Завещаю непримиримость

За границей

Среди родных советских людей, окруженные заботой, мы, бывшие военнопленные, в госпитале проводим первые недели как бы в полусне: все непривычно, все кажется нереальным — и человеческое отношение, и русская речь, и белые простыни, и, самое главное, сытный армейский паек. Но люди так изголодались, что многие достают пищу дополнительно у венгров. И вот — несколько смертных случаев на этой почве. Чуть и я не умер тогда, достав на кухне у знакомого повара буханку хлеба. Хорошо, что сам сознался, срочное медицинское вмешательство вернуло меня к жизни.

Прошло два месяца. Я поправился, окреп, я уже не был ходячим скелетом.

В июле меня и еще несколько человек перевели в Первый образцовый офицерский госпиталь, расположенный в Братиславе, в Чехословакии.

Мы ехали через Европу, которая уже два месяца не знала войны. Тогда впервые я увидел города, разрушенные авиацией, толпы людей, которые возвращались домой, не зная, что их ждет там. Частые остановки. Всюду колонны машин, военная техника. Музыка, цветы, слезы, улыбки. Все перепутано, но все живет уже миром, устремлено к мирной жизни, за которую заплачено столь жестокой ценой.

Проезжаем Будапешт. Понтонный мост через Дунай. Здесь огромное скопление машин. Но нашей, с красным крестом, уступают дорогу.

Наконец — Братислава. Жизнь еще не вошла в колею. Не убрали с улиц трамваи, валявшиеся на боку. Много разрушений.

Под госпиталь новые власти отдали уцелевшее огромное здание бывшего министерства финансов Чехословакии. Большие светлые палаты, покой, замечательный уход.

Вот здесь у меня и сдали нервы. Я заболел. Врачи поставили диагноз: сильнейшее нарушение центральной нервной системы. Я не понимал, что со мной происходит, бредил, не спал, плакал, меня преследовали кошмары: Маутхаузен, Гузино № 2, Абэнзэ. Все проходило перед глазами: замученные товарищи, штабеля трупов, пересыпанных известью, вновь у меня на глазах вспарывают живот брату, слышу немецкую речь… Я начал бояться самого себя…

Меня перевели в отдельную палату. Назначили особое лечение. Через месяц я поправился. Тогда же написал два письма на родину. Спрашивал, жива ли моя семья. Ответа не последовало. Я не знал, что еще ожидает меня на родной земле…

Нас перевели в Брно. Октябрь 1945 года. Медицинская комиссия. Я получаю на руки документ: «К военной службе не пригоден. Направляется в распоряжение райвоенкомата по месту жительства».

Началась демобилизация. Один за другим уходят составы в Россию. В ноябре в пассажирском поезде отправляюсь на родину и я.

Чехословакия… Венгрия…

— Товарищи! Мы пересекли границу!

Бросаемся к окнам. Сквозные леса летят мимо поезда. Хмурое небо. Кружатся первые редкие снежинки. По щекам моим неудержимо текут слезы, сдавили грудь рыдания.

Здравствуй, родина!.. Примешь ли ты своего сына, который, казалось ему, навеки потерял тебя? Прими, обласкай, утри слезы, успокой израненное сердце.

Здравствуй, Россия, моя многострадальная великая родина!..