Зеркало для слепого

11 глава

— Родик, у нас война. Ты представить себе не можешь, что происходит. Бомбы взрываются, стреляют, — раздался в телефонной трубке взволнованный голос Оксы.

— Успокойся. Из дома не выходи. Я сейчас постараюсь кого-нибудь найти и понять, что там у вас происходит. Перезвоню.

Родик, давно готовый к чему-то подобному, начал перебирать в уме своих знакомых и партнеров, способных как-то прояснить ситуацию: «Лучше всех осведомлен, как заместитель министра транспорта и один из активных деятелей Народного фронта, конечно, Абдулло Рахимович. Однако сейчас рабочее время, и он может побояться давать комментарии из кабинета. Хотя попытаться стоит… В крайнем случае отговорюсь тем, что звоню по вопросу утверждения его диссертации в ВАКе[7]. Все знают, что я неформальный руководитель его работы. Не мешало бы у него прояснить судьбу моих денег, заплаченных за «Волги», но сегодня об этом говорить неудобно…

Попытки связаться с министерством не увенчались успехом. Все линии отзывались длинными гудками.

— Все на баррикадах, — мрачно пошутил Родик и решил позвонить своему другу Саше Строчкову. Он должен быть дома, поскольку работы у него давно уже нет, а бизнес, который он вел, зависел от поручений Родика.

Однако и его телефон не отвечал.

Родик предположил, что в Душанбе просто отключили телефонную связь. Оставалось попробовать созвониться с Султоном, в последнее время проживающим в Ленинабаде. Тот, будучи мясным королем республики, всегда был в курсе дел.

Родик набрал код Ленинабада и услышал в трубке знакомый голос:

— О, Родион Иванович! Ассалому алайкум. Как дела? Как семья? Как бизнес?

— Все хорошо. Часто вспоминаю нашу совместную поездку в Токио и свадьбу вашего сына. Как у вас дела? Говорят, война разыгралась не на шутку?

— Не знаю. У нас все хорошо. Правда, погода плохая. Начало декабря, часто так бывает.

— Как Таня, как дети?

— Слава Аллаху — все в порядке. Пусть хуже не будет. Дом достраиваю. Приезжайте в гости. Целый этаж вам с Оксой отведем.

— Спасибо. Окса недавно позвонила. Говорит, что в Душанбе война. Стреляют…

— У нас теперь это случается. Постреляют и успокоятся. Я в Душанбе не часто бываю, хотя должность за мной сохраняют.

— Может быть, на этот раз что-то серьезное? Попробуйте разведать.

— Хоп[8]. Позвоню сейчас — выясню. А лучше всех осведомлен ваш друг, уважаемый Абдулло-джан.

— Я до него не смог дозвониться. За Оксу волнуюсь. Постарайтесь что-то разузнать, пожалуйста. Не прощаюсь. Перезвоню.

«Дела… Полная неясность, — разъединяя линию, подумал Родик. — Надо побеспокоить Абдужаллола. Он хоть и переехал в Воронеж, но «контора» пока единая, несмотря на распад Союза. Он, конечно, в курсе событий. По времени можно звонить только на работу, а этого он не любит. У них там все слушают. Придется ждать вечера и выслушивать нотации по поводу Оксы. Хотя он прав — из Душанбе уже почти все русскоязычное население уехало. Вон даже ленинабадские таджики и те смотались. Корейцы тоже. Боря в Воронеже, родственники Оксы — в Алма-Ате. Детей она к сестре в Алма-Ату отправила. Сама не уезжает, вероятно, только из-за меня. Дергается. Надо ее из Душанбе эвакуировать. Вопрос: куда? По бухгалтерии на ней многое замкнуто. Особенно по таджикским фирмам, а теперь еще в Варшаве филиал душанбинского НПО сделали, счет в банке открыли. Да… Если переезжать, то только в Москву. Проблем появится огромное количество. Где жить? Как прописываться? Без прописки в Москве долго не протянешь. Хоть и бардак, но начнут приставать. Опять же дети. Не вечно же они у сестры жить будут. Их тоже надо в Москву перетаскивать. Во всяком случае, сына. Он еще в школе учится. С дочерью проще, у нее муж есть — пусть сами определяются. А с сыном надо думать. В школу его в Москве устраивать. Или в интернат…»

