Зато он очень любил свою маму. Жизнь и преступления еврейских гангстеров

Глава 1 Преступные бароны Восточного побережья

У них были такие имена: Луи «Лепке» Бухалтер, Бенджамин «Багси» Сигел, Артур «Голландец Шульц» Флегенгеймер, Мейер «Малыш» Лански, Чарли «Король» Соломон, Макс «Бу-Бу» Хофф, Эбнер «Дылда» Цвиллман.

Их объединяли две вещи: они были гангстеры и евреи.

Они расцвели между двумя мировыми войнами и — вместе с итальянцами — сделали американскую преступность организованной, огромной, мощной и смертоносной.

«Мы больше, чем U.S. Steel»[1], — якобы говорил Мейер Лански, один из главных действующих лиц нашей истории и долгожитель. Возможно, он был прав.

В январе 1919 года три четверти штатов ратифицировали восемнадцатую поправку к Конституции, которая запретила «производство, продажу или перевозку отравляющих жидкостей, содержащих алкоголь… с целью употребления их в качестве напитка». Затем конгресс принял Закон Волстеда, вводящий поправку в действие. Он возлагал на правительство ответственность за трезвость всей Америки.

Когда новость об этом событии дошла до протестантского проповедника и бывшего бейсболиста Билли Сандея, он разразился радостным смехом. «Прощай, Джон Ячменное Зерно! — воскликнул он. — Ты был злейшим врагом Господа. Ты был лучшим другом Сатаны. Кончилось царство слез».

Царство слез, может быть, и кончилось, но царство гангстеров только начиналось.

Запрет на алкоголь был введен в действие в полночь на 16 января 1920 года, и с этого момента захотелось срочно выпить, кажется, каждому американцу старше двенадцати лет. В ответ на эту Великую Американскую Жажду по всем Соединенным Штатам возникли двести тысяч нелицензированных салунов, торгующих контрабандным (бутлегерским) виски. Эти бары и рестораны называли «вольница» и «слепые свиньи».

Для их снабжения были созданы огромные бутлегерские организации, возглавляемые жестокими, беспощадными бандитами — сыновьями ирландских, итальянских и еврейских иммигрантов. Они зарабатывали сумасшедшие деньги. Доходы от продажи спиртного составляли сотни миллионов долларов ежегодно, из них только контрабанда приносила больше пятидесяти миллионов.

Аль Капоне, ставший символом преступности той эпохи, обращался к своим коллегам-гангстерам, евреям и «гоям», а также ко всем «добропорядочным» американцам, говоря: «Жажду законом не утолишь».

«Меня называют контрабандистом, — рассуждал он. — Да, пока товар в грузовике, это контрабанда. Но когда хозяин клуба на Золотом побережье[2] подносит вам его на серебряном подносе — это гостеприимство».

Аль Капоне хотел знать, что такого ужасного он делает. Он задавал закономерный вопрос: «Кто-то называет это контрабандой. Кто-то называет это мошенничеством. Я называю это бизнесом. Говорят, я нарушаю сухой закон. А кто этого не делает?»

Он с удовольствием повторял, что «некоторые из наших лучших судей пили мой продукт».

Мораль той эпохи способствовала расцвету гангстеров. После Первой мировой войны наступило время «вседозволенности», когда честного человека считали «обывателем» и «сосунком», а презрение к традиционным правилам было нормой во всех слоях общества.

«Народ хочет бухла, хочет наркоты, он хочет баб и игрищ, — перефразировал известное изречение бывший детройтский гангстер Хершель Кесслер. — И мы предоставляли все эти развлечения — за соответствующую плату. Мы просто давали людям то, чего они хотели».

Во времена сухого закона пятьдесят процентов ведущих бутлегеров Америки были евреи, и именно евреи и еврейские банды контролировали преступный мир в некоторых крупнейших городах США.

В Нью-Йорке, где проживали миллион семьсот тысяч евреев — свыше сорока процентов евреев Америки, — было больше всего гангстеров-евреев. Но человек, который правил нью-йоркским дном, был не гангстером, а профессиональным игроком. Его звали Арнольд Ротстейн.

Знаменитый прежде всего тем, что купил заранее результаты матчей по бейсболу между «Чикаго Уайт Сокс» и «Цинциннати Редз» в соревнованиях «Уорлд Сириз» в 1919 году, Ротстейн первый превратил организованную преступность Америки в большой бизнес. Распознав логику событий, Ротстейн сумел организовать преступность так, что она приносила регулярный доход.

«У Ротстейна были замечательнейшие мозги, — восхищался Мейер Лански. — Он чувствовал суть бизнеса инстинктивно, и я уверен, что, будь он законопослушным финансистом, он был бы так же богат, как и занимаясь азартными играми и другими аферами».

В течение 1920-х годов Ротстейн создал самую мощную подпольную империю азартных игр Америки и контролировал большинство банд Нью-Йорка, а также наркоторговцев, бутлегеров и букмекеров. Эти подвиги принесли ему титул «король дна».

Арнольд родился в Нью-Йорке в 1882 году. Его отец, Авраам Ротстейн, богатый и уважаемый торговец одеждой, был одним из столпов ортодоксальной еврейской общины Верхнего Вест-Сайда, филантропом и председателем совета нью-йоркской больницы «Бет Исраэл». Его называли «Справедливый» за высокие принципы и честность при сделках.

Но Арнольд был совсем другим. Школа и учеба никогда не интересовали его, но он любил играть в карты и кости. «Я не часто ходил в школу, зато много играл и проигрывал, — говорил он. — Постепенно, однако, до меня дошло, что если хочешь делать на игре деньги, то надо выигрывать. Я неправильно подходил к игре». К тридцати годам Ротстейн уже открыл свой собственный игорный дом на Сорок шестой улице. Он так и не добился того уважения, на которое надеялись его родные, но оправдал их ожидания в другом: ему едва исполнилось двадцать, а он уже был миллионером и его знала вся Америка.

Хотя его основным бизнесом были азартные игры, он, имея доступ к наличности и обзаведясь политическим прикрытием, мог совершать крупные сделки и в других сферах. С появлением сухого закона деловая империя Ротстейна стала развивать новое направление — бутлегерство. Ротстейн заложил фундамент огромных прибылей от него, создав организацию, которая закупала в Англии спиртные напитки высокого качества, перевозила их через океан и продавала оптом в Соединенных Штатах. Идея была подхвачена — и в скором времени этим стали заниматься многие.

Арнольд предпочитал действовать в одиночку. Он не желал быть частью более крупной организации, так как в этом случае не мог бы контролировать ее деятельность. Но сухой закон был слишком большим куском, чтобы он — да и кто бы то ни было — смог проглотить его единолично. И, провернув одиннадцать успешных вояжей, Ротстейн ретировался из рядов спиртных контрабандистов и обратил свои таланты на контрабанду наркотиков, которая — до того, как ею занялся Ротстейн, — была совершенно неорганизованной. Послав посредников через океан, в Европу и на Дальний Восток, и контролируя закупочные операции в Соединенных Штатах, Ротстейн превратил эту отрасль преступности в бизнес-машину. К 1926 году он был финансовым повелителем потока импортных наркотиков в США.

