Записки землянина

Глава 28

Двадцать восьмая запись землянина

Уф!

Уф, уф, уф!

Так отвык шевелить языком, что даже привык!

А вот по своей амбарной книге соскучился. Перечитал опять все, что до этого написал. Да-а! Многое упустил и нескладно как-то все. Плохой из меня писака. Но это же только для меня. хотя временами надеюсь, что мои воспоминания прочтут мои дети. Такое, вот, идиотское желание! Но сейчас меня это мало волнует. Не все, что мне удалось там увидеть и испытать, удалось отобразить в записях. Главное, когда я их прочту, мои мысли вернутся туда снова, всплывет память, всплывут чувства прежние. Очень этого бы хотелось. Но не все.

Пазикуу все нет.

Заходил один раз Лэо, рассказал историю из своей молодости. Мне бы слушать, уши развесив, а вместо этого в облаках витал.

Не знаю даже, чего хочу.

Домой? Вряд ли. Конечно, там сын, родня…но зачем я им такой? Не разбогател…понял многое.

Может, стоит вырвать первую запись из дневника?

Нет, тогда смалодушничаю. Если уж был таким, никогда об этом не забудешь и ни огонь, ни вода это не уничтожат. Порой кажется, что судьба ошиблась выбрав меня для таких приключений. До сих пор чудится, что не со мной все происходит или во сне…в загробном мире.

Да что я!

Эти вопросы решатся по возвращении на Землю. Когда окажусь на своей улице и открою эту книгу, тогда и решу что почем. Сейчас же буду наслаждаться своим положением и не стану забивать голову, и без того распухшую, подобными мыслями.

Вот только возвращаться ли?

И вернут ли?

И вообще…

Как это Сима однажды сказала? «Если ты не знаешь, что делать, доверься галеку. Только он знает и подскажет, как быть». Галеку — как раз те самые гладкие камешки, которым они доверяют свою судьбу, подбрасывая в небо. Странно, что не смотря на всю абсурдность этого, у них все получается. Не было случая, чтобы тигичане выразили недовольство по поводу выбора галеку. Может мне стоит так же довериться случаю, а не стараться плыть против течения? Зачем напрягаться, если будущее неизбежно? Но с другой стороны, что же тогда будет с нашим миром? Земляне же совсем другие и ценности у них другие…

Ха! Поймал себя на мысли, что не уже не считаю себя землянином!

Или я тронулся, или одно из двух.

Все-таки я не прав. Во мне что-то изменилось…или нет, появилось что-то новое. Новое и нужное. Но какой ценой?

«Если ты не знаешь что делать, доверься галеку…»

Сима произнесла эти слова сразу как только мы с детьми ввалились в землянку. Она ни к кому не обращалась, сидела в углу раскачиваясь из стороны в сторону. Глаза закрыты.

— Ну иди мама поговори с галеку, — подсказала ей Сина, старшая из девочек.

— Да мама, иди! — хором пропели дети.

Сима открыла глаза и улыбнулась.

— Дождик капает, земля мокрая.

А не капает, земля сырая.

Ветер дует, земля иссохшая.

А не дует, земля твердая…

При первых словах песни все дети тоже заулыбались и начали повторять странную песню.

— Течет вода, берег сыпется.

А стоит вода, берег высится.

Но приходит Гог, засыпают люди.

А уходит Гог, веселятся люди…

Когда слово «Гог» прозвучало, у меня в ушах что-то щелкнуло, потом послышалась льуанская речь Ниминоки. По голосу я понял, что он чем-то встревожен и забыл перейти на русский. Но он замолчал на долго.

Вскоре я узнал что это за Гог.

Он приходит неожиданно, но очень редко. Некоторые тигичане за свою жизнь так никогда и не видели его, зато хорошо наслышаны. Не многие способны почувствовать его приближение, несмотря на их способности к предвидению. Те кто оказывается в это время снаружи, обречены на гибель. Но тогда я этого не знал. Ниминоки не успел предупредить, он просто не ожидал, что этот Гог, который появляется раз в сто лет, может появиться как раз в тот момент, когда они меньше всего его ждали. Ведь последний раз он появлялся всего семнадцать лет назад.

— …Растет дерево, земля трескается.

Но приходит Гог, она вертится…

Сперва я воспринял происходящее очередной выходкой какого-нибудь аборигена и не собирался оборачиваться к выходу, когда услышал пронзительный металлический свист. Тем более пламя на свечах даже не дрогнули. Не хотелось променивать хоровое пение на этого соловья. Дети тоже не обращали на него никакого внимания. Они продолжали вторить печальному голосу Симы, с которой по-прежнему не слетала улыбка.

— …Наступает дрожь, земля рушится.

Но приходит Гог, земля мучится…

Только когда в землянку влетело с десяток трупов, я запаниковал.

Запаниковал, что не сообразил как ко мне вернулся дар речи. Это после я спохватился, потеряв его снова.

— Что это? Что это, катастрофа что ли? — закричал я.

Но меня никто не слышал.