Размышления прервал телефонный звонок. Снова звонила Окса. Она что-то начала рассказывать про привезенную им из Африки фигурку Шивы, в мистические свойства которой безгранично верила. Родик испытывал к этому изваянию сложные чувства. Он приобрел его с трудом за огромные для тех мест деньги, а перед бегством в Турцию, вероятно, из-за стресса стал жертвой то ли галлюцинации, то ли ошибки. Ему показалось, что статуэтка меняет форму, и он даже пытался ее уничтожить, но твердое черное дерево, из которого она была изготовлена, не поддалось. С тех пор Родик старался пресекать все разговоры Оксы по этому поводу. Так и сейчас он как мог успокоил ее и пообещал перезвонить, когда поймет, что происходит…

А происходил штурм Душанбе отрядами Народного фронта, о чем никто из тех, кому Родик звонил, не знал. Душанбинские обыватели, боящиеся покинуть свои квартиры и дома, находились в полном информационном вакууме, а руководители различных государственных учреждений либо не имели проверенной или хотя бы официальной информации, либо не были уполномочены ее озвучивать и испытывали не меньший страх, чем обыватели. Так начался самый кровопролитный этап гражданской войны в Таджикистане, почти на десятилетие ввергший дружелюбный и жизнелюбивый народ в пучину ненависти, насилия и изуверства.

К вечеру Родик все же дозвонился до Абдужаллола.

— Привет! Ты слышал, что происходит в Душанбе? Окса с ума сходит.

— Салом, Родик! Не гони волну. Я тебя предупреждал. Все развивается согласно логике. То, что видит Окса, — это самая верхушка айсберга. Все намного трагичнее. Власть сейчас захватывает хорошо тебе известный человек. Он к Оксе в гости заходил. Кстати, его поддерживает Россия.

— Он же уголовник.

— Вспоминай историю. В такие времена уголовники становятся вождями. У него в подручных масса молодежи. Кстати, не только уголовной. Вообще все это неизбежность. Имей в виду, что очень длительная. Сейчас очередной инцидент. Власть и без этого давно у юрчиков[9]. Они месяц-другой порежут вовчиков[10] и успокоятся, а вовчики соберутся с силами и потом порежут юрчиков.

И так будет длиться годами. Не забывай — я таджик. Мне нравы моих соотечественников хорошо известны. Даже если придет к власти авлод, все равно будут резать друг друга, пока не останется один бек и его нукеры. Это социализм сдерживал наши нравы, а теперь все вышло наружу. Кстати, русскоязычным там вообще места нет.

— Там же граница. Наши войска.

— Пока. У России своих проблем хватает, а местным войска эти ни к чему. Только наркотрафику мешают, а наркотиками и вовчики и юрчики не брезгуют…

Слушая Абдужаллола, Родик все больше убеждался, что в Таджикистане пройдена та граница, до которой еще возможно было бы примирение интересов различных политических, общественных и религиозных групп. Теперь осталось одно — война. Война, где брат убивает брата, сосед — соседа. Война, где не пощадят ни стариков, ни детей, ни женщин.

— Абдужаллол, дорогой! Я это давно понял, — перебил его Родик. — Меня интересует другое. Что делать с Оксой?

— Я тебе давно советую забрать ее оттуда. Ты советы друга не воспринимаешь.

— Воспринимаю, но… Забирать ее сейчас или позднее?

— Поступай, как велит тебе совесть. Скажу только одно: война там идет давно, но сейчас началась настоящая. Никто ее защитить не сможет, а опасность огромная. Жизнь человеческая там уже ничего не стоит, а твои связи с первыми лицами Народного фронта могут усугубить ее положение. Ей же на улицу выходить рано или поздно придется. Ночи там темные, а вовчиков всех не выявишь. Смотришь, ее за приближенную к главе юрчиков примут.

— Не пугай. Я все понял. У тебя какие-нибудь способы транспортировки ее из Душанбе есть?

— Могу поискать. Сразу не соображу. Найду — позвоню, но ты тоже не сиди сложа руки.

— Ты что, меня плохо знаешь? Сейчас всех подниму.

— Думай только о железной дороге. Гражданские самолеты не летают. Я попробую договориться с военными, хотя это опаснее, чем поезд. Через час-полтора тебе перезвоню. Хоп.

— Не прощаюсь. Олю целуй. Скучаю без вас… Спасибо за информацию. Буду всех в Душанбе обзванивать, хотя утром телефоны молчали.

Размышлять о будущем Оксы больше не имело смысла. Требовалось срочно решать, как эвакуировать ее в Москву. С Абдулло Рахимовичем связаться пока не получалось, а вот до Саши он дозвонился.