Говорят, что еврейские гангстеры никогда не связывались с наркотиками. Это неправда. Начиная с Ротстейна, еврейские боссы преступного мира Америки открыто занимались контрабандой и оптовой торговлей опиумом и опиатами на территории США. В течение двадцатых-тридцатых годов евреи боролись с итальянцами за то, чтобы доминировать в этой сфере. Итальянская мафия взяла верх во время Второй мировой войны. Причиной тому были нацисты. Когда немцы взялись истреблять европейское еврейство, под удар попали и преступники, поставлявшие товар в Америку. А хаос, охвативший Азию после Перл-Харбора, разрушил связи между американскими евреями и европейскими торговцами наркотиками, жившими на китайском побережье.

По свидетельствам участников опиумного бизнеса, с тех пор как евреи ушли со сцены, качество продукта ухудшилось. Еврейский дурман был чище и дешевле, чем у итальянцев, разбавлявших свой наркотик химией. Один из драг-дилеров, работавший в этой сфере долгое время, отметил и другое различие между еврейской и итальянской наркомафией предвоенного периода: «Евреи были бизнесменами. Они хотели сделать бакс и сегодня, и завтра; и так далее — по баксу в день. А эти чурки хотели червонец сегодня, а завтра могли задушить за полтинник». И это утверждает итальянец!

Ротстейн был своим во многих слоях общества — от политиков и государственных деятелей до банкиров и сутенеров. В его платежной ведомости на протяжении двадцатых появляются имена гангстеров, ставших потом знаменитыми, — Джек «Легз» Даймонд, Чарли «Лаки» (Счастливчик) Лучано, Голландец Шульц, Фрэнк Костелло, Уэйкси Гордон, а также изрядное количество подкупленных общественных деятелей.

Лучано всегда восхищался Ротстейном не только за его проницательность в бизнесе, но и потому, как он сам объяснял, что «он научил меня одеваться, научил, как носить кричащие вещи, сохраняя хороший вкус».

Похоже, что, когда Ротстейн впервые нанял Лучано, его смутил вызывающий наряд Лаки. И Ротстейн посоветовал нуворишу — надо быть незаметнее. «Я хочу, чтобы ты носил что-то традиционное и элегантное, сшитое отличным портным».

Лучано был ошеломлен. «О чем, черт возьми, ты говоришь? — спросил он. — Мой портной — католик».

Но все-таки он последовал наставлениям Ротстейна и никогда об этом не пожалел. «Он научил меня пользоваться ножом и вилкой и всякому такому за столом, научил придерживать перед девушкой дверь, когда она выходит, и отодвигать стул, когда она садится. Проживи Арнольд чуть дольше, он сделал бы меня по-настоящему элегантным; он был лучшим учителем этикета, какой только может быть у пацана».

Личность Арнольда и его успех в организации преступного бизнеса заинтересовали писателя Дэймона Раньона. Он дал ему кличку Мозг, вылепив с него главного персонажа своего произведения «Пацаны и куколки». А Фрэнсис Скотт Фитцджеральд обессмертил Ротстейна в «Великом Гэтсби»: «Мейер Вулфшим? Нет, он игрок. — Гэтсби на миг запнулся, потом хладнокровно добавил: — Это он устроил ту штуку с „Уорлд Сириз“ в тысяча девятьсот девятнадцатом году».

Преступная жизнь Ротстейна, ни дня из которой он не провел в тюрьме, закончилась в 1928 году, когда его подстрелили из-за карточного долга в нью-йоркской гостинице «Park Central». Верный понятиям дна, Ротстейн отказался назвать имя покушавшегося на него.

К умирающему Ротстейну в больницу пришел детектив Патрик Флуд и спросил: «Кто стрелял в вас?» И, по словам Флуда, Ротстейн ответил: «Я не буду об этом говорить. Я сам разберусь». Но так и не сделал этого.

В знак уважения к Ротстейну-старшему Арнольду были устроены настоящие еврейские похороны, на которых надгробную речь произносил известный ортодоксальный раввин Лео Юнг. Идишистская газета «Дер Тог» отметила одно заметное нарушение ортодоксальной традиции: тело Ротстейна, завернутое в талес (молитвенное покрывало), было уложено в бронзовый гроб стоимостью 5 тыс. долларов, по оценке газеты, а не в простой недорогой деревянный гроб, как того требует религиозный закон.

На момент смерти Ротстейна его состояние равнялось трем миллионам долларов.

После Ротстейна никто и никогда уже не смог управлять дном Нью-Йорка в одиночку. Различные криминальные сферы были разделены, часть из них отошла его воспитанникам-евреям. Бутлегерство стало бизнесом Уэйкси Гордона, Артура Флегенгеймера, Бенджамина «Багси» Сигела и Мейера Лански, объединившихся в шайку, известную как «банда Багси и Мейера».

Настоящее имя Уэйкси Гордона было Ирвинг Уэкслер. Прозвище Уэйкси (Вощеный) он получил, когда был молодым карманником и умел вытянуть из кармана жертвы бумажник так виртуозно, «будто тот был смазан воском».

Уэйкси родился в Нижнем Ист-Сайде в 1888 году. К своему двадцатилетию он успел поработать наемным штрейкбрехером, взломщиком, наркокурьером и вымогателем. До эпохи сухого закона Гордон сотрудничал с пятью разными кокаиновыми шайками и был одним из основных кокаиновых бизнесменов Нью-Йорка.

С установлением сухого закона Гордон стал вкладывать капитал в незаконный импорт спиртного из Канады, Англии и Вест-Индии, быстро постигнув огромную потенциальную выгоду этих сделок. Он сблизился с Арнольдом Ротстейном, на которого уже работал во время профсоюзных войн. Ротстейн одолжил Гордону денег и сделал его младшим партнером по доставке виски из Шотландии.

Когда Ротстейн забросил бутлегерство, Гордон расширил свои операции. К середине 1920-х он был одним из крупнейших бутлегеров Ист-Сайда, его годовой доход составлял более двух миллионов долларов. Гордону также принадлежали бары, тайно торгующие спиртным, ночные клубы, казино, океанская флотилия по перевозке контрабандных спиртных напитков и кварталы недвижимости в Филадельфии и Нью-Йорке. Он жил в замке, обнесенном рвом, в Нью-Джерси и содержал дорогую десятикомнатную квартиру в Верхнем Вест-Сайде на Манхэттене.

Артур Флегенгеймер, больше известный как Голландец Шульц, родился в 1902 году. Он не был голландцем: его родители, Герман Флегенгеймер, владелец салуна и конюшни, и Эмма Ной Флегенгеймер, — немецкие евреи. Его отец покинул семью, когда Артуру было четырнадцать, и, чтобы содержать близких, мать стала работать прачкой. Артур внес свой вклад в благополучие семьи — присоединился к банде и стал взломщиком.

В его семье соблюдались религиозные традиции. Однако при арестах Артур называл себя то иудеем, то католиком, то протестантом.

Приятели прозвали его Голландец Шульц за голубые глаза, светлые каштановые волосы и коренастое телосложение, напоминавшие убийцу из Бронкса рубежа веков. Артуру понравилось прозвище, и он захотел, чтобы его называли так и дальше, — «потому что оно было достаточно коротким, чтобы попасть в заголовки. Если бы меня называли Флегенгеймер, никто бы обо мне и не услышал», — говорил он.

