Зеркало для слепого

20 глава

Родик уже начал привыкать к жизни в крошечной химкинской однокомнатной квартирке. Сначала ему было неуютно без любимого кресла, но вскоре он приучил себя к хлипкому стулу, служившему ему и во время еды, и во время работы над бумагами. Близость широкой двухспальной кровати, на которую Родик переваливался со стула, когда хотелось почитать или посмотреть телевизор, компенсировала неудобства.

Привык он и к тому, что в квартире постоянно работал телевизор, без которого Окса не могла существовать. Постоянный звуковой фон даже стал ему нравиться. Во время работы, чтения или разговоров по телефону он уже не уменьшал громкость. Самое удивительное, что информация, шедшая с экрана, поглощалась и анализировалась какой-то другой частью мозга, и Родик, давно отказавшийся от чтения газет, был в курсе всех событий, чего раньше с ним не происходило. Улучшал телевизор и процесс засыпания. Родик впадал сначала в какое-то переходное состояние, часто не понимая, где кончается реальность и начинается фантазия сна. Сны стали приходить чаще, причем цветные и запоминающиеся.

Родик по утрам, несмотря на суеверные возражения Оксы, пересказывал их ей. Окса где-то купила сонник и, смирившись с Родиковой привычкой, комментировала увиденное им.

Так было и в это утро. За завтраком Родик поделился с Оксой:

— Всю ночь сегодня сон снился…

— Опять. Не хочу слушать.

— Женщина мне приснилась, с которой я у Иры познакомился, — не обращая внимания на возражения, продолжил Родик. — Ее, кстати, тоже Ирой зовут. В ней, похоже, часть вашей крови есть. Она мне понравилась. Такая самостоятельная, образованная, но очень амбициозная и самоуверенная, что для Востока редкость.

— У какой это Иры ты познакомился?

— Она вешенками занимается. Ты ее в банке часто видишь. А ходили мы к ней в гости еще с женой.

— Знаю ее. Большая такая.

— Точно. Так вот… Мы с этой восточной Ирой почему-то оказались на катере в каком-то большом водоеме. Я управляю катером, а она рядом сидит. Катер такой шикарный… Ветер бьет в лицо, по корпусу приятные удары мелких волн. Она мне что-то говорит, а я не могу расслышать. Тогда она мне жестами показывает, чтобы я за корму посмотрел. Оборачиваюсь, а у нас фал по воде тащится. Наверное, от качки за борт упал и размотался. Его конец с ручкой смешно подпрыгивает на волнах. Я ей тоже знаками показываю, что надо его вытащить и смотать. А то за что-нибудь зацепимся. Она поняла и стала на корму перебираться. Только взялась за конец фала и начала его выбирать, как он все же за что-то зацепился. Ее в воду сбросило, а катер резко ход потерял. Я штурвал бросил и на корму, а катер по кругу пошел, и с другого конца фала красный флаг начал из-под воды подниматься. Я всматриваюсь в воду, а Иру не вижу. Когда взгляд перевел — смотрю: за фал человек одной рукой ухватился, а в другой флаг держит…

