Записки землянина

Глава 17

Семнадцатая запись землянина

Стало легче.

Нужно признать, Пазикуу отлично справился с этим. Сегодня он уже не кажется обиженным, а ведет себя, как и прежде.

Рассказал про свою жизнь. Про то, как учился, вырос, как всегда сдабривая повествование выражениями известных землян. Из того, что он поведал, меня заинтересовало сразу несколько вещей.

Когда он говорил об изучении истории Земли, то вскользь задел тему «машины времени» словом «как бы». Сказал, что период, который они не успели застать, восполнили с помощью информации, которую несет в себе свет.

Наш разговор происходил по мере того, как он собирал урожай в саду, готовил обед, ходил выносить мусор. Я всюду его преследовал: где помогал, а где оставался наблюдателем.

С первой нашей встречи он пытается объяснить мне сложное простым языком. Как ребенку! И я в тайне рад, что он не изменил своей традиции, хотя мне доставляет удовольствие делать вид «недовольного» подобным отношением.

В этот раз Пазикуу воспользовался наглядным примером. Поскольку он и раньше предпочитал в доме только земные предметы, то я лишь слегка присвистнул, увидев в его руках ноутбук с логотипом (известного производителя).

Он поставил его прямо на стол в кухне.

— Смотрите.

Набрал что-то на клавиатуре, и на экране появилась картинка.

— Что это?

— Смотрите, смотрите.

Сначала я ничего не мог понять и так бы и не понял, если бы Пазикуу не помог. Картинка почти всегда оставалась белой. Иногда по ней проплывали такие же пятна, края которых выглядели размытыми, но и в них что-то двигалось. Потом я догадался, что в движении находится сам фон. Иногда на пятнах появлялось что-то круглое, от которого отходили извилистые линии. Они присутствовали везде.

— Тысяча шестьсот шестьдесят девятый год, Италия, одна минута до извержения вулкана Этна. Тогда там погибло более пятидесяти городов, — прокомментировал Пазикуу.

Позже внутри круга появилось белое свечение, потом оно поменялось в розовое пока не стало черным. Через мгновение картинка превратилась в бело-серо-черные пятна.

— Впечатляет, — без особого восторга произнес я, — Вы сняли это на пленку? Повезло.

— Везение здесь не причем. Это продукт расшифровки отраженного с Земли света, который рассеялся по всей вселенной.

На это я не нашел что сказать, лишь хлопал глазами.

Пазикуу меж тем продолжал.

— Для вас, наверное, не секрет, что многие звезды, которые видны на небе, не существуют. Но мы продолжаем их наблюдать. Как эхо в горах: источник звука уже молчит, а мы все еще его слышим. Вы, очевидно, спросите — как это возможно? Ведь для этого мало догнать свет, нужно перегнать его, скорость которого составляет триста тысяч километров в секунду.

— Да, спрошу, — неуверенно подтвердил я.

— И как тогда быть с теорией относительности Эйнштейна, который утверждал, что нет в природе ничего быстрее света?

— Да, как? — воскликнул я, услышав знакомое имя (Боже, какой у меня глупый вид был!)

— А никак. Скоро Эйнштейн и многие великие умы станут для вас такими же, кем стал в свое время Аристотель со своей геоцентрической системой мира для Коперника.

— Пощадите Пазикуу! Давайте попроще. Я ж, все-таки, неуч.

— Ах, да, — опомнился он вдруг и на секунду задумался. — Как же тогда вам объяснить?

— Основную фишку я понял, — поспешил я, что б облегчить его мучения. — Мне ничего доказывать не надо — верю на слово. Вы научились догонять и обгонять свет…дальше просто боюсь спрашивать, но страшно хочется понять.

И он начал объяснять практически на пальцах.

Оказывается, в мире существуют множество субстанций, не открытые земной наукой, имеющие характеристики, позволяющие при умелом применении обгонять свет. В этом смысле, космос ошибочно называть вакуумом. Он тоже живой.

Пазикуу сравнил его с Землей.