Голландец был одним из самых скупых и хладнокровных гангстеров эпохи сухого закона. Он почти ни у кого, считая и «своих» людей, не вызывал симпатии или уважения. Грабитель банков Вилли «Артист» Саттон характеризовал Шульца как «жестокого, патологически подозрительного убийцу, который держал своих людей в подчинении при помощи террора. Как и все, кто когда-либо знал его, я терпеть его не мог». Он платил приближенным настолько мало, насколько позволяли приличия, и мог впасть в убийственную ярость, когда кто-то просил прибавить.

Лаки Лучано называл Шульца одним из «самых скупых — почти скряга. Парень с парой лимонов баксов, а одет как свинья. Хвастал, что не тратит на костюм больше тридцати пяти баксов, а штанов у него было две пары. Для него успех — это купить газету за два цента и читать там о себе».

Шульц смотрел на свою скупость по-другому. «Я считаю, только идиоты носят шелковые рубашки, — говорил он. — В жизни ни одной не купил. Сосунок потратит на рубашку пятнадцать-двадцать баксов. Нормальный парень возьмет хорошую рубашку за два бакса».

В середине двадцатых годов Шульц, собрав банду из сотни с лишним молодых отморозков, контролировавшую бутлегерство в Бронксе и части Манхэттена, стал бесспорным пивным бароном Бронкса благодаря своей свирепости и жестокости. Его самыми серьезными конкурентами были братья-ирландцы Джон и Джо Рок. После определенного сопротивления Джон почел за лучшее уступить, но Джо, сделанный из более твердого материала, отказался завязать с пивным бизнесом. Он заплатил высокую цену за свое упрямство: однажды ночью его похитили, избили, подвесили за пальцы на мясном крюке, а затем завязали глаза марлевой повязкой, пропитанной жидкостью, содержавшей возбудитель гонореи. В итоге Джо вышел из переделки слепым. Его семья заплатила выкуп в 35 тыс. долларов, чтобы получить то, что от него осталось.

Шульц также взял на себя рэкет уличных лотерей в Гарлеме. Его метод был прост: он приказывал тем, кто занимался этим бизнесом, следовать его указаниям, или они будут убиты. Те соглашались. Такие лотереи стали весьма доходной частью операций Шульца: гарлемское предприятие добавило к его годовому доходу около двадцати миллионов долларов.

По словам любимого адвоката Шульца Дикси Дэвиса, только одно по-настоящему бесило Шульца. «Можешь оскорбить девушку Артура, плюнуть ему в лицо, толкнуть его — он рассмеется. Но не укради ни доллара с его счетов. Сделал так — считай, мертвец».

Однажды, когда Шульц ужинал в Ньюарке, на территории Эбнера «Дылды» Цвиллмана, к нему пристал один из людей Цвиллмана по имени Макс «Падди» Хинкс, явно пьяный. Падди подошел к столику Шульца и громким голосом произнес: «Убирайся на хер из Ньюарка. Ты никто. Ньюарк принадлежит Эйбу. Ты, бля, никто». В зале воцарилась тишина, все смотрели на Шульца. Голландец взглянул на Хинкса и взорвался хохотом. Прежде чем настроение Шульца изменилось, Падди вытолкали из клуба и увезли домой.

Когда Хинкс проснулся на следующее утро, ему передали, что звонил Эбнер Цвиллман и хотел его видеть. Хинкс приехал в офис Цвиллмана, и тот спросил его:

— Падди, ты вчера напился?

— Ну, — сказал Хинкс.

— Ты помнишь, что делал?

— Нет.

— Ходил ли ты в «Голубое зеркало»?

— Наверное, да.

— Наезжал на кого-нибудь?

— На кучу народу наезжал.

— Наезжал на Голландца Шульца и велел ему убираться на хер из Ньюарка?

— Какого хера я должен это помнить — я был пьян!

И Цвиллман рассказал Хинксу, что тот сделал. Он уладил дело с Шульцем — и Хинкс прожил достаточно для того, чтобы рассказать эту историю пятьдесят пять лет спустя.

Джеку «Легзу» Даймонду повезло меньше. Многие годы он и Голландец сражались за территории бутлегерства. Даймонд вел шикарную жизнь, и ни одна из попыток Шульца устранить его не удавалась.

Ранним утром 18 декабря 1931 года удача наконец отвернулась от Даймонда. Когда он пьяный спал в меблированной комнате, кто-то вошел туда и всадил ему в голову три пули. Киллера так и не нашли.

Узнав о смерти соперника, Шульц заметил: «Еще одного говнюка застукали с рукой в моем кармане».

Банду Багси и Мейера создали в 1921 году два человека из числа самых знаменитых деятелей еврейской организованной преступности XX века — Бенджамин «Багси» Сигел и Мейер Лански.

Ко времени создания банды Сигелу было пятнадцать лет, а Лански — девятнадцать. Лански родился в 1902 году в польском городке Гродно и приехал в Штаты с родителями, когда ему было десять лет. Сигел родился в 1905 году в Нью-Йорке и вырос типичным киношным гангстером — красивым, вспыльчивым, амбициозным и жестоким. Прозвище Багси (Бешеный) он получил оттого, что, разозлившись, словно сходил с ума. Сигел ненавидел это прозвище, и никто не осмеливался назвать его так в лицо.

Образовавшийся альянс был грозным: мозги Лански и мускулы Сигела. «Он был молодым, но очень смелым, — вспоминал Лански о Сигеле. — Он любил пушки. Его основной проблемой была постоянная готовность палить без раздумий. Это вечно доставляло ему неприятности». Желторотые гангстеры собрали группу опытных бандитов и предложили им заняться снабжением бутлегеров контрабандным спиртным с гарантией доставки. Парни также обеспечили преступников крадеными автомобилями, грузовиками и опытными водителями. В столь опасном бизнесе, как бутлегерство, бесстрашие Сигела часто играло решающую роль. Джозеф «Док» Стэчер, один из первых членов банды, вспоминал, что Сигел никогда не отступал перед опасностью. «Пока мы пытались просчитать, какой вариант лучше, Бен уже стрелял. Когда доходило до дела, не было никого лучше. Я видел, как он в одиночку схватился с десятью мужчинами и в итоге они все удрали. Я никогда не встречал более мужественного человека. И сицилийцы разделяли мое мнение».

Позже Лански любил утверждать, что он пытался не прибегать к оружию. «Всегда лучше не стрелять, если только этого можно избежать. Лучше использовать разум — или, если не получается, угрозы». Насилие, любил повторять Мейер, «слабая замена мозгам». В соответствии с этой философией Лански утверждал, что его банда никого не убивала, а действовала как эффективная компания. «Это был чистый бизнес, мы были… ну, как компания „Форд“. Стрелять, убивать — это неэффективный способ ведения дела. Продавцы, торгующие „фордами“, не стреляют в продавцов, торгующих „шевроле“. Они стараются победить их ценами».

Но другие вспоминают банду иначе. Полиция считает, что члены ее были особенно злобными, не гнушались насилием, запугиванием, а то и убийствами. Детектив полиции Нью-Йорка в отставке, имевший дело со всеми членами банды, утверждал, что Багси был хуже всех. «Банда Багси и Мейера за два бакса сломала бы руку абсолютно незнакомому человеку. Меньше чем за пятьдесят — убила бы. И кажется, Багси нравилось выполнять такую работу самому. Это давало ему ощущение власти. Он испытывал кайф от страданий жертвы, от ее стонов, от того, что она умирала у него на глазах».