Я движок заглушил. Поднял его над транцем. Катер по инерции еще немного прошел и остановился. Человек этот стал погружаться в воду. Медленно так погружаться, но флаг не выпускает. Вскоре он сам исчез, и только красное полотнище над водой развевается. Я начал опять Иру искать и вижу, что она недалеко от этого флага мне рукой машет. Я, недолго думая, ныряю и попадаю в странное пространство. Вроде я в воде, но сухой. Двигаюсь легко. Одежда не мешает. Движения доставляют удовольствие. Как бы подплываю к Ире, а она, оказывается, не плавает, а стоит на дне, но с головой в воде, а рядом с ней тот самый человек с флагом. Причем человек этот очень странный. В черном костюме, белой рубашке и с красным галстуком, перетягивающим толстенную шею, переходящую в лысую голову, усеянную то ли бородавками, то ли пиявками, то ли еще чем-то мерзким. Эта харя попыталась меня приветствовать, и протянула зачем-то свой красный флаг. Я инстинктивно взял его, и мы куда-то пошли, но не по дну, а по поверхности воды. Вода такая прозрачная и не мокрая. Прошли ее и попали почему-то на площадку перед моим институтом. Мужчина дверь открыл и жестами пригласил войти. Я первый шагнул к вертушке проходной, а меня не пропускают. Люди вокруг незнакомые. Я начал всем объяснять, что проработал здесь почти двадцать лет, а они не обращают на это внимания и указывают на бюро пропусков. Я пошел туда, там наш директор. Увидел меня и руками замахал — мол, вон пошел. Я ему красным флагом в рожу ткнул, а он как заверещит. Слов в этом сне никак не разобрать, но что орет — по морде видно, и, как обычно, багровый стал. Тут люди набежали, руки вывернули, флаг отняли, а Ира и мужик этот противный куда-то пропали. Вот… Тут я и проснулся. К чему бы это?

— К чему? — листая сонник, спросила Окса. — Вода чистая. Это хорошо, радость, благосостояние. Про катер ничего нет. Есть лодка. Если эта Ира — твоя избранница, то будет ранняя женитьба. В других случаях — не описано, а вот видеть вокруг себя воду — знак значительных событий. Если мужчина — черт, то это предостережение. А вообще ты вчера перед тем, как заснуть, обсуждал со мной воссоздание коммунистической партии. Очень ругался. Красный флаг, наверное, из-за этого. Хотя здесь написано, что если видишь национальный флаг, а красный можно считать национальным, то это опять же процветание. Правда, если флагом сигналят, это предупреждение. Внимательно надо отнестись к здоровью и репутации. В общем и целом, не страшный сон. Хотя то, что тебе снится женщина, мне не очень нравится.

— Не бери в голову. Женщина эта — почти мужчина, хотя и красивая. Я такими, как ты знаешь, не увлекаюсь. Она женщина-политик. Политик правого толка, а красный флаг — это левый толк. Может быть, ты и права. Перед сном телевизор твой переслушал, а по поводу появления компартии я не ругался. Просто я не уверен, что это компартия. Название — еще не все. Эти коммунисты вчера свои партийные билеты жгли, а сегодня опять Ленина и Сталина вспомнили.

— Ты сегодня поздно приедешь?

— Не знаю. С Алексеем поужинать вместе договорились. Возможно, он по поводу Сергея что-то узнал.

— Понятно. Значит, поздно. Будь с Алексеем поосторожней… У меня сегодня по работе дел немного. Я вечером подъеду на Юго-Западную. Там школа корейская открылась, хочу насчет сына попробовать договориться.

— Конечно, съезди. Надо Леню забирать в Москву, хотя где жить ему — не ясно. Я с Леной и Наташей никак вопрос не решу. Наташка переживает и никак не может определиться, с кем останется. В общем, жилищный вопрос пока открыт.

— С Леней-то проблем нет. Он пока у сестры в Алма-Ате, а если я сегодня договорюсь, то это интернат. Он будет там жить и учиться. А вот что ты думаешь с Наташей? Конечно, она должна с матерью остаться.

— Я так не считаю. Хорошо бы она жила с нами.

— Мой сын с нами жить не может, а твоя дочь — да?