— Человек для передвижения по земле использует ноги, которыми от нее отталкивается. Но они менее эффективны в воде и тем более в воздухе. В воде он использует еще и руки, иначе скорость будет очень мала. Но и их уже не достаточно, чтобы летать по воздуху. Оставим твердую землю и воду, поскольку мы имеем общее представление о взаимодействие на их природу, в результате чего происходит движение. В небе плотность воздуха, состоящая из всевозможных газов, так же позволяет взаимодействовать с винтами, пропеллерами, разницей температуры, разновидностью крыльев и так далее, что тоже приводит к движению. Но что пригодно на земле, в воде и воздухе оказывается бесполезным в открытом космосе. Сколько там крыльями не маши, с места не сдвинешься. Тогда в ход идут реактивные двигатели, которые работают и в воздухе, и на воде, и на земле. Взаимодействие там происходит внутри между ракетой и сгораемым топливом. Они как бы отталкиваются друг от друга. Но эта энергия настолько мала и неэкономична, что вы используете ее как толчок к рассчитанной орбите, который и приводит к намеченной цели, — Пазикуу тревожно посмотрел на меня, он вел себя так, словно читал лекцию аудитории детского сада. — Вам все понятно, Стасик?

— Да, — честно признался я. — У меня даже возникают кое-какие образы. Вы так интересно рассказываете. Раньше я много не знал, но теперь начинаю вникать. Продолжайте, я записываю.

Не знаю, нравится ему подобное занятие или нет. Но для того, чтобы только угодить мне — не похоже. Видимо так он входит в некую роль, дабы лучше понять нашу сущность, побывать в нашей шкуре.

Не легко ему со мной, надо признать.

Далее он объяснил чего можно достичь с помощью неизвестной еще нам материи, существующей во вселенной. Для меня он назвал ее «жалюзо» или просто «жалюзи». Впоследствии он использовал и тот и другой термин.

— Эти жалюзи такие же разные как, ну…ну к примеру, как радиоволны. Можно настроиться на любую частоту, длина которых так же не одинакова. Так вот, при повороте обыкновенных жалюзей, используемые вами в быту, угол всех фрагментов практически одновременно изменяется относительно плоскости, которую можно провести в любых направлениях. Только космические жалюзи универсальны и так же способны менять направления. Используя один из таких фрагментов можно мгновенно оказаться на одном из жалюзо, перепрыгнуть на другой и так далее. Используя их мы напичкали вселенную сетью зондов, которые по отдельности представляют собой ничтожную ценность, но в совокупности позволяют собирать информацию почти во всех уголках достижимого. Так же, с помощью жалюзо, мы можем и сами перемещаться почти во всем пространстве.

Слово «почти» меня насторожило, но старик прочитал мой вопрос в прищуренных глазках.

— Некоторые зонды не вернулись и от них не поступило никакой информации. Это говорит о том, что даже мы не вполне еще изучили эту материю. Так что пока мы пользуемся тем, что есть.

— Хорошо! — из всего, что он мне рассказа, к своему удивлению, я все понял, кроме одного и рискнул спросить. — А как вы «перепрыгиваете»? на пальцах сможете объяснить?

— К сожалению, нет, — вздохнул он. — Это все равно что нарисовать лист Мебиуса, по подобию одного из которого вы, кстати, и гуляли в поисках выхода, когда очнулись.

— Да? Так сложно?

— Закончите физмат, тогда и поговорим.

Я не стал с ним спорить. И вправду хватило того, что услышал. В общих чертах, конечно.

А еще понял, что прожигал свою жизнь зря. Не использовал ее с пользой для своей пустой головушки. Столько интересного мимо проходит! Как меня подмывало спросить у него несколько формул, которыми можно воспользоваться на Земле! Но Пазикуу на это не пойдет, я знаю.

Повздыхав немного, я смирился с участью неуча и переключился на тему, в которой хоть как-то плаваю.

Я попросил его показать мне еще несколько картинок из истории Земли, на что он охотно согласился, но предупредил, что ввиду облачности или других естественных факторов некоторые ее страницы так и останутся только на бумаге.

— Значит машину времени слабо изобрести, — съехидничал я.

— Слабо, — изобразил обиду Пазикуу.

