Несколько дней нас переводили из барака в барак все ближе к душегубке.
Но вот ранним утром мы заметили, что нас ведут каким-то окольным путем. Проходим через крепостную площадь. Знакомые ворота. Заливаются звонки. Ворота распахиваются.
— Шнель! Шнель!
Мы выходим из крепости. Здесь нас ждет конвой и крытые черные машины.
— По десять голов в машину!
Закрываются борта.
— Разговаривать нельзя!
Заревели моторы. Машины стали спускаться по винтообразной дороге. Час едем. Два. Три. Куда везут? Неизвестно. Целый день, с маленькими остановками.
Вечером въехали в балку. Солнце садится, сосновый лес рядом. Песчаные горы. В лесу несколько двухэтажных домов, аккуратных, чистеньких. Рядом — три высокие трубы. Пивоваренный завод.
Нас привезли в местечко Цыпь. Тут находился концлагерь для русских военнопленных. Обычный лагерный быт: колючая проволока, вышки, часовые, «паек», который позволяет только не умереть.
В лагере содержалось 400 человек. Создано восемь рабочих команд под управлением эсэсовцев. А работали в подземелье. Пивоваренный завод — только видимость. На деле под землей немцы строили завод удушливых и слезоточивых газов — готовились к химической войне. Пленные прокладывали туннели. Работа тяжелая, никакой техники, все вручную. Среди пленных была большая смертность, «рабочая скотина» все время пополнялась. Вот и мы стали таким пополнением.
К нашему приходу работа по прокладке туннелей заканчивалась. Фашисты спешили: война подкатывалась к немецким границам. Уже устанавливалась аппаратура, монтировались лаборатории.
На строительстве завода работали и вольнонаемные тирольцы и чехи. От них мы узнали, что на русских пленных, как только будет завершен монтаж и поступит первая продукция, будет произведен опыт. Ясно — на нас хотят проверить эффективность газов. Опять мы превратились в смертников, в подопытных кроликов. Дело только во времени… Днем раньше, днем позже…
Среди нас был бывший батальонный комиссар Костин. Он знал несколько иностранных языков. Через него мы держали связь с чехами, работающими на строительстве.
И вот однажды ранним утром, рискуя жизнью, он пробрался в наш барак.
— Чешские товарищи предупредили: сегодня на работу под любыми предлогами не выходить, — сказал он. — Передайте это кому сможете…
Мы подумали: значит сегодня немцы хотят произвести свой «опыт».
От работы мы увильнули: кто «заболел», кто спрятался. Немцы отправили на завод новую партию пленных, прибывших недавно. Им мы ничем не могли помочь…
Что с ними будет? Мы напряженно ждали.
…В два часа ночи окрестность потряс взрыв страшной силы — земля заходила ходуном под ногами. Сейчас же заревели сирены. По лагерю была объявлена тревога, все бараки заперты, усилена охрана.
В чем дело? Сквозь решетки на окнах мы видели, как в том месте, где под землей строился газовый завод, колыхалось желтое пламя.
Двое суток нас не выпускали из бараков. Наконец, мы узнали, в чем дело. Восемьдесят пять смельчаков, русских военнопленных и чехов, взорвали подземный завод. Спасая миллионы людей, они шли на верную гибель — все остались там, под развалинами.
Вечная слава вам, безымянные герои! Мы преклоняемся перед вашим мужеством…
Немцы считали, что диверсию подготовили русские комиссары и политруки. Но фамилий у нас не было, номера мы заменили. Узнать никого невозможно.
Тогда лагерное начальство выстроило весь лагерь. Несколько эсэсовцев и двое наших «стукачей»-предателей стали проходить по рядам, выбирая подозрительных. Таких набралось двадцать два человека. Среди них был и я.
Нас построили и вывели из лагеря. Это было 15 марта 1944 года. За воротами лагеря нас ждала крытая машина. Погрузились. Заревел мотор. Весенний ветер залетал в узкое окошко.
Куда нас везут? Конвоир-немец был старый, с добрым лицом. Я решился спросить у него (мы уже сносно говорили по-немецки):
— Отец, куда едем?
— Не знаю. Где примут. Дали четыре адреса: Освенцим, Бухенвальд, Дахау, Гузино.
«Адреса» говорили сами за себя…