У моих ног лежали мертвые тела. Казалось, видел их только я.

— Спасаться надо! А? Да что вы распелись-то?!

Я побежал к выходу, но меня сбили еще два влетевших трупа. Это были дети.

— Господи! Да что ж это творится-то?!

Дальше пришлось ползти.

Как-то тигичане умудряются стоить жилища таким образом, что атмосферный воздух снаружи не попадает внутрь, точнее, все его изменения, будь то ветер или дождь, в то время как люди и предметы могут проникать беспрепятственно. Песок, палки, камни как только попадали внутрь, тут же падали у входа вместе с трупами. Пришлось приложить не мало усилий, чтобы пробраться через них, несмотря на то, что я тогда здорово перетрусил. Но оставаться внутри я тоже не мог. Хотелось бежать.

То, что предстало перед глазами, видел разве что в фильмах про смерч. Только это было что-то похлеще.

Это был Гог.

— …Блеснут солнышки, и вздохнет земля.

А придет Гог, земля сморщится…

— Что? Что? Что?

Точно помню, что говорил на их языке и понимал песню без перевода. Спрашивал ли я себя или их об этом не знаю, но это был единственный случай, когда на несколько минут я стал тигичанином.

— Что? Что? Что?

Тела летали в воздухе с огромной скоростью. Они сталкивались между собой целыми кучами, словно с противоположных направлений на встречу мчались составы из песка и ветра. Нет, на смерч это было не похоже. Потоки воздуха как невидимые жернова перемалывали все и вся. Если летящее дерево и человек сталкивались с другим потоком, то каждый уносил с собой то, что успел захватить, разрывая их на части.

Если честно, я никогда раньше не видел смерть, только в гробу и многое бы отдал, чтобы не видеть вновь. Наверное я был в шоковом состоянии, иначе мой организм что-нибудь вытворил. Но я смотрел, смотрел и все время повторял: «Что? Что? Что?»

Все закончилось так же быстро, как и началось.

— …А уходит Гог, веселятся люди.

«Стасик! Стасик вы в порядке? Прикусите язык! Прикусите язык! Покажите руки! Хватит смотреть туда, все кончилось. Стасик простите, мы не ждали. Это зараза…Этот Гог никогда так не частил. Стасик! Вы слышите? Покажите руку. Хорошо! Он появляется неоткуда. Это плохо изученное атмосферное явление. Даже мы не знаем его природу. Оно существует только на этой планете, черт его побери! Стасик, если хотите, мы вас заберем. И так уже слишком далеко зашли. Вам не нужно этого видеть. Стасик!»

Ниминоки тогда впервые позволил себе эмоции. Он еле сдерживал слезы и его просьбы скорее носили формальный характер, чем на самом деле. Если нет возможности спасти этих несчастных, с землянином все иначе.

Больше Ниминоки со мной не общался. Его место занял Пазикуу. Он переживал не меньше своего друга, но тогда мне нужнее всего нужен был трезвый наставник с твердым и решительным голосом. Мой старик как раз обладает всеми этими качествами.

«Не принимайте близко к сердцу все, что увидите Стасик, — говорил он. — Конечно, в этом деле сложно что либо советовать, тем более, если это касается трагедии. Но для тигичан это не трагедия, как я надеюсь, вы заметили. Они справляются с этим по-своему. Хотя, кто знает, что творится у них внутри, несмотря на их полурадостное равнодушие».

Полурадостное равнодушие!

Этими словами можно описать состояние, в котором пребывали тигичане после нашествия Гога. Лучше слов не найти.

(Но самое страшное ждало впереди)

Я бродил по огромной песчаной площади и всматривался в лица тигичан. Пустого пространства вокруг стало больше. Это из-за леса, который порядком поредел. Кое-где торчали облысевшие стволы молодых деревьев. Большинство хранили под своими могучими ветвями тысячи безжизненных тел. В воздухе стоял запах гнилого мяса и гари. Некоторые тела уже успели облюбовать пауки фафико — так тигичане хоронят своих собратьев. Тех, кто погиб вне леса, относили в сохранившуюся чащу и оставляли там.

Никто не рыдал, не плакал. Но улыбку на лицах нельзя было назвать улыбкой. Я бы назвал ее оскалом.

Люди стояли у трупов своих родных, рядом с которыми были и мертвые животные, и разговаривали не заглядывая друг другу в глаза. (Может, из-за этого у них вышла такая привычка?) Только дети по-прежнему выглядели беззаботными. Они смеялись, перескакивали через тела, ища своих родственников, а когда находили, показывали на них пальцами и подзывали старших.

— Вот мой папа лежит!

— А это мама моя! Надо найти ее ноги…

Не знай я тигичан, то счел бы такое отношение к усопшим кощунством. Но видно, они устроены так, что ценят жизнь так же как и смерть. Ведь смерть не вылечишь.

И все же я был единственным, у кого текли слезы. На это никто не обращал внимания. Все были заняты, как и всегда до этого.

— Избранный! Избранный!

