„В корабле переселенцев тьма, — звучали в голове Милта Дженкинса строчки. — Кромешная тьма и тишина“. Он раздраженно подумал: „Кромешная тьма и шум“.
— Песенники понятия не имеют о реальности, — проворчал он и услышал, как позади него рассмеялась Риа.
— Песни не имеют никакого отношения к реальности, — сказала она. — Так же, как герои.
Милт вздохнул. Он знал, что Риа права. Песни — это романтика, а нет никакой романтики в стонущей древней системе, плохо охлаждающей воздух, или в предательски гладком металлическом полу под ногами, или в пятнах ржавчины, или в необходимости освещать себе дорогу в каком-то темном, распадающемся лабиринте кроличьих нор при помощи пары ремонтных фонарей, наскоро переделанных под аккумулятор от сигнального бакена.
— Развилка, — сказала Риа, трогая его за локоть.
Риа руководила их экспедицией: ей уже приходилось принимать участие в сборе трофеев.
Она сделала несколько шагов сначала в одном направлении, а потом в другом, высоко поднимая фонарь и вглядываясь в стены в поисках неизвестно каких таинственных знаков. Тем временем Милт включил переносной комм на поясе:
— Передовой отряд три-три шесть — кораблю три-три пять. Слышишь меня, Дез?
— Слышу хорошо. — Голос Деза в шумной темноте оказался неожиданно громким. — Больше никакие секции не отваливались?
Это была шутка, которая должна была заставить Милта ерзать от стыда за свою реакцию на отвалившуюся секцию, улетевшую от переселенческого корабля. Однако он отказывался стыдиться своих рефлексов. В пятидесяти случаях из пятидесяти одного, как заявил он Риа, его реакция была бы вполне уместной. Кто строит корабли с отделяющимися секциями размером с добрую луну?
— Поменьше все-таки, — отозвалась тогда Риа, а потом добавила: — Экипажи переселенческих кораблей — сплошь сумасшедшие, малыш.
— Все стабильно, — ответил он теперь Дезу. — Темно и пусто. Система охлаждения сбоит. Температура окружающей среды — двадцать восемь градусов. Если она начнет расти, мы уйдем. Нет смысла поджариваться.
— Это Риа решила, что тут можно получить не просто цену металлолома, — сказал Дез. — Мне самому хватило бы и этого.
— Почему же ты ее не отговорил? — спросил Милт. Дез засмеялся:
— Не такой я дурак, чтобы пытаться отговорить Риа от чего бы то ни было. Вот помню…
— Тихо!
Голос Милта прозвучал резче, чем ему хотелось. Дез замолчал, не закончив фразу, и Милт наклонил голову, пытаясь определить направление звука — едва различимого, почти не слышного за шумом умирающей системы охлаждения…
— Милт? — окликнули его из комма. — Корабль три-три-пять передовому отряду три-три шесть. Вы меня слышите?
Мил вздохнул, покачал головой и нажал кнопку передачи.
— Слышу вас хорошо. Показалось, что услышал что-то новое. Чертов корабль расползается по швам. Страшненько, понимаешь? Как в рассказах о кораблях-призраках, которые дети постарше рассказывают малышне в детском саду…
— Сюда, Милт!
Голос Риа странно отдавался от металлических стен.
— Напарник выбрала курс, — сообщил Милт комму. — Передовой отряд три-три-шесть, конец связи.
— Удачи, — сказал Дез. — До связи.
Она обнаружила машинное отделение — или нечто вроде того. Вдоль стен стояли механизмы. Кое-где горели желтые индикаторы. Милт вошел и высоко поднял фонарь.
— Ого!
— То-то же. — Риа была явно довольна. — Здесь может оказаться нечто получше металлолома, парень. Может быть, дадут цену как за работающий корабль. Индикаторы говорят, что он действует.
— Это же древность, — рассеянно отозвался он — а потом ее последние слова вдруг обрели смысл. Он повернулся к ней в пронизанном лучом света сумраке. — Если он действует, — спросил он, — то почему его бросили?
Риа молча воззрилась на него.
— Мы уходим, — объявил Милт с решимостью, питаемой приливом ужаса.
„И он слышал позади звук — там, в корабле, где живых не осталось! — подсказала ему память, извлекая ясное и четкое воспоминание детства. — Он услышал позади себя звук и боялся повернуться и посмотреть, что там. Но ему было страшно и стоять на месте, повернувшись туда незащищенной спиной…“
— Мы уходим! — крикнул он снова, но Риа продолжала стоять, устремив на него широко раскрытые глаза. Он рванулся вперед, схватил ее за руку и потянул за собой, поворачиваясь к выходу…
И издал звук, который напоминал одновременно бульканье и вопль.
Путь им преграждал… паук. Глаза у него были оранжевые и уродливые, челюсти могли перерезать Милта Дженкинса пополам, круглое туловище поднималось над полом до половины человеческого роста, подвешенное на восьми лапах, каждая из которых кончалась… когтем.
Он проглотил еще один крик и выпустил руку Риа, дрожащей рукой вытаскивая из-за пояса пистолет и прицеливаясь.
Мигнули фонари глаз, что-то тихо зашипело, что-то пролетело в сумраке — и липкая веревка плотно обмоталась вокруг руки с пистолетом. Он вскрикнул — а паук дернул.
Милт отчаянно отпрянул — и еще одна липкая веревка захлестнула ему ногу у колена. Милт упал, пытаясь уцепиться на пол. Паутина сжалась крепче, и он закричал снова, чтобы Риа помогла ему, спасла его, застрелила, убила эту тварь…
Наверное, она попыталась. Он услышал шипение летящей паутины, услышал крик, который издал не он, — а потом сдавленную ругань.
Когда-то Милт умел молиться. Он услышал, как бормочет древние слова, пока паук подтаскивал его к себе. Но молитва помогла ему не больше, чем Риа — проклятия.