Андрей сел на лавочку и внимательно осмотрел окрестности. Похоже, там, под кустом, что-то сверкнуло. Сейчас он малость отдохнет и пойдет проверит.
– Ужин на столе под газетой, – сказал ему Маркиз ночью, когда он добрался до котельной.
– Спасибо, я сыт, – буркнул в ответ Дорин и улегся на свой топчан.
Андрей долго не спал, переживая перипетии вчерашнего дня, пытался выделить в памяти и сохранить то, что хотел оставить, – адрес оптового магазина, неожиданно сложившиеся в стройную систему мысли о торговле антиквариатом, запах свободы. Так и заснул за этим занятием.
Утром проснулся поздно и в хорошем настроении. Ребра почти не болели, солнце за окном светило совсем по-летнему. Яков что-то варил в зеленой кастрюльке с облупившейся эмалью. Он посмотрел на Андрея:
– Здоров ты спать. Смотри, что мне вчера в «тару» подбросили, пока я за кофе к Маше ходил.
Он протянул Дорину небольшой металлический предмет, издали похожий на зажигалку. Только был он чуть больше размером, серебристого цвета и с оконцем с одной стороны. Похоже на электронный прибор или скорее на игрушку.
– Что это? – недоуменно спросил Андрей, подходя к умывальнику.
– Не знаешь? – Маркиз удивленно покачал головой. – Здесь же написано «Digital recorder».
– Магнитофон? – спросил Дорин, отфыркиваясь.
Разделся, помыл все что нужно, натянул сверху джинсы, потом постирал белье. Обычно он делал это на ночь, чтобы к утру все высохло, но вчера сил не было совсем, да и будить Яшу не хотелось. Тот каждое утро недоуменно наблюдал за доринскими гигиеническими экзерсисами, а сам обходился еженедельными походами в баню.
– Диктофон, деревня, – Маркиз выразительно покачал головой. – Только вот батарейки сели, наверное, поэтому его и выбросили.
– Так ты же говоришь, в «тару» положили.
– Так для них это то же самое, что выбросить. Зачем бомжу диктофон?
Андрей присел к столу, взял хлеб, налил себе варева. Он никогда не спрашивал, из чего Маркиз его готовит, боялся, что после этого не сможет есть. Прежде чем начать завтракать, Дорин встал, подошел к куртке, достал пятьдесят рублей и положил их перед Маркизом.
– Ты почему не спрашиваешь, как у меня все вчера сложилось? – с некоторой обидой спросил он.
– А зачем? Захочешь – сам расскажешь. Не захочешь – и я тебя не заставлю. Знаешь, как у Визбора: «Уходишь – счастливо. Приходишь – привет». А у монахов была такая традиция: один ушел, послал его игумен по делу, и вернулся только через два года. А его сосед, с кем он келью делил, ничего не спросил, стол накрыл, постель постелил, улыбнулся и спать лег. К тому же я тебя видел и слышал вчера.
– Ну, видел – понятно где, а вот как слышал? – спросил Дорин, уплетая завтрак.
– А ребята теперь динамики из магазина наружу выставили. Я вчера целый день слушал и знаю теперь, кто всегда заботится о нас, кто любит нас и чего мы достойны. А еще видел, как два парня и девушка слово отгадывали: плоскость, ограничивающая пространство сверху. И отгадали, знаешь, что оказалось? «Поталок…» – прямо вот так, со второй буквой «а».
Совершенно неожиданно Яков жестом фокусника извлек из кастрюльки две небольшие металлический трубочки, издалека похожие на батарейки, только без ярких наклеек.
– Что это? – спросил Андрей, убирая со стола.
– Батарейки, – невозмутимо ответил Маркиз. – Они, если их поварить, еще несколько часов работать могут. А ты вообще-то вчера ничего выступил, толково. Ухо-то загримировали, поди? Я думал, опять парик оденут.
Дорин с любопытством смотрел, как Яков вставил батарейки в диктофон, нажал какую-то кнопку, приблизил его к лицу и сказал:
– Раз, два три. Проба. Вообще терпеть не могу телевидения. Закрыть раз и навсегда. Раз, два, три. Проба.
Он посмотрел на игрушку в своей руке, нажал еще какие-то кнопки, послушал запись – диктофон работал нормально.
– А чем тебе телевидение не нравится? – спросил Дорин, растягиваясь на своем топчане. – Нормальное телевидение, как везде.
– Знаешь, у меня один знакомый, почти родственник, работает там, – отозвался Маркиз, – и вот он несколько лет назад как-то договорился и начал получать из Европы и Америки записи боксерских матчей. И придумал такой финт ушами. Открыл какие-то конторы, принимал ставки на эти матчи, а крутил их там, как идущие в настоящий момент, в «режиме реального времени», как сейчас говорят. Как ты думаешь, кто всегда выигрывал?
– Ну, неприятно, конечно, – ответил Андрей, – но только если один человек – сволочь, то при чем здесь все телевидение?
– Там все такие, – вздохнул Яков. – Я уже не говорю про то, что и как они поют в твоем телевидении.
– А знаешь, – вспомнил Дорин. Он даже сел на своем топчане. – Я там вчера твоего знакомого встретил…
– Кто такой? – насторожился Маркиз.
– Зовут его Саша, фамилия не то Тряпкин, не то Тряпочкин…
Яша удивленно смотрел на Дорина.
– Он там электриком работает. – И, видя недоумевающее лицо Маркиза, добавил: – У него когда-то давно стихи в журнале опубликовали.
– А, Ветошь, – обрадовался Яша. – Как он живет?
– Да живет-то ничего, ментам меня сдал.
– Это он может, – кивнул Маркиз. – И потом на плече у тебя плакать начнет, чтобы ты его пожалел за такой тяжкий труд. Ты долго валяться-то собираешься?
– Опять клянчить? – скривился Андрей.
Настроение у него сегодня было особенное. Может быть, из-за солнца за окном, может быть, из-за ребер, может, из-за того, что завтра в разговоре с Дудоладовым он попробует найти какую-то защиту от всех своих напастей. Да мало ли какие пустяки могут привести человека в хорошее настроение.
– Я ведь почти здоров уже, может, чего другого придумаем? – попросил он.
– Да кто тебя к метро-то пустит? Ты теперь личность известная. Так что нельзя тебя пускать, разве что с хрестоматийным текстом: «Подайте бывшему депутату Государственной думы». У тебя сегодня другая задача.
– А что мне вчера этот Лоскутов сказал, – обрадовался Андрей, – что ты – ученый человек, публикации имеешь, придумываешь всякие проекты. Правда это? Расскажи, и пойдем.
– Публикации, говорит, имею… – саркастически сказал Яша. – Я о них уже думать забыл.
– А ты в какой науке прославился? – не отставал Дорин. – Математик? Физик-термоядерщик? Микробиолог?
– Ладно, когда будет время, расскажу. – Маркиз спрыгнул со своего топчана и захромал к двери. – А сейчас на работу.
– Не пойду, пока не признаешься, – смеясь, отозвался Андрей, – должен же я знать, с кем кров делю.
– Вот здесь, под моим топчаном, – нехотя начал Яша, – лежат несколько книг – «Труды по знаковым системам» называются. Издавали их в городе Тарту в советское время. В одном из них действительно есть моя статья.
– Про что?
– Ты знаешь, есть такой жанр в религиозных песнопениях, называется «Акафист»? И всегда, за исключением тех, что написаны в последнее время, все кондаки и икосы, а это отдельные части Акафиста начинаются с одних и тех же слов. В разной форме, но корень всегда один. Например, первый кондак – со слова «избранный», второй – со слова «видев». Первый икос со слова «ангел», второй – со слова «разум», ну и так далее. И я подумал, а может, это акростих?
– А что это?
– Акростих, – Маркиз покачал головой, – это стихотворение, первые буквы каждой строки которого составляют какое-нибудь слово или фразу. Понятно?
– Понятно, – протянул Андрей. – А тут может быть акростих не из букв, а из слов, ты это хотел сказать?
Яша задумчиво посмотрел на Дорина, потом сказал:
– Ну, вот и хорошо, тебе больше ничего объяснять не надо. Пошли.
– А что ты выяснил? – не согласился Андрей. – Мне же интересно.
– Вот вечером и прочтешь, а я уже и сам ничего не помню. У тебя сегодня – другой интерес.
Дорин прокрутил в памяти этот разговор, так и не поняв, что в нем было не так, а ощущение такое почему-то осталось, усмехнулся, выкинул все из головы и еще раз оглянулся по сторонам. Да, точно, он не ошибся – вон там, под кустом солнце сверкнуло еще раз. Это было как раз то, что ему поручено собирать сегодня, – пустая бутылка.