К 1928 году группа Сигела-Лански установила контроль над ночными клубами, выполняла заказы итальянских мафиози Джо Адониса, Лаки Лучано и Фрэнка Костелло, пробовала силы в профсоюзных разборках и развлекалась вооруженными ограблениями, взломами и наркоторговлей.

Дружба Сигела и Лански с восходящими звездами итальянской мафии вскоре принесла выгоду обеим сторонам. В 1931 году Лаки Лучано решил, что пора устранить старых лидеров нью-йоркской мафии, и попросил своих еврейских коллег о помощи. Те согласились. Первой целью, намеченной Лучано, был его собственный босс Джо Массерия.

На дворе стоял чудный апрель 1931 года. Одним прекрасным весенним днем Лучано пригласил Массерию поужинать с ним в ресторане «Нуова Вилла Таммаро» на Кони-Айленде. Они сели за угловой столик. Лучано никогда не отличался обжорством; вот и сейчас он ел неторопливо и умеренно. Массерия же буквально обжирался закуской, спагетти с красным соусом из моллюсков, лобстером «фра дьяволо», запивая это все бутылкой «кьянти». Он все еще ел, когда другие посетители ресторана разошлись. Вскоре Массерия и Лучано остались в зале одни.

После еды Лучано извинился и вышел в туалет. В это время к ресторану подъехал автомобиль. В нем сидели Альберт Анастазия, Вито Дженовезе, Джо Адонис и Багси Сигел. Как только за Лучано закрылся туалет, распахнулась дверь ресторана, и четверо мужчин под предводительством Сигела ворвались в зал. Они вытащили револьверы и стали стрелять в Массерию. Больше двадцати выстрелов прозвучали один за другим. Шесть из них попали в цель. Массерия рухнул на стол лицом вниз. Убийство заняло меньше минуты. Лучано покинул ресторан до прибытия полиции. Полиция не смогла найти ни одного свидетеля случившегося.

Меньше чем через полгода после убийства Массерии, в сентябре 1931-го, четверо бандитов расстреляли последнего из оставшихся боссов старого времени, Сальваторе Маранцано, прямо в его кабинете на вокзале Гранд-Сентрал.

Убийцы так и не были схвачены, но в преступном мире ходили слухи, что это были евреи, нанятые Мейером Лански и Багси Сигелом по поручению Лучано. Эйб «Бо» Вайнберг, телохранитель Голландца Шульца, позже заявил, что одним из нападавших был он. По словам Джозефа Валаки, информатора мафии, другим был Самуэль «Рыжий» Левин.

Лучано никогда не забывал, что неоценимая помощь еврейских приятелей дала ему возможность взобраться на самую вершину организованной преступности. С благословения Лучано и при его поддержке Сигел и Лански стали более крупными фигурами: Мейер создал игорную империю на Кубе и Багамских островах и заработал дурную славу «председателя правления» Всеамериканского преступного синдиката, а Багси приобрел репутацию мечтателя, построив гостиницу «Фламинго» и открыв для организованной преступности Лас-Вегас.

Организованный рэкет стал уделом Луи «Лепке» Бухалтера, одного из самых жестоких гангстеров в истории американской преступности. Лепке заправлял огромной империей рэкета и контрабанды, он «нанимал киллеров — так, как обычный предприниматель нанимает поденных рабочих».

В массовом сознании сложился образ типичного гангстера — Бухалтер был совсем не таким. Он был спокоен и беспристрастен с виду, «аккуратный и почти изысканный в общении» и рад был позволить своим подручным красоваться в свете рампы, пока получал деньги. Представляясь преуспевающим бизнесменом, он стал символом самой смертоносной группы гангстеров, грамотно и успешно многие годы обходившей закон.

Луи Бухалтер родился в 1897 году в Нижнем Ист-Сайде. Это был не первый брак и его отца Барнетта Бухалтера, иммигрировавшего в США из России, и матери Розы Бухалтер, так что в доме было одиннадцать детей. Один из его братьев стал раввином, другой — дантистом, сестра — учительницей. Лепке (мама называла его уменьшительно-ласкательным Лепкеле) единственный пошел по дурной дорожке.

Лаки Лучано вспоминал, как он впервые встретился с Бухалтером: «Я взглянул на него, и все, что я смог разглядеть, — парень с плоским лицом, большой головой и таким количеством мышц, что они просто выпирали из рукавов. Внутри меня что-то екнуло — осторожнее, у него сильные руки, но мало мозгов. И я сказал ему: „Послушай, Лу…“ Он прервал меня, довольно мило разрешив: „Можешь звать меня Лепке“. Я не мог с собой справиться, рассмеялся и сказал ему: „Что, блин, у тебя, на хрен, за имя такое?“ Он покраснел, смутился и объяснил, что, когда он был маленький, мама называла его ласковым еврейским именем Лепкеле. И с тех пор все мы называли его Лепке. Как можно не любить человека, который всегда думает о своей маме?»

Эдгар Гувер не любил Лепке. В тридцатые годы Гувер присвоил «маленькому Луи» звание самого опасного преступника.

Лепке получал в школе отметки выше средних и вел себя примерно. Когда ему было четырнадцать, его отец умер. Через год, несмотря на просьбы матери и всей семьи, Бухалтер бросил школу и устроился работать рассыльным. Когда ему исполнилось восемнадцать, его семья, кроме него самого, переехала на запад.

Лепке отверг предложение старшего брата закончить школу и колледж, переехав вместо этого в меблированную комнату в Ист-Сайде. В обстановке вечных скандалов он начал свою преступную карьеру. Он вступил в банду местных хулиганов, обиравших пьяных, лазавших по карманам и грабивших уличные лотки. Его близким другом стал рэкетир Джейкоб «Гурра» Шапиро — восьмидесятикилограммовый, с громким гортанным голосом, угрюмый и сердитый. Эта дружба длилась тридцать лет. Один журналист назвал Гурру «Дональдом Даком преступного мира Нью-Йорка — вечно не в настроении».

Вскоре после того, как Лепке исполнилось девятнадцать, его посадили в тюрьму за кражу у какого-то торговца кейса с образцами продукции. Освобожденный под честное слово в 1917 году, он вновь попал за решетку через год по обвинению в воровстве. Снова был арестован в 1920 году за взлом и сослан на два года. По возвращении он обратил свои таланты на организованный рэкет — и больше не попадал за решетку до ареста в 1939 году.

В частной жизни Лепке был примерным семьянином, крайне редко выпивал или играл в азартные игры. Зато вне дома он командовал армией гангстеров, вымогавших у своих жертв миллионы долларов.

Оружием гангстеров были кислота, дубинки, ножи, поджоги, молотки и автоматы. За регулярно вносимую плату Лепке защищал промышленников от профсоюзов и забастовщиков, запугивая рабочих и применяя тактику принуждения. Еще он заставлял профсоюзы действовать по его указке, внедряя туда своих агентов или создавая конкурирующий профсоюз. Установлено, что суммы, которые он получал за все это, превышали десять миллионов долларов в год.

Лепке объяснял, что вся штука в том, чтобы «взять в плен» профсоюз и промышленную ассоциацию. «Тогда у тебя в кармане и менеджмент компании, и ее рабочие».