Я увидел последствия одного из первых сражений русских с монголо-татарами на реке Калке, произошедшее в 1223 году. В сам день сражения была облачность, поэтому детально восстановить его оказалось невозможным. К моему удивлению я не увидел горы трупов, развороченных повозок и дымящиеся пепелища, что не совсем совпадало с моим представлением об этом событии.

Смотрел на все будто с потолка.

Почти не видел лиц одиноких фигур, обшаривающих убитых воинов, только согнутые спины и макушки. Среди них были и женщины. Безутешные ли это вдовы или еще кто, но иногда я видел их лица, обращенные к небу с молитвами. Они выглядели сплошными белыми пятнами, от которых исходил свет. Дальше я не смог выдержать. Подступивший комок к горлу гнал перед собой слезы.

Потом увидел дуэль Лермонтова с де Барантом на Черной речке, после чего его выслали на Кавказ. Правда, кто был Лермонтов, а кто Барант я не смог узнать, по той же причине подглядывания сверху. На мой вопрос «нельзя ли сместить точку обзора так, чтобы лучше разглядеть детали?», Пазикуу начал говорить что-то о плотных слоях атмосферы, которые при изменении угла наблюдения все более препятствуют проникновению света в должной для этого мере. Когда он дошел до фата-морганы, я перебил его и попросил не продолжать, поскольку и это было недоступно для моих серых клеток. Ощущение присутствия в качестве невидимого наблюдателя и так является сверхжеланием и просить большего значило бы, по меньшей мере, неприлично.

В этой дуэли ни кто не был ранен, тем более убит. Несколько фигур поначалу находились вместе. Потом две отделились от основной группы, заняли позиции и по очереди произвели выстрелы. Мне показалось, что один из них после этого припал на колено. К нему подбежали двое, но он тут же встал и направился к своему противнику.

Могли ли они представить, что в этот момент на них смотрят из будущего?

Я даже не смогу описать, что со мной происходило тогда!

Я видел это! Видел сражения второй мировой, в тайне надеясь увидеть там своего деда; разгром Перл Харбора японцами и недостойные последствия в Хиросиме и Нагасаки; бои в Сталинграде и блокаду Ленинграда, его «дорогу жизни»; взятие Берлина. Видел сожженную и взятую Наполеоном Москву, его отступление; казаков в Париже и остров Святой Елены.

Одновременно с просмотром Пазикуу рассказывал о принципе работы зондов, раскиданных по вселенной. Они представляют собой как бы огромную подзорную трубу, телескоп, позволяющие сократить расстояние. Зонды размещены таким образом, чтобы улавливать свет на различных отрезках его распространения. Они так же универсальны и способны расшифровать не только земной свет, но и многих других планет, солнечных систем, галактик. Обновление информации происходит ежесекундно и передается путем все тех же «жалюзо».

Но одно обстоятельство мне было все-таки не понятно.

Когда я заговорил о более древних датах — Троянской войне, аргонавтах, Всемирном потопе, Моисее и о Христе — Пазикуу всякий раз находил причину не показывать этого. То облачность была, то какой-то парад планет и звезд, то несоответствие и неточность дат и прочее (хотя динозавров показал!)

В конце концов, мое терпение лопнуло.

— Пазикуу, может хватит кормить меня сказками, — начал я как можно мягче. — Ни за что не поверю, что нельзя увидеть хотя бы один день из скитаний Моисея, путешествия Христа или осады Трои. В чем дело? Я постараюсь вас понять.

Пазикуу поерзал на стуле, потом встал, подошел к холодильнику, зачем-то открыл его, закрыл и снова вернулся ко мне.

— Знаете ли, Стасик, — он посмотрел на монитор, показывающих каких-то двух бронтозавров. — Я не могу. Всему есть предел, за которым могут последовать необратимые последствия.

— Для кого?

— Сначала для вас. Ну а потом для других.

Я нахмурился.

— Вы же дневник ведете. А если кто возьмет на веру?

Некоторое время я прибывал в замешательстве.

Все равно, что-то не состыковывалось.

