Зеркало для героя

Глава 21

Если бы я был точно уверен, что это сумасшествие, то не пожелал бы для себя иного способа ухода в царство божье. Открывшаяся моим глазам картина была не просто удивительной. Она было совершенно невероятной, абсолютно недопустимой, но приятной, и я любовался ею, как красочным сновидением, в котором без крыльев летаю над миром, утопающим в цветах и в тысячах лучезарных солнц.

– Садись, ботан, – ласково укорил меня Влад. – Чего пялишься, будто в первый раз видишь? Назвать баксы макулатурой – это вершина кощунства!

Он тронул Марию за плечо и махнул рукой. Я едва успел заскочить в машину. Мы рванули с места, и передний бампер, как сенокосилка, срезал молодой ствол звенящего от воды бамбука. Дик бережно прикрыл чемодан сорванной с петель крышкой, чтобы баксы не унесло ветром, но я, постепенно приходя в себя, приподнял крышку, вытащил плотную пачку и, разорвав бумажную ленту, поднес купюру к глазам.

Доллары были похожи на настоящие, во всяком случае, если на них смотреть невооруженным глазом, да еще сидя в скачущей по ухабам машине. Правда, то ли из-за сырости, то ли из-за освещения цифра «100» почему-то не меняла цвет с зеленого на серый. Произошло какое-то недоразумение. Случилась какая-то ошибка, которую нельзя было назвать досадной, но она однозначно не сулила нам ничего хорошего. Не обладая никакой информацией, я не мог дать какого-либо объяснения этому чудесному фокусу, когда старые журналы после некоторых пертурбаций превращаются в новые баксы. А когда подобному чуду нет сколь-нибудь логического объяснения, то следует вспомнить добрую истину: бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– Где ты его взял? – крикнул я Владу, который, опустив голову, прикрывался от веток, норовящих высечь его лицо.

– Где-где! – отозвался Влад, и я подумал, что он ответит грубо, в рифму. – В кабинете Гонсалеса! А где, по-твоему, еще могут храниться чемоданы с долларами?

Я нервничал. Мы переезжали вброд ручей, и вой машины, которая плыла по грунту, напоминающему коричневый крем для обуви, раздражал, словно монотонный шепот, доносящийся из партера во время спектакля. Мне хотелось, чтобы машина хотя бы на минуту заглохла. Чтобы мы остановились и минуту слушали тишину.

– Такое впечатление, – крикнул Влад, подскакивая вместе с машиной на ухабах, словно находился в седле дикого мустанга, – что ты чем-то недоволен! Я, конечно, еще не пересчитывал, но в том, что здесь около миллиона, можешь не сомневаться… А ты ожидал увидеть здесь что-нибудь другое?

Я не стал объяснять Владу, что я ожидал увидеть. Все те проблемы, которые мучили меня от самого Внукова, вдруг растаяли как утренний туман. Теперь о них можно было забыть навеки. Теперь мы с Владом составляли тандем, потому как цели и средства их достижения у нас становились общими.

– Он что, просто так лежал на столе? – спросил я.

– Кто лежал? – не понял Влад. – Гонсалес?

– Нет, чемодан!

– Почему на столе? Он стоял между стеной и сейфом. Я сначала кинул в Гонсалеса лабарию, а когда тот вылетел из кабинета, запер за ним дверь и спокойно все обыскал… Все просто, друг мой! Жизнь тебе видится слишком сложной. Как у нас увели чемодан, ты сразу подумал про банки и счета. А люди, дружище, на самом деле простые и ленивые. Гонсалес даже не переложил доллары в другую тару. А зачем? Чемодан еще вполне приличный, мэйд ин Россия, сувенир из далекой северной державы. Может быть, в этом чемодане он хотел преподнести деньги своему шефу. Трофей, так сказать, в натуральной оболочке…

«Стоп! – сказал я сам себе. – Трофей в натуральной оболочке. Гонсалес ведь здорово сел в лужу с этим чемоданом! Я же сам слышал, как он говорил ночью в сельве о том, что утром сообщит боссу, что деньги якобы в его руках. И он прокололся! Чтобы выправить положение и спасти свой авторитет, Гонсалесу ничего не оставалось, как наполнить чемодан собственными долларами. И он уже подготовил этот «подарочек» к отправке, как в апартаменты вломился Влад».

Мой друг болтал без умолку. Я с опаской косился на чемодан, словно он был заполнен зубастыми лабариями. Если мы приедем к Ромэно, думал я, откроем чемодан, а там окажутся журналы, то я уже не удивлюсь. Может быть, и Анна – плод моего больного воображения? Почему Влад не узнал ее? Смотрел на нее с крыши? Ну и что? Это неубедительный аргумент.