Его система действовала, он стал легендой. Те немногие, кто игнорировал приказы шайки или посмел обратиться в полицию, нарывались на побои, ожоги кислотой, увечья и смерть. Как однажды признался подельник Бухалтера, «Леп любил причинять людям боль».

Тем же «террористическим» способом, каким он добился контроля над профсоюзами, Бухалтер занялся законным бизнесом. Те, кто пытались ему сопротивляться, обнаруживали, что их заводы разрушены, а товары уничтожены специальными подразделениями Лепке. Когда промышленник сдавался, Лепке внедрял своих людей на фабрику — управляющими, бригадирами, бухгалтерами.

К 1932 году Бухалтер командовал множеством разнообразных профсоюзов и отраслей промышленности Нью-Йорка, включая доставку выпечки, модные ателье, продажу обуви, птицеводство, такси, кинопрокат и торговлю пушниной.

Лепке также ввязался в побочный бизнес — наркотики. Он стал одним из крупнейших импортеров и распространителей героина, кокаина и опиума в Соединенных Штатах. В качестве своих агентов Лепке использовал девушек, отобранных за обаяние и прочие достоинства. Каждая получала две тысячи долларов плюс компенсация расходов по поездке в Европу и доставке оттуда чемоданов, набитых наркотиками. Синдикат Лепке действовал в Мексике, Японии, Китае, Франции, Италии и Дании, а также в таких американских портах, как Нью-Йорк, Сан-Франциско и Сиэтл.

Держа деньги постоянно в обороте, Лепке стал мультимиллионером и вел соответствующий образ жизни. Он сделал своей резиденцией шикарную квартиру в центре Манхэттена и содержал шофера, который возил его на ипподром и в ночные клубы. Зиму часто проводил во Флориде и Калифорнии.

Репутация Бухалтера в преступном мире была такова: он никогда не выходит из себя, но его боятся собственные люди. Его называли «Судья», иногда «Судья Луи». Один из подельников, Шалом Бернстейн, сказал кратко: «Я не задаю вопросов, просто повинуюсь. Так полезней для здоровья».

История организованной преступности Америки полна мифов. Один из самых устойчивых, поддерживаемый Голливудом и авторами криминальных романов, состоит в том, что в 30-х годах еврейские и итальянские гангстеры Нью-Йорка объединились, основав Национальный преступный синдикат, чтобы разделить сферы влияния и упорядочить американский рэкет. Говорят, что основателями этого синдиката были Лепке, Багси Сигел, Мейер Лански, Голландец Шульц, Дылда Цвиллман — и Лаки Лучано, Фрэнк Костелло, Джо Адонис.

По предложению Лепке синдикат создал вооруженное подразделение убийц для того, чтобы поддерживать порядок. Первыми членами этого подразделения стали бандиты из бруклинской шайки еврейских головорезов, главарем которой был Эйб «Малыш Твист» Рилз, а также его друзья Гарри «Питтсбургский Фил» Страусс, Авраам «Красавчик» Левин и Мартин «Багси» Голдстейн — и бандиты из итальянской шайки Гарри «Весельчака» (он постоянно хмурился) Майоне и Фрэнка «Вихря» Аббандано. Криминальный репортер Гарри Фини окрестил это сообщество киллеров Корпорацией убийц. Под этим именем оно и осталось в истории.

Еврейские члены этой банды обосновались в дешевой кондитерской, расположенной рядом с развязкой на углу Саратога и Ливония-авеню в бруклинском квартале Браунсвилль. Кондитерская принадлежала женщине по имени Роза, заведение было открыто двадцать четыре часа в сутки и стало известно под названием «В полночь у Розы».

Говорят, что главных тем для разговора в кондитерской было две: сколько перебежек проиграла сегодня бейсбольная команда «Бруклин Доджерс» и убийства. Остряки утверждали, что «У Розы» было спланировано больше индивидуальных убийств, чем в любом другом заведении мира.

Существовал на самом деле синдикат или нет, но совершенно точно известно, что итальянские и еврейские гангстеры в Нью-Йорке действительно сотрудничали в 20-30-х годах (периодически постреливая друг в друга), что различные преступные синдикаты по всей Америке поддерживали контакты между собой, что лидеры преступного мира периодически встречались и что гангстеры заключали контракты на убийство соперников. Также известно, что, пока Лепке скрывался от специального окружного прокурора Нью-Йорка Томаса Дьюи, ребята Эйба Рилза расправлялись с теми, кто, как ему казалось, знают слишком много и могут заговорить.

По приказу Лепке были убиты шестьдесят-восемьдесят человек. Их обливали бензином и поджигали, закапывали в негашеную известь, расстреливали из автоматов, забивали молотками, душили гароттой. Говорят, Лепке при заключении контрактов даже выдумал эвфемизм — говорил не «убить», а «попасть в цель».

Не будучи протеже Арнольда Ротстейна, Луис «Красавчик» Эмберг был значительной силой в преступном мире Нью-Йорка с конца 1920-х — пока его не убили в 1935-м. Он был одним из самых известных в городе киллеров, «зачистив» от восемнадцати до ста человек — точно никто не знал. Его много раз арестовывали, но благодаря удачливости и изворотливости он ни разу не был обвинен ни в одном из убийств.

Он любил убивать таким способом: клал еще живую жертву в бельевой мешок и связывал ей руки, ноги и шею так, что попытки выбраться приводили к самоудушению. Дэймон Раньон отдал должное его мастерству в нескольких рассказах, где описал слегка завуалированный портрет Эмберга.

Эмберга прозвали Красавчиком за внешнее уродство. Он был настолько безобразен, что цирк братьев Ринлингов предлагал ему работу в номере «Недостающее звено». Эмберга это предложение не оскорбило, напротив, он им гордился и любил похвастаться.

Луис родился в России в 1898 году и эмигрировал в Соединенные Штаты с родителями. Они поселились в одном из кварталов Бруклина, Браунсвилле, и отец Луиса стал торговать фруктами на улице. В десять лет Луис сам взялся за продажу фруктов и придумал собственный способ сбывать свой товар. Он стучал в дверь до тех пор, пока хозяин не открывал. Тогда Луис вталкивал корзину с фруктами и овощами в дверь и рявкал: «Покупай!» Одного взгляда на его лицо оказывалось достаточно, чтобы не спорить.

К двадцати годам Красавчик был грозой всего Браунсвилля. Вместе со старшим братом Джо он занялся ростовщичеством: давал деньги в долг под двадцать процентов в неделю. Каждого, кто к ним обращался, с самого начала предупреждали, что, если он не вернет денег вовремя, его убьют. Платежей не задерживал никто.

Во времена сухого закона Красавчик и его братья Джо и Хайми Крыса (впоследствии покончивший с собой в тюрьме) контролировали нелегальную торговлю спиртным в Браунсвилле. Любой бар, где отказывались покупать их товар, уничтожали.

На сухом законе Эмберг разбогател. Он просаживал деньги в ночных заведениях Нью-Йорка. Официанты дрались за право обслужить его столик, так как он всегда оставлял не меньше сотни долларов чаевых.

Позже Эмберг расширил свою деятельность, создав прачечные для коммерческих предприятий Бруклина. И преуспевал за счет того, что предлагал бизнесменам сделку, от которой те не могли отказаться. Если они пользовались услугами Красавчика, то сохраняли свой бизнес.

