

Далее авторы брошюры отметили:

«В ответ на призыв партии и правительства — в ближайшие годы догнать и перегнать США по производству мяса, молока и масла на душу населения — труженики сельского хозяйства района изыскивают новые резервы для увеличения продуктов животноводства».

Остановившись на достижениях сельских тружеников, авторы брошюры заявили:

«Достигнутые успехи — еще только начало решения большой ответственной задачи: создания прочной сельскохозяйственной базы на территории района».

Участники академической сессии в 1934 году полагали, что такая база должна быть заложена до начала промышленного освоения района. Этим планам и другим прожектам сторонников цивилизованной колонизации края не суждено было осуществиться. Тем не менее Джезказган отдал свою медь, отдал ее в военные и послевоенные годы.

В годы войны производительность Джезказганского медного рудника возросла на 358 процентов, а за десять послевоенных лет, в 1955 году — по отношению к 1946 году на 540 процентов. В 1942 году вступил в строй Джездинский марганцевый рудник, и поток руды пошел на металлургические заводы Урала, которые «голодали», перестав получать марганец из оккупированного немцами Никополя. В послевоенной пятилетке добыча марганцевой руды увеличилась в 4 раза, выплавка черной меди на Карсакпайском заводе — в 4 с лишним раза. Вступило в строй новое промышленное предприятие — Кургасынский свинцовый рудник с обогатительной фабрикой. В начале 50-х годов в состав Джезказганского рудника входили 8 шахт — № 31, 42, 44, 45, 51, «Кресто-Запад», «Петро» и «Покро», а также 2 карьера открытых горных работ — «Карпиенский» и «Никольский». Строились новые шахты и карьеры. Медная руда из Джезказгана в военные и послевоенные годы шла на медеплавильные заводы Урала и на Балхаш. С экономической точки зрения эти перевозки были расточительны. В вагоны грузился не медный концентрат с содержанием металла более 90 процентов, а исходная руда с содержанием меди 2–5 процентов. Мощная обогатительная фабрика, на которой руда стала перерабатываться и которая стала частью еще возводящегося медеплавильного комбината, была построена только в 1954 году.

Получить эту продукцию в диком и необжитом краю можно было только за счет использования подневольного труда. Роль рабочей силы в военное и послевоенное время в Джезказгане выполняли вольнонаемные, заключенные, военнопленные и опять заключенные, а также ссыльные и спецпереселенцы, которые стали называться вольнонаемными. По данным М.С. Васильевой и А.В. Чигаркина, к 1959 году национальный состав населения района резко изменился: «Если до революции здесь проживали преимущественно казахи, то в настоящее время на заводах и рудниках, на строительстве жилых и промышленных зданий наряду с казахами трудятся русские, украинцы, татары и представители других национальностей». Большинство из них оказались в этом краю не по доброй воле.

После кадровой неразберихи в военное и первое послевоенное время было найдено нужное решение. В конце 40-х годов в системе ГУЛАГа образуется Степной лагерь (Степлаг), относящийся к категории лагерей особого назначения (особлагов) и призванный решить важную государственную задачу — обеспечить медную индустрию Джезказгана рабочей силой.

Литератор, журналист и ученый создают свой стиль, подбирают свой лексикон и берегут любимые слова. По этим следам можно установить авторство книги, очерка и научного труда. Индивидуальность эпохи также выражается в словах. В 30-е, 40-е и 50-е годы из уст больших и малых вождей, из глоток ораторов, из пасти репродукторов, со страниц газет и журналов на человека сыпалось: «гениальный» (о великом вожде и учителе), «мудрейший» (о нем же), «злейший» (о любом из многочисленных врагов, пытающихся в звериной злобе разрушить лучезарный советский мир — бывших офицерах, вредителях, кулаках и подкулачниках, троцкистах, бухаринцах, агентах империализма, притаившихся буржуазных националистах и прочей сволочи), «бдительный» (и о железном чекисте, и о простом советском человеке), «безродный» (о космополите, или, иначе, о еврее) и т. д. и т. п. Никто из живших в то время не останется равнодушным, если вновь услышит такой перезвон. У одних сердце забьется от презрения или страха, а у других защемит от тоски по безвозвратно ушедшему.

К словам — избранникам эпохи относится слово «особый» — особый отдел, особое распоряжение, Особое Совещание (ОСО), особое поручение, особое внимание, часть особого назначения (ЧОН), особое задание, даже водка была «Особая». В словесную обойму времени вошло выражение «особый лагерь». Этот термин не был бессмысленным и пустозвонным словосочетанием. Слово «особый» присоединили к слову «лагерь» не зря. Получилось понятие, категория.

Особые лагеря были последней и самой мрачной вершиной развития лагерной системы. Документальная история ГУЛАГа еще не написана. Информации нет. Архивы закрыты. Книги о лагерях основываются лишь на свидетельствах очевидцев. Имя человека, учредившего в конце 40-х годов особые лагеря, неизвестно. Численность и состав коллектива «творческого», придумавшего такую гадину, тает во мраке времени. А между тем это были смелые реформаторы. Раньше осужденные по 58-й статье содержались вместе с уголовниками и бытовиками. Теперь испытанный порядок разрушился. Лагерь становился однородным. Особые лагеря были предназначены только для осужденных по 58-й статье, только для них одних. Это действительно соблюдалось. Администрация особых лагерей оставалась одна, без испытанных и верных помощников — блатарей. К ней переходили все функции подавления, управления и использования труда заключенных. Тяжелое бремя ложилось па доблестные кадры Л. П. Берии.

Особые лагеря были лагерями уничтожения с каторжным режимом и каторжным трудом. Но что бы ни говорили реформаторы о необходимости наказания и подавления злейших врагов советского строя, учреждение лагерей особого назначения было вызвано в первую очередь экономическими причинами. Мир вступал в эпоху научно-технического прогресса. Реформаторы надеялись, что совершить этот скачок великой стране социализма поможет труд людей, которых называли врагами. Было понятно, что старая лагерная система в экономическом отношении неэффективна и что главной рабочей силой в лагерях являются осужденные по статье 58. Было решено собрать этих людей в единый кулак и ценой их ненужных жизней пробить дорогу в светлое будущее.

При англичанах, по сведениям М. С. Васильевой и А. В. Чигаркина, «на рудник в качестве рабочих принимались в основном казахи, а также русские ссыльные, — те, кого извечная нужда заставляла в неимоверно тяжелых условиях зарабатывать средства к существованию. Добывали руду и проходили штреки в твердых породах ручными бурами и полупудовой кувалдой. Полуголые люди, обливаясь потом, на тачках вывозили руду к подземной клети. Руда поднималась на-гора в бадьях конным воротом. Освещение и вентиляция были скудными. За 12—14-часовой рабочий день получали гроши: русскому платили 70 копеек, казаху — 50 копеек, а подросткам и женщинам — по 25 копеек». Заключенным Степлага можно было не платить и этого и заставить работать их в еще более тяжелых условиях. Заключенным не нужно было не только санаторно-курортного лечения в ущельях Улутауских гор, хранящих память ханов Албаша, Албая и Кенесара, но даже крематория. Усопших хоронили в общих могилах без белья, без одежды и без гробов.

Эти люди могли работать в диком краю, до которого не дошла культурная колонизация. Чтобы строить Степлаг, не надо было думать о проблеме водоснабжения, за решение которой ратовали участники 111 сессии Ученого совета Казахстанской базы АН СССР. Заключенные могли пить — и пили — отравленную солями меди воду из шахт, воду, которая была не только ядовита, но и создавала опасность заражения брюшным тифом, дизентерией и гепатитом.