Я толкнул Дика в плечо.

– Как я выгляжу?

Дик внимательно рассмотрел мое лицо, поочередно изучил каждый глаз и, нагнав на лоб морщин, покачал головой.

– Неважно.

– А глаза? Какой у меня взгляд – осмысленный или не очень?

– Не очень, – ответил Дик.

Это хорошо, подумал я. Чем хуже, тем лучше.

Я уже всерьез сомневался в том, что видел Анну. «Какая же это Анна? – думал я. – Она никогда не носила высокой прически, а у той бабы платок покрывал высокий зачес. Говорила по-русски? А во всей Южной Америке только Анна может говорить по-русски?»

С души скатывался тяжелый камень. Где-то в глубине души сидел оппонент, который пытался доказать, что молодая женщина, которая была с Гонсалесом, не кто иная, как Анна, но этому оппоненту я быстро заткнул рот. Защитная реакция организма спасала меня от жесточайшей хандры, ибо ничто так не угнетало психику, как мысли о возможной гибели Анны, – и это открытие удивляло меня не меньше, чем появление в чемодане долларов.

Мы вернулись в деревню затемно, но в приподнятом настроении. Дик танцевал в машине, держась за борта и рискуя вывалиться наружу. Когда Ромэно открыл нам ворота, счастливый вакуэро спрыгнул на землю и, подбежав к отцу своей возлюбленной, заключил его в объятия.

– Мы с тобой теперь родственники, дядюшка Ромэно! – воскликнул он. – Доставай ром, готовь приданое для дочери! Завтра гуляем свадьбу!

– Тебя не контузило, часом, Диего? – хладнокровно ответил Ромэно, и все же я заметил, что руки дядюшки предательски дрогнули, когда он закрывал ворота и навешивал замок.

– Какая контузия! О чем ты говоришь! Мое состояние на этот момент составляет пятьдесят тысяч американских долларов и… – Он сунул руку в карман, выгребая оттуда какую-то мелочь. – И четыре песо! Дом куплю в Боготе, машину и кроватку для нашей маленькой дочурки!

– Что за бред? – нахмурился Ромэно и посмотрел на меня, надеясь получить разъяснение.

Я рассказал дядюшке обо всем, что сегодня с нами приключилось.

– Иди в дом! – сердито сказал Ромэно дочери и махнул на нее рукой, потом повернулся к Дику. – Все это хорошо. Но мне нужны доказательства, что Гонсалес разбился. Насколько мне известно, он прекрасно пилотирует вертолеты любого класса, и ему не составило бы большого труда перехватить ручку управления у умирающего пилота.

– Быть такого не может! – категорически отмахнулся Дик. – Останки Гонсалеса уже доедают мухи. Даже если он взял на себя управление, все равно его постигла участь пилота. Я вылил на ручку весь флакон, там должно было хватить всем… А ты что же? Испугался? Хочешь забрать свои слова обратно?

– Ромэно никогда еще не отказывался от своих слов! – твердо произнес дядюшка. – Как только я получу подтверждение, что Гонсалес разбился на вертолете, так Мария тотчас пойдет с тобой под венец! А пока все остается по-прежнему.

Влад стал выкладывать на стол перед Диком пачки долларов. Я заметил, как округлились глаза у Ромэно.

– Все! – сказал Влад, кидая на стол десятую пачку. – Ровно пятьдесят тысяч.

Дик с размаху шлепнул ладонью по его ладони.

– Люблю иметь дело с настоящими мужчинами! – нарочито хриплым голосом сказал он и, стащив с головы сомбреро, стал закидывать в него пачки. Последнюю он покрутил в руках, пошлепал ею по ладони, отсчитал несколько купюр и кинул на середину стола. – Жертвую на пропой! Ромэно, я еще разок воспользуюсь твоей машиной, прокачусь по деревне и куплю хорошей рыбы, барана, овощей и выпивки. Тебе ведь не жалко машины для своего зятя?

– А зачем тебе куда-то ездить? – пожал плечами Ромэно, кидая взгляды на доллары, лежащие на столе. – Я продам тебе все, что нужно, и по отличной цене!

– Знаю я твои цены, старый жмот! – погрозил пальцем Дик. – Но будь по-твоему!

Я даже не заметил, как купюры исчезли в руках Ромэно. Влад покачал головой и подмигнул мне. Я сидел в плетеном кресле-качалке и боролся со сном. Душный вечер опустился на деревню. На остывающем и быстро темнеющем небе цвета аквамарина застыл темный контур леса, а над ним повисли крупные звезды. Где-то в кустах надрывалось какое-то насекомое, которое в России называют сверчком. Только сейчас, когда сумасшедший день, полный стрессов и переживаний, остался позади, я понял, как устал.