Информация Абдужаллола подтвердилась. С его слов, аэропорт захвачен неизвестно кем, все вылеты отменены, сотрудники разбежались по домам, а их — летчиков сначала вызвали и сообщили о чрезвычайном положении и потребовали не отлучаться, потом же о них просто забыли… Саша ушел, и сейчас они с Лидой пакуют вещи и собираются уезжать, пока к родственникам в Выборг. Там, с их слов, требуются летчики, и им даже предоставляют служебное жилье. Однако Саша сам не знает, как из Душанбе вырваться. Идти пешком в кассы или на вокзал они боятся, а транспорта никакого не найти. Очевидно, что они ничем помочь не могли — сами нуждались в помощи.

Оставалось только одно — искать кого-нибудь из руководства железной дороги. Родик полистал записную книжку и нашел номер служебного телефона начальника то ли станции, то ли дороги, хотя и не был уверен, что тот до сих пор является каким-то начальником и тем более станет помогать ему. Знакомство было достаточно случайным. Поразмыслив, Родик решил по-восточному зайти издалека и набрал номер.

Несмотря на позднее время, телефонную трубку подняли.

— Ассалому алайкум, — приветствовал Родик. — Москва беспокоит. Сардор[11] на месте?

— Валейкума салом, рафикон[12]. Махамад Хамидович вышел. Будет скоро. Может быть, я чем-то могу помочь?

— Рахмат[13]. Возможно, чтобы Махамад Хамидович мне в Москву позвонил?

— Конечно, рафикон. Он знает, как?

— Знает, но на всякий случай, чтобы не искал, запишите. Жмакин Родион Иванович, телефон…

— Хоп, Родион Иванович! Сейчас побегу найду.

— Хоп. Жду звонка.

Родик положил трубку на аппарат. Оставалось только ждать, надеясь, что магическое слово «Москва» возымеет действие.

Ожидание не затянулось. Телефон затрезвонил короткими междугородними звонками. Родик поднял трубку:

— Махамад Хамидович?.. Приветствую. Извините…

— Салом, Родион Иванович! Рад вас слышать. Недавно с Абдулло Рахимовичем вас вспоминали. Как дела?

— Все хорошо, — удивившись такому радушию, ответил Родик. — Про душанбинские дела не спрашиваю, наслышан. Не могу дозвониться до Абдулло Рахимовича.

— Он очень занят. В кабинете не сидит. Да и дома, наверное, почти не бывает. Семья на родине. У нас особая обстановка. А что? Может быть, я помогу?

— Мне надо отправить в Москву моего бухгалтера. Желательно срочно.

— Это не проблема. Сегодня уже поздно, а завтра отправим. Как с ним связаться?

— Это женщина. Поэтому, если возможно, сопроводите ее из дома. У вас там не спокойно, а у нее документы. Да и вообще…

— Не волнуйтесь, все сделаем самым лучшим образом. Завтра она будет в поезде. Отдельное купе вагона СВ у нее будет. Лично за всем прослежу. Свою машину за ней пошлю.

— Что надо, она заплатит. Деньги у нее есть.

— Какие деньги? Друг Абдулло Рахимовича…

— Спасибо, но не удобно…

— Не удобно отказываться. Вы же наши обычаи знаете?

— Хоп, конечно знаю! Записывайте телефон и адрес… Абдулло Рахимовича все же хотелось бы услышать.

— Хоп, я его в ближайшее время обязательно увижу. Передам. Он позвонит.

— Еще раз огромное спасибо! Если не возражаете, то я дам ваш телефон бухгалтеру.

— Конечно, конечно! Не волнуйтесь. Все от нас зависящее, считайте, уже сделано. Шаб ба хайр[14].

— Вам того же. Хотя не уверен, что ночи у вас спокойные.

— Не будем об этом. Мы сами пока еще многое путаем, но полагаю, что все происходит правильно. Лучшие люди с нами, и это ваши друзья, которые вас очень высоко ценят.

— Спасибо. Я испытываю такие же чувства. Для меня Таджикистан — как вторая родина. Давно не был и скучаю. По друзьям скучаю, по солнцу…

— Это хорошо. Мы всегда рады вас видеть. Частица нашего сердца принадлежит вам. Мы высоко ценим вашу дружбу. А события последнего времени — это неизбежность, продиктованная слабостью недавних руководителей. У вас похожие события. Да и не только у вас, а по всему нашему Союзу. Теперь уже бывшему. Жаль… Будем надеяться, что все скоро уладится. Еще раз желаю вам самого хорошего! Звоните мне в любое время. Мой домашний у вас есть? Не ищите. Запишите…

— Спасибо. Я ваш должник.