По невольному свидетельству М. С. Васильевой[8], «частичное использование подземных вод посредством артезианских колодцев уже (!) началось с 1956 году. По водопроводу от Жанайского подземного водоисточника насосом подается вода к Джезказганскому руднику в объеме 75 л/сек.».

А до этого на Джезказганском руднике не было питьевой воды ни из Жанайского подземного водоисточника, ни из еще не сооруженного Кенгирского водохранилища.

В 1956 году, когда была решена проблема водоснабжения рудника, Степлаг как лагерь особого назначения агонизировал. Заключенные ходили без номеров на одежде и спали в бараках без решеток на окнах. Новые осужденные по статье 58 в лагерь не поступали. Степлаг пополнялся за счет перевода заключенных из других особых лагерей, имеющих меньшее экономическое значение. Летом 1961 года лагерь опустел.

В 1958 году, когда еще не все заключенные вышли из лагеря, М С. Васильева сообщила:

«Все новые и новые отряды новоселов прибывают на новостройки Джезказганского промышленного района. Сотни юношей и девушек приобрели здесь специальность штукатуров, маляров, плотников, каменщиков, шахтеров и заняли достойное место в жизни. Приезжают сюда со всех концов нашей Родины энтузиасты — руководящие инженерно-технические кадры, учителя, врачи и квалифицированные рабочие. Романтика великого преобразования незнакомого, но богатого края, возможность строить своими руками заводы, фабрики, целые города, создавать сады и леса там, где совсем недавно была пустыня, — вот что привлекает сюда тысячи смелых и талантливых советских людей».

Местный поэт-джезказганец, бывший человек СО-654, освободившийся из Степлага, Ю. Грунин пропел:

Нам наказ Отчизной дан:

День за днем идя к победе,

Дружно строить Джезказган —

Город юности и меди.

Наши люди, наша медь

Станут славою греметь!

М. С. Васильева закончила свою брошюру с невинным пафосом Тартарена из Тараскона:

«Пройдет немного лет, и Джезказганский пустынный район превратится в цветущий оазис. Сюда придет живительная влага Иртыша. Молодые города и поселки украсятся зеленью парков и садов. Крупные овощекартофельные и мясомолочные совхозы, предприятия пищевой и легкой промышленности создадут изобилие продуктов питания и товаров широкого потребления для населения. Школы, техникумы и вузы, библиотеки, клубы и Дворцы культуры обеспечат высокий культурно-бытовой уровень трудящихся Джезказганского промышленного района».

В 1934 году грамотные и гуманные люди, собравшиеся на академической сессии, знали, как все это можно достичь и без воды Иртыша, и без услуг ГУЛАГа.

2. Лагерь особого назначения — Сверхлаг

Недалеко от Степлага в воображении автора вырос другой лагерь особого назначения — Сверхлаг. Он был обычным лагерем уничтожения и ничем не отличался от Берлага, Карлага, Минлага, Озерлага, Дубравлага, Степлага и других лагерей со зловещим эпитетом «особый», зоны и вышки которых украшали 40 лет назад просторы нашего социалистического Отечества. Возможные различия, если выражаться на туманном языке науки, недостоверны и несущественны. Автор обратился к Сверхлагу лишь потому, что герой этой книги, Василий Иголкин, оставил за его стенами полтора года своей молодости. Рассказывая о герое, нельзя не сказать о лагере и его начальнике, полковнике Чеченеве. Без этого трудно понять внутренний мир Василия Иголкина, о последующей жизни которого мы собираемся повествовать.

Из биографии полковника Чеченева

Сверхлаг не составлял единого массива. Его отделения были разобщены и разбросаны по Центральному Казахстану. Многие из них находились в сотнях километров друг от друга. При таких расстояниях персональным транспортом для властелина Сверхлага, полковника Чеченева, поневоле служил самолет, который находился в боевой готовности и всегда ждал хозяина. В импровизированном салоне кабины хранился запас коньяка. Полковничий организм требовал постоянной дозы алкоголя.

В октябрьский день 1951 года Чеченев направлялся на' Медный Рудник, где были расположены самые крупные отделения лагеря. Начальник любил служебные поездки по своим владениям. Приятный хмель и радость полета скрашивали дорогу. Грузное тело полковника покоилось в удобном кресле. Сопровождающим — денщику-адъютанту, оперчекисту, производственнику, телохранителю и другой свите — казалось, что шеф спит. В действительности полковник бодрствовал. Он лишь не замечал окружающих. Мысль, ускоренная коньяком, работала четко и ясно. Начальник Сверхлага оглядывал пройденный путь.

Полковнику было далеко за пятьдесят. За годы работы в органах он испытал тяжесть жизненной борьбы, познал взлеты и падения. Несколько лет назад Чеченев в звании генерал-майора МГБ служил в Прибалтике, занимал твердое положение и находился на хорошем счету у московского руководства. Взлет на эти высоты начался в 1944 году. Как опытный чекист, полковник Чеченев был передан в распоряжение бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР. Необходимость создания в Центральном Комитете партии специального бюро по делам крошечной республики определялась чрезвычайными обстоятельствами. В 1944 году в Литве разгорелась вооруженная борьба против изгнавшей немцев Красной Армии и возрождающейся в республике Советской власти. Ее начали литовцы из сформированных гитлеровцами воинских соединений и служащие полиции — те, чьи руки были в человеческой крови и кому терять было нечего. К ним присоединились люди, уклоняющиеся от насильственной мобилизации в Красную Армию. Затем с оружием в руках против освободителей выступило мирное население. Это было ответом на карательные акции, проводимые чекистами. По распоряжению генерала Ветрова населенные пункты, жители которых были заподозрены в нелояльности, окружались автоматчиками, а дома вместе с людьми обливались бензином и поджигались. Сопротивление приобрело массовый характер. Поднявшиеся на борьбу ушли в леса. Началась ожесточенная и жестокая партизанская война. Партизаны пользовались в народе недопустимо широкой поддержкой к сочувствием. Подавление этого движения, носившего национальную окраску, оказалось не под силу литовскому партийно-государственному аппарату, самому зараженному национальной идеей. Литовские коммунисты зачастую проявляли слабость, столкнувшись с реальностью жестокой братоубийственной войны. Требовалось вмешательство железной руки центральной власти. Именно в этом заключалось предназначение бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР, которое возглавил М.А. Суслов. Бюро наделялось чрезвычайными полномочиями.

Полковник Чеченев получил приказ организовать выявление среди гражданского населения лиц, подлежащих ликвидации и депортации в Россию. Потенциальную опасность для Советской власти представляли остатки эксплуататорских классов, бывшая литовская администрация и военные, верхушка старых политических партий, католическое духовенство, интеллигенция и крестьяне, контактирующие с партизанами. Полковник подошел к полученному делу творчески. Чекист понял, что основными врагами в этой пестрой массе являются носители национальной идеи и что о людях, хранящих эту идею, не могло не знать гестапо.

«Для Гитлера, — думал Чеченев, — этот националистический сброд был такой же костью в горле, какой он теперь стал для нас».

Гестапо действительно бдительно следило за настроением литовцев и с немецкой педантичностью собирало информацию на граждан маленькой оккупированной страны. Обратившись к сохранившимся, хотя и не в полной мере, архивам гестапо, Чеченев получил в свои руки картотеку и списки, по которым можно было начинать аресты. Под топор попадали литовцы, находившиеся под надзором у немцев. Националисты ли эти люди или лица, сочувствующие Советам, полковник не разбирал. Важно было другое: все они не принимали оккупацию.

Через два года сопротивление литовцев в основном было подавлено. Около четверти населения подверглось депортации. Чеченев закончил свою службу в Литве генерал-майором. На его груди красовались два новых боевых ордена.