Влад толкнул меня и придвинул бокал с золотистой жидкостью.

– За победу! – сказал он. – Мы выиграли у них, Кирилл! Мы надавали им тумаков! Мы постояли за себя и показали, что не лыком шиты! Давай до дна! И не держи на меня зла.

– Как ты думаешь, – пробормотал я, – она его любит?

– Э-э-эй! – вздохнул Влад с сожалением. – Ты все о своем!

Наверное, я провалился в сон минут на пятнадцать или на полчаса. Когда открыл глаза, то увидел, что по веранде с подносами, полными яств, носятся две тучные смуглолицые женщины. За столом сидело множество народу, и в густых облаках табачного дыма покачивались, как летающие тарелки над Калифорнией, разномастные широкополые шляпы. Помимо бутылок посреди стола красовался пузатый, из темного дерева, винный бочонок. Отблески костра красными полосами скользили по забору и стенам дома. Над огнем, пронзенный вертелом с растопыренными четырьмя обугленными ногами, жарился барашек.

Мужчины в неимоверных количествах поглощали спиртное и спорили. Стоял такой гомон, как на рынке в час самой оживленной торговли. Худой колумбиец с лоснящимся лицом, словно поджаренным на костре, кричал громче всех: «Не верю! Режьте меня на куски – не верю!» Дик сидел напротив него, точнее, стоял, нависая над столом, и отчаянно бил кулаками по столу, отчего подпрыгивали стаканы и тарелки. «Да я своей честью клянусь! Спросите у русских! У дочери Ромэно спроси, она подтвердит! Вот, пять тысяч баксов против твоего одного вшивого песо, что я сказал правду!» – кричал Дик и размахивал пачкой долларов. «Давай! Давай!» – захохотала толпа, спешно принимая пари, и несколько рук сразу выхватили у Дика деньги.

Я встал с кресла и через перекладину с балясинами вылез из веранды. Я хотел найти Влада, хотя подозревал, что мой друг успел хорошо надраться ромом и сейчас «оглашал» храпом какой-нибудь уютный уголок в сарае.

Я ходил по сумрачному двору вокруг костра, на котором круглопузый, как арбуз, индеец жарил барана, и натыкался на незнакомых мужчин. В их одежде не было никакой фантазии и оригинальности. Все поголовно носили широкополые шляпы, короткие курточки и узкие брюки, подпоясанные широкими ремнями. Оружия при каждом было так много, словно я попал в расположение южан перед решающим боем с гвардией Линкольна эпохи Гражданской войны.

Во дворе Влада не было. Я заглянул в дом, самая большая комната которого была занята стряпухами, проверил комнаты, рискуя выбить дверью из рук какой-нибудь женщины поднос с блюдами, и снова вышел во двор. Владения Ромэно были не столь обширными, чтобы в них мог бесследно потеряться человек, и я пошел в цветник, подальше от костра и криков толпы, ставших особенно громкими оттого, что Дик, взобравшись на стол с ногами, стал разбрасываться деньгами.

Почти без всякой надежды найти Влада я заглянул через приоткрытую дверь в сарай, где хранился джип Ромэно, и, к своему удивлению, услышал приглушенный стон, причиной которого были явно не болевые ощущения и не кошмарные сны. Когда мои глаза освоились в темноте, мне открылось зрелище, которое вызвало во мне одновременно возмущение, восторг и удивление. У автомобильного колеса, лежа на соломенной подстилке, отчаянно тискали, царапали и кусали друг друга Влад и Мария.

Когда первые эмоции во мне улеглись, на их место пришло чувство страха за жизнь моего легкомысленного друга. Бесшумно прикрыв за собой дверь, я вернулся к столу, сел у самого края, чтобы не упускать из виду совершенно пьяного Дика и подходы к сараю, намереваясь в непредвиденном случае замять скандал и не допустить кровопролития.

Однако Дик, по всем признакам, начисто забыл о том, какова изначальная причина ночной гулянки. Свалившись со стола на руки своих многочисленных доброжелателей, он заплетающимся языком принялся строить планы на будущее:

– Где? В Боготе? В этом пристанище наркоделов и бедняков? Да ни за что! Я уеду в США! Я уеду к своему лучшему другу Максу Джеймсу, летчику первого класса! Он живет в Вашингтоне. Рядом с Белым домом, между прочим. И он поможет мне купить там дом… Я скажу ему: «Макс! Ты мне друг?» А он мне ответит: «Какой разговор, Дик!»