Согласно жутковатой шутке, популярной в то время, Красавчик организовал прачечные, чтобы всегда иметь запас бельевых мешков для своих жертв.

Красавчик весьма успешно охранял свой бизнес от вторжений других гангстеров. Голландец Шульц однажды сказал Эмбергу, что подумывает войти с ним в долю. «Артур, — ответил Красавчик, — засунь пистолет себе в рот и проверь, сколько раз ты сможешь выстрелить».

Решив не отступаться, Шульц отправил двух своих людей в новую ссудную кассу неподалеку от района, где орудовал Красавчик. Через сутки оба были мертвы, их тела изрешетили пулями.

Красавчик дружил с Легзом Даймондом, но даже ему не советовал вставать у него на пути. «Мы друзья, Джек, — говорил Эмберг. — Но если ты когда-нибудь сунешься в Браунсвилль, я убью тебя, твою подружку, жену и всю твою семейку».

Неподалеку от Нью-Йорка, в Ньюарке, штат Нью-Джерси, властвовал король рэкета Эбнер «Дылда» Цвиллман. Более шести футов и двух дюймов ростом, он получил прозвище, потому что был выше всех в школе, соседи звали его «der Langer», что на идише значит «высокий». После Мейера Лански Цвиллман был самым удачливым главарем еврейской мафии в Америке. Вместе со своими партнерами-итальянцами Ричи Бойардо и Вилли Моретти Дылда заправлял Ньюарком со времен сухого закона до пятидесятых годов. Его влияние было настолько велико, что его называли «Аль Капоне из Нью-Джерси».

Во время дачи показаний перед комиссией Кефовера, занимавшейся организованной преступностью в 1950 году, сенатор Чарльз Тоби спросил Цвиллмана, правда ли, что «в Нью-Джерси вас долгое время знали как Аль Капоне из Нью-Джерси?».

Невозмутимый Цвиллман со смехом ответил: «Господин сенатор, это миф, кочующий уже много лет, и, когда мне следовало проявить благоразумие и покончить с ним или уехать из этого штата, мне благоразумия не хватило, поэтому он продолжал множиться и обрастать подробностями. Я не Аль Капоне, не желаю им быть, никогда не стремился к этому, я просто пытаюсь заработать на жизнь себе и своей семье. Но слухи по-прежнему ходят. Меня обвиняют в том, что я покупаю разные заведения. Я вхожу в ресторан и покупаю его. Вхожу в гостиницу — и она моя. Захожу почистить ботинки и покупаю чистильщика сапог».

«Что ж, — ответил Тоби, — такова цена славы».

Цвиллман родился в Ньюарке в 1904 году в семье иммигрантов, приехавших в этот город из России на рубеже веков. Эбнер был третьим из семерых детей. Его отец Абрахам Цвиллман торговал живыми курами на рынке на одной из улиц города, Принс-стрит, и едва сводил концы с концами.

Дылду однажды спросили, почему он так жаден до денег. Он ответил: «Я помню, как в детстве я и мои братья и сестры все время были голодны».

Отец Дылды умер, когда тому было четырнадцать лет. Мальчик бросил школу и начал работать: взял в аренду лошадь и тележку и стал торговать фруктами и овощами на улице. Но он видел, что те из его соседей, кто зарабатывал большие деньги, о которых мечтал он сам, были политиками или игроками. Он быстро понял, что, торгуя фруктами, далеко не уйдет. Сухой закон дал ему возможность получить то, чего он жаждал, — деньги, почет и власть.

Действуя умом и силой, Дылда начал сколачивать состояние на краже алкоголя, перегонке спирта и контрабандном ввозе спиртных напитков. В этих делах ему помогали друг детства Джозеф «Док» Стэчер и его группировка под названием «Банда Дылды».

Дылда расширил сферу своей деятельности, войдя в долю с Джозефом Рейнфельдом, владельцем салуна, который усовершенствовал систему поставок виски напрямую с канадского завода по изготовлению спиртных напитков братьев Бронфман в Монреале к берегам Нью-Джерси.

Рейнфельд родился в Польше в 1899 году и приехал в Соединенные Штаты в 1909-м. Был впервые арестован в девятнадцать лет и оштрафован на пять долларов за мелкое преступление. В 1925 году его обвиняли в убийстве — он застрелил полицейского из отдела по борьбе с нарушениями сухого закона во время того, что полиция скромно именовала «спором по денежному вопросу». Дело Рейнфельда так и не было передано в суд, и обвинение было снято. Единственный раз его осудили в 1920 году, когда он признал себя виновным в том, что перевез десять бочек спиртного из Ньюарка в Нью-Йорк. Он заплатил штраф в двести долларов.

Цвиллман начинал водителем грузовика у Рейнфельда, переправляя спиртное с места выгрузки на Восточное побережье. Эйб оказался таким беспощадным и жестоким, что к нему не осмеливался пристать ни один угонщик. Проявив не только силу, но и ум, Цвиллман скоро стал полноправным партнером Рейнфельда.

Они заправляли одним из крупнейших и наиболее прибыльных каналов нелегальной торговли спиртным, поставляя около 40 % всего потребляемого в США алкоголя во время сухого закона. У синдиката в Ньюарке работал офис продаж. Клиент, желавший купить спиртное, приходил туда, платил деньги и получал чек на определенное количество виски. Затем он садился в лодку и плыл на корабль, где забирал свой товар.

В плохую погоду банда находила другие способы торговать спиртным. Например, однажды зимней ночью 1928 года во время шторма у берегов Нью-Джерси на корабле Цвиллмана и Рейнфельда, перевозившем спиртное в обшитых медью цистернах, ждали сигнала красным фонарем в доме на побережье. Когда команда заметила сигнал, судно бросило якорь. Небольшая шлюпка доставила на него резиновый шланг, изнутри выстланный льняной тканью. Затем команда подсоединила шланг к цистернам и откачала двести тысяч галлонов канадского виски в дубовые бочки, находившиеся в трех домах на берегу. Покупатели забрали виски из этих домов.

Эксперты из казначейства подсчитали, что за период с 1926 по 1933 год Дылда получил более 40 миллионов долларов прибыли только от нелегальной торговли спиртным.

После отмены сухого закона Цвиллман занялся также рэкетом, букмекерством, игральными автоматами, автоматами по продаже сигарет и азартными играми. Он пробрался в профсоюзы, поставив своих друзей главами местных организаций, таких, как Союз торговцев спиртными напитками Нью-Джерси, Международный союз инженеров, Союз работников розничной торговли, профсоюз водителей грузового транспорта и Союз технических работников кино.

В 1942 году бизнесмен из Ньюарка направил Эдгару Гуверу конфиденциальное письмо, где горько сетовал на то, что Цвиллман захватил власть над коммерцией в городе. «Дылда Цвиллман интересуется любым производством и открыто признает свою связь более чем с пятьюдесятью фирмами, которые платят дань ему и его приспешникам», — писал он. Далее автор письма перечислял крупные концерны, платившие Дылде за то, что он не трогал их и позволял вести свою деятельность.

«Знаете ли Вы, что мистер Эбнер Цвиллман сидит в своем кабинете в компании „Паблик сервис тобакко“, Хиллсайд, Нью-Джерси, а уважаемые бизнесмены приходят к нему и умоляют оставить их в покое, чтобы иметь возможность беспрепятственно заниматься делами?»