— Я такого не говорил, но раз ты затронула эту тему… Во-первых, мы пока с тобой не женаты. Почему ты думаешь, что мы будем жить по законам брака? Завтра, глядишь, все изменится. Я пока ничего не решил. Кстати, и тебе никаких обещаний не давал. Никогда. Ты приехала в Москву. Я сделал все, что мог, но о дальнейшем мы с тобой даже не говорили. Тебя же устраивала ситуация, когда у меня была действующая жена. Я действительно скоро разведусь, но это не значит, что ты станешь моей женой. Если разговор в таком ключе, то я могу сегодня в гостиницу переехать. Во-вторых, судьба моей дочери меня, естественно, заботит больше, чем судьба твоего сына. Я не отказываюсь всемерно ему помогать, но усыновлять не собираюсь. Он уже взрослый мальчик, сформировался. Направить, помочь — да, но не более. В-третьих, я хотел бы, чтобы дочь осталась со мной. Если она так решит, то ее интересы будут на первом месте.

Окса, не вступая в дискуссию, молча встала и начала убирать со стола. Родик, считая, что сказал все необходимое, посмотрел на часы и заспешил на работу.

За текучкой он не заметил, как пролетел день, и следовало уже торопиться на встречу с Алексеем.

Алексей был не один. С ним за столиком сидели Игорь и двое незнакомых Родику мужчин. На столе стояли разнообразные закуски и початая бутылка водки. Родик подошел к столу и, поздоровавшись, устроился на свободном стуле, отметив про себя, что, судя по одежде, мужчины — бандиты. Официант принес меню, а Алексей, наполнив рюмки, предложил:

— Давайте за начало нашей конференции!

Все подняли рюмки и молча чокнулись.

— Про вашего фуфлыжника побазарили. Дело — дрянь, полный беспредел. Там терпил пол-Москвы, а из них еще половина братвы. В общем, решать все надо на Москве. Отпускать его никто не собирается. Подельнички его сплитовались[19], их сейчас отлавливают. Товар, который на вашем складе лежит, как я и думал, паленый. На него коммерсы вот этих пацанов претендуют. Надо вопрос перетереть.

— Про товар поговорим позднее. Скажите, что будет с Сергеем?

— Похоже, он полный лох. Завалят его, и все, если деньги не отдаст, — ответил Алексей.

— Дети у него, жена… — сказал Родик.

— А когда шармак[20] творил, он об этом думал? — спросил сидящий справа от Родика мужчина, не пожелавший представиться.

— Может, не знал, может, обманули его, — ответил Родик. — Разобраться ведь надо…

— А чего разбираться? Он бабками командовал, он контракты подписывал. Пусть отвечает, — вмешался второй мужчина. — Его сейчас еще и на счетчик поставили. Пусть дружков своих ищет. А он вместо этого в полном отказнике. Ему своих детей и жену не жалко, а мы за него должны переживать.

— Не один же он был…

— Пусть хоть свою долю отдаст. Может, и скостится что-то, — предложил Алексей.

— Да говорил я с ним. Он утверждает, что ничего по-крупному не брал. Я тоже так думаю. Ему на жизнь давали и втемную использовали. А насчет доли… Как ее определить? Общий долг — огромный. Он от него никакую долю не потянет.

— Тогда завалят его. Лучше, если он перестанет об этом петь. Поймут, что он пустой, и завалят. Пока все надеются, что он образумится и бабки вернет. На отработку при таких долгах не сажают. Я со старшими переговорю. Обещать ничего не буду, не моя власть.

— Ясно. А что по товарам?

— У наших коммерсов есть документы о том, что одежда куплена на их деньги.

— А что, на этой одежде пришиты бирки с наименованием их фирмы и номерами гэтэдэ? — спросил с ехидством Родик. — Я тоже деньги платил. Более того, груз ко мне на склад пришел, а не к ним. Спрашивается — почему? У меня тоже документы имеются.

— Мы в курсе. Нам Леха картинку нарисовал. Однако вы тоже ничего доказать не можете, — заметил сидящий справа от Родика мужчина.

— А зачем нам доказывать? Я деньги заплатил — товар получил. Акты сдачи-приемки подписал. Это мой товар, бесспорно. Вернее, так скажем: «наш» — мой и моих партнеров, сидящих за этим столом. Не вижу предмета для разговора. Завтра я в магазине батон хлеба куплю, а мне скажут, что он соседу принадлежит. Не мое это дело — выяснять происхождение товара.

