Нельзя быть другом женщины, когда можно быть ее любовником.
Поезд задерживался. Родик послонялся по различным помещениям вокзала, зашел в туалет и, наконец, устроился в зале ожидания на жесткой деревянной скамейке. Делать было нечего, и он, лениво разглядывая окружение, размышлял: «Отношения с Лидой, вначале казавшиеся яркими и очень гармоничными, последнее время если и не отягощают, то стали вполне обыденными. Даже монотонными. Встреча, гостиница, ресторан, театр, иногда магазины… Все повторяется из раза в раз почти без вариаций. Беседы сводятся главным образом к обсуждению проблем продажи противогазов. Это напоминает общение двух сложившихся самостоятельных людей, живущих каждый своей жизнью и объединенных общими производственными проблемами. Людей, хорошо относящихся друг к другу, но, вероятно, не способных или не желающих слить эти жизни воедино — хотя бы на короткое время. В общем, не заметили, как сложилась тривиальная интрижка, уже не доставляющая желаемого удовольствия и переходящая временами в обязанность. Иногда приятную, но все же обязанность изученного, потерявшего новизну влечения — такого, без которого вполне можно прожить и которое влюбленностью даже не назовешь. Наверное, и Лида что-то похожее чувствует. Пора разбегаться по пещерам. Я такое решение давно принял, но как его реализовать?..»
Объявили о прибытии поезда. Родик поплелся на перрон. Еще издалека он увидел Лиду, стоящую, как обычно, около проводницы.
Она тоже заметила Родика и приветливо помахала рукой. Он ответил и ускорил шаг.
— Рад тебя видеть. Все хорошеешь. — Родик поцеловал ее в щеку. — Что сумочка такая маленькая?
— Вечером уезжаю.
— Почему?
— Завтра отправляю маму в санаторий. К обеду должна быть дома.
— Она сама поехать не в состоянии?
— Ты же знаешь стариков. Надо собрать, проводить…
— Она у тебя еще не старуха. Я гостиницу забронировал. Планы на два дня составил. Дома сказал, что все выходные буду работать.
— Гостиницей воспользуемся… по назначению.
— Слушай, билеты в «Современник» есть. Там что-то модное дают — забыл название…
— Продать придется. Не проблема, с руками отхватят. Паи жену сводишь. У нас сокращенная программа: «гостиница — ресторан — вокзал». Вариации допускаются, но в рамках отпущенного времени. У нас примерно семь часов.
— Всего? Может, полетишь?
— Разница небольшая. Ты же все равно ночевать дома будешь. Ну выиграем три-четыре часа, а мучиться и тебе и мне… Да и билеты сдавать — покупать. То на то и выйдет.
— Ну ладно. Поехали… Не любишь ты меня…
Отмеренные часы пролетели быстро. И вот опять вокзал, проводница, суета отъезжающих…
— Лидочка, спасибо тебе за прекрасный, но очень короткий день. У меня подарок.
— Зачем?
— Нужно. Уж очень ты практичная. Это маленький презент от любящего мужчины.
— Что это?
— Это… Каменная шкатулка с «лимоном». Разверни.
— Красивая. Это яшма? Какая странная.
— Это чароит. Чарующий камень реки Чары. Заметь, пейзажный. Что видишь?
— Буря мглою небо кроет…
— Молодец. А мне кажется, что это бурный океан, пенно бьющийся об острова на фиолетовой планете. Мы же парим в небе и выбираем свой остров. Тихий, спокойный, с прозрачными озерами. Вон они в виде вкраплений кварца в черно-зеленый фон. А видишь, как струится фиолетовая вода, сливаясь с бело-фиолетовым небом?
— Вижу. Только я не чувствую спокойствия в этих островах. Мне они кажутся опасными. Придет волна и снесет все, что на них есть. Однако в целом ассоциации близкие. Океан ведь на любой планете изменчив — то ласковый и теплый, то бурный и страшный. Жить посреди океана не хочу.
— И не надо. Нам и здесь хорошо. Открывай…
— Ты с ума сошел! Тут деньги… Я таких купюр не видела. Новые? Зачем? Много денег. «Лимон» — это миллион?
— Нуда.
— Зачем? Хочешь меня бросить и этим откупаешься?
— Не говори чепухи. Деньги не люди, лишними не бывают. Заработала. К нашим отношениям это почти не относится. Здесь только шкатулка — подарок. Остальное — законная премия. Коллегиальное решение…
— Шкатулку возьму, красивая. Деньги забери. Они на плохие предчувствия меня наводят. Я богатой никогда не была, но и не бедствую, а от этого не разбогатею. Боюсь, что между нами деньги лягут…
— Да не лягут. Поверь. Наши отношения не они регулируют. Мало ли, что будет. Мне спокойнее, что у тебя на черный день какая-то копеечка есть.
— Черный день? А был ли белый?
— Сегодня, во всяком случае, для меня, — белый.
— Я не об этом. Я о всей жизни. Она как хлеб с изюмом. Изюма мало, а хлеба много. Хлебом мы сыты, а вот изюминки…
— Кончаем философию. Через две минуты отправление. Прячь шкатулку, а то ограбят. В вагон провожать тебя не пойду. Желаю, чтобы соседка по купе хорошая попалась.
— А если сосед?
— Веди себя прилично. Я к окну подойду, посмотрю. Если что — поезд задержу и твоему соседу морду набью.
— Отелло… Ну все… Целуй меня, а деньги все-таки забери.
— Нет. Не спорь. Ты же знаешь: спорить со мной без-толку. Беги, поезд отправляется.
Родик подхватил ее за талию и нежно втолкнул в тамбур.
— Последите за женщиной, — сказал он улыбающейся проводнице. — Хочет в Москве со мной остаться. А я человек женатый и не могу себе этого позволить. Смотрите, чтобы из окна не выпрыгнула. Она может.
— Последим, — хихикнула проводница, перекрывая вход в вагон.
Родик прошел вдоль поезда и в одном из окон увидел Лидию Степановну. Она стояла, продолжая держать шкатулку в руке, и то ли делала вид, то ли действительно осуждала Родика. Поезд медленно тронулся. Родик для приличия сделал несколько шагов по ходу, а потом остановился, помахал рукой и, резко повернувшись, зашагал к зданию вокзала, ругая себя за то, что опять не нашел в себе сил прекратить отношения с Лидой или хотя бы попробовать перевести их в русло дружбы.