«Сита!» — хотел промычать я, заметив старого приятеля. Я уж и думать про него забыл. Тогда он исчез не попрощавшись.

— Иди ко мне, — он помахал мне рукой. — Поможешь?

Он стоял у сложенных в ряд детских тел. Рядом лежала женщина, очень красивая. Ее растрепанные волосы покрывали часть тела девочки, прижавшейся к ее груди.

— Вот, хотел с собой в Сому забрать. Не получится.

Он говорил так, будто это было небольшое недоразумение и конечно же с улыбкой. Только глаза мне его не нравились.

— Не успела супруга найти другого. Говорит, зачем? Мне тоже скоро отправляться, а там может тебя бы встретила, и галеку так сказал. Детей, вот, всех пятерых собрал. Эта маленькая Тата! Ох, и голосистая была! Это Дита, Сута — сын мой единственный. А этих двух старшеньких Ната и Пата называл. Красивые, да? Так ты поможешь? Фафико теперь далеко.

Говоря это он почти не смотрел на меня, а продолжал разглядывать свою семью. Мне и вправду никогда не понять, что при этом у него и у других творилось на душе. Что касается меня самого, то у меня там все разрывалось.

«Конечно, помогу» — показал я жестами.

Мне он доверил самых младших, а сам перенес сначала жену потом старших сестер. Нести нужно было далеко, перешагивая через сотни тел, пока в глубине оставшегося леса не находилось свободное место под деревьями. Пришлось сделать три ходки, чтобы перенести всех. Мы положили их вместе. Пауки сразу принялись за дело.

— Фафико нынче голодными не останутся, хотя им тоже досталось, — говорил Сита, наблюдая за ними. — Юдин, супруга моя, хотела с тобой познакомится, своими глазами увидеть избранника, который поведет нас в Сому. Юдин, вот он! Вот это и есть избранный. Он уже на руках нашего сына и девочек носил. Им понравилось. Ему тоже. Слышишь, Юдин? Слышишь! А я тебя нет, как и избранного. Его и все всех не слышу, зато вижу. Сегодня же пойду искать себе новую жену, обязательно с детьми найду. Галеку разрешил…А, кстати, избранный! Теперь я тебе помогу. Твои близнецы у галеку.

Меня будто водой окатили.

Как у галеку? Что они там делают? Ведь я же…

— Папа, папа! Ты долго!

— Смотри папа, Мота и Лота.

— Они вместе, папа.

— Да они всегда вместе были и сейчас вместе!

Дети ждали у того места, где днем раньше я швырял с ними камешки. Тогда у меня была делема — остаться на Тигиче или нет. Выпало — нет.

Мота и Лота лежали крепко обнявшись. Головы лежали друг у друга на плечах, а в руках все еще сжимали камушки. Маленький тупа ходил подле них и сметал с них песок, отходил, приглядывался и снова подходил. Для него братья теперь были скульптурой, которой недоставало нескольких штрихов. Сота сплетала и расплетала между собой их косы. У нее не получалось, она еще не умела делать узлы, поэтому волосы постоянно распутывались. Остальные дети смотрели на братьев как завороженные. Они никогда еще не видели их такими, все еще думали, что мальчишки спят. Только из этого сна Мота и Лота уже никогда не вырвутся.

Я же рыдал — без слез, почти без звука, лишь трясся и сипел сквозь сжатые зубы. Перед собой не видел ничего, только два маленьких безжизненных тела, прижавшихся друг к другу в последний момент своей короткой жизни.

Видал ли я себя тогда?

Не знаю.

Но слова Ситы помню.

— Избранный как ушибленный ребенок. Галеку разрешил ему. Галеку никому не разрешает, но ему позволил. Галеку знает. Он знает. Знает, что избранному не достает сил справиться. Но он сильный. Избранный сильный. Теперь я знаю почему галеку привел его в сому. Избранный и есть галеку.

Внезапно я почувствовал, что на меня смотрят тысячи глаз. Наступила полная тишина. Мир остановился. Пустота внутри стала такой же, что и вокруг. Я и не заметил, что стою на коленях, поэтому когда встал, то увидел причину такой перемены.

Тигичане плакали. Плакали молча, с улыбкой. Слезы текли по их щекам ручьями. И если бы не трагедия, можно было подумать, что это слезы радости. Они копили их в себе много лет и теперь, когда галеку разрешил, им не нужно было их сдерживать.

«Не знаю что и сказать, — откуда-то издалека послышался голос Пазикуу. Он говорил сам с собой. — Вероятно это наша самая большая ошибка. Но если смотреть с точки зрения человеческой морали, то…черт его знает!»

Моту и Лоту мы оставили недалеко от семьи Ситы.

Долго не мог уйти оттуда. Смотрел на своих приемных близнецов и гадал — кто из них кто? Так и не вспомнил. Пауки быстро обволокли их тела паутиной, потом проникли внутрь и принялись за свое черное дело. я бы еще долго стоял, пока меня самого не окутали. Только когда они добрались моего лица, смог опомниться.