— Родион Иванович, осадите. По нашим понятиям мы должны вопрос перетереть. Непонятка нам не нужна. Пацаны эти — наши кенты.

— Здесь ничего сказать не могу. Надо — значит надо. Решайте между собой. Ваша доля в бизнесе известна. Хотите сделать подарок — делайте, но из своих.

— Леха, что-то борзый у тебя коммерс.

В это время подошел официант и спросил Родика:

— Что будете заказывать?

Родик полистал меню и попросил принести ему долму. Официант что-то пометил в блокнотике и, наполнив рюмки водкой, обратился к Алексею:

— Горячее приносить или позднее?

— Несите, — кивнул Алексей и, ни к кому не обращаясь, заметил: — Родион Иванович — авторитетный коммерсант. Мы ему полностью доверяем.

Все промолчали, а Алексей поднял рюмку и предложил выпить. Родик посчитал для себя разговор оконченным и занялся закусками. Однако сидящий справа от него мужчина захотел продолжить:

— Леха, надо наших коммерсов с твоим сводить. Мутно тут все, а проблемы требуют решения. Сергей этот другое поет. Да и часть товаров он выдавал с вашего склада. Он что, ваш товар выдавал?

— Товар частично был чужой, но Сергей его выбрал. То, что осталось, — наше, — ответил Родик. — Хотя ошибиться каждый может. Я не против того, чтоб проверить. Пусть приезжают. Сергея привлечем. Я что подумал по поводу Сергея… Можно попробовать на него кредит оформить. Он с него начнет расплачиваться. Я дам за него гарантии. Алексей, попробуйте это предложить. Он не скрывается. Часть отдаст сразу после получения кредита, часть — по мере раскрутки.

— Я же обещал со старшими перетереть. Предложить-то я предложу, но решать не мне. Такая растяжка тухляндией попахивает, а авторитет поддерживать надо. Наказать кого-то требуется, а все разбежались. Вот, если к разборке кого зашухарят, тогда… А вообще, Родион Иванович, гнилой этот Сергей. Я бы за него ответ держать не стал. Может и вас подставить, а как следствие, и нас.

— Понимаю я, но сестра, двое детей…

— Она еще молодая. Другого найдет. По-моему, лучше одной быть, чем с таким чмо. Он по жизни порченый. Даже если сейчас его отмазать, то завтра снова фуфло погонит. Что, и дальше отмазывать?

— Не знаю… Может быть, вы и правы, но это не мне решать. Сестра его, наверное, любит. Да и отец он ее детей. Сложно советовать. Я обещал сделать все возможное — вот и делаю. Даже сам, за собственные деньги в вашей терминологии в непонятку попал. Время трачу, вас напрягаю. Что сказать? Единственная сестра. Повторю, что готов дать за него гарантии. Могу с Муром поговорить…

— Это ваше дело, но не советую. Это не его поле. Хотя если разборка на Москве состоится и ваш чмоныш еще дышать будет, то стоит попробовать. Вдруг решит слово замолвить. Я дам знать, когда с ним выйти на линию[21]. По товару терку отложим. Тут метать икру рано. Разобраться требуется. Нам чужого не надо, но и свое не отдадим. Ну что? Поедим, выпьем — и расход? У нас дела еще есть.

Разговор перешел на различные нейтральные темы, и вскоре, покончив с долмой и выпив чая, Родик нашел подходящий момент, чтобы уйти.

Выйдя из кафе, он, несмотря на позднее время, поехал к сестре.