Генерал быстро пошел вверх по служебной лестнице и ждал новых почестей. Но внезапно все рухнуло. Несколько прибалтов, которые не понимали значения работы органов для дела социализма, ушли на баркасе в Швецию. В иностранной прессе появились публикации об акциях, проводимых Чеченевым, подтвержденные свидетельствами очевидцев, фотографиями и копиями документов. Сотрудники МГБ, ознакомившиеся с публикациями, заключили, что генерал совершил служебные преступления — допустил утечку информации и не обеспечил режима сов. секретности (гриф «совершенно секретно», СС, «два Сергея») при проведении акций.

Чеченев помнил час расплаты. Он стоял в кабинете министра МГБ СССР, к которому был вызван в Москву специальной телеграммой с грифом СС. Министр уже все сказал, и услышанное не оставляло никакой надежды. К штрафнику-генералу, гордясь своей молодостью и силой, подошел хлыщ-адъютант. Красуясь перед министром, он опустил руки на плечи Чеченева. Раздался треск ниток, и мелькнуло золото сорванных с плеч генеральских погон. Капитан действовал столь ловко и быстро, что казалось, будто этот службист всю жизнь занимался лишь тем, что лишал генералов достоинства.

Через три часа разжалованный генерал мерил шагами одиночку в Лефортовской тюрьме. За три недели были пройдены многие километры. Внезапно Чеченева вывели из камеры, привели в порядок, накормили и отвезли в кабинет к заместителю министра МВД СССР. Заместитель был немногословен и вежлив. Бывший генерал, которому предложили сесть, услышал:

— Руководство приняло решение дать вам возможность искупить вину. Вам доверяется пост начальника лагеря особого назначения Сверхлага в Казахстане. Лагеря особого назначения — новое дело не только лично для вас, но и для всей нашей лагерной системы. Они предназначены для содержания особо опасных врагов советского государства и призваны решать важнейшие экономические задачи. — Заместитель министра поддерживал реформаторов, учредивших особые лагеря. — Задача Сверхлага — обеспечить добычу медной руды в Казахстане. Медь — стратегический материал. Спрос на медь будет возрастать соответственно техническому прогрессу. В вашем распоряжении будет 60–70 тысяч заключенных. Не забывайте, — голос заместителя министра стал суров, — что эти отбросы общества должны узнать, что такое настоящая тюрьма.

Оказанное доверие, — заключил заместитель министра, — возлагает на вас огромную ответственность. Помните об этом. Мы будем знать, справляетесь ли вы с руководством Сверхлага, оценивая производственные показатели, то есть тонны выданной на-гора медной руды.

Через два дня Чеченев в звании полковника вылетел на новое место службы. Бывший генерал знал, что такое доверие и что такое ответственность. Треск ниток, уходящий блеск золотых погон и лефортовская камера не были забыты. Чеченев понимал, что новые погоны могут сохранить только тонны добытой заключенными медной руды.

За два с половиной года работы Чеченев поднял Сверхлаг и вывел его в передовые среди лагерей особого назначения. Мрачный гений полковника Чеченева сделал Сверхлаг Медной империей, Медной каторгой, Медным Адом.

Руководство полагало, что штрафник-генерал оправдал оказанное ему доверие. Принимая посыпавшиеся на него почести, Чеченев не обольщался. Он понимал, как трудно удержать достигнутое. Для этого требовались постоянные усилия. Ни на минуту нельзя было ни остановиться, ни отдохнуть. Чеченев знал, что для руководства он не фигура. Надо было льстить, изворачиваться, угождать, делать подношения и обманывать победными реляциями о тоннах добытой медной руды и раскрытыми заговорами среди заключенных. Нельзя было выпускать бразды правления лагерем из рук. Плуты подчиненные готовы были продать, провести и заложить начальника. Надо было уметь ладить с рудоуправлением.

Своим главным достижением Чеченев считал создание специального лагерного отделения в Пустынном. Отделение было инвалидным лагерем, куда со всего Сверхлага, а иногда и из других мест свозился отработанный человеческий шлак. Еще живые, но уже не жильцы. Чеченев не дал никому умереть тихо на нарах. Он заставил работать всех. Работали старые и молодые, мужчины и женщины. Работали безногие и безрукие. Ни запущенный туберкулез, ни далеко зашедший силикоз, ни силикотуберкулез, ни истощение, ни перенесенный инфаркт не избавляли от каторжного труда в карьерах и каменоломнях, от земляных работ, от кирки, кувалды и лопаты. Никто не умер спокойно. Все до самой смерти испытывали чувство голода. Пайка в лагере была инвалидная: 650 граммов черного хлеба в день для тех, кто ходил на работу, и 500 граммов для тех, кого уже нельзя было согнать с нар. Три раза в день полагалась жидкая баланда.

Норма питания и труд калек предусматривались инструкцией. Тогда при чем здесь Чеченев? Он вдохнул в эту инструкцию жизнь, разработал систему принуждения, придумал новые виды работ и заставил распущенное лагерное начальство выполнять все неукоснительно:

— Никакого послабления заключенным! Постоянная боевая готовность! Какой м… решил, что отсутствие руки освобождает от работы с носилками? Носилки берутся четырьмя руками, двумя левыми и двумя правыми. Они всегда найдутся у четырех одноруких. Надзиратель и бригадир должны их правильно расставить.

…Однорукие понесли носилки.

Чеченев не был тупым исполнителем. Он вложил в дело энергию и фантазию. Полковник был творческой личностью, опередившей свое время. В 90-х годах прозревший советский народ вместо обещанного коммунизма обнаружил, что наша могущественная промышленность неэкономна и расточительна. В переработанном сырье остается много ценного материала. Богатства уходят с дымом заводов, выливаются с жидкими стоками и выбрасываются с отходами производства. На Западе, в Японии и даже в Южной Корее исходное сырье используется с максимальной пользой. Для нас ото XXI век. В лагерной индустрии переработки человеческого материала полковник Чеченев на рубеже 40-х и 50-х годов достиг технологического уровня XXI века. Польза, хотя и мнимая, извлекалась даже из человеческого шлака. Дай Бог, чтобы этот опыт никому больше не пригодился!

Чеченев не был ни изувером, ни садистом. Он равнодушно наблюдал, как созданный им пресс выжимает последние соки из обескровленного человеческого жмыха. Важен был только итог, только цифры; сколько мест освободилось в Пустынном и как скоро идет разгрузка лагеря. В производственных отделениях Свсрхлага люди быстро теряли силы и, отдав все, становились обузой. Выполнение производственного плана задерживалось. Особенно заметно износ человека шел в отделениях лагеря на Медном Руднике. Требовалось без задержки выметать образовавшийся мусор и заменять его свежей рабочей силой. Для этого инвалидный лагерь в Пустынном должен был быть постоянно готов к приему больше ненужного дерьма. Чеченев обеспечил такую готовность. Конвейер работал бесперебойно. Еще полный сил человек поступал в производственный лагерь, доходил до истощения, переводился в Пустынное и оттуда уходил в небытие. Его место занимали новые люди, которые проделывали тот же путь.

Медный Рудник с высоты птичьего полета

Под крылом самолета, который приближался к Медному Руднику, простирался безрадостный край. Окрестности рудника представляли собой холмистую безжизненную землю. Беспорядочно разбросанные сопки чередовались с равниной, всхолмленной грядами пестро окрашенных валунов. На зеленовато-серой, а местами светло-каштановой земле не было видно следов растительности и не угадывалось прикосновение руки человека. В убогом травянистом покрове, который кое-где встречался на равнине, но не различался с самолета, преобладали полынь и кок-пек. Разреженная трава окрашивала землю в грязно-желтые и темно-бурые тона. Молоко коров — а их пытались держать в поселке при Медном Руднике — от полыни было горьким. Дети его не пили. Воздух над землей казался нечистым от неоседающей пыли. Солнце еще высоко стояло над горизонтом, но в его окраске угадывался грядущий мрачно-красноватый закат. Круглый год в этом краю дули ветры. Летом они приносили горячий воздух пустынь Азии и иссушали землю, а зимой — холод Арктики, метели и бураны. Зима была холодной и малоснежной, а лето — засушливым и знойным. Небольшие дожди выпадали лишь осенью и весной. Весь год на почти всегда безоблачном небе сверило немилосердное солнце. Оно освещало безрадостный мир и прижимало человека к медной земле.