Кто-то высказал сомнение, что у Дика хватит денег на покупку дома. Дик, не осушив до дна стакан, швырнул его в голову скептику, но, к счастью, промазал. Стакан угодил в окно, с оглушительным звоном выбил его и влетел к стряпухам.

– Это ты кому сказал? – покачиваясь, но тем не менее желая драки, произнес Дик. – Это ты мне сказал? У меня не хватит денег? Да у меня их столько, сколько ты за всю свою жизнь не видел! – В доказательство своих слов он полез в карман и, вытащив горсть смятых купюр, попытался прилепить их к лицу оппонента. Вдрызг пьяный оппонент не удержался на стуле и вместе с долларами грохнулся на пол, каким-то чудом прихватив с собой большую бутыль в оплетке с ромом.

– Я вас тут всех куплю! – орал Дик, размахивая руками во все стороны и пытаясь попасть кулаком кому-нибудь в лицо. – Вы меня еще не знаете! Гонсалес в сравнении со мной младенец! Доро-о-огу мне!!

Деньги сыпались из его карманов, как конфетти. Вокруг Дика образовалась толчея. Послышались звуки ударов и ругань. Кто-то засветил Дику в челюсть, и он, пролетев метра два, упал спиной на стол, скидывая на пол стаканы, тарелки и бутылки.

– А-а-а!! – закричал Дик, выползая из-под стола. – Видит бог, мое терпение лопнуло!

Он выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил куда-то в темноту. Вслед за этим, словно первый выстрел был командой к бою, со всех сторон загрохотали выстрелы. Я машинально упал на дорожку между клумбами. Зазвенели битые стекла, душераздирающе прозвучал женский визг, воздух быстро пропитался кислой пороховой вонью. По низкой глиссаде надо мной пролетел стул, ударился о подпирающее навес веранды бревно и рассыпался на кусочки. Откуда-то с крыши в толпу дерущихся спрыгнул какой-то свеженький и, врезав первому попавшемуся в челюсть, тотчас угодил ногой в костер. Горящие головешки, как болиды, полетели в одну сторону, фейерверком рассыпая искры, а недожаренный барашек – в другую. Индеец-повар, накрыв голову пустым ведром из-под угля, на полусогнутых ногах кинулся в темноту.

Мне выпала великая честь увидеть не в кино, а в жизни рядовую разборку латиноамериканских ковбоев. Зрелище было просто потрясающим, постановочные трюки в подметки не годились тому, что люди вытворяли в натуре. Когда мордобой и стрельба достигли своей кульминации, а театр боевых действий вышел за пределы двора, рядом со мной вдруг зашуршал гравий, и я увидел пару изящных сапожек для верховой езды. Я не успел поднять глаза, как над моей головой прогремел ружейный выстрел. Мария, широко расставив ноги, выстрелила, как мне показалось, не целясь, от бедра, но пуля тотчас срезала веревку, которой к навесу было подвязано большое деревянное колесо от телеги, используемое в качестве люстры для свечей. Со страшным грохотом колесо упало на дерущихся. Свечи загасли, и полная темнота, словно рефери, мгновенно объявила «брек».

Выстрелы затихли, только откуда-то из-под стола еще доносились стоны и приглушенная ругань.

– Тихо!! – крикнул Ромэно, неожиданно появившийся на веранде с переносной магнитолой в руках, и покрутил регулятор настройки. – Слушайте все!

Из динамиков магнитолы раздалось шипение, затем в его глубине запищал тонкий голос диктора. Волна плыла, и голос то ослабевал, то становился громче:

– «…прибывших сегодня вечером в Кито на похороны главы наркосиндиката Маркеса Лопеса, запрудили всю проезжую часть, и усиленным нарядам конных полицейских пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы ликвидировать автомобильные пробки. Среди прибывших на похороны криминальных боссов особенно выделялась фигура кокаинового короля восточных комиссарий страны Марсело Родригеса, известного больше под кличкой Гонсалес де Ульоа. Почтив память покойного, Гонсалес беспрепятственно покинул кладбище и уехал в белом «Мерседесе» в неизвестном направлении. Как объяснил нашему корреспонденту комиссар полиции Кито Леонардо Маттос, законодательные власти не располагают достаточными уликами для того, чтобы арестовать Гонсалеса и поместить его под стражу».

Взрыв хохота и аплодисментов заглушил последние слова диктора. На веранде снова началось оживление, но уже без выстрелов. Опять тропическим ливнем полилось вино и пошли тосты «за здоровье и бессмертие Гонсалеса». А я подумал о другом: «Значит, и Анна жива!»

Я так и не заметил, куда ушла Мария.