У ее дома он обратил внимание на «девятку» с затемненными стеклами. По каким-то неуловимым признакам Родик понял, что внутри находятся люди. Он записал номер автомобиля. Потом немного посидел в машине, делая вид, что собирает какие-то вещи. Покинул салон, не спеша включил и выключил сигнализацию, делая вид, что это плохо получается, а сам боковым зрением наблюдал за «девяткой». Не заметив никаких действий со стороны затаившихся там людей, он развернулся и пошел к входной двери подъезда. Набирая код замка, он физически ощутил, что за ним следят, и, не удержавшись, обернулся. Однако ничего нового не обнаружил и подумал, что все это, вполне вероятно, плод разыгравшегося воображения. В подъезде вместо того, чтобы, как обычно, подняться на третий этаж на лифте, Родик решил пройтись по лестнице и еще раз взглянуть на «девятку». Поднявшись на пролет третьего этажа, откуда открывался хороший обзор, он увидел курящего молодого человека в тренировочном костюме. Внешность его не оставляла сомнений в роде деятельности.

Не желая привлекать внимания, Родик с безразличным видом прошел мимо и, войдя на площадку, закрыл за собой дверь. Квартиру долго не открывали. Родик, уже немного волнуясь, нажал на кнопку повторно и прислушался. Звонок работал. Он надавил еще несколько раз. Наконец дверь отворила Надя.

— Привет. Как дела? — с порога спросил Родик, оглянувшись в сторону двери на лестницу, и, ничего нового не увидев, добавил: — Серега пришел в себя?

— Лежит. У него все болит.

— Печально, но синяки пройдут, а вот все другое никак не рассасывается. Обстановка плохая. Вас пасут. Во дворе машина, на лестнице бандит. Где болезный?

— В спальне.

— Привет, Серега. Чего хандришь?

— Привет. Самочувствие хреновое.

— Это мелочи. Пройдет. Мне прояснили обстановку. Дела твои плохие. Два варианта. Либо отдаешь деньги, либо… Либо тебе надо прятаться. Причем с семьей. Как это сделать — не знаю. Другой путь я им предложил, но его надо согласовывать.

— Что за вариант?

— Взять кредит и отдать деньги. Плюс мои гарантии.

— Кто мне даст кредит?

— Надо с банкирами говорить. Думаю, это возможно. Все зависит от полноты налитого стакана. Это не самый сложный вопрос. Важнее, вернее, первостепенно — согласятся ли на такую схему бандиты. Да и дождутся ли они этой информации. На кону их репутация. Надо кого-то наказывать, а в их распоряжении только ты. Кстати, они не проявлялись?

— Нет.

— Проявятся. Полагаю, это они у подъезда отираются. Тебя сторожат. Твоих партнеров тоже пасут, но пока не нашли. Это против тебя. Может, ты сам бы их поискал?

— Искал. Безрезультатно.

— Да-а-а. Пока ничем больше помочь не могу. Нужно потянуть время. Авось что изменится. Я еще с одним авторитетным человеком переговорю. На улицу не выходи. Дверь только своим открывай. Думаю, что к девчонкам они не полезут. Да, еще… Если будешь с бандитами общаться, перестань настаивать на своей невиновности. Они все равно тебе не верят, но, если поймут, что денег от тебя не получат, могут устроить образцово-показательную воспитательную акцию. Понимаешь, о чем я говорю?

— Понимаю. Я это уже испытал.

— Ничего ты пока не испытал. Это семечки. Грецкие орехи впереди. Детей хочешь сиротами оставить? Да, машину я твою застраховал. Через несколько дней об угоне заявляй. Только осторожно, чтобы твои «друзья» до милиции тебя не отследили, а то вообразят бог весть что и начнут преждевременно действовать.

— А как я это сделаю? Кто за меня может подать заявление?

— Доверенное лицо. Сходи к нотариусу или домой вызови. Сам придумай. Вариантов полно. Ну вот и все, что хотел вам сообщить.

— Поужинаешь? — спросила молчавшая до этого сестра.

— Только из-за стола. Спасибо. Поеду в свою химкинскую хибару. Устал я сегодня что-то. Да и поздно уже. Завтра рано вставать.