В этом краю долго никто не жил. Человек расселялся по земле неравномерно. Наши предки выбирали края, где был корм, вода и защита от непогоды. И еще, по инстинкту влечения к прекрасному, человек тяготел к местам, где красота природы радует глаз и возвышает душу. Взлет многих великих цивилизаций обязан этому влиянию. На поворотах истории в обетованные уголки Земли приходили завоеватели и вытесняли слабых в пустыню и в горы, в леса, на безлиственный север. Изгнанники напрягали волю и мускулы и укреплялись там. Многие гибли или оставались влачить жалкое существование пасынков человечества.

В окрестностях Медного Рудника люди не задерживались. В летний зной усилия человека разбивались о серо-зеленые камни бесплодной пустыни, а зимой все застывало в снежном буране. Безрадостный пейзаж и зловещие закаты, насыщающие пыльный воздух кровью, угнетали волю. Человек не хотел и не мог жить в этих местах.

Внимание человека Медный Рудник привлек лишь тогда, когда обществу стали нужны богатства земных недр. Когда-то Уральские горы тянулись через весь континент до заоблачных среднеазиатских бастионов. Время разрушило и разметало южную часть этой стены. Теперь на плоской равнине Казахстана лишь в нескольких местах сохранились куски основания древнего горного массива. Они торчат в степи, как выщербленные остатки гнилых зубов. Гибель гор приблизила к поверхности земли хранящиеся в ней богатства. Уродливые холмы Медного Рудника сложены из медной руды и стоят на ней. Это неистощимая в обозримом будущем кладовая меди.

Первая в мире страна социализма наращивала мускулы индустриализации, задыхалась под тяжестью немецкой военной машины, освобождала себя и Европу от коричневой чумы, восстанавливала разрушенное войной хозяйство, ковала атомный щит и приближалась к зримым чертам коммунизма. На них указывал Великий Гений всех времен и народов. Для постоянных усилий и величественного движения требовался стратегический металл — медь, а для добычи меди — человеческий материал. Чтобы получить медь, одни люди обвинили других d несуществующих преступлениях, привезли в столыпинских вагонах на Медный Рудник, загнали в Сверхлаг, отгородили от мира высокими стенами с пулеметными вышками и заставили добывать руду.

Полет подходил к концу. Самолет делал круг над Медным Рудником и шел на снижение. Центральное место в открывшейся в иллюминаторе панораме занимала производственная зона: копры и строения шахт, отвалы пустой породы, воронки карьеров. Все производственные объекты были опоясаны каменными стенами с пулеметными вышками. С высоты было хорошо видно, что над карьерами стояли столбы мутной пыли. С одной стороны к индустриальной зоне примыкал местный районный поселок, в основном населенный ссыльными и спец-переселенцами, а с другой — находились три лагерных отделения Медного Рудника. Два из них были рядом друг с другом, а третье виднелось в отдалении. Среди маленьких, как спичечные коробки, жалких домов поселка выделялось массивное здание рудоуправления. Этому гражданскому ведомству подчинялась вся индустриальная мощь Медного Рудника.

Чеченев любил строгую геометрию лагеря. С высоты было хорошо видно, что каждое лагерное отделение представляет собой правильный прямоугольник, разделенный в середине по малому размеру двумя параллельными поперечными перегородками. Пространство между ними называлось линейкой. Ворота лагеря вели в это пространство, а сама линейка соединялась воротами с расположенными налево и направо мужскими лагпунктами. На линейке заключенные выстраивались перед разводом. В лицо и в спину им смотрели пулеметы, поставленные на двух вышках над внешней стеной лагеря. Такие же вышки виднелись на каждом углу лагерной зоны. Лагерь охраняли шесть вышек и шесть пулеметов. В уставе был предусмотрен и усиленный пулеметный наряд — по два ствола на вышку. К короткой стороне прямоугольника примыкали отдельные квадраты хозяйственной зоны и женского лагпункта уже со своими пулеметными вышками. Они отделялись друг от друга и от лагеря стеной и огневой полосой.

Внутри лагерной зоны выстроились, как на параде, жилые бараки с зарешеченными окнами, столовая, санчасть, баня-прачечная, пекарня и административные здания. В углу зоны виднелась лагерная тюрьма, отделенная от остальной территории высокой стеной.

Все это было сделано под руководством и при неотступном внимании полковника Чеченева.

Почти в центре каждого лагпункта выделялось узкое и длинное капитальное, хотя и неотапливаемое, здание. Это была уборная на 250 посадочных мест, выстроенная по задумке Чеченева. Замысел начальника заключался в том, что благодаря своей высокой пропускной способности новостройка сократит время, которое лагерники тратят на оправку и отнимают от рабочих часов. Заключенные, по мнению кума[9], неодобрительно отнеслись к нововведению. Находящийся на заметке троцкист сказал:

— Это великая стройка коммунизма!

Троцкист уже 15 лет таскался по лагерям, куда его привели неосторожные слова:

— Клемансо, Ллойд-Джордж и Троцкий были великими ораторами.

За Клемансо и Ллойд-Джорджа троцкиста, впрочем, не судили, но за восхваление Троцкого по первому сроку влепили 5 лет.

Чеченев, узнав о троцкистских происках, пришел в негодование. Полковник не понял мотивов, руководящих преступником. На самом деле троцкист выражал свое восхищение новой уборной и делал это в словах, созвучных свершениям эпохи. Ни на Воркуте, ни в Тайшете он не видел ничего подобного. Ничего похожего в немецких лагерях не встречали и два военнопленных, к которым обращался троцкист в своем ненужном разговоре. Прав в лагере мог быть только Чеченев да кум. Троцкист и его слушатели получили новый лагерный срок за групповую антисоветскую агитацию.

Строения и стены лагеря были побелены известью. Свежесть цвета постоянно поддерживалась. Слепящая яркость тюрьмы и унылость окружающего пейзажа, усиленная благодаря полному истреблению всех следов жалкой растительности как в самом лагере, так и в его окружении, входили в систему психологического давления на заключенных. Заодно Чеченев распорядился извести растительность на всех объектах, где работали заключенные вне лагеря, и в том числе на деревообделочном заводе, угольной базе и на строящемся пивном заводе с цехом безалкогольных напитков, а также в примыкающем к штабу лагеря поселке, в котором жила лагерная администрация с семьями. В голой степи стояли и казармы для охраняющего лагерь и несущего конвойную службу гарнизона. Численность гарнизона, включая офицерский состав, достигала десяти тысяч человек. Это была дивизия внутренних войск МВД[10].

Единственными зелеными пятнами в открывающейся с воздуха унылой панораме были огороды семей лагерной администрации и парк «Сто сорок тополей» в гражданском поселке. Огороды и парк орошались водой, откачивающейся из шахт. Тополя посадили англичане, которые до революции имели на Медном Руднике концессию. Теперь парк находился в ведении рудоуправления и местных поселковых властей. Про аборигенов говорили «хозяин страна», хотя никаких оснований для такого утверждения не было. В тени деревьев, как гриб после дсждя, возник ресторан. Администрация рудоуправления и «хозяин страна» вместе пили горькую, демонстрируя социалистическое единство наций. Тополя шелестели не замолкая. Под эту песню полковник Чеченев нередко вел с руководством рудоуправления деловые переговоры.