Не кладя трубку, Родик набрал номер Оксы и сообщил:

— Тебе сейчас перезвонит некто Махамад Хамидович, он тебя завтра отправит поездом в Москву. Возьми только самое необходимое. Его телефон запиши… Все. Не хочу занимать линию. Жди его звонка. Целую. Как появится информация, звони ко мне домой. Во всех случаях. Я буду встречать тебя на вокзале.

Родик снова дозвонился до Абдужаллола и пересказал тому результат своих действий.

— Я знаю Махамада Хамидовича. Он один из немногих оставшихся в руководстве ответственных людей. Полагаю, что он все сделает. Если вдруг какой-нибудь срыв, то срочно звони мне. Я принципиально договорился с военными. Она сможет сесть в самолет, но не раньше чем послезавтра. Надо еще будет подумать, как ей добираться до аэродрома. Не станем загадывать. Если с поездом все выгорит, то это оптимально. Хочешь, я попрошу кого-нибудь из моих бывших сослуживцев подъехать к Оксе?

— Думаю, пока это лишнее. Она и без того растеряна. Чем они помогут?

— Морально поддержат.

— Не дергайся. Лучшее — враг хорошего. Кашу маслом можно испортить. Скоро все прояснится. Спасибо тебе. Завтра вечерком перезвоню.

— Звони в любое время. Вопрос серьезный. Хоп.

— Спокойной ночи.

Утром, когда Родик уже собрался звонить в Душанбе, раздалась знакомая трель из коротких звонков. Родик схватил трубку и услышал голос Оксы:

— Родик, я на вокзале. Звоню из кабинета Махамада Хамидовича. Все в порядке. Скоро выезжаю.

— Слава богу! Дай трубку Махамаду Хамидовичу, я его поблагодарю.

— Он вышел. Я тут одна.

— Поблагодари его от меня. Буду встречать. Счастливого пути. Целую.

— Целую. Очень соскучилась.

Родик заметно разнервничался. Вероятно, он до последнего момента не верил в то, что Окса навсегда переедет в Москву, и теперь его очень волновали вопросы ее обустройства здесь. Конечно, первое время она могла бы пожить в гостинице, но это не выход из положения. Он представил себе, как встретит ее с неимоверным скарбом навсегда покидающего родину человека. Очевидно, требовалось арендовать подходящее жилье и, желательно, до ее приезда.

Придя в офис, он озадачил этим всех сотрудников, потом обзвонил знакомых. Михаилу Абрамовичу поручил изучать объявления. К вечеру стало ясно, что создалась проблема. В основном сдавали квартиры либо требующие ремонта, либо без мебели. Родик уже решил прекратить поиски до приезда Оксы, когда позвонила Серафима и предложила посмотреть однушку ее племянницы в Химках. Договорились на вечер. Квартира оказалась чистой и вполне уютной. В ней имелось почти все необходимое, включая посуду, а то, что она располагалась в отдаленном районе, Родику, по ряду соображений, даже понравилось. Он заплатил за месяц вперед, а вечером перед приездом Оксы заполнил холодильник продуктами…

Несмотря на уверение телефонной справочной, поезд из Душанбе задерживался, о чем мило сообщила девушка в окошке на вокзале. Никаких других пояснений она дать не могла, а лишь отвечала: «Ждите информацию».

Вокзал был наполнен людьми, шумом и, по ощущениям Родика, неприятными запахами. Родик сделал несколько кругов в поисках уголка, где можно было бы спокойно хотя бы постоять, но ничего подходящего не нашел. Люди сидели, стояли и даже лежали в самых, казалось бы, неподходящих для этого местах. Ресторан не работал. На двери висела табличка с надписью: «Учет». Когда этот «учет» начался и когда закончится, было не ясно. Другие точки питания не вызывали у Родика положительных эмоций, да и присесть там было некуда, а стоять около грязного стола и делать, как многие, вид, что пьешь или ешь, не хотелось. Оставалось только вернуться в машину и производить оттуда контрольные вылазки, чтобы не пропустить прибытие поезда.

В очередную вылазку в справочной сообщили, что поезд уже прибыл и надо было слушать объявления. Уточнив, где он стоит, Родик заспешил на платформу.