Пережитое из памяти не выбросишь.

Но не хочу переносить все это на бумагу. Пусть будет испытанием для моих серых клеток. Если не забуду, значит останутся они для меня родными, хоть и не по крови.

Страшно и стыдно думать о том — люблю ли я так же своего сына. Люблю. Но смогу ли быть ему таким же отцом? Не знаю.

Следующие два дня я не выходил из землянки, пока, наконец-то, не настал тот момент, когда тигичане были готовы к путешествию в Сому. Об этом сообщил Сита. Он стоял запыхавшийся, весь обвешанный веревками и сумками, произнеся только одно слово «Прощайся!»

Наша землянка находилась довольно далеко от берега. Но нам нужно было идти еще дальше — на Север. Молва о том, что с Сомы вернулся человек, облетела к тому времени весь материк. Люди сплавлялись по рекам, спускались с гор, чтобы увидеть меня и последовать за мной на Новую Землю. Они прибывали отовсюду, останавливаясь около нашего поселения под открытым небом.

«Они пойдут за вами и будут делать все, что пожелаешь, — говорил Пазикуу. — Вам нужно отправиться на север. А когда прибудете туда, мы дадим знать, как дальше действовать».

Все просто. Идти на север. Больше ничего.

Но мои силы были подорваны. Нет, физически чувствовал себя прекрасно, а вот морально подавлен. Не хотелось ничего. Я все еще не мог отойти от трагедии, после которой часть меня словно умерла, осталась там — в лесу с фафико. И дело не в том, что там лежали мои близнецы. Я понял, что там мой второй дом и эти удивительные люди, которые не смотря ни на что, по-своему несчастны.

Хорошо, что они этого не понимают.

Помню в детстве, когда отрывал лапки у муравьев, мне казалось, что те не чувствуют боли. Отбежав, они снова хватали свою ношу и продолжали нести ее.

Стыдно.

Мне сейчас правда стыдно вспоминать об этом.

Так и тигичане — продолжают жить, а не квасятся, как мы, по каждому поводу. Чем мураши отличаются от них? ем мы отличаемся от этих людей? Чем вообще все отличаются друг от друга?

Я ожидал долгие сборы, поход предстоял долгий, возможно тяжелый. Поэтому не сразу осознал, когда вышел из землянки, что больше никогда в нее не вернусь. Как перелетная пташка, решившая в одночасье отправиться за тысячи километров от своего дома.

Смешно! У таких птиц тоже двойное гражданство!

На этот раз в глаза не появились линии со стрелкой. На это раз нужно было следовать от точки до точки. Как только доходил до одной, недалеко появлялась очередная. Видимо Пазикуу новшество и надо признать более удобное, а то эти линии стали меня порядком раздражать, да и руки тоже. К тому времени я почти освоил язык жестов и попросил старика прибегать к подобной помощи только в случае незнакомых мне выражений.

Сначала вышли на берег моря, где нас уже ждали тысячи, а может сотни тысяч тигичан. При моем появлении, они повскакивали, уступая дорогу. Никто не двинулся с места, пока не поравнялся со мной, моей семьей и Ситой.

Сита выглядел таким же как и раньше до его исчезновения. Единственное он стал более внимательно относиться к моим деткам и особенно к Симе. Сима же не отвечала на его ухаживания, хотя всячески поддерживала его отношения с детьми. Пазикуу вычислил, что она должна скоро родить. Он советовал отговорить ее от путешествия, но Сима была непреклонна. Конечно же, если я ей просто сказал, то она бы так и сделала, но моя просьба выглядела скорее как предложение, чем приказ и она этим воспользовалась.

Вообще, надо сказать, что тигичане не такие уж и отсталые. Они хорошо разбираются в чувствах других, даже тех, с кем небыли раньше знакомы.

С берега хорошо были видны плоты. Уйму плотов. Они заполняли все видимое пространство. На них были те, кому не терпелось отправиться в Сому.

Об этом я «поговорил» с Симой. Ей тяжело давалось идти, но не отставала. Поддерживая живот руками, всегда семенила рядом со мной. Я, в свою очередь, старался делать шаги поменьше, чтобы хоть как-то облегчить ей путь. На Тигиче, если человек сам может справиться, значит помогать незачем. Если же он падал и не мог продолжать идти, его оставляли в ближайших поселениях на попечение других. это испытание было не для слабых.

— Это галеку их подгоняет, — объясняла она. — Им хватило того, что ты вернулся оттуда. Живым вернулся и тебе Сома не померещилась. Очень долго времени понадобилось, чтобы найти ее. Они знают куда плывут. Те, кто не знает идут с тобой.

Я попытался объяснить, что их непременно ждет гибель.

— Погибнут? — не поняла она. — Нет, просто мы их никогда не увидим. Они найдут свою Сому, но мы их никогда не увидим.

«Не проще ли им присоединиться к нам?»

— Проще? — снова не поняла Сима. — Проще, это когда сокращается путь до дома, когда спишь лежа, а не стоя. Если во время дождя реки выходят из берегов, это не значит, что у них нет другого выхода.

