Записки землянина

Глава 9

ДЕВЯТАЯ ЗАПИСЬ ЗЕМЛЯНИНА

Проснулся от чувства чьего-то присутствия. Долго не хотел открывать глаза. Вдруг это моя Анжелка сидит рядом и слезы льет, что мало вероятно. Вдруг я навернулся с обрыва и переломал себе все ноги и смогу ли вообще открыть глаза?

Сон во сне.

Если это был он, то довольно реалистичный. А если нет.

В буквальном смысле слова пришлось напрячь веки, чтобы посмотреть через не большую щелку.

Что-то расплывчатое белое сидело передо мной. Фигура была неподвижна и только голова ее иногда покачивалась, словно маятник. В том, что это человек, я не сомневался. Белый, значит в больничном халате. Огромное облегчение и разочарование одновременно пришлось мне испытать тогда. Но эти два чувства вскоре улетучились.

— Утро доброе, Стасик!

На низеньком табурете передо мной восседал Пазикуу. Он читал мой дневник. Теперь на нем была обыкновенная белая рубашка и такие же шорты чуть выше колен, которые точно торчали на уровне его ушей. Наряд практически сливался с его светлой кожей.

Заметив мой взгляд, он повернул ко мне треугольную голову и улыбнулся во все свои редкие зубки. В ответ на приветствие я лишь глубоко вздохнул.

— До сих пор не можешь поверить? — учтиво поинтересовался он.

Небо над головой было голубым-голубым, без единого облачка. Солнце еще не поднялось.

— Солнце у меня здесь тоже земное, — начал он, увидев, как я разглядываю «потолок». — Интервалы дня и ночи в точности соответствуют.

— А за «окном» что сейчас? — спросил я безо всякого интереса. Нынче меня было сложно, чем удивить.

— Там светило позже выйдет.

Пазикуу вернулся к чтению и на несколько минут вновь воцарилась тишина.

Необычно, все-таки, как-то.

Нереальная реальность.

Я нахожусь в доме инопланетянина, который не назовешь земным, если конечно не принимать во внимание «потолок». Что касается стен, то есть просветов между мебелью, они как-то плавно переходят в пейзаж, остающийся за их пределами таким же: песчаная площадка, резко заканчивающаяся ядовито-зеленым лесом. Рядом сидит существо, называет себя тоже человеком и читает мои записи. Его имя звучит в памяти еще неокрепшим голоском моего племянника — «пазикуу». Странно как-то. Можно подумать, что в малом возрасте мы знаем больше, чем когда становимся старше. Но почему я ничего такого не помню? Или не всем дано — знать и тем более помнить?

— Пазикуу, а ты мысли читать умеешь? — неожиданно спросил я.

— Нет, — не отрываясь от дневника, пробубнил он. — В этом я от вас не отличаюсь.

— Вы же почти сверхчеловек!

— Это я-то? — он наконец-то оторвался от чтения и посмотрел на меня. — Скорее вы ближе подходите к такому определению.

— Почему?

— Хотя я и стараюсь жить по земному, у меня не получится стать таким как вы. Держат рамки, построенные еще много веков назад и которые никогда не смогу переступить. Вы земляне в этом совершенно другие. А разве не преодоление этих препятствий является критерием сверхспособностей?

— Ну, по-моему, утрируете, — махнул рукой я. — Если в этом дело, то мы с вами мало чем отличаемся. Я и имел в виду ваши способности к запоминанию, к знаниям. С вашими технологиями, которые вы добились с их помощью, чудеса можно творить.

— Вот именно — технологиями. Без них мы никто. Какими бы вы нас умниками не считали, мы все же не способны летать, читать мысли, как вы говорите, и психокинезом не владеем. Наоборот, среди вас таких куда больше. А вот чтобы решиться все бросить и круто переменить свою жизнь, признаться во лжи, сказать горькую правду ближнему, ударить, если кто заслуживает, нам сложно. Это, разумеется, не значит, что мы на такое не способны и подобное происходит, но очень редко, очень редко — в среднем раз в сто лет. И то, похожее событие мгновенно обретает огласку во всех уголках мира, а в зависимости от обстоятельств ему присваивается плохая или хорошая слава. Можно сказать, вписывается в новейшую историю как атавизм взаимоотношений.

— С трудом что-то верится. — не поверил я.