— Вы с Леной серьезно надумали расходиться? Она звонила…

— Серьезней некуда. Вот с Наташкой никак не определимся. Я хочу, чтобы она со мной жила.

— Это вряд ли получится. Ребенок всегда с матерью остается, особенно девочка. Да и когда тебе ею заниматься? Лучше пусть с Леной живет. Будешь финансово помогать.

— Я так не считаю. Полагаю, что в Наташином возрасте с отцом лучше. Чему Лена ее научит? Сама мало чего умеет. Наташе формироваться надо. Она уже взрослая. В этом возрасте на Востоке замуж выходят. У меня для этого больше и возможностей, и знаний, и опыта. На нее вскоре или уже и сейчас навалятся проблемы, которые Лена не только не понимает, но и не имеет рычагов для их преодоления. А у меня в этом плане совсем другой уровень. Я каждый день с таким сталкиваюсь. Передать свой опыт я, конечно, не в силах, но помочь — в моих силах. Знаний у меня несравненно больше, чем у Лены. Я уж не говорю о возможностях. Лена живет во вчерашнем дне, а я — в завтрашнем. Для входящего в современную жизнь человека это важнее всего. Да и материальная сторона не последнюю роль играет. Как бы я Наташке ни помогал — все это не то. Жизнь она будет проводить в относительной нищете. Что Лена способна заработать? На еду и примитивную одежду — да, а вот на жизненный антураж — нет. Антураж этот сплетается из каждодневного состояния, а не из праздников, которые я буду устраивать, но если жить отдельно, то, естественно, редко. Принцесса может вырасти только во дворце, а человека формирует окружение.

— Не знаю. Вероятно, ты в чем-то и прав, но мать есть мать.

— Нет настроения спорить. Пусть Наташка сама решает. Я подчинюсь и сделаю все посильное, чтобы развод прошел без эксцессов. Ладно. Я уехал. Привет.

— Счастливо доехать. Оксе передавай привет.

Спускаясь в лифте, Родик мысленно продолжил разговор с сестрой. Неопределенность положения ощутилась им с новой силой. Садясь в машину, он уже знал, что не поедет в Химки, а когда от площади Савеловского вокзала свернул на Масловку, чтобы через Динамо выехать на Ленинградку, решительно изменил маршрут и повернул на Башиловку.

Припарковав машину около своего дома на привычном месте, Родик вошел в подъезд и вызвал лифт. Загорелась красная лампочка, но в шахте лифта было тихо. Световые табло показывали, что кабины находятся на девятом этаже. Родик сделал круг по площадке, разглядывая от нечего делать надписи на стенах. Это на некоторое время отвлекло его. Однако нетерпение нарастало, а лифт не подавал признаков жизни. Родик, почувствовал прилив злобы, стукнул несколько раз кулаком по двери и крикнул: «Не держите лифт! Вы не одни!» Никто не ответил, но вскоре послышались знакомые звуки, световое табло ожило, и, наконец, двери открылись. Родик подошел и увидел, что кабина доверху забита какими-то вещами. Вышедший из нее мужчина начал не спеша выгружать их. Родик предложил свою помощь, но мужчина решительно отказался. Родик посмотрел на световое табло второго лифта. Судя по индикации, тот так и стоял на девятом. Родик сообразил, что и его используют для перевозки вещей. Чертыхнувшись и с ненавистью посмотрев на мужчину, он направился к лестнице. Перспектива пешком подниматься на пятнадцатый этаж его не радовала, но и ждать больше он не мог. Нетерпение, смешанное со злостью, требовало действий. Не останавливаясь, он, шагая через две ступеньки, поднялся по грязной и плохо освещенной лестнице на свой этаж и остановился в поисках ключей около недавно сделанной им перегородки, отделяющей три квартиры от общего коридора. Порывшись в карманах и не найдя ключей, Родик нажал кнопку звонка. Вскоре услышал шаги, а потом вопрос жены:

— Кто там?