Житница Медной империи

Самолет совершил посадку. Начальника Сверхлага встречал начальник всех трех лагерных отделений Медного Рудника подполковник Отвратный. Медный Рудник был житницей Медной империи. Именно здесь в шахтах и карьерах добывалась медная руда. Чеченев бросил на Медный Рудник огромные силы. В трех отделениях лагеря содержались почти 30 тысяч заключенных, занятых непосредственно на добыче руды и на смежных работах. Методом проб и ошибок Чеченев выработал систему, понуждающую заключенных трудиться. Система была не нова — самый обычный кнут и пряник. Свой первый год новый начальник Сверхлага презирал пряник и действовал только кнутом, но не достиг нужной цели. Срок жизни человека на Медном Руднике составлял три-четыре месяца. Убыль рабочей силы не успевала пополняться за счет новых этапов. Производство оголялось. Кроме того, против чрезмерной текучести рабочей силы возражало рудоуправление. Труд шахтера требовал определенных навыков и опыта, которые приходят к человеку лишь со временем.

Преодолев себя и смирившись с неизбежным, Чеченев круто изменил курс. На Медном Руднике был введен шахтерский паек, который давался при выполнении нормы. В каждом лагерном отделении появились новая столовая, кухня, баня-прачечная и пекарня. Для шахтеров нашлась одежда первого срока. Воровство со стороны администрации лагеря снизилось на 35 процентов. Больших жертв начальник Сверхлага от подчиненных добиться не смог. Сплошные двухэтажные нары в бараках, на которых люди лежали впритирку, сменились на двухъярусные деревянные вагонки, изготовленные без единого гвоздя и рассчитанные на четырех человек. Двое заключенных с комфортом располагались внизу и двое наверху. Рядом с вагонками стояли тумбочки. Летом 1951 года на Медном Руднике не осталось ни одного доходяги — старые вымерли или были отправлены в Пустынное, а новые не появлялись. Заключенные теперь жили впроголодь, болели каждую весну цингой, но больше не умирали голодной смертью.

Улучшив питание и быт своих рабов, Чеченев ни на минуту не забывал, что эти отбросы общества должны узнать, что такое настоящая тюрьма. Полковнику не нужно было занимать изобретательности и не требовалось преодолевать себя, когда он ужесточал режим и придумывал новые виды наказания для заключенных.

А они этого заслуживали, и не только за прошлые преступления. По сводкам оперчекистов, в лагере постоянно вынашивались злодейские планы побега, террора в отношении стукачей и администрации, восстания, саботажа и диверсий на производстве. Не умолкала антисоветская агитация. По своей натуре полковник был подозрителен и верил оперчекистам. Особенно страшными казались вражеские планы взрыва шахт. Чеченев боялся, что крупная диверсия обернется для него концом службы. На карьерах и на шахтах хранился запас аммонита, который использовался для отпалки скальной породы и пластов медной руды. Заключенные не имели доступа к взрывчатке, но ее утечка была не исключена. Породу рвали подрывники-вольнонаемные, с большим трудом набранные рудоуправлением из местных ссыльных и спецпереселенцев, а это был ненадежный контингент. Еще ненадежнее казались подрывники-заключенные, которые, несмотря на строжайший запрет Чеченева, иногда временно допускались лагерной администрацией на взрывную работу. Вольнонаемных подрывников не хватало, и администрация принимала неправильное решение, не выдерживая давления со стороны рудоуправления.

Шесть месяцев назад в резиденцию к начальнику Сверхлага без вызова явился начальник режима Медного Рудника майор Пронзительный. Майор спасал свою шкуру, но докладывал нахально и уверенно:

— Пресечена попытка взрыва шахты № 33. Надзиратель Касымов, который помешал преступнику заложить взрывчатку в подъемник, контужен. Сам диверсант, спасаясь от Касымова бегством, подорвется на взрывчатке, которую нес с собой.

Чеченев лично возглавил расследование. Узнать удалось не многое. Со слов Касымова, он был оставлен на службе в шахте после ухода смены, в связи с тем что в бригаду подрывников включили заключенного. Надзиратель окликнул своего поднадзорного, но тот, вместо того чтобы ответить, быстро отошел и скрылся в боковом штреке. Касымов устремился за ним и стал пробираться в штрек. Раздался взрыв. Надзиратель очнулся в госпитале.

Так погиб боевой офицер-фронтовик подполковник Петров. Осенью 1942 года Петров, тогда еще молодой лейтенант, воевал в составе обескровленных частей, которые медленно пятились под немецким напором к Волге. Следуя букве приказа 227, он не сделал ни шага назад и оказался в фашистском плену. Осенью 1943 года лейтенант — а он вместе с другими военнопленными использовался немцами на строительстве укреплений на Днепре в глубине обороны, совершил удачный побег. Беглец переплыл Днепр и оказался в расположении наших частей. Ему повезло еще раз. По счастливой случайности по дороге в особый отдел, куда повели перебежчика, встретился командующий армией, прибывший на передовую для подготовки форсирования Днепра. Генералу понравился этот парень.

Кроме того, он как сапер был нужен для проводимого дела. Командующий приказал конвою отвести лейтенанта в саперную часть и передать командиру для прохождения службы. Генерал подтвердил свою волю краткой запиской.

После форсирования Днепра Петрову присвоили звание старшего лейтенанта и наградили орденом Красной Звезды. Награду вручал сам командующий. Генерал узнал своего крестника. Петров служил под началом генерала до конца войны, а демобилизовавшись в 1946 году, не порывал с ним связь. Командующий армией спас безусого лейтенанта от чекистов в 1943 году, но ничем не мог помочь своему бывшему солдату в 1950 году. Генерал получил от Петрова письмо, в котором говорилось, что подполковник несправедливо обвинен в измене Родине за немецкий плен и осужден по 58-й статье, пункт 16 на 25 лет заключения с последующим поражением в правах сроком на 5 лет. Заключенный просил добиться пересмотра дела и прилагал свое личное заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н.М. Шверника. Не без труда генерал попал на прием. Николай Михайлович был очень любезен и обещал разобраться, но разбирался не он. Ответ Петрову — оснований для пересмотра дела не имеется — пришел из военной прокуратуры. Сапер решил сам погасить свою свечу. Он был солдат и не мог умереть в петле или от пули придурка-конвойного. Последний взрыв подполковника Петрова слышал надзиратель Касымов, который, как и полковник Чеченев, не понял, что это значит.

Но Чеченев знал другое. Недобро смотря на героя-надзирателя, начальник Сверхлага спросил:

— Откуда ты взял, что преступник хотел взорвать подъемник?

— Я этого не говорил, — удивленно ответил герой, но, перехватив яростный взгляд своего непосредственного начальника, майора Пронзительного, попытался поправить положение дел: — Мне так показалось, хотя из-за контузии все как в тумане.

Надзиратель был не в силах выручить своего начальника. Чеченев уже все решил. Майор лишился большой звездочки на погонах и довольствовался четырьмя маленькими. Штрафной капитан Пронзительный избежал трибунала и продолжал служить на прежнем месте. Чеченев не отдал начальника режима под трибунал лишь потому, что не хотел огласки.