Будто желая подчеркнуть антиамериканский характер Цвиллмана и его подельщиков, автор письма замечает, что «высших чинов в военных лагерях и на призывных пунктах запугали», чтобы людей Цвиллмана не призывали в армию и «чтобы держать их в теплых местечках, пока другие сражаются и умирают».

Письмо заканчивалось уверениями, обращенными к Гуверу, что «каждое слово здесь — правда. Это несложно будет проверить, так как помощники гангстера настолько осмелели, что открыто хвастают своими достижениями».

Дылда тесно сотрудничал с главарями итальянской мафии в Нью-Джерси Анджело де Карло, Джерардо Катена и братьями Моретти, Вилли и Сэлом, равно как и с деятелями нью-йоркской организованной преступности Мейером Лански, Багси Сигелом, Лепке Бухалтером, Фрэнком Костелло и Лаки Лучано.

Цвиллман особенно близко сошелся с Сигелом. Каждый раз, приезжая в Лос-Анджелес, он первым делом навещал Багси. Они много времени проводили вместе, Цвиллман часто останавливался в доме Сигела. Однажды Дылда сказал, что для Сигела сделал бы что угодно, «о чем бы он ни попросил».

По мере того как состояние Цвиллмана увеличивалось, росло и его политическое влияние. Он превратил подкуп в искусство, начиная с постовых полицейских и заканчивая обвинителями и судьями. Полиция не только смотрела сквозь пальцы на нелегальную торговлю спиртным, ее сотрудники даже сопровождали грузовики от доков до складов, где хранилось виски. Обвинители Ньюарка стали специалистами в технике исчезновения улик и совершения грубых ошибок при составлении обвинительных актов. Судьи отклоняли обвинения или назначали мелкие штрафы. Самые смелые даже торговались о сумме взятки прямо в зале суда. За счет коррумпированных полицейских, обвинителей и судей Ньюарк превратился в столицу нелегальной торговли спиртным.

Политическое влияние Цвиллмана продолжалось много лет после отмены сухого закона. Лидер демократов округа Эссекс, штат Нью-Джерси, регулярно обращался к Цвиллману, чтобы тот одобрил список кандидатов от демократов. Если Цвиллман отклонял чью-либо кандидатуру, его не номинировали на выборы. До сороковых годов мэр Ньюарка и трое из пяти городских инспекторов были обязаны своим положением Дылде.

Мэр города Мейер Элленштейн когда-то был стоматологом. Один из подручных Дылды вспоминает, что Элленштейн «был прекрасным зубным врачом. Только решил, что заработает больше, если станет мэром». Но к концу срока его полномочий «он был разорен. У него не было ни гроша. Он — единственный бедный мэр Ньюарка. Лучше бы он остался зубным врачом».

Только связи Дылды спасли его в тот единственный раз, когда его арестовали и отправили в тюрьму.

Его посадили за избиение местного сутенера, собиравшего дань с должников Дылды. Этот сутенер совершил страшную ошибку, забрав себе собранные деньги. Дылда преподал ему урок: он избил его дубинкой, сломав при этом три лицевые кости и превратив все его тело в сплошной синяк. Сутенеру повезло. Дылда сказал, что пожалел его, потому что тот был негр, оттого и не убил. Дылду признали виновным в нанесении тяжких телесных повреждений и приговорили к шестимесячному заключению.

В тюремной камере у Дылды был телефон, к заключенному пускали посетителей в любое время, а еду приносили особую.

Друг Цвиллмана Ицик Голдстейн вспоминает, как стоял на углу Принсесс и Спрингфилд-авеню однажды весной в четыре часа утра, а рядом «остановилась машина, и из нее вышел Дылда с двумя парнями. Тут я сообразил, что ему полагалось быть в тюрьме, в Колдуэлле. Я говорю: „Господи, да он. же должен быть в Колдуэлле“. И спрашиваю его: „Дылда, ты что здесь делаешь?“ А он отвечает: „Меня выпустили на пару часов“. В тюрьме Дылда обычно целыми днями отсыпался, а ночью выходил развлекаться. Так проходило его заключение».

Дылда отсидел три месяца. Выходя из тюрьмы, он одарил деньгами надзирателей, а одному из начальников подарил автомобиль.

Несмотря на репутацию гангстера, Дылда всегда трепетно относился к своему еврейскому происхождению. Когда его хороший друг Хайми Кугел умер, Цвиллман отказался войти в часовню, где стоял гроб. Сын Хайми Джерри не мог этого понять. Ему было обидно, ведь он знал, что покойный любил Цвиллмана. После церемонии прощания он подошел к Дылде, стоявшему на улице, и спросил, почему тот не вошел внутрь, Чтобы почтить память друга.

«Я не могу, Джерри, — ответил Дылда. — Я коэн».

Джерри оставался в недоумении, пока кто-то из стоящих рядом не объяснил ему, что, будучи коэном, то есть потомком древнееврейского рода священников, Дылда не имел права находиться в одной комнате с трупом. Даже близкое знакомство и дружба Цвиллмана с отцом Джерри и его семьей не смогли заставить его нарушить ритуальный запрет.

Вероятно, самая таинственная история о Дылде связана с актрисой Джин Харлоу, секс-символом 30-х годов. Судя по всему, Дылда познакомился с ней в 1930 году, когда она была неискушенной девятнадцатилетней девушкой. В то время у Харлоу был контракт с Говардом Хьюзом, она только что снялась в его фильме «Ангелы ада». Хьюз разглядел потенциал Харлоу и отправил ее в турне по всей стране, чтобы рекламировать фильм. Одним из пунктов этого турне был Ньюарк.

Друг Дылды Док Стэчер пошел в кинотеатр «Адамс» на просмотр фильма. Перед началом показа выступала Харлоу. Стэчер был очарован ее внешностью и взахлеб рассказывал о ней Дылде. Цвиллман никогда не слышал, чтобы Стэчер так восторженно говорил о женщине, и решил посмотреть на нее. Один взгляд — и он был покорен.

Цвиллман познакомился с Харлоу. Симпатия оказалась взаимной, они стали любовниками. Он взял Харлоу под свою опеку, учил ее красиво ходить, говорить, одеваться и вести себя в свете. Он даже изобрел новое словосочетание для описания ее внешности: «платиновая блондинка». Все источники утверждают, что и Харлоу любила Дылду. Их роман продолжался до того, как Джин переехала в Голливуд и стала звездой кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер».

Нелегальной торговлей спиртным в Филадельфии времен сухого закона руководил Макс Хофф по кличке «Бу-Бу». Он родился в Филадельфии в 1893 году в семье евреев — выходцев из России и был прозван «Бу-Бу», когда ребенком играл на шумных улицах Южной Филадельфии. Когда мать кричала ему: «Бо!», что на иврите означает «Иди сюда!», ирландские и итальянские мальчишки, его товарищи по играм, думали, что она говорит «бу-бу».

Хофф зарабатывал свои первые доллары, разнося газеты, затем служил в табачной лавке, а потом открыл игорный дом с высокими ставками под прикрытием политического клуба пятого избирательного округа Филадельфии.