— Это я. Открывай! Что-то ключи не могу найти.

Дверь открылась, и он, не зная, как поприветствовать жену, молча прошел в квартиру. Снимая куртку, про себя удивился, что дочь не встречает его.

— А где Наташа? — спросил он.

— Наверное, уроки делает.

— Наташа! — позвал Родик.

Однако никто ему не ответил. Родик надел тапочки и прошел в столовую. Там никого не было, хотя работал телевизор и все было ярко освещено. Удивившись, Родик направился в спальню. Дочка сидела спиной к нему за письменным столом.

— Наташа, папа пришел. Привет, — произнес Родик.

Она обернулась, хмуро ответила: «Здравствуй» и опять отвернулась.

Родик, не зная, что делать, возвратился в столовую. Лена сидела в его любимом кресле и сосредоточенно смотрела телевизор.

— Лена, я приехал, чтобы закончить начатый разговор. Выключи телевизор и позови Наташу. Надо поставить точки над «и». Я не могу и не хочу жить в состоянии неустроенности и неопределенности.

Она молча выключила телевизор и направилась в спальню. Оттуда донеслись голоса. Родик прислушался. Всего разобрать было невозможно, но одну фразу дочери он четко услышал:

— Чего он пришел? Гони его к этой черной вороне!

Родик, уже и без того раздраженный, вскипел и бросился в спальню. То, что он говорил, потом не поддавалось воспоминаниям. Наконец он попытался взять себя в руки. Это ему частично удалось, хотя все тело дрожало, а голова горела и кружилась. Развернувшись, он ушел в столовую. Сел в свое кресло и, чтобы как-то отвлечься, включил телевизор, но почти сразу выключил его. Вскочил и вернулся в спальню. Стараясь говорить спокойно, он предложил:

— Я понял, что произошло. Я же тебя, Лена, просил не настраивать ребенка. Однако, что случилось, то случилось. Теперь, Наташа, решение принимать не имеет смысла. Оно твоей мамой в одностороннем порядке принято. Мой удел — только его техническая реализация. Так вот… Даю вам месяц. Я куплю для вас в течение недели двухкомнатную квартиру. Оформлю ее, естественно, на тебя, Лена. Из этой квартиры забирайте все, что хотите, кроме моих личных вещей, кресла, коллекций и книг. Ровно через месяц я поменяю замки и перееду сюда. Если что-то будет надо для обустройства вашей новой квартиры, я это профинансирую. Дальше живите самостоятельно. Деньги на Наташу давать буду. Захочет со мной общаться — я для нее открыт. Надеюсь, она повзрослеет и поймет, что была не права, а ты, Лена, перестанешь натравливать на меня дочь. В конце концов, это невыгодно в первую очередь ей, а ты, как мать, должна это понять. Да… Как только я оформлю на тебя квартиру, разведемся. Надеюсь, в суд ты не пойдешь. Еще и такого позора не хватало. Все ясно?

Не услышав ответа, Родик развернулся, сорвал с вешалки куртку и, забыв надеть ботинки, вышел. Дойдя до лифта и сообразив, что он в тапочках, возвратился. Однако дверь уже захлопнулась. Пришлось позвонить. Лена открыла щелку, протянула ему ботинки и снова затворила дверь. Родик опешил, но сдержался. Обулся, аккуратно поставил тапочки на коврик и ушел.

Как доехал до Химок, о чем разговаривал с Оксой и даже как заснул, наутро он вспомнить не мог или не хотел.

Лежа в кровати, он, как обычно, спланировал день. Потом встал, умылся, позавтракал, оделся, спустился во двор, завел машину и поехал в офис. Все это он производил автоматически, как бы глядя на себя со стороны. В душе его поселилась какая-то тянущая боль, изжить которую пока не удавалось.