Деловые переговоры, которые вел начальник Сверхлага с руководством рудоуправления под шелест 140 пирамидальных тополей, относились к числу нелегких. Лагерная администрация и рудоуправление были связаны общей цепью и вместе воровали и обманывали государство липовыми отчетами о тоннах добытой медной руды, о вводе в строй новых промышленных объектов и о повышении производительности труда, но администрация лагеря и сам Чеченев были в этой связке младшими партнерами. Рудоуправление не подчинялось не только Чеченеву, но и руководству МВД. Впрочем, и Чеченев, и его руководство не подчинялись гражданскому ведомству, в которое входило рудоуправление, но от этого было не легче. Рудоуправлению принадлежали карьеры и шахты — весь Медный Рудник. Он работал согласно спущенному сверху жесткому плану, предусматривающему все возрастающие нормы добычи руды. В государственном смысле Сверхлаг придавался рудоуправлению (а не наоборот) для обеспечения Медного Рудника рабочей силой. Всемогущий полковник Чеченев, неограниченный властелин 70 тысяч заключенных, попадал в зависимость от какой-то штатской сволочи. Полковника унижала также материальная зависимость. При выполнении плана начальник Сверхлага получал от рудоуправления квартальные, а также большую годовую премию до 30 тысяч рублей[11]. От них Чеченев не отказывался.

Но получать премии становилось все труднее и труднее. Дела на Медном Руднике шли плохо. Старое оборудование и механизмы давно износились и требовали замены. По лености служащих рудоуправления и из-за недостатка средств проблемы капитального ремонта и модернизации шахт практически не решались. Руководство рудоуправления было готово свалить свои неудачи на поставщика рабочей силы. При таких нападках Чеченев не мог занять хорошую позицию для обороны. Заключенные действительно работали из рук вон плохо. Улучшение питания и быта несколько подняло производительность труда, но этого прироста не хватало для выполнения плана. Большего Чеченев достичь не мог. Не помогали ни новые ужесточения режима, ни манящий кусок белого хлеба, который раз в неделю был обещан шахтерам за ударную работу.

В конечном итоге Чеченева спасало лишь то, что рудоуправление не смело докладывать своему руководству о невыполнении заданий, даже переложив всю вину на Сверхлаг. На бумаге план выполнялся всегда, но вместо руды государству сдавалась туфта (тухта). Это достигалось несколькими способами.

Первым из них было завышение количества меди в руде. В руде, которая имела промышленное значение и подлежала разработке, если считать не чистый металл, содержалось от 0,8 до 50 процентов меди. Выражение «тонны добытой медной руды» было лишь крылатой фразой, которая сама по себе не входила в отчеты. Работа карьеров и шахт оценивалась пс другим показателям — по богатству добытой руды и по итоговому количеству меди, которую можно было из нее извлечь. Эти показатели в отчетах рудоуправления бессовестно преувеличивались.

Вторым источником туфты служила добыча руды, которая содержала много меди, по которую не научились использовать для выплавки металла. Это относилось к смешанным и окисленным рудам с содержанием меди 10–20 процентов и более 20 процентов соответственно. Тысячи тонн смешанной и окисленной руды скопились на отвалах обогатительных фабрик и медеплавильных заводов, не освоивших технологию переработки сырья этого типа. Рудник занимался бесполезной работой, отвалы при заводах увеличивались, зато в отчетах стояли красивые цифры. Бывало, что заводам отгружали не поднятую на-гора смешанную и окисленную руду, а запасы, залежавшиеся на отвалах при самом Руднике.

При налаженной технологии обогащения и плавки для получения меди годились лишь сульфидные руды. Они преобладали на Медном Руднике и характеризовались меньшим содержанием металла, чем руды смешанные и окисленные. Псгоня за туфтой приводила к тому, что из земли преимущественно извлекалась самая богатая сульфидная руда, а другое вполне пригодное для обогащения и плавки сырье оставлялось в каменном ложе. В итоге разработка месторождения производилась хищнически, как и при англичанах. Разница была лишь в мотивах действий. Чиновники рудоуправления спасали себя и хотели премий, а концессионеров интересовал чистый барыш.

Начальник Сверхлага сходился с управляющим рудоуправления только в одном. Оба считали, что улучшение условий труда и техника безопасности на Медном Руднике — ненужная роскошь. Бурение шпуров производилось сухим способом, при котором образуется огромное количество врезающейся в легкие кварцевой пыли. Бурильщики работали без масок. Шахты почти не проветривались и плохо освещались. Полутемные и сухие штреки были наполнены неоседающей, мелкой, как пудра, рудной и кварцевой пылью. Горные выработки при проходке ствола шахт вскрывали водоносные горизонты, расположенные в песчаниках на глубине 20–30 метров. Вода выходила из песчаников и низвергалась в шахты, где из-за плохой откачки застаивалась. Падающая вода порой поливала шахтеров, спускающихся или поднимающихся в клети, холодным душем. Даже две шахтерские робы не спасали от промокания. Водоносные песчаники встречались и на большой глубине. В шахтах имелись мокрые штреки. Под ногами у работающих на этих участках хлюпала вода, а в воздухе стоял влажный туман. Одежда под робой быстро отсыревала.

Производственный травматизм из-за изношенности механизмов, халатности и бесхозяйственности достигал ужасающих размеров. Много людей осталось в начальных штреках. Это были узкие норы, которые проделывались в толще камня путем последовательной отпалки рудоносной породы. Случалось, что на человека, проползшего в такую нору, падали тяжелые камни и намертво придавливали его к твердому ложу. Извлечь несчастного из каменного мешка не было никакой возможности. Трагические последствия имели массивные обвалы, вызванные разрушением целиков. Так назывались нетронутые рудные столбы, оставленные в камерах при выборке рудной породы для поддержания кровли. Рудоуправление не могло пережить, что в целиках теряются сотни тысяч тонн ценного сырья. Они раскалывались и выбирались, а камеры закладывались пустой породой. Часто это кончалось падением кровли.

Многие погибли под электровозами, которые начали заменять систему ручной откатки руды. Электровозы с прицепленными вагонетками носились по темным дорогам шахт с огромной скоростью. Сигнализация и стрелочное хозяйство были плохо налажены. Случалось, что перед целой бригадой, направляющейся к своим забоям, внезапно вырастало мчащееся не нее стальное чудовище. Заключенные оказывались в таком же положении, в которое в невероятней фантазии могла попасть толпа в тоннеле метрополитена, встретившись с набегающим на нее составом. Бывали случаи, когда отладку руды и породы в шахтах и даже в карьерах начинали, нс дожидаясь ухода заключенных или после прихода новой смены. Люди получали контузии, увечья и гибли при взрывах.

Полковник Чеченев пьет арманьяк

Человеческие страсти и желания в полковнике Чеченеве давно остыли. Остались только жажда власти и тяга к коньяку. Коньяк позволял остро чувствовать свое неограниченное владение судьбами десятков тысяч заключенных и лагерной администрацией, а власть эта, в свою очередь, позволяла удовлетворять жажду благородной выпивки. Люди пользовались слабостями полковника. Родные и заступники заключенных находили через коньяк путь к властелину.

Чеченев особенно ценил немолодую московскую даму, которая поставляла первосортный французский арманьяк. Вдыхая чудесный запах, полковник был готов сделать для дамы все. Требовалось немногое: обеспечить для ее дочери, поступившей в Сверхлаг 23 августа 1951 года, приличные условия. Начальник решил определить дамино чадо в культ-бригаду в небольшом женском лагпункте. Нарушений со стороны полковника никаких не было. Дочка училась раньше в институте театра. В формуляре была написана сущая ерунда. Заключенная как жена врага народа и развращенная Западом отщепенка получила 5 лет, согласно решению ОСО. Сущность дела не мешала преступнице состоять в культбригаде. На формуляре не было пометки «Использовать только на общих работах». Сам полковник больше не интересовался женщинами и не вникал в нравы, царящие в женских зонах, но, прекрасно зная о них, строго-настрого предупредил администрацию не позволять с артисткой ничего лишнего.

Но он опоздал. Оказалось, что заключенную успели до его вмешательства изнасиловать и «подзаправить». Совершил это начальник планово-производственной части.