Проходя впопыхах вдоль поезда в поисках нужного вагона, Родик сначала не обратил внимания на разбитые стекла и растерянные лица толпящихся людей. Однако вскоре до него дошли отдельные возмущенные реплики, заставившие его остановиться и оглядеться. Вагон, с которым он поравнялся, имел совершенно плачевный вид. Некоторые стекла были выбиты полностью, проемы заткнуты подушками. Другие покрывала паутина трещин, и что-то разглядеть за ними не представлялось возможным. Металл в ряде мест был искорежен, и, если бы Родик никогда не видел следов от пуль, он подумал бы, что по нему зачем-то били ломом. Родик заволновался и, расталкивая толпу, побежал к нужному вагону. Оксы рядом с вагоном он не увидел, как и проводника, хотя дверь вагона была открыта. Родик вошел в тамбур и тут же поскользнулся. Пол покрывал толстый слой льда. Держась за стенки, чтобы не упасть, он двинулся дальше. Увиденное поразило его настолько, что он непроизвольно застыл на месте. В коридоре на полу сидели укутанные в разноцветное тряпье женщины с детьми на руках. Проводница ходила между ними и что-то объясняла. Родик, стараясь не наступить на ноги и какие-то вмерзшие в пол тряпки, нашел нужное купе. Там Окса помогала какой-то таджичке пеленать младенца, и сидели еще несколько детей и женщин. В беспорядке валялась одежда вперемешку с постельными принадлежностями.

— Окса! — окликнул ее Родик. — Что происходит?

— Потом расскажу. Лучше бы я в Душанбе осталась. Поезд постоянно останавливали, кого-то подсаживали, а потом где-то у границы с Узбекистаном начались стрельба, шум. Ворвались вооруженные таджики. Забрали все, что смогли. Хорошо еще, документы остались, и нас не тронули.

— Вы хоть что-нибудь ели?

— Лепешки у женщины были, но даже чай не пили. Они что-то сломали, и вода вылилась, а на станциях боялись выходить. Тут место надо было держать. Спали сидя. Не умывались. Так что ты на меня особенно не смотри…

— Нашла о чем думать! Мытарства твои кончились. Пошли. Ты небось промерзла.

— Да, очень холодно было. Особенно когда по России ехали. Мы, как сумели, утеплились. Двери купе закрыли, надышали, а те, кто в коридоре, даже не знаю, как перетерпели. Там холод был. Да еще через них в туалет ходить приходилось. Мы им всю одежду, которая осталась, отдали. Детей греться забирали…

— Где твои вещи?

— Я же говорю: их нет. Вот сумочка только целая. Содержимое вытряхнули, а ее почему-то не взяли. Что удалось — собрала. Вещи разобрали, все теплое отдала, а чемодан они забрали. Шиву удалось спасти.

— Это, конечно, важно, — иронично заметил Родик. — Ладно. Купим все новое. Главное, сама цела. Поехали. Женщины, вам успехов! Помочь бы чем-нибудь, но не знаю чем… У вас хоть какие-нибудь деньги есть?

— Ничего у них нет. Да и встречать их некому.

— Вот, возьмите. — Родик вытащил из карманов все свои деньги. — Больше нет. Это мало, но хоть на вокзале поесть купите. Успехов вам!

Выйдя из вагона, Родик впервые внимательно посмотрел на Оксу. Выглядела она действительно плохо. Лицо стало бледно-желтым, и без того выдающиеся скулы заострились, глаза с размазанной вокруг них косметикой заплыли так, что зрачки стали неразличимы, и только сквозь узкие щелки можно было разглядеть покрасневшие белки; волосы в беспорядке спадали засаленными неопрятными прядями на плечи. Одета Окса была в блузку и легкую кофту. Родик снял с себя куртку, укутал ее, а потом сказал:

— Извини, не заметил, что ты совершенно раздета. Зима, холодно.

— Спасибо. Не надо. Сам оденься, простудишься. Я уже привыкла. Мы же скоро в гостинице будем. Залезу в ванну, согреюсь.

— Грейся сейчас, а в гостиницу мы не поедем. Я для тебя однокомнатную квартиру в Химках снял. Там все удобства… И ванна, конечно. С едой потерпишь? Тут меньше часа езды, а деньги я все отдал.

— Потерплю. Спасибо. А Химки — это где?

— Слышу первый разумный вопрос. Это сразу за Кольцевой, по Ленинградскому шоссе. Времени искать что-то лучшее не было. Поживешь, а там разберемся. Я тебя сейчас отвезу. Приведешь себя в порядок. Холодильник там полный. Пока едем, напиши список того, что тебе в первую очередь необходимо. Сегодня вечером или завтра утром все привезу.

— А может, ты со мной побудешь?

— Поверь — не могу. Куча срочных дел. Кроме того, что у меня ни копейки денег не осталось. В квартире есть телефон, будем на связи.