— Все мы люди. И все мы, словно по какому-то сценарию, следуем по протоптанной дорожке. Взять хотя бы вас. В свой «прогрессивный» век считаете себя более свободными, чем в прошлые века. Столько возможностей — стоит только захотеть, приложить усилия и желания принимают реальные очертания. Все это так. Но с другой стороны вам все легче руководствоваться правилами и тем сложнее прислушиваться к внутреннему голосу. Постепенно загоняете его внутрь и настанет время, пока он совсем не затихнет. Молодой человек сидит в переполненном автобусе, рядом стоит пожилая женщина. Он понимает — нужно уступить место, но не торопится сделать этого, потому что считает, что теперь так не модно и на него могут косо посмотреть сверстники, с которыми еще идти по жизни. А что в глазах других, тем более в ее глазах, может заслужить уважение ему наплевать, хотя по натуре он славный малый и искренне желает помочь женщине. Но в правилах ни где не прописано, что он должен уступать старшим, ровно как и обратное. Если бы такое правило существовало, ему было бы легче и не задумываясь бы освободил место. Вам все труднее признать себя неправым. Предпочтительнее выслушать о себе в суде с чужих слов, хотя прекрасно осознаете свою неправоту. Есть же законы, которыми можно оперировать в любую пользу. Законы улицы превращаются в нормативные акты, человеческий фактор и слабости прописываются в договорах и теперь называются форс-мажором. И хотя страховка несколько развязывает руки, все же веревка, которая при этом спадает, указана в документе. Вы все меньше радуете любимых цветами и не находите сил признаться им в том, что любви уже нет.

— Последнее вы вывели из моего дневника? — пришлось перебить мне.

— Нет, только лишний раз уверился.

Да, то что он мне высказал, заставило задуматься. Значит ли это, что их общество переживает аскетизм в отношениях и они не в ладу сами с собой?

Я поднялся с постели и начал заправлять постель. Взбивая подушку, решил прояснить для себя этот вопрос.

— Значит вы все сейчас живете по правилам?

— Их больше, чем вы можете себе представить.

— А как же вы сами? Я что-то не заметил у вас примерного поведения по отношению ко мне, не считая гостеприимства и того, что вы бросили меня одного в лесу.

— Вы землянин, а правила прописаны только для нас. Тем более вам будет легче, если я буду поступать с вами в соответствии с нашими законами.

— Выходит, вы все же смогли перейти черту?

— Нет, я всего лишь переключился на другие правила.

Покончив с постелью, я уселся перед стариком и с сожалением посмотрел на него.

— Жалко мне вас Пазикуу.

— Не стоит. Я счастлив, что у меня появилась возможность принять вас в моем доме. Так у меня рамок меньше.

Я попросил его рассказать, хотя бы в общих чертах, в чем заключается их «заключение» (каламбур!)

— Это лучше сделать за чашечкой кофе, как вы считаете?

Пазикуу вернул мне дневник.

Мы перебрались на кухню. Чувствуя неловкость, я все-таки напялил на себя пижаму, хотя привык по утрам зажигать в трусах.

Завтрак состоял из поджаренных кусочков хлеба под расплавленными сырками, на которые была посыпана какая-то зелень. Кофе оказался таким же превосходным, только уже с молоком и сахаром, как я и люблю.

Он начал с того, что описал вкратце их «ячейку общества», то есть семью (Пазикуу настолько был «болен» Землей, что все время пользуется высказываниями Ленина, Фрейда, древних философов, поэтов и прочих ученых мужей, когда-либо живших на моей планете). С первого взгляда их семьи ни чем не отличаются от наших: один муж, одна жена, дети. Многоженство, сексуальные меньшинства давно себя изжили, потому как «большинство» на протяжении многих тысячелетий сделало свое дело, будь это всеобщее порицание, сложности во взаимоотношениях с «нормальными» или законы, запрещающие ту или иную деятельность.

Но это не значит, что их совсем не осталось. На четыреста миллиардов (!) населения всего несколько случаев. И то, они считаются больными, как сейчас на Земле считают больным человека, склонного к педофилии, хотя в древние времена ее находили обыкновенным делом, даже среди известных в то время личностей. В том, что это психическое заболевание, ни у нас, ни у них сомнений не вызывает. Семья здесь — самое дорогое в жизни, но, не смотря на это, мало кто решается ее завести. Одиноких гораздо больше. В основном благодаря матерям-одиночкам население продолжает расти. А рожают они не сами, поскольку в процессе эволюции совершенно разучились это делать. Такому обстоятельству способствовала перестройка всех систем организма, связанная с укладом жизни, где немаловажным фактором выступил дефицит времени. Все свои двигательные функции, которые и без того стали минимальны, они бросали только на работу. Остальное: работа по дому, забота о потомстве, занятие спортом и отдых перешло роботам и препаратам, способным накачивать мышцы, повышать тонус и даже отключать, расслаблять участки, нуждающиеся в передышке.

Все это, конечно, здорово экономило время. Люди стали меньше болеть, дольше жить (до трехсот лет!), но при этом разучились рожать. Теперь дети появляются на свет в «ячейках», где с открытием «нового закона притяжения у частиц с повышенной плотностью» они могут воссоздать условия, схожие с внутриутробным развитием.

Здесь я его перебил. Заставил ответить на уже давно мучивший меня вопрос, возникший в ходе рассказа.

— В вашей стране нет секса?

Пазикуу улыбнулся.

— Это легко было сказать при социализме в вашей другим и судить потом за не выплату алиментов своих.

— Ну!

Похоже для старика начиналось откровение. Но он пересилил себя.

— Есть!

У меня так и напрашивалась непристойная рифма, но тоже сдержался.

— Есть, — повторил он. — Но не у всех. Природа как-то пронюхала, что больше не нужна в этом деле и добрую половину населения сделала неспособными.

— То есть, импотентами и фригидными.

— Да, зачем тратить время на секс, если его и так не хватает.

— Ну, вы даете! — удивился я откровенно. — Променять оргазм на часы, хоть и золотые! Я теперь немножечко начал понимать. Вы нас считаете сейчас, все равно что, обезьянами, которые могут везде, всегда и со всеми. Так?

— Вы неправильно выразились…

— Но смысл-то тот же?

Впервые за время разговора Пазикуу не знал что ответить. Он смотрел на меня как ребенок, хлопал глазами.

Тут я над ним сжалился.

— Ладно, об этом позже поговорим, когда будете готовы. Дальше что?

Он только этого и ждал. Видимо тема для него действительно оказалась болезненной. Живет почти как человек, а такие радости только в книжках переживал, да и то, наверное, только в наших.

Дальше было еще страшнее. Судов, как таковых, у них нет, поскольку надобность в них постепенно отпала. Если находился потенциальный преступник, тот, следуя правилам, добровольно шел лечиться. И если он все-таки грохнул кого или ограбил, то его не казнили, а отправляли в то же лечебное заведение. Все преступления у них считаются следствием психологического расстройства. Следовательно, нельзя такого человека называть злодеем — он больной.

Пазикуу преминул успокоить, что подобное случается раз в триста лет (годичный цикл у них схож с нашим — триста тридцать три дня).

Все чтут правила как библию. В основном они сводятся к одному — не мешай другому, но живи для общего блага. (Здесь он привел слова какого-то Абаджаняна: «законом должно стать — воспитывать не оскорбляя, а наказывать не обижая». К чему, не пойму). Всегда будь готов помочь ближнему, но если ты желаешь познакомиться с ним, предупреди заранее через знакомых или в письменном виде. Если ты к тому же еще и влюбился или решил завязать более тесные отношения, что очень редко, веди переговоры в той же форме. Ухаживания ограничиваются подарками, сделанными своими руками и взаимными намеками на сближение. При этом они должны быть щадящими. Ни кто напрямую не поставит вопроса — будет ли он заниматься с ним или с ней сексом или нет, согласен или не согласен создать семью или они не подходят друг к другу. Когда дело доходит до постели, то прежде пары посещают специальные курсы, где они могут попрактиковаться с виртуальным «партнером — рецептором» с учетом индивидуальных особенностей своего избранника. Появление таких «партнеров-рецепторов» сыграло немаловажную роль в отношениях между людьми. Те, кто страшился чувств, но хотел секса, шли туда. Это не запрещено. Тем, кто все же решался сделать ответственный шаг, оно служит хорошим подспорьем.

Пазикуу не стал описывать «что и как» потом происходит в постели. И я его хорошо понимаю. Нельзя оголять тысячелетние болячки, если «где-то» они считаются вирусом, который способен смутить своим видом только ребенка, да и то не каждого.

Тут я вспомнил незнакомку, ее беспокойство. Вспомнил своего проводника не захотевшего сообщать собственного имени. Я сделал вывод, что он должен был по меньше мере испытать шок, когда его об этом попросил. Все равно что — для меня рассказать незнакомцу о родимом пятне причудливой формы в очень интересном месте. Хотя, что касается последнего, я бы не сказал, что они смущаются своей наготы, судя по просвечивающимся костюмам.

Я решил выяснить эту неувязочку.

— Если вы такие стеснительные, то почему вас не смущает выставлять на всеобщее обозрение свои прелести? — таков был мой вопрос.

На него он ответил словами неизвестного мне поэта.

— «Хочу хотеть того, что не хочу!»

Мне ничего не оставалось, как нахмуриться.

— Мы хорошо научились ценить прекрасное, но перейти за грань эстетики нам очень сложно.

— И таким образом вы пытаетесь возбудить друг друга? — догадался я вдруг.

На этом откровения закончились.

Пазикуу не подал виду, что обиделся, но я это почувствовал. Ему срочно понадобилось куда-то и, извинившись, он удалился.