Женщины, попавшие в такое положение, рожали детей в Сзерхлаге. Согласно инструкции, администрация проявляла высокую человечность и разрешала узницам в течение 3 месяцев кормить грудью младенца. Затем ребенок насильно отнимался у матери и отправлялся в детский дом. В исходящих документах дети рассматривались как результат блуда между заключенными. В графе «отец» стоял прочерк. Матерей оставляли в лагере. Положение об освобождении из заключения в связи с рождением ребенка, которое в ряде случаев действовало в бытовых лагерях, на особые лагеря не распространялось. В отношении артистки Чеченев поступил иначе. Он распорядился прервать беременность. Начальник беспощадно покарал насильника, санкционировав его увольнение из органов. Отлучение от службы не предполагало последующего суда за уголовное преступление. Это был первый и последний случай наказания за насилие в истории Сверхлага. Санкция произвела впечатление. Аппетит на артистку у администрации уменьшился.

Мать узнала о происшедшем, но поняла, что полковник Чеченев честен в своих обещаниях. В благодарность арманьяк продолжал поступать бесперебойно. На советские праздники, на Новый год и просто так Чеченев получал подарки. На 35-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции коллекция начальника Сверхлага, недавнего генерала госбезопасности, полковника Чеченева пополнилась бриллиантами из дворца бывшего аристократа Шувалова в Петербурге. Полковник надежно припрятал камешки, не показывая дарованное своей неимоверно худой корове-жене. «Секса» с супругой у бывшего генерала больше не было.

Однажды не к празднику, а просто так Чеченев получил в подарок шкатулку из лабрадорита, инкрустированную алмазами. В шкатулке лежала только одна, и довольно странная, вещичка. По форме и материалу она походила на золотое яичко, которое в детской сказке снесла курочка-ряба своим старику и старухе. Золото было какое-то чудное, зеленоватого цвета. Вещичка открывалась, как матрешка. Внутри находилась фигурка серого волка. Он вез на себе Аленушку, вырезанную из блестящего камня. Московская дама, передававшая подарок полковнику в условленном месте в Караганде, сказала, что эта вещичка — знаменитое пасхальное яйцо из коллекции императорских пасхальных яиц и именно это яйцо подарила на пасху императрица Александра Федоровна своей дочери Анастасии в 1915 году. Слова дамы не понравились полковнику, вещичка не привлекала, казалось, что она стоит недорого. Тем не менее он принял подарок, но сделал это не ради императорского яичка, а из-за шкатулки из лабрадорита с алмазами. Уж больно она была хороша! Смерть помешала генералу (Чеченев вышел на пенсию генералом) узнать, что такие ерундовые и дешевые вещички продавались в 1986 г. за границей на аукционе «Сотбис» по цене 1 миллион 760 тысяч долларов.

Полковник сдержал обещание. Дочь дамы, Татьяна Федотова, до самого дня своего освобождения по амнистии 16 апреля 1953 года находилась в культ-бригаде и нс подвергалась больше насилию.

Его привезли на Медный Рудник, чтобы убить

Седьмого октября 1951 года на Медный Рудник был доставлен новый заключенный, 21-летний московский студент Василий Иголкин, осужденный решением Особого Совещания (ОСО) за антисоветскую агитацию и участие в преступной группе по статье 58, пункты 10 и 11 Уголовного кодекса РСФСР на 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Была ночь. Преступник стоял в окружении конвоя и собак у лагерной вахты. Перед ним тянулись освещенные ярким электрическим светом пятиметровые стены лагеря и возвышалась высокая деревянная вышка с прожекторами. Стены были сложены из необожженного кирпича и побелены. На вышке виднелся солдат. Он недавно заступил на пост. Как клятва прозвучали слова:

— Пост по охране злейших врагов Советской власти принял!

Солдат знал, что в лагере собраны мерзавцы и выродки. Они посмели посягнуть на советский строй и совершили тягчайшие преступления. Постовой, или попка по жаргону врагов, был готов послать карающую пулю в этих людей во всех случаях, которые предусматривает устав, и без устава — по велению сердца. С высоты вышки солдат хорошо видел доставленного в лагерь поеступника. Его охватил справедливый гнев:

— Такой молодой, а уже здесь. Ну и задатки! Настоящий выродок!

Собаки несли службу и были настороже. Псов натаскали на человека. Они имели опыт и выучку. Если бы подконвойный прорвал кольцо окружения и начал одиночный побег, то он не ушел бы далеко. Собаки умели настичь беглеца, свалить его с ног и лишить способности сопротивляться и двигаться. В зверях клокотала ненависть. Они были способны, забыв всю науку задержания живым, остервенеть, добраться до ненавистного горла, разодрать его до позвоночника и упиваться хлещущей в морду соленой кровыо.

Преступник стоял у лагерной вахты и не знал, что его будут отделять от свободы не только высокие стены лагеря и пулеметы на вышках, но и ненависть человека и ярость зверя. Позади остались следствие, внутренняя тюрьма на Лубянке, Бутырская тюрьма, этап, столыпинские вагоны и пересыльные тюрьмы. Осужденный ждал, когда его введут в новую тюрьму, в которой предстояло пробыть четыре с половиной года. Дежурный по лагерю принял заключенного у конвоя и молча повел его на вахту. После долгого шмона студент вступил в свою новую альма-матер. Иголкин надеялся, что вырвется на свободу. Но надежда была неоправданной. Его привезли на Медный Рудник, чтобы убить.

Убить заключенного должны были непосильный труд, кварцевая пыль, оседающая в легких, зимний холод и изнурительная летняя жара, недоедание, голубоватая питьевая вода, стравленная солями меди, побои и издевательства со стороны как администрации, так и других заключенных — бугров, спиногрызов[12] и любителей унизить слабого, болезни, отсутствие медицинской помощи и пуля конвоя, а также терзающая душу безнадежность существования. Человек не имел сил пройти все круги Медного Ада.

При желании закончить свой путь по адским кругам заключенный мог легко получить чекистскую пулю. Достаточно было сделать два шага в запретную зону. Это была пятиметровая полоса земли, примыкающая с внутренней стороны к каменным стенам лагеря. От территории лагеря запретка отделялась невысокой загородкой из колючей проволоки. Она разделялась на две зоны — внешнюю предупредительную и огневую, простирающуюся до лагерных стен. Роковая черта между зонами была обозначена чуть приметными колышками. Заходить в огневую зону было нельзя. Часовые с вышки посылали пулю в нарушителя без предупреждения. Кому везло — убивали наповал, а неудачников калечили.

Выслушав доклад начальника Медного Рудника подполковника Отвратного о пополнении лагеря новыми заключенными, полковник Чеченев остался крайне недоволен положением дел. Последний месяц Медный Рудник не получал полноценной рабочей силы. На днях опять поставили негодный материал — какого-то московского студента. Полковник посмотрел на формуляр Иголкина и приказал:

— Посвятить в заключенные и направить на работы вне лагеря на общем режиме!

— Согласно формуляру, это пока не положено, — пытался возразить начальник режима капитан Пронзительный.

На формуляре студента — а этот документ сочинялся тюремными оперчекистами и следователем на основании материалов дела и агентурных данных на заключенного в тюрьме — виднелась жирная красная диагональная полоса. Она значила: «склонен к побегу».

Скрытые замыслы и склонности Иголкина были выявлены стукачом, который затеял в камере Бутырской тюрьмы разговор о знаменитых случаях побегов из тюрем. В ходе обмена мнениями, в котором участвовали три человека, Василий понял — он знает о побегах столь мало, что рискует на всю жизнь остаться за решеткой. Чтобы спастись от этой участи и не ударить перед собеседниками в грязь лицом, Иголкин рассказал о побеге графа Монте-Кристо из замка Иф, добавляя при этом такие детали, о которых не подозревал сам Дюма-отец. Василий говорил с отчаяньем студента, понимающего, что не может сдать последний зачет. Рассказ Иголкина произвел нужное впечатление на стукача, а тот, в свою очередь, убедил кума, что раскрыл негодяя-студента.