— А то, что со мной сейчас происходит не вызовет последствий? — пошел я в наступление. — По-моему ничего хлеще не может быть, чем какие-то кадры из прошлого. И вряд ли кто поверит, что я у вас побывал, если вы мне, конечно, не дадите какой-нибудь сверхъестественный прибор в доказательство. Если уж на то пошло, то я скорее здесь с ума сойду, чем от фактов прошлого. Другие же вы мне показываете.

— Только те, которые имеют неоспоримые доказательства.

— Выходит, всего этого не происходило.

— Происходило.

— Тогда в чем дело? — не унимался я.

— Было, но, — замялся Пазикуу. — несколько в других качествах. Вот если убрать фотографию, кино, все записывающие устройства из вашего общества, все то, что может послужить свидетельству того или иного события, кроме печати, а потом, через тысячу лет описать те же события в научной литературе — мнения будут неоднозначными. Споры будут все равно продолжаться, так как учитываться будет все, в том числе и желтая пресса.

— Она и в те времена была?

— Она родилась одновременно с возникновением письменности.

Я почесал лоб

— Тогда наоборот нужно установить правду. Подтвердить или опровергнуть. И споры прекратятся.

— Тогда история как наука перестанет существовать.

— А я думаю, она просто перейдет в другое качество.

— А как быть с летописцами, которые после этого окажутся лжецами, с религией, культурой?

Мне пришлось промолчать. А Пазикуу снова взялся пудрить мозги, теперь уже гегелевской системой о мировом разуме, гипотезой Джозевсана (или Джозефсона) о коллективной памяти. Потом пошли в ход еще более труднодоступные для меня словечки, такие как ретрокогнитивность; эффект Плацебо не только в медицине, но и в истории. А когда он начал говорить, что теорию академика Фоменко, математика по профессии, вскоре задавят и забудут, у меня закружилась голова.

— И как вы только все это перевариваете в себе! — перебил я его, не выдержав. — Если вы хотите жить как землянин, не нужно вести себя как инопланетянин. Я не могу впихать в себя столько информации. Для этого мне нужно знать азы.

— Ну, я же не знаю, знаете вы их или нет, — сконфузившись, ответил старик.

— Я просто хотел получить доступный ответ — почему? А вы о каком-то Джвсне вспомнили. Хотя о Гегеле я что-то слыхал. Давайте покороче.

Пазикуу задумался.

Закрыл ноутбук и, не глядя на меня, тихо заговорил.

— Вопрос покажется вам странным и совсем не по сути. Если догадаетесь, то поймете все, что я хотел сказать. А если нет, то можете забыть об этом или он станет для вас вопросом времени. Решать не мне.

Я внутренне сжался и приготовился услышать от него какую-нибудь тайну.

— Вы способны придумать для себя и своих близких как для зрителей сюжет фильма, чтобы после его просмотра все пришли в ужас, который никому еще не удавалось вызвать? Подумайте.

Странный вопрос оказался.

Фантазия у меня конечно хорошая, но я решил уточнить.

— А почему для себя и близких?

— Потому что других он вряд ли напугает.

Что может напугать меня и близких? — думал я.

Сходство во вкусах и фобий тут не причем. Ведь не мало людей, у которых они такие же и не обязательно жить при этом в одном доме, городе.

Тогда что? Что-то, что касается именно моего круга? Общие мысли, переживания? И почему должен быть ужас? Подобные фильмы давно уже никого не пугают, а лишь вызывают мурашки или вскрик от неожиданности. Во многих случаях люди просто закрывают глаза, предпочитая темноту мерзости, творящейся на экране.

Тогда что?

Тут меня осенило. Я выпалил.

— Где я увижу собственную мучительную смерть!

— Молодец, — тихо похвалил Пазикуу с улыбкой.

Он встал, собираясь уходить, но я его остановил.

— Ну при чем здесь это. Все равно не понимаю, как это может быть связано с достоверностью истории?

— Пусть это будет вашим домашним заданием, которому я не буду давать оценку. Вы правы, нельзя в вас «впихивать» все сразу. Вы должны сами.

— Да я свихнусь, если буду размышлять над этим!

— Не свихнетесь.

Вот так закончился наш разговор.

Пазикуу оставил меня наедине с мыслями и ушел в сад.