«А он есть?»

— Какой? Конечно! Она может сделать свои воды быстрее.

«Как?»

— Не знаю, но она может.

«Ты считаешь, что вода живая?»

— Живая. Еще как живая! Неужели забыл? Или в Соме все по другому?

Я зашел в тупик. Признаваться в том, что забывать-то, в принципе, было нечего не хотелось. Но тут на помощь пришел Пазикуу.

«Не мудрите, хоть они и люди, но все же в чем-то отстают. Все их мировоззрение базируется на личном опыте. Да, они понимают в природе больше нас с вами, так как живут в гармонии с ней и считают все ее проявления воплощением живого начала. Представьте себя на минуту собачкой, которая в первый раз попала под струю фонтана. Или котенком, обжегшимся о недостаточно остудившееся молоко. Вода может бить и кусать. И скажите после этого, что она мертвая».

Вот значит как! — подумал я. — Это хорошо, что я не могу говорить, а то наломал бы дров.

Я ударил себя по лбу с досадой, тем самым, ответив на вопрос Симы.

Но как быть со всем остальным? Если уж они такие «недалекие», то, как объяснить их веру в галеку? Никогда не видел, чтобы обезьян подкидывал монетку, а после шла спать или корчить рожи развлекая посетителей зоопарка. Ведь по словам старика тигичене не отличаются от животных. Так получается?

Я не мог спросить об этом Пазикуу, поэтому снова пристал к Симе.

Первый вопрос на эту тему ничего не прояснил.

— Чем мы отличаемся от тамути? Они ходят на четырех ногах, мы на двух. У них морда вытянутая, у нас плоская. На голове рога…

Она перечисляла признаки, пока я не попросил остановиться. Невозможно было жестами объяснить ей что такое душа, разум, чувства. Даже Пазикуу на некоторое время замолк, не понимая, что я от нее хочу. А когда догадался, посоветовал мне последовать примеру с палкой. Подходящая как раз лежала впереди в нескольких шагах от нас.

Нарочно, чтобы заметила Сима, я сделал вид, что не замечаю препятствие. Приблизившись, споткнулся и упал «как можно больнее», изображая при этом дикую боль и негодование. Мгновенно раздавшийся смех вокруг меня не остановил. Продолжая играть роль, схватил палку и со всей злостью принялся колотить о землю, пока не сломал ее в нескольких местах. Потом встал на четвереньки и проделал тоже самое в образе мычащей тамути.

Чего я этим добился гадать не нужно.

С моей стороны это была попытка задать элементарные вопросы: могут ли животные чувствовать то же, что и люди? Если нет, то не это ли отличает нас от них?

Со свое стороны они восприняли мои кривляния за развлечение. И Пазикуу не сдержался.

«Да бросьте вы голову ломать! — сказал он потом еле отдышавшись. — Разве не видите, как они за животы хватаются?! Это и есть ответ на ваш вопрос. Человек сам не прогрессивен. Его душевные качества заложены в генах и поддаются только среде существования. То, что вы пытались им продемонстрировать, им неведомо, а то, что ведомо, вам не под силу».

Ничего не оставалось, как согласить с ним.

И Сима это подтвердила.

— Тамути я узнала, а вот на роти (подобие волка) не совсем похоже было. Они же не ходят на двух ногах и палку грызут, только, когда дразнишь.

Ну, значит, я больше схож с волком, а не с человеком! А они святые, — решил я тогда.

Привалы делали по моему желанию, а точнее по желанию Пазикуу. он не давал мне присесть, когда уставал; прилечь, когда валился с ног. Все упрекал: «Посмотрите на Симу, она даже не вспотела!» Да, Сима, как оказалось, намного выносливее меня. и если бы ни ее беременность, мне было б плевать на то, что она женщина. Я землянин, в конце концов, а не коренной житель! И это меня бесило.

В начале нашего похода я как-то не задумывался над тем, сколько предстоит пройти. Сказали — пошел. И все что требовалось это поменьше думать и делать что говорят. Но когда узнал о расстоянии, то был готов отказаться от затеи.

«Полторы тысячи километров на наши деньги!!!» — возмущенно съязвил я в один из сеансов связи с Пазикуу

«Да» — отвечал он спокойно.

«Да я же помру!»

«Не…»

«Как пить дать помру или облажаюсь, честное слово!»

«Вы…»

«Если бы я знал, то ни за что не захотел бы подвести вас. Я не могу. Давайте хоть вертолет высылайте. Исчезну под покровом ночи, а потом свалю на всех, что проспали. Нечего мол…»

«Да послушайте вы меня, Стасик, наконец…»

«Меня теперь избранным зовут»

«Мне удобно Стасиком»

«А мне избранным»

«Все понятно»

«Что понятно?»

Тогда беседа наша на этом закончилась. Пазикуу догадался, что я приложился к кожаному мешку Ситы, пока тот спал. Душа требовала. Душа и мои истоптанные ноги.