Но на начальника Сверхлага усилия стукача и прозорливость бутырского кума произвели отрицательное впечатление. Полковник недовольно выругался, хотя и не по отношению своих московских коллег, а в адрес собственного начальника режима:

— Выполнять приказ!

Чеченец знал цену резолюциям «склонен к побегу», «склонен к террору», «наполнен национализмом», «особо опасен при задержании» и другим психологическим характеристикам заключенных. Эти намерения приписывались подследственным московскими умниками для выполнения плана и для оправдания собственной лености.

«Разве такой побежит? — раздраженно думал полковник. — Этот м… и лягушки не обидит».

Начальник Сверхлага был прав. Заключенный Иголкин в те времена не умел обидеть даже лягушку.

Таким образом, Василий Иголкин волей полковника Чеченева оказался определен на работы вне лагеря на общем режиме. Допущенное нарушение заключалось в том, что склонный к побегу заключенный не был оставлен на три месяца в зоне под бдительным оком оперчекистов для решения его дальнейшей судьбы. За эти три месяца капитан Пронзительный, изучив и обобщив показания стукачей, должен был определить, выводить ли преступника из зоны на работу в наручниках или без них. Разница между содержанием на усиленном и общем режиме заключалась, в частности, в этом.

Чеченев был прав не только в своем понимании художеств московских умников, истинного лица студента, но и в оценке положения дел с поступлением рабочей силы. За последний месяц, помимо Иголкина, лагерь пополнился тремя бандеровцами, скрипачом-террористом из Ленинграда, пятью изменниками Родины — бывшими военнопленными и двумя националистами-узбеками. Националисты были полны религиозных предрассудков. Несколько раз в течение рабочего дня они падали на колени и устремляли молитву к Востоку. Оторвать узбеков от такого занятия не могли ни пинки надзирателей, ни наручники. Военнопленные считались самым вредным народом, который был до мозга костей развращен предыдущим военным опытом и немецким концлагерем. Военнопленные отлынивали от работы, но делали это столь умело, что уличить кого-нибудь в саботаже было невозможно. Всегда находилась простая причина — поломка механизмов, отключение электроэнергии и многое другое, что действительно имело место. Скрипач-террорист годился лишь в стукачи, а бандеровцы были способны только на то, чтобы заставлять работать других. Их услуг, однако, не требовалось. В лагере хватало своих придурков[13] и штатных надзирателей.

Лучшей рабочей силой полковник по справедливости считал прибалтов. Эти люди, казалось, испытывали постоянную потребность в труде и в своей неистребимой честности работали в условиях каторги до смертного конца. За прибалтов между начальниками лагерей шла борьба. Давались взятки более высокому начальству, перехватывались этапы, плелись интриги. Эта борьба не знала бортовых пушечных залпов и абордажных боев, но ни в чем другом не уступала накалу жестоких стычек враждующих пиратов. Мечты полковника Чеченева о поступлении рабов-прибалтов на Медный Рудник осенью 1951 года были напрасны. Земля у восточного берега Балтийского моря была в это время обескровлена так же, как прибрежные страны Западной Африки на вершине работорговли. Разница заключалась лишь в том, что живой товар из Африки вывозился морскими пиратами, а из Прибалтийского края — разбойниками, пришедшими с континента.

Ворошиловская амнистия

Василий Иголкин был обречен. Человек, попавший в Медный Ад, не мог вырваться оттуда. Но жизнь изменила порядок вещей. 5 марта 1953 года умер Иосиф Сталин. 27 марта 1953 года вышел Указ Президиума Верховного Совета об амнистии, подписанный Климентом Ефремовичем Ворошиловым.

Первый маршал Клим Ворошилов не выиграл ни одного сражения и не совершил ничего значительного как государственный муж. Но этот человек был баловнем судьбы. В молве и в легендах, передаваемых из поколения в поколение в 30-е, 40-е и 50-е годы, Клим оставался героем гражданской войны и искусным военачальником. Затем к этим достоинствам прибавились глубокий ум государственного человека, любовь и знание литературы и искусства, высокая человечность и гуманизм.

Про ничтожного Клима Ворошилова народ десятилетиями пел радостные песни, а песню про Лаврентия Берию, которую сочинили и исполнили по случаю его 50-летия, быстро забыли, хотя в песне было сказано:

Народом Берия любим!

Не поняли люди, что Лаврентий сделал для государства в тысячу раз больше, чем Клим, и что любить его надо было горячее и преданнее.

В народе амнистию 1953 года связывали с именем Ворошилова. Правильные советские люди — а они составляли большинство — втайне от себя думали: «Иосиф был велик, но он перегнул палку. Держать двадцать миллионов человек в лагерях за колючей проволокой — это слишком… Ошибку исправил Клим».

По-видимому, государственные мужи, принявшие решение об амнистии, думали об Иосифе то же самое.

Освободившиеся заключенные связывали дарованную свободу и снятие судимости с именем Ворошилова. На поездах и на эшелонах, которые везли амнистированных из Казахстана в Россию, висели плакаты:

«Спасибо, Клим!»

Первыми Ворошилова по праву благодарили урки. Большинство блатарей обрели свободу. На волю вышли и лица, посягнувшие на социалистическую Собственность. Лагеря опустели. Но ветер амнистии не коснулся лагерей для особо опасных врагов Советской власти. Среди осужденных по 58-й статье прощение получили лишь имевшие срок до 5 лет включительно. Такой «детский» срок за преступления, предусмотренные 58-й статьей, практически не давался. На Медном Руднике по ворошиловской амнистии в лагерном отделении, в котором отбывал срок Василий, освободились 8 из 6412 заключенных, то есть 0,12 процента. В число амнистированных входил бывший московский студент Василий Иголкин.

После тщательного осмотра вещей лагерная вахта осталась позади. Самого Василия, теперь вольного человека, не шмонали. Иголкину казалось, что надзирателям, у которых теперь оказались коротки руки, жалко себя. Бывший заключенный ступил на вольную землю, но не мог идти. Чтобы двигаться, ему нужны были конвой, собаки, окрики и лай, колонна заключенных и шеренга товарищей. Василий напоминал тяжелобольного, который первый раз поднялся с постели и силится добраться до окна. Поминутно оглядываясь и придерживаясь прямой линии, освободившийся из заключения, преодолевая слабость, направился к штабу лагеря за документами. Казалось, что кто-то пристально смотрит в спину. Отклоняться от прямого пути было нельзя. Конвой приучил:

— Шаг вправо, шаг влево считается побегом!

— Конвой применяет оружие без предупреждения!

Подав документы, канцелярист-лейтенант, теперь товарищ Савченко, сказал:

— Ты счастливчик! Едешь в Москву. А мы остаемся здесь гнить.

Перейдя на уровень общечеловеческих ценностей, нельзя не заметить, что и заключенные, и администрация Сверхлага находились на дне жизни.

Волна реабилитации докатилась до лагеря в конце 1956 года. Последние заключенные вышли на волю только через шесть лет после этого. В итоге оказалось, что злейших врагов Советской власти в Сверхлаге было не больше, чем заключенных с пятилетним сроком, освободившихся по ворошиловской амнистии 1953 года, то есть около 0,1 процента. Зону сровняли с землей и уничтожили все следы. Бурьян не вырос. Он там не поднимается и не выживает. Теперь на этом месте поселок. Дети бегают по медной земле и не знают, что она пропитана горем и ненавистью.

Было 17 апреля 1953 года. За день до этого на свободу вышла подопечная полковника Чеченева, Татьяна Федотова.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги