Записки землянина

Глава 29

Двадцать девятая запись землянина

Не представляю с чего начать!

Пазикуу сделал мне такой сюрприз, от которого до сих пор отойти не могу.

Еще один обещал.

Пока я тут безмятежно предавался воспоминаниям, он выполнял мою просьбу, о которой, признаться, совсем забыл с тех пор, как отправился на Тигич.

Я был на «палубе», когда она появилась.

Пазикуу не мог скрыть улыбку, следуя чуть впереди этого прекрасного создания, как бы стараясь оградить от землянина, славившегося своей непредсказуемостью. Но это скорее было проявлением этикета, чем предосторожностью. На его месте любой бы догадался, что я не то что пошевелиться, а слово вымолвить не смогу, тем более после трехмесячного вынужденного молчания.

Она была такой же прекрасной, как и в первый день нашей встречи. Нет, она не похожа на остальных льуанцев, но и на землянок тоже. И все равно, вот про кого можно воистину воскликнуть — не земная красота! Если бы я жил поэтом, то сложил бы о ней миллион стихов, но из меня и рассказчик-то не важный, поэтому на все что я способен — это оставить на страницах амбарной книги лишь ориентиры, по которым в случае амнезии, хоть частично смогу восстановить в памяти ее образ.

Как я успел заметить ранее, ее зубы не совсем льуанские — ровные, плотно прижаты друг к другу. От этого ее улыбка выглядит более белоснежной. Меня буквально ослепило ею, когда она приблизилась. То, что я продолжал сидеть, их не смущало.

— Как друг землянина и как знакомый представительница уаисы — одной из сохранившейся народности Льуаны, я хочу познакомить вас по просьбе одного из вас.

Пазикуу протянул руку и помог мне встать.

Моя книга упала, а ручка откатилась к ее ногам.

К ее ногам!

— Так как я не отношусь ни к одному из народов, которые вы представляете, предлагаю обоим назвать свои имена самостоятельно и так, как вы делаете это у себя на родине. Посредник имеет право свести, но не имеет возможности познакомить их по обычаю, который не одному из них не является привычным.

Он говорил, а я слушал. Смотрел на нее, а она на меня.

На меня!

Не каждой девушке идет прическа призывника. К ней это не относиться. Возможно я идиот, но я не мог насмотреться на нее. На большие серы глаза под сводом чуть видимых изгибающихся, словно волны из детского рисунка, бровей; на аккуратный носик с горбинкой и вздернутым кончиком; на тонкие одинаковые губы бледно-розового цвета. Они напоминают мне прозрачные уста хрустальной девочки неизвестного мастера, чья работа надеюсь до сих пор глаз посетителей музея моего города. А какая у нее шея! Лебедь! При повороте головы на ней образуется одна единственная косая складочка, будто высеченная в белом мраморе. О фигуре вообще молчу. Наши тощие модели ей в подметки не годятся. Если она пройдет по подиуму в своем фафи, то все попадают, ручаюсь! Она не идет, а плывет. Не просто стоит как изваяние, а пребывает в ожидаемом спокойствии. А голос…

Это тот самый голос, который я слышал все это время на Тигиче. Это она переводила всех женщин и девочек. Надо же — совпадение! Как я сразу не догадался, ведь слышал же ее голос тогда.

Не что за голос!

И что за имя!

— Льяля!

Она произнесла его по-детски и с какой-то бархатной звонцой, на мгновение зависшей в воздухе.

Льяля как наша Ляля, означающее не только имя, но и маленького ребенка. Последнее ей идет лучше, несмотря на то, что она выше меня.

Льяля!

Или это что-то от Льуаны — ее родной планеты? Почему я не Земляля! Хотя ей мое имя тоже понравилось.

— С…с…Стасик — еле выговорил я, когда подошла моя очередь представиться.

Мы традиционно пожали друг другу руки.

Я уж было подумал, что на этом все, что знакомство в ее народе ничем не отличается от нашего. Но когда начал убирать руку (чего очень не хотелось), она пальчиками пощекотала мою ладонь. В моем городе, среди подростков, это не двусмысленный знак. Он означает приглашение к более близкому знакомству и я как дурень раскатал губу считая что Льяле известно об этом, более того — отнеслась к этому шагу серьезно.

Меня затрясло как пацана перед кабинетом стоматолога. Я и раньше-то с земными девушками вел себя довольно скромно, но там хоть что-то можно было выговорить. Перед Льялей же чувствовал себя еще более ущербным. Положение усугубляло еще и то, что ч не знал, что дольше делать. Куда можно повести ее на «корабле»? Пригласить в свою «каюту», состоявшую из четырех полупрозрачных стен с узкой нишей, но удобной только для одного, столиком и пустыми полками? Конечно, я и не рассчитывал на большее. Мне достаточно было лицезреть ее.

Льяля, наоборот, не испытывала никакого неудобства. Если бы я не был таким подозрительным, то подумал бы, что она так же не может насмотреться на меня. ее взгляд не говорил не о чем. Она ничего от меня не ждала — просто смотрела, словно заботливая мать на сына, уплетающего щи после трудового дня.

В какой-то момент я подумал, что так оно и есть, что она познакомилась со мной из жалости — кабы не обидеть. И чтобы не обидеть Пазикуу и еще, бог знает, кого. Что, в конце концов, ее «хорошо» попросили от всей цивилизации.

Боже! Как глупо! — думал я. — Выгляжу смешней смешного!

Мгновенно с моего лица исчезла улыбка и я посмотрел на Пазикуу. Он стоял на краю «палубы» и смотрел на свою планету, которая была в данный момент похожа на светло-серый шар. Это означало, что мы продолжаем кружить по орбите с огромной скоростью, перемещаясь из одного кольца в другое. Солнце сияло внушительным нимбом над Льуаной, превратившись в толстое яркое кольцо.

Сердце бешено забилось от нахлынувших чувств. Хотелось убить Пазикуу. Но быстро остыл. Остыл и начал презирать самого себя.

В самом деле — что хотел, то и получил. Глупо рассчитывать на что-то большее. Все равно что влюбиться в каменную Лауру из «Формулы любви». И Пазикуу не виноват. Не знаю, что ему это стоило, но он выполнил просьбу, не взирая на помыслы, в которых я и сам-то запутался.

Заметив во мне перемены, Льяля все поняла. Взяла меня за руку, подвела к краю «палубы» и сказала. — Просто давай поговорим.

— О чем? — спросил я машинально.

— О поэзии, о твоем Петрарке, если хочешь. Ты же любишь стихи?

— Люблю.

Ее переход на «ты» меня окончательно успокоил.

— Люблю, — повторил я. — Но не совсем знаю.

— «От восторга онемел язык?»

— Да, «и бессвязно шевелю губами, своим молчаньем перед ней убит».

— А говоришь, мало знаешь! — Льяля не смотрела не меня. Не смотрела и на свою планету, хотя ее взгляд был устремлен на размытый шар. Улыбнувшись, спросила. — А можно задать один вопрос?

— Можно.

— Он не совсем корректный и может обидеть, но мне очень интересно.

Мне нечего было бояться, хотя как-то и стало не ловко, когда услышал его.

— Ведь ты женат, верно? — я покачал головой. — И сын есть?

— Да.

— Скучаешь по ним?

— По сыну — да.

— Значит, не любишь ее?

— Уже нет.

— Живешь с ней ради ребенка?

— Да.

— А если бы любил и скучал?

— То все равно бы захотел познакомиться с тобой, — честно признался я, поняв к чему она клонит, — И на Тигиче вел себя точно так же. не хочу говорить за всех, но так уж мы мужики устроены…земные.

С этого момента я понял, что отношения с Льялей прочно укрепились как дружеские или, по крайней мере, приятельские. Она не хотела от меня, кроме информации (для курсовой что ли?), а мне представилась возможность высказать то, что до сих пор не решился сказать при Пазикуу.

Она повернула медленно голову и вопрошающе посмотрела мне в глаза.

— Почему? — предвидел я вопрос. — На это еще никто не ответил. Во всяком случае у нас на Земле. Видимо, зависит от нашего несовершенства в культуре и чувствах, а может это и впрямь болезнь, как думают некоторые — влюбленность. Может гормоны виноваты. В сущности в этом плане, я полагаю, мы еще не так далеко убежали от своих предков. Вот у вас Льяля, наверное, подобные отношения давно в прошлом. Ты замужем?

Льяля нахмурилась, потом улыбнулась и вздохнула с облегчением.

— Если это было так, я бы тут не стояла. У нас замужним принято знакомится вот так, только при деловых отношениях. Понятие дружба на Льуане не существует, так же как и вражда. Любовь утратила былую прелесть, а ненависть превратилась в обыкновенную неприязнь. Только тем, кто с головой погружен в объект изучения, знакомы похожие переживания, да и то поверхностно. По большей части они изображают их, а не живут ими.

При этих словах я снова посмотрел на Пазикуу. Он по-прежнему глядел на свою планету. Обиделся ли он на эти слова? И справедливы ли они? Я не могу понять. Но в голове так и звучат его слова: «Я хотел поставить себя на ваше место». И почему он не ушел?

— Мы неспособны ради своих избранных на безумства и никогда не будем плакать в подушку из-за проблем в отношениях, — продолжала тем временем Льяля. — Но мы ценим их путем соблюдения правил. Для тебя Стасик это будет звучать дико, но измена для нас, как для вас сейчас акт убийства, хотя не для всех, надо признать. Со временем высокие и низменные чувства устремляются в одну точку, и что будет при ее достижении никто не знает.

— Значит и вы несовершенны — не достигли этой точки? — спросил я.

— И мы, — задумчиво ответила Льяля и добавила. — Может и к лучшему.

Она пожала плечами, а я покачал головой.

Значит они все-таки скучают по этим чувствам. Испытывают некую ностальгию по временам, о которых только слышали, возможно видели, но никогда не испытывали, хотя каким-то образом помнят. Так же как и я — городской житель, испытываю порой дикое желание взять в руки лук и гоняться с ним по тайге за какой-нибудь дичью или подняться на гору и орать там во все горло. Однажды я так и поступил. Но все равно мне что-то мешало до конца использовать силу которая сидит внутри. Казалось, что на меня кто-то смотрит, слышит, хотя подсознательно понимаю о внутренних причинах такого неудобства. Видно природа, не зря многие миллионы лет лепила из человеческой расы социальное существо. Или это, и вправду, Бог постарался, поставив нас перед выбором.

Все было бы намного проще, если бы мир представлял собой только черное и белое и у человека бы не возникали искушения ступит не другие цвета, скрывающие в себе принадлежности к темной или светлой стороне. Вместе с этим к человеку не пристали бы все эти нравственные барьеры и я смог бы тогда вдоволь накричаться.

Я и сейчас этого хочу!

Потом мы разговорились о Тигиче. И хотя она играла в моем приключении немаловажную роль, ей было интересно узнать, что я думаю о жителях этой «удивительной планеты». Она умеет слушать, а я снова с головой окунулся туда, где мне, оказывается, еще никогда не было так хорошо.