«Ну и пошел ты…»

То ли от выпитого, то ли от «кнопки» язык более не мог выговорить ни слова. Да и не нужен он был уже. Из разговора я понял, что жизнь моя кончена, что не видеть мне больше красно солнышко и дома, как своих ушей. Постоянно пасмурная погода и дожди добивали меня. Так и ждал, что скоро покроюсь язвами или подцеплю какую-нибудь болезнь. Уверения Пазикуу не успокаивали. Все у меня чесалось, зудело, сжималось особенно после того как однажды решил искупаться в реке без фафи и пьяный. Ниминоки как-то предупреждал, чтобы я никогда его не снимал. Но мне казалось, что если хоть на время избавлюсь от него, то освобожусь от брезгливого чувства, которое испытывал к собственному телу. Не знаю как, но Пазикуу проглядел мою опрометчивость и не успел отреагировать. Настолько быстро я все это проделал.

Сначала ощутил себя на седьмом небе. Прохладная вода придавала конечностям невесомость. До этого я не мог похвастать техникой плавания, если сказать честно, у меня это получается чуть лучше топора. Но тогда я превзошел самого себя — плескался как дельфин! (Подозреваю, что к этому причастны мои старики).

За мной последовали не многие. В отличие от меня они не сняли одежды и только, когда я вышел на берег понял почему.

На Тигиче существуют вещи, в моем случае твари, о которых по понятным причинам меня не успели предупредить. Этого и не понадобилось бы, если бы я не проигнорировал простейшие советы, данные перед высадкой на планету. (Видимо из-за этого до конца жизни мне придется получать по голове). Но такой уж я неуемный. Всегда хочется что-то делать самостоятельно, дабы потешить больные амбиции. Если б услышал подобное от другого, то легко бы догадался, что произошло далее. Конечно же опять всеобщее ликование и хохот. В очередной раз я стал посмешищем. И не только. Одновременно с этим, как ни странно — объектом восхищения. То, что в мои заслуги входило «открытие» Сомы ничего не значило по сравнению с этим.

«Быстро наденьте фафи!» — почти закричал Пазикуу

Я весь был покрыт плоскими червями-водорослями. Бледного цвета, они представляют собой смертельную опасность, что-то вроде морских медуз. Но, в отличии от земных представителей, они действовали скрытно. Настолько скрытно, что я даже не почувствовал, как они ко мне прилипли.

Еле успел натянуть на себя фафи. Отдирать этих тварей было поздно. Надежда была только на Пазикуу. Путем (других слов не нахожу) дистанционного управления он заставил из покинуть мое тело. Я бегал по берегу тряся и оттягивая фафи, пока не отпали все черви. С фафи, приготовленным на Тигиче, такое невозможно, мой создан предусмотрительными льуанцами. Не знаю для этой ли цели или другой, но с тех пор я его не снимал.

«Никогда так больше не поступайте Стасик! — наставлял позже Пазикуу. — Фафи тигичан отпугивают червей, поэтому никогда не снимают их. Они водятся в местах ближе к океану, где впадают реки. Выше по течению их нет. но если уж они присосались, человек обречен. Ваше счастье, что этого не случилось. И как я проглядел? Вы оказывается такой прыдкий!»

Что касается моих спутников, то они не разделяли беспокойство старика. Вероятно, думали знаю, что творю, а «зажигательный стриптиз» восприняли опять-таки как развлечение. А то, что на их глазах я мог представиться и лишить возможности увидеть далекую Сому, их несколько не волновало.

Это произошло не задолго до разговора с Пазикуу, где он оговорился о расстоянии.

На следующий день я уже не был так пессимистично настроен.

«Сегодня вам нужно уйти вглубь материка, — начал Пазикуу как только я проснулся. — Это займет не больше суток, смотря как будете передвигаться. Там будет река, единственная в своем роде, которая течет к самому северу. Она поможет добраться быстрее и легче. И, пожалуйста, Стасик не злоупотребляйте больше запасами Ситы.»

Упрек его меня не обидел. Но я послушал его…частично. До такого состояние уже не напивался. Просто держал себя в тонусе.

До этого мне не доводилось бродить по местным лесам, степям, если не считать места обитания пауков фафико. Там я жил как слепой котенок, натыкающийся на невидимые преграды. Там ими были главным образом мое невежество и доверие к чужому решению. Здесь же было немного по-другому, хотя и продолжал следовать указаниям. Здесь я действовал.

Сам бы я никогда не смог описать все что видел вокруг. Мало во мне эстетического чувства, что ли. Поэтому думаю стоит припомнить разговор моих деток, когда те лежали как и я, оказавшись в незнакомых местах, тем более многое из него почерпнул для себя.

Они всегда были рядом.

Тогда до реки оставалось совсем не много. на ночь расположились на небольшой полянке, окруженной высоким лесом. В лесу ночевать опасно и не только из-за пауков, но и диких животных, обитающих там в большом количестве. На открытой местности бояться их нечего. Самое интересное, что вовремя сна и отдыха никто друг друга не трогает.

Пазикуу объяснил это так:

«Тигич не в моей области, но я знаю, что это как-то связано с эволюцией не только человека, но и всего живого. На Земле хищники и травоядные иногда живут вместе так же мирно. Но если там причиной такого сожительства являются размеры (например, лев и слон), то на Тигиче другое. Здесь роти (волк) никогда не тронет человека, потому что человек для него нечто высшее, вселяющее почтение, но не страх. Как будто они поменялись местами. Это может показаться невероятным, но за многие миллионы лет, что они живут бок о бок, у них сложились особенные отношения. Загадка только в том — почему ночью и на открытой местности?»

Ну, то что Тигич это большой зоопарк я не сомневался. Хорошо было б, если б они еще Гога усмирили и этих безобразных червей, из-за которых чуть не отправился на тот свет. В остальном, в принципе, меня все устраивало не считая усталости и последствий купания. Я стал даже смотреть на природу другими глазами после подслушанного мною разговора детей. Правда я не совсем уверен, что слова, которые мне переводили принадлежали им, тем более это происходило в полной темноте, поскольку огонь у тигичан является таким же живым как вода и ветер, и они никогда не пытались его приручить. Пришлось здорово напрячь мозги и память, чтобы понять кому принадлежат те или иные выражения, заглушаемые старательно русской речью льуанцев.

Позже я сдался, предавшись наслаждению голосом моей невидимой красавицы. Она переводила всех женщин, включая моих девочек.

— А вы видели, как стоят деревья у берега реки? Они наклонились к ней, чтобы укрыть от дождя, чтобы капельки с неба не ударяли больно, а скатывались с листьев и мягко приземлялись на воду.

— Да, у нас на реке не такие деревья.

— Еще мне хочется, чтобы солнца выходили почаще. Когда они выходят, хочется раствориться в их лучах, чтобы так же блестеть, как блестел лес. Помните сегодня?

— Они не показывались с тех пор, как мы ушли из дома. И не надо — душно.

— Не душно! Это земля приветствует их. Они делятся друг с другом теплом. А между ними.

— Туман поднимается тогда, превращается в облака.

— А может не туман, дыхание земли?

— Да, перевела дыхание.

— Что б снова задремать.

— Смотрите, небо показалось и маленькие солнышки!

— А я…

— Они тоже спят ночью, как и мы. Днем они большие, но их не видно из-за туч. Зато, когда они раздвигаются, солнышки тут как тут!

— А если бы туч не было вовсе?

— Тогда б мы все ослепли и сгорели.

— У-у!

— А я…

— Днем тучи нас защищают, а ночью расплетаясь отдыхают.

— Они иногда плакают.

— Это их солнышки щиплют.

— А мне…

— Ветер здесь по-другому пахнет. Наверное, тут лес гуще. Когда он через него пробирается, то пачкается и о нас вытираются, совсем как у нашей мамы волосы после купания. Он такой легкий, аж задыхаешься и не можешь надышаться.

— И из глаз даже слезки не текут.

— У меня текли.

— Это потому что ты не ходишь, а вокруг нас носишься, вот он и играет с тобой.

— А у меня…

— Я видела дерево. Сита сказал, что оно называется Релео. У него ветки похожи на крылья сизвы (птица), когда она парит над землей, а листья как у ягодки питяни — маленькие (что-то вроде земляники). Выглядит почти голым, будто в нашу фафи одета.

— И я видел…

— Корни наружу выглядывают, словно стоит на лапах. Когда оно качается, лапы дрожат как от холода…

Тупа так и не смог вставить слово. О чем он хотел рассказать до сих пор не представляю. Но он и не думал обижаться. По его возбужденному тону все и так догадались о чувствах. Переживаемых им, в том числе и я.

На протяжении всего путешествия его то и дело приходилось искать или вызволять из всяких ситуаций, подчас курьезных. Он был настолько неуемным, что я только диву давался как его терпели. Моя б воля давно б надавал ему по мягкому месту. К счастью до этого не дошло. У тигичан не принято наказывать детей, какими бы неприятными поступки их не были.

Я использовал слово «неприятный», потому что слов «хорошо» или «плохо» там нет. Иногда, конечно, у Пазикуу и других переводчиков проскальзывали эти слова, но, думаю, потому что они не успевали подобрать нужные, хотя с их интеллектом это странно. Поэтому я порой не мог разобраться что к чему.

Например, в случае с Лалой и Синой.

Сина второй ребенок и самый старший среди девочек. В свои четырнадцать лет она почти не отличается от братьев и сестер в умственном развитии. Но этого «почти» ей хватает, чтобы учить младших уму разуму. Только делает она это совсем не так, как принято у нас на Земле.

Как-то Лала (младше ее лишь Тупа и Сота) взвалила некоторые свои вещи на своего маленького братца, который и без того еле поспевал за всеми, когда мы шли без остановок. Из своих вещей он нес только воду и несколько глиняных фигурок, которые сам и слепил. Но и этого ему вполне хватало, чтобы изрядно вспотеть. У меня защемило сердце, увидев картину, где маленький Тупа с трудом перебирает ногами и сгибается под тяжестью груза. Он буквально шатался по сторонам, но толи ранняя гордость, толи воспитание не давали ему воспротивиться. Единственно, жалобные глазки, на секунду задержавшись на фигуре убегающей сестры, выразили недоумение по поводу нежданной ноши.

Произошло это у всех на виду, но никто не бросился помочь мальчику. Я, уж было, хотел сделать это, как услышал разговор двух сестер и остановился на пол пути к Тупе. Шел сзади него, чтобы в случае чего хотя бы подстраховать.

Догнав Лалу, Сина пошла с ней, взявшись за руку.

— Лала, дай мне свой мешок, — попросила она.

— Зачем?

— Помочь.

— Мне не тяжело.

— Ну и что? Я хочу позаботиться о своей младшей сестренке.

— Ладно, — согласилась та.

Лала отдала мешок с водой и побежала вперед.

До этого она шла вместе со всеми. Теперь же, освободившись от груза, ноги несли ее, как молодую газель.

Не знаю, может это мистика, может что-то другое, но через несколько шагов мы встретили ее сидящую на земле. Схватившись за ногу, она чуть слышно стонала. Как и в случае с Тупой на нее так же никто не обратил на нее внимание.

Кроме Сины.

— Давай я тебя понесу, — предложила сестра, погладив ушибленное место на ноге Лалы.

— Нет, — ответила та, попытавшись встать. — Я смогу.

— Конечно, сможешь, но я хочу позаботиться о тебе.

— Ладно.

Я намеренно отстал от остальных, чтобы видеть сестер. Для этого я подозвал Тупу и показал ему какого-то жука. К тому времени тигичане перестали ходить за мной по пятам. Все и так уже знали куда направлялись.

Лала забралась на спину Сины и мы двинулись вслед за ними.

Тупа мужественно переносил трудности, добавленные сестрой. Он не жаловался, не плакал, не просил других помочь ему, хотя меня так и подмывало избавить его от тяжелой обузы. Но я решил подождать.

Мы немного забрали влево, когда нас заметила Лала. По глазам было видно, что она о чем-то напряженно думает, разглядывая своего маленького братика-карапуза. Ее головка вздрагивала при каждом шаге Сины, которой тоже не просто давалось идти.

Я с умилением наблюдал за этой картиной.

Четырехлетний мальчик еле поспевал за остальными, в то время как Лала преспокойно восседала на спине старшей сестры. Для других это покажется странным — мол, что в этом замечательного и наоборот, нужно осудить эту девочку и пожалеть малыша. Но никто, кроме меня и тигичан там не был в тот момент. Никто, кроме меня не вправе судить об этом.

На следующий день Лала не отходила от Тупы. Ее нога уже не болела. Забрала у него все вещи и в придачу освободила от собственных. Тупа не возражал так же, как и тогда, когда она на него их нагрузила, и до конца путешествия ему больше не пришлось носить не только чужие, но и свои вещи, отчего он стал доставлять еще больше хлопот.

Позже я поинтересовался у Сины, что она сказала Лале и как уговорила ее на счет Тупы. Но она меня не поняла.

— Ничего я ей не говорила, — удивилась Сина. — А что, надо было что-то сказать?

«Нет, ну ты же заставила ее как-то…» — пытался объяснить я как только мог, но у Пазикуу не было в наборе жестов, которые бы означали слово «заставить». Перед разговором я отошел в сторону и рассказал ему, о чем хочу поговорить с Синой. Он согласился, не обещая при этом в полной мере отобразить мою мысль.

Но этого и не понадобилось.

Из последующих слов Сины я понял очень простую вещь.

— Я только хотела помочь своей сестре. Ей тяжело было нести вещи, а она еще такая маленькая и слабая. Если кому-то трудно, значит кому-то легче. Мне было легче, чем ей. Я что-то сделала не так папа?

Ни одного намека на хитрость. Обыкновенная человеческая любовь руководила этой девочкой. У нее и в мыслях не было научить чему-то Лалу, но она это сделала бессознательно. Для этого не потребовалось нравоучений. Это получилось в обход всех человеческих уловок, о которых я знал прежде. И человеческих ли? Кто больше похож на человека? Я? — на ком лежит отпечаток социума, где воспитание в основном осуществляется рядом правил, которые нужно неукоснительно выполнять, если хочешь выглядеть в глазах общества приличным и добрым. Ну, или игнорировать их, чтобы достичь обратного результата. В любом случае, во мне присутствуют обе стороны. Возможно и у нас на Земле существуют похожие семьи с подобными отношениями, но в них все равно, нет-нет, да проскользнет тень раздражения, вырвется грубое слово или последует незаслуженное наказание, которые дают представление об окружающем мире, где есть не только видимые преграды. Для того, чтобы избежать незримые, нужно прежде подумать — что же мне за это будет?

Потом я еще не раз убеждался в своих выводах.