Вскоре он стал менеджером боксеров, организовывал бои за деньги и стал знаменит в спортивной среде. По-настоящему он впервые проявил себя с введением сухого закона, возглавив весьма опасную банду молодых еврейских головорезов, которая контролировала солидную часть нелегальной торговли спиртным в Филадельфии, игорный бизнес и другие виды противозаконной деятельности. Он был крупнейшим в городе покупателем пулеметов и пуленепробиваемых жилетов и находил им достойное применение при выяснении отношений с конкурентами.

Хофф поддерживал постоянную связь с еврейской мафией Нью-Йорка и Ньюарка и, по словам свидетелей, был на короткой ноге с Аль Капоне. К 1927 году он стал признанным королем бутлегеров Филадельфии.

В соответствии со своей репутацией Макс жил в роскошной квартире в Западной Филадельфии и не скупился на приемы. Он слыл одним из самых гостеприимных людей города, человеком, которому ничего не стоило снять зал приемов в отеле, чтобы воздать почести какой-нибудь местной или заезжей знаменитости.

Хофф также был известен своей щедростью к друзьям. Каждое Рождество он раздавал тысячи долларов в качестве подарков членам департамента полиции; только в 1926 году он преподнес сувениров на общую сумму двести пятьдесят тысяч долларов, причем взятки в эту сумму не входили.

Расследование Большого жюри в 1928 году обнаружило, что Хофф подкупил более восьмидесяти полицейских. Когда их спрашивали об источнике доходов, некоторые говорили, что им повезло в карты, другие утверждали, что поставили на верную лошадь. Несколько полицейских сказали, что одолжили деньги ныне покойным владельцам салуна, а те в завещании оставили обеспечение под этот долг и солидное вознаграждение. Один капитан полиции объяснил, что ему удалось накопить сто тысяч долларов на своих банковских счетах при заработной плате две тысячи в год путем изготовления клеток для птиц.

С отменой сухого закона пришел конец и процветанию Хоффа в преступном мире Филадельфии. Он вкладывал состояние, добытое продажей спиртного, в ночные клубы и танцевальные залы, но все они прогорали. Он умер в нищете в 1941 году, наглотавшись снотворного.

Преемником Хоффа и новой крупной фигурой в филадельфийской еврейской мафии был Гарри Стромберг, известный также как Ниг Розен. Как он говорил, его прозвали «Ниг» из-за того, что он был смуглым. Стромберг родился в России в 1902 году и иммигрировал с родителями в Нью-Йорк в 1906-м. Его впервые арестовали как малолетнего преступника, когда ему было тринадцать, а в девятнадцать он отправился в тюрьму за кражу со взломом. После освобождения он вступил в банду Лепке, терроризировавшую нью-йоркскую швейную промышленность. Полиции было известно также о его связях с Мейером Лански и Фрэнком Костелло.

Переехав в Филадельфию, Стромберг стал воротилой игорного бизнеса, а также руководил «Бандой с Шестьдесят девятой улицы», контролировавшей проституцию, вымогательство и шантаж. Его влияние распространялось даже на Вашингтон, Балтимор и Атлантик-Сити.

Стромберг уехал из Филадельфии в 1930 году, но по-прежнему продолжал вести там преступную деятельность. В 1950 году комиссия Кефовера все еще называла «его королем игорного бизнеса Филадельфии». Позже он занялся контрабандой героина в Соединенные Штаты из Франции и, как утверждают, зарабатывал на этом двадцать миллионов долларов в год.

В 60-е годы он отошел от дел и поселился во Флориде, где и умер в 1984 году. Когда Стромберг уехал из Филадельфии, за ним последовал его шофер и телохранитель Уилли Вайсберг, давнишний член преступных кругов Филадельфии.

Лестер Шаффер, адвокат, представлявший Вайсберга в суде, вспоминает, что, заправляя рэкетом, тот «постоянно подвергался нападкам полиции. Он даже по улице не мог пройти, чтобы его не остановили полицейские».

Вайсберг знал, что за ним следит ФБР. Он так к этому привык, что, увидев агентов в ресторане, приглашал их выпить.

Однажды он сидел в ресторане с Анджело Бруно (главой филадельфийской мафии). На улице шел снег. Он подошел к агентам ФБР, сидевшим в машине, и сообщил им свой маршрут, чтобы они не теряли времени и не мерзли в такой холод, а встретили его там, куда он направлялся.

Вайсберг родился в России и приехал в Америку с родителями, когда ему было шесть лет. В 30-е и 40-е годы его арестовывали более тридцати раз за воровство, организацию фальшивых лотерей, вымогательство и нарушение закона об огнестрельном оружии. С 1940 по 1950 год полиция Филадельфии запретила ему появляться в городе. В 1950 году расследованием его дел занималась комиссия Кефовера, а в 1957 году — комиссия по расследованиям сената под руководством Джона Мак-Клелана. В 1961 году генеральный прокурор Роберт Кеннеди внес его в «главный эшелон», список сорока крупнейших рэкетиров Америки. Вайсберг умер в Филадельфии в 1978 году.

Нелегальную продажу спиртного в Бостоне контролировал Чарльз Соломон по кличке Король, известный также как Бостонский Чарли. Он был главой одного из могущественных преступных синдикатов в Новой Англии, промышлявшего торговлей спиртным, контрабандой наркотиков и проституцией.

Соломон родился в России в 1884 году, был привезен в Бостон ребенком и вырос в семье среднего достатка в бостонском Вест-Энде. Отец Чарли владел театром, а три его брата вели добропорядочный образ жизни.

Честный заработок никогда не интересовал Чарли. К двадцати годам он уже был замешан в делах, связанных с проституцией, укрывательством краденого и контрабандой наркотиков, большей частью кокаина и морфия.

В 20-е годы Соломон заправлял преступным миром Бостона. В сфере нелегальной торговли спиртным он работал с «Сиграмз» в Канаде и имел партнеров в Нью-Йорке и Чикаго. Подкупая местные власти, Соломон избегал привлечения к суду за нарушение сухого закона, в Бостоне ему ни разу не предъявили обвинения.

К несчастью для Чарли, он не дожил до отмены сухого закона. Его убили в туалете клуба «Коттон» в Роксбери накануне того дня, когда он должен был давать показания в суде о контрабанде спиртного.

По словам свидетелей, четверо мужчин проводили Чарли в мужской туалет. Затем между ними произошла ссора, официантка слышала, как Соломон сказал: «Я отдал деньги, что вам еще нужно?»

Кто-то ответил: «Тебе от этого все равно никуда не деться».

Затем раздались три выстрела, и мужчины выбежали на улицу. Соломон, пошатываясь и истекая кровью, вышел из туалета. Он крикнул: «Эти крысы добрались до меня» — и упал на пол. На следующий день он умер.

Впоследствии преступников схватили и судили за кражу и убийство. Трое из них были признаны виновными в вооруженном грабеже и приговорены к семи годам тюремного заключения, еще один был осужден за убийство и вооруженное нападение и получил от десяти до двадцати лет тюрьмы.

Вдова Соломона Берта унаследовала состояние в миллион долларов и вступила во второй брак через год после смерти Чарли. Ее второй муж не принадлежал к преступному миру.

Во времена сухого закона Чарли Соломон, Эбнер Цвиллман, Мейер Лански, Голландец Шульц, Багси Сигел и Лепке Бухалтер были известны как еврейская «большая шестерка» Восточного побережья США. Но еврейская мафия играла